Kitabı oku: «Лорды Протектората: Барон Аквилла», sayfa 2
Но радоваться было рано. Аквилла отпрянул назад, поднимаясь, и еле успел блокировать удар мачете второго противника. Благо, что сыскарь то как раз был не безоружным и понял он это когда мачете прорубило его деревянный протез наполовину, да и застряло в нем. Еще хорошо, что когда-то в странном расположении духа Аквилла настоял, чтобы его протез был из твердого дуба.
Глаза нападавшего выражали смесь удивления и недоумения, видимо он намеревался прорубить ладонь до самого мозга сыскаря. Затем выражение глаз сменилось на ступор, когда барон нанес удар ногой в низ живота противника. Наконец, в глазах амбала отразился страх смерти, когда Аквилла отдернул руку-протез, и лезвие мачете переломилось, и сыскарь нанес удар ребром деревянной ладони в шею противника, по сонной артерии. В горячке схватки Аквилла и не заметил, что лезвие мачете осталось в ладони протеза, он понял это только когда фонтан горячей крови остудил его боевой пыл и его голову. Схватив за ворот умирающего, барон крикнул ему:
– Кто тебя послал, кому нужна моя смерть?
Глаза амбала угасали быстро, но прежде чем жизнь окончательно ушла из них, его губы прошептали:
– Самурра достанет тебя.
И бешенство берсерка сменилось у Аквиллы грустью человека, родственник которого очень давно и тяжело болен. Он достал телефон и вызвал в переулок наряд ополчения, карету скорой помощи и дежурного следователя.
– Ну как ты, Юра? – спросила его дежурная сыскарша Марьяша.
– Я в порядке, – флегматично ответил Аквилла.
– Вот это меня и пугает. Ты только что убил двух человек и ты в порядке, хотя по идее не должен быть…
– Эй, – перебил ее Аквилла, – Они первые начали.
– Ну у тебя и шуточки, – прошептали побелевшие от страха губы молодой девушки. Побелевшие даже через слой помады, намалеванной так, будто девушка не на дежурстве, а на свидание собиралась.
Но дальше беседа не сложилась, так как внезапно подошел коренастый мужчина, лет сорока, в кожаной куртке, низкий лоб и развитая челюсть которого говорили не о высоких умственных способностях, но о хватке бульдога, чем выдавали у него наличие чина в конторе, известной как…
– Департамент внутренней безопасности, – мрачно сказал он и добавил, – Оперуполномоченный Хмурый. Это дело в нашей юрисдикции, мы забираем все первичные материалы и приступаем к доследственной проверке, вас, товарищ Аквилла, я забираю с собой для дачи объяснений. Вы под подозрением.
Марьяна от этих слов остолбенела, эх молодежь. Но Аквилла спокойно на этот наглый пассаж ответил:
– Не могу согласиться на вашу просьбу, товарищ Хмурый, согласно пункта 7 главы 3 Общесилового устава я сначала отчитаюсь перед своим надзирающим прокурором и он то и решит вопрос о вашем участии.
– Думаю это вас не спасет – я здесь по указанию своего надзирающего прокурора, полагаю что наши господа надзирающие уже обо всем договорились. Так что я поеду с вами – сейчас, но прежде я изымаю вашу верхнюю одежду и протез как возможные вещественные доказательства.
Аквилле не понравилось ни слова из того, что он услышал, но он кивнул хмурому, начав расстегивать застежки на протезе – порядок сыска есть порядок сыска.
***
Сыскарь был в кабинете господина надзирающего прокурора – Веринского Ильи Иваныча. Без протеза, без своего любимого плаща, зато с изъявшим их оперуполномоченным Департамента внутренней безопасности Хмурым. И кислая физиономия Хмурого не давала поводов к оптимизму. Похоже на основании отсутствия у Аквиллы каких-либо телесных повреждений и в связи с командой сверху, опер собирался выдвинуть против сыскаря подозрение в хладнокровном убийстве двух милых дяденек, пошедших порубить вечерком тростника своими мачете. И похоже он собирался посадить сыскаря в кутузку (так, на всякий случай), но еще более тесное общение с Веселеньким не входило в планы Аквиллы, а похоже (к счастью) в планы господина прокурора – тоже не входило.
Прокурор испепеляющим взглядом посмотрел на Хмурого, но увы бывалого опера этим было не прошибить, он даже не почесался.
Тогда господин прокурор холодно изрек:
– Каков у тебя доступ к гос.тайне, молодой человек?
– Пятый, – небрежно бросил Хмурый.
«Ого, – подумал Аквилла, – Предпоследний для невоенных и недипломатических ведомств».
– Покинь кабинет, Хмурый, доступа к разговору у тебя нет, – отчеканил господин прокурор.
Физиономия Хмурого стала еще кислее, хоть это и казалось невозможным, но ослушаться приказа он не осмелился, только сказал выходя:
– Вы же понимаете, что мне придется доложить об этом своему надзирающему прокурору.
Когда опер вышел, господин прокурор тем же холодным тоном обратился к Аквилле:
– Теперь говори. Только сперва прикинь, чтобы в твоих словах были сведения, достойные грифа секретность шестой степени.
Сыскарь неспешно (с одной рукой все обычные действия делаются не быстро) достал из портфеля карманный компьютер, нашел и открыл закон о гостайне и (к удивлению) обнаружил, что гриф секретно шестой степени может быть присвоен сведениям, угрожающим или способным представлять угрозу основам Срединного Союза, что хорошо, четкого определения этих самых основ наш мудрый законодатель дать не потрудился, а значит у господина прокурора были развязаны руки, то есть дело оставалось за малым – убедить надзирающего прокурора в особой ценности раскопанного по делу 34-ого, и очень кстати вспомнились догадки, изложенные в утреннем разговоре с Веселеньким, а также кстати пришелся тот факт, что Хмурому пришла команда приступать к работе с самого так сказать верха. Оставалось надеяться, что верхи Хмурого не были теми же людьми, что и верхи Веринского.
И барон начал свой монолог:
– Покушение на мою жизнь, которое неудачно предприняли эти верзилы, состоит в непосредственной связи с делом, которое я сейчас веду, а точнее последними событиями по нему – сердечным приступом арестанта № 34, в подтверждение – последние слова моего подследственного на допросе, которые к слову, зафиксированы на диктофоне, когда он начал сдавать своих подельников и, в частности, указал на место встречи с ними перед преступлением – казино «Сокровищница». На 34-ого внезапно напал приступ бессознательной паники, который сопровождался словами – Дракон сожрет мое тело, Змей похитит мой разум – после чего у арестанта случился обширный инфаркт миокарда. Связь его подельников с инфарктом объясняется участием в деле магнетизера высочайшего класса, работающего совместно с воротилами теневого сектора азартных игр и покрывающими их коррупционерами в силовых и правоохранительных структурах. Либо кто-то из персонала изолятора был также загипнотизирован магнетизером, либо его соучастники из коррупционеров получили информацию по официальным или неофициальным каналам, но в любом случае сведения о том, что 34-ый начал колоться быстро дошли до преступной группы и она предприняла самое очевидное в такой ситуации – натравила на меня головорезов, то что я остался жив – это поистине чудо, но это их не смутило и через давление на надзирающего прокурора Крылова они напустили на меня этого Хмурого. Еще один факт – преступление 34-ого, скорее всего не единичный случай, а целая серия схожих преступлений, в которых принимали участие различные исполнители с неустойчивой психикой, и за которыми стоит один организатор – тот самый магнетизер. Полагаю, что криминальная деформация лица настолько могущественного как магнетизер, а также его участие в организованной преступной коррупционной группе безусловно представляет угрозу основам Срединного Союза и потому составляет государственную тайну шестой степени.
Господин прокурор встал из своего вольтеровского кресла во весь свой двухметровый рост, подошел к единственному окну кабинета и задернул бархатную массивную штору, и начал свою ответную тираду, еще стоя спиной к сыскарю, продолжил ее по ходу, подойдя к тому чуть ли не вплотную, а к концу монолога снова сел в свое кресло и, закатав рукава, оперся на правую руку:
– Недоговариваешь, сыскарь. Во-первых, магнетизер, поставив инфаркт миокарда на упоминание кому-либо своей персоны, не мог не поставить блок забвения на свое в принципе участие в этом деле в памяти подследственного, а снять блок забвения ты мог только применив гипнотическую интервенцию, что выходит за рамки допроса, то есть твоя аудиозапись недопустима как доказательство. Во-вторых, если он такой могущественный магнетизер, но отслеживает судьбу Шамалина, почему он просто не внушил тебе мысль о том, чтобы остановиться на Шамалине и не копать дальше? В-третьих, если бы эта коррупционно-магнетизерская мафия действительно хотела тебя убрать, думаю они бы прислали кого то понадежнее каких-то деревенских бугаев с ножиками. В-четвертых, судя по татуировкам нападавших, они заезжие гости и относятся к южносибирским бандам, а мачете они могут использовать (в силу своих тиранических традиций) только для уплаты давнего кровавого долга, то есть это что-то глубоко личное и не связанное с делом насильника. Да и, в-пятых, если честно, серия изнасилований и убийств, за которыми стоит магнетизер? Ты сам то в это веришь? Здесь все-таки жизнь, а не бульварный роман. А в-шестых, ты же знаешь закон о магнетизерах, даже если ты знать будешь, что вот этот Иван Иваныч – преступник, ты ж с ним сделать ничего не сможешь, пока он магнетизер. Но ладно – твои доводы бумага пока стерпит. Даже бумага моего доклада наверх для утверждения грифа секретно шестой степени. Это временно свяжет руки Хмурому, то то он обрадуется. Вот только у тебя есть только трое суток, чтобы добыть весомые доказательства в подтверждение своих версий. Не сможешь – пеняй на себя. Но лучше смоги – меня за неутвержденный гриф секретности тоже по голове не погладят. И еще – как то странно ты на покушение реагируешь – ты точно адекватный человек? Так что на всякий случай – отправлю-ка я тебя пройти курс психоанализа, и учти, что это я по дружески делаю и ты мне по дружески через 4 месяца положишь на стол заключение от психоаналитика. Вот кстати список аналитиков, с которыми заключены гос.контракты на помощь, консультирование и обследования, – выбирай.
Равнодушным тоном (главное все-таки было достигнуто, а психоанализ – досадно, конечно, но ничего) Аквилла произнес:
– Мой выбор бесполезен, так как я ничего не знаю о них. Пусть выбирает случай – вторая колонка списка, седьмая строчка сверху.
Надзирающий прокурор еле заметно улыбнулся краешком правой губы и прочитал, и, пока он читал, взгляд Аквиллы прошел с этой полуулыбки по его руке до сгиба локтя, где неожиданно оказался небольшой, не больше двухрублевой монеты, вытатуированный знак двойной свастики – знак Ордена, Аквилла пораженно сидел, понятно почему прокурор рисковал своей шеей, чтобы прикрыть его, но тут до него дошло, что в голосе Веринского появилась нотка раздражения, которая всегда появлялась, когда ему приходилось что-то повторять:
– Я сказал – Медянцев.
Сыскарь и прокурор переглянулись настороженно, памятуя о словах арестанта № 34: все-таки медянка не змея, а лишь безногая ящерица.
Глава 3. Колдовство и мистика
Глубокой ночью Аквилла вернулся к себе домой в безразмерном кителе, без левого протеза, с трудом одной рукой он открыл входную дверь и зашел в темный коридор, щелкнул включателем и зажег свет. Из единственной комнаты его квартиры донесся голос:
– Как долго. Припозднился ты, сыскарь. Кого-то важного ловил что ли?
– Э, нет. Сегодня меня пытались поймать, – ответил барон вышедшей в коридор в ночнушке заспанной и растрепанной брюнетке, она же адвокат Мария.
– Тебя? – удивилась его зазноба, – Тебя ж никто из твоих злодеев в лицо не знает. Даром что ли маскируешься? Да и куда интересно знать делась твоя деревянная рука?
Аквилла кисло улыбнулся:
– Изъята как вещдок.
– В смысле? – не поняла Мария, – И где твой легендарный плащ? Чего это ты в служебной форме домой вернулся? Ты ж ее и на службе то не носишь?
Аквилла с той же кислой миной на лице прошел на кухню, сел на табурет, щелкнул чайник, и чайник весело зашумел, разгоняя грустные мысли.
– Это был привет с Родины, любовь моя, пара верзил с мачете пытались покрошить меня в капусту, их постигла неудача и теперь за меня взялась внутренняя безопасность.
Миниатюрная брюнетка подошла и обняла сыскаря со спины:
– Отголоски прошлого, да?
– Да.
– Это нормально. В конце концов никто из нас не богат настолько, чтобы свести счеты со своим прошлым к нулевому балансу. Но как они узнали, что ты здесь?
– Забыла в каком мире мы живем? Чудеса, вещие сны, колдовство – не такая уж редкость. И главное – что делать я пока совершенно не представляю.
Мария задумалась на минутку (ей всегда хватало минутки, чтобы выдать светлую мысль, ну а если она задумывалась на более долгий срок – тогда тушите свет от ее креатива) и сказала:
– Наверное, лучше всего дать симметричный ответ.
– Ну я же не колдун, помнишь?
– Но ты ведь знаешь как это делается.
– Может и знаю, – Аквилла повернулся на табурете, прижался к ее груди и зашептал:
– Однажды моя знакомая ведьма рассказала как впервые навела порчу. Взяла коллективную фотографию своих недругов и с чувством глубокой ненависти перечеркнула ручкой крест-накрест лица шести своих родственников, на следующий день все они тяжело заболели и не появлялись в ее жизни больше никогда.
– Вот видишь. Ничего сложного, бери фотографию человека, пославшего за тобой охотников.
Аквилла вздохнул:
– Нет у меня его фотографии.
– Не беда, думаю, фотография не принципиальна, перечеркни с тем же успехом портрет. Уж рисовать то ты умеешь, это я тебе как твоя натурщица говорю, – и Мария с лукавой улыбкой указала пальчиком на свой портрет, висевший на стене, который Аквилла сделал еще пару лет назад.
– И когда мне приступить к черному-черному колдовству? – ехидно спросил Аквилла.
– А вот чайку попьем, и принимайся, Темный Властелин, нам еще с тобой нужно будет глупостями позаниматься, – в тон ему ответила Мария.
***
Аквилла положил на стол чистый лист бумаги, разделил его карандашом на четыре части и легкими штрихами набросал контур того мысленного образа, который он помнил раньше как своего друга, а теперь – своего врага: Самурры. Медленно штрих за штрихом на бумаге вырисовывались скуластое лицо, узкие азиатские глаза, нос с широкими крыльями, большие зрачки сливающиеся с карей радужкой глаз, высокий лоб, короткие прямые волосы, узкие губы, волевая челюсть. Затем еще несколько штрихов поверх, растер их, создавая тени и полутени, наконец, отложил карандаш в сторону – перед ним было лицо Самурры.
– А талант не пропьешь, – улыбнулась Мария, – Давай твори магию.
Аквилла устало посмотрел на нее, и она могла бы прочитать в его взгляде, что все-таки он не верил до конца в то, что у него получится, да и потом просто перечеркнуть своего друга? Это просто неуважение к такому выдающемуся противнику, разыскавшему его через бездну времени и свидетельств смерти барона, мудро зафиксированных и обнародованных Шлейхелем. Крест-накрест тут явно не годилось. Что же, что же, что же?
Тут Аквилле вспомнился символ, вытатуированный как у него самого в основании среднего пальца правой руки, так и у господина прокурора на сгибе локтя, тот же символ был вышит на мантиях Магистров Ордена в области сердца: это не была Омега, изображающая этическую ступень человека, это не была Зета, символизирующая религиозное учение в человеке, также это не был знак Искусства или Совершенной Мудрости, нет, то был знак Неведомого. Вот он подобающий погребальный костер для его соученика, его друга, его врага.
Аквилла прикоснулся углем к нижнему левому углу листа, вывел одну линию, согнул ее путь дальше под углом, затем продолжил ее вертикально через центр листа, вывел ее выше макушки, загнул ее направо, и еще раз загнул направо. Далее таким же образом провел линию по горизонтали.
– Это что свастика? – спросила Мария, положив ему голову на плечо.
Аквилла не ответил ей, он сосредоточился на том, что делал – начал проводить второй ломаный крест в промежутках первого, затем от центра, оставив немного места, закрутил спираль до первых изломов двойной свастики и, наконец, набросал открытый глаз в центре, в пересечении всех линий, после чего накрыл лицо своего врага открытой ладонью и сказал:
– Мир праху твоему, Самурра, – после чего сжал ладонь и смял лист.
Аквилла взглянул на Марию, она коснулась его лица, он прижал ее ладонь к своей щеке, вторую руку Мария положила ему на плечо и притронулась своими губами к его…
***
Самурра встал из-за письменного стола с донесениями своих людей, думая о присланном по телеграфу его агентом – Наблюдателем – из Второпрестольной подтверждения – двое ловцов нашли Самсонова и попытались убить, но их сил оказалось недостаточно. Даже без оружия этот однорукий инвалид прикончил двух профессионалов его банды. Наблюдатель запрашивал распоряжений о дальнейших действиях. Самурра размышлял об этом, хотя вроде бы иного пути у него и не было… Тут сердце Самурры сжал смертельный холод, он прошел к окну своего кабинета, оперся на подоконник и взглянул вдаль, не понимая с чего бы это его сердце так закололо.
– Аквилла, – прошептал он, – Жаль что у меня нет выбора. Жаль что я не могу оставить тебя в покое. А ты молодец – обманул меня в прошлый раз, улизнул из моих лап сейчас.
Вздохнув полной грудью, Самурра взглянул на полную луну и … отшатнулся от окна – в круге луны он увидел двойную свастику, а также круг мандалы опоясывающий первые изгибы линий свастики и в центре глаз, налитый кровью и полный ненависти.
Самурра не понаслышке знал о глубоких таинственных силах коллективного бессознательного человечества, о могущественных символах, о магии – собственно, это тайное знание и неутолимая жажда власти в свое время сделали Самуру и Самсонова врагами. Самурра не раз обращал тайное знание, или как его иногда называют Искусство, против других, упрочняя и расширяя свою власть в своем городе, постепенно становясь серым кардиналом всего Сибирского округа.
Так что теперь, смотря в зрачок этой свастики, Самурра понял: «Смерть идет». Бандит сделал несколько неверных шагов назад, но тут его сердце опять пронзила острая боль. Он взглянул в окно вновь и увидел: свастика-мандала переместилась ближе – она была на стене дома напротив – глаз в центре несколько раз моргнул, наливаясь кровью все сильнее. И Самурра почуял ледяное дыхание смерти, от которой нигде не спрятаться. Однако его воля тем не менее была крепка – по крайне мере он должен закончить начатое. Самурра шаркающей походкой (ноги не слушались, боль не проходила) сделал несколько шагов к столу, внезапно в комнате похолодало, он обернулся и побледнел: свастика заняла подоконник, глаз моргнул, лучи свастики начали расти и вращаться. Рывком Самурра оказался в своему кресле, схватил чистый лист бумаги и ручку, в верхнем правом углу чиркнул: «Всем подчиненным и Наблюдателю», посередине «Последний приказ», с красной строки «Самсонова – найти и уничтожить.», глаза Самурры взглянули на подоконник – там было пусто, взглянул на портрет жены (быть может в последний раз), но не увидел ее – в рамке была свастика-мандала, ее лучи вращались все быстрее, глаз ненавидящим взором сверлил свою жертву. «Вот и все – последние секунды,» – подумал Самурра, но не стал вспоминать все прожитое и испытанное, воля велела ему закончить дело. Однако рука точно налилась свинцом, сердце билось глухо, с перебоями, точно нехотя, кишки скрутило, болью пронзило почки, ныла печень. Тем не менее Самурра нагнулся, прокусил кожу на руке, и новая игла боли привела его конечность в движение – рука вывела с новой строки «Найти и уничтожить любой ценой», строчной ниже дата, справа он начал не глядя свою подпись, а сам взглянул на рамку и увидел свою светленькую Светочку в последний раз. Затем перевел взгляд на прокушенную кожу на руке и издал стон ужаса – из раны сначала проступил глаз, затем лучи свастики, они тянулись по его руке, прошли холодом сквозь плечо, сердце, все нутро, затем вокруг глаза появилась спираль-манадала и тут лучи начали вращаться, внезапно, вихрем; ручка выпала из руки Самурры, он рухнул на пол, согнувшись пополам от боли, из его рта хлынула кровь, черная кровь, целым потоком – видимо, вихрь превратил все его внутренности в кашу, жизнь ушла из глаз Самурры, спираль перестала вращаться, лучи свастики втянулись в центр, глаз закрыл веки, метка Неведомого исчезла. Самурра остался лежать в луже собственной крови – поверженный своим врагом, своим старым другом.
***
Аквилла резко сел в своей постели – он был в холодном поту. Мария дотронулась до его спины:
– Что-то случилось?
– Кошмар приснился, – ответил барон.
– Ты уверен, что именно кошмар?
– Такого не может быть в действительности: я видел Самурру.
– Того упыря, что отправил к тебе своих псов?
– Можно сказать и так, а можно – мой бывший друг, мой враг…
– И что тебе приснилось?
– Что он умер в страшных мучениях, что знак Неведомого пришел к нему и разорвал в клочья все его внутренности, что Самурра лежал в луже собственной крови, навсегда покинув этот мир.
– А что он делал перед смертью? Молился, просил о пощаде, звал любимую?
– Нет, выписывал приказ найти и уничтожить меня.
Мария усмехнулась:
– Значит ты все правильно сделал. Собаке – собачья смерть.
– Не говори так, пожалуйста.
– Разве он заслужил что-то другое?
– Это я заслужил нечто иное, нежели лежать в постели с девушкой, черствею, любовь моя, не прошло и восьми часов как из-за меня погибло трое человек, а я ни капли не раскаиваюсь, что со мной?
– Ты просто хорошо подготовлен, милый. Скоро тебе предстоит предать смерти тысячи. Какое уж тут раскаяние из-за трех шакалов?
Аквилла резко обернулся, положил ладонь единственной руки на затылок своей любимой и долго смотрел ей в глаза.
– Откуда ты знаешь? – спросил он, наконец.
– А ты не обратил внимание на татуировку прямо под моей левой грудью?
– Обычно я не смотрю на нею, а касаюсь соска языком или губами.
– Так посмотри разок, любвеобильный ты мой, – усмехнулась Мария и, улыбаясь, откинулась назад.
Аквилла включил лампу, осторожно приподнял грудь любимой, посмотрел и замер изумленным – там была небольшая, не больше двухрублевой монетки, татуировка знак Неведомого.
– Ох, уж этот проклятый Орден, – прошептал Аквилла, поцеловал татуировку и спросил, – Скажи ты была в Ордене до того, как меня завербовали?
– Нет, – с улыбкой, будто вспоминая что-то хорошее, ответила Мария, – Меня завербовали из-за тебя, тогда на рассвете ко мне пришел сыскарь, как там его, Шлейхель, вместе с женщиной в мантии и маске медведя. Они бесцеремонно вошли ко мне в дом и спросили, люблю ли я тебя настолько, что готова последовать в неизвестность и неопределенность. Все тогда считали тебя погибшим, и это было словно чудесное воскресение. Конечно, я согласилась и ответила, что готова пройти хоть через саму преисподнюю лишь бы быть с тобой. И, как видишь, до сих пор не раскаиваюсь, хотя мне пришлось взять новое имя, сменить место жительства, солгать друзьям и родителям, что я встретила свою любовь – прекрасного человека, приняла его религию и уезжаю с ним в далекую восточную страну. Ха, все тогда решили, что я сошла с ума, как будто никто из них никогда не совершал безумные поступки ради любви. Впрочем я, пожалуй, не солгала им, сказав, что встретила того самого человека.
– В этом ты абсолютно права, – улыбаясь, подтвердил Аквилла, поцеловал ее, и лег, положив Машину голову себе на плечо.
***
Утром в семь часов барон Аквилла проснулся от звонка в дверь. Долгого, настойчивого и нетерпеливого, а затем пошли короткие, конвульсивные и еще более нетерпеливые, один за другим. Аквилла вскочил с кровати, проклиная утренних гостей, накинул халат и пошел к двери. На пороге оказался посыльный в форменной прокурорской одежде.
– Надеюсь, вы принесли мне весть от господина прокурора, что все улажено, дело замято, и так далее? – позевывая, спросил Аквилла.
Мрачный посланец из прокуратуры в ответ, молча прошел, не разуваясь, на кухню и положил на обеденный стол сверток и какое-то сопроводительное письмо, коротко сказал:
– Распишитесь в получении.
– Что это? – спросил Аквилла, разворачивая сверток, в котором оказался достаточно массивный футляр – сантиметров 40 длиной, не меньше.
– Последняя разработка НИИ Геронтологии при Генпрокуратуре. Я как руководитель проекта был против вручения вам опытного образца, но у вас слишком влиятельные и настырнее друзья в руководстве. Распишитесь в получении, а потом рассматривайте сколько влезет.
Нехотя Аквилла поставил свою размашистую подпись на сопроводительной, из которой следовало, что ему, сыскарю, направлена во временное пользование опытная модель боевого протеза РВ-17 в количестве 1 штуки.
– Боевой протез? Это издевательство такое, да? – закипая, прошипел Аквилла.
– Сейчас увидите, что это, – ответил мрачный тип, открывая футляр и доставая из него механическую руку (фрагмент от локтя до кончиков пальцев). Как раз недостающий барону фрагмент руки.
– И что она может? – скептически спросил Аквилла.
Посланник начал свой ответ издалека:
– Боевой протез разработан в рамках проекта Рука Возмездия, это опытный образец № 17. Предыдущие 16 моделей были провалом, хотя можно и назвать их ступенями к цели, поскольку функциональности протеза мы добились именно работая над ними. Но 17-ая – это успех, можно сказать гордость НИИ.
– А почему не работали предыдущие 16-ть?
– Может быть потому что большую часть бюджетов распиливали мои предшественники, а может потому что в них мы рассчитывали исключительно на технику, но год назад Вертинский, курируя работу НИИ, отдал волевое распоряжение и к участию в проекте допустили двух колдунов.
– В смысле магнетизеров?
– Да нет – именно колдунов. Знахарей из каких-то глубинок Союза. Уж не знаю, чего они там не заговаривали, но самое сложное – подключение схем к живым нервам человека успешно произошло. А теперь приготовьтесь.
И он прикрепил к остаткам предплечья барона шину, насадил на нее 5 спиц, а на спицы установил механическую руку, пробормотал «сейчас будет больно», щелкнул по рычагу на руке, в тот же миг шина сжалась, жестко сжались и спицы, механическая рука вдавилась в край живой плоти и Аквиллу на миг ослепила боль: механическая рука прорезала кожу, кровь обильно потекла, затем края протеза резко нагрелись, кровь зашипела, спекаясь, запах жженой крови и плоти окутал кухню. Глаза Аквиллы заволокло туманом, он моргнул несколько раз, резкая боль закончилась.
– Мать вашу! – рявкнул Аквилла и хлопнул кулаком левой руки по столу. Столешница проломилась.
– Аккуратней, это все таки боевой протез, – вставил, наблюдая, посыльный, предусмотрительно отступив на шаг.
Пораженный барон смотрел на свою руку – она слушалась его как живая, на ноющую тупую боль он даже не обращал внимания. Затем он перевел взгляд на гонца – и только сейчас узнал старину Шлейхеля.
– Какого черта, Шлейхель! Чертов мастер перевоплощений, сразу не мог сказать что это ты?
– Как это ты меня раскусил, господин барон?
– На последних словах твой голос слегка дрогнул, ты использовал знакомую мне интонацию.
Два товарища обнялись, а затем расположившись на табуретках у сломанного стола, начали беседу:
– Два колдуна – это же были люди Ордена, да? И Вертинский среди избранных Орденом?
– Верно в обоих случаях, только слово колдуны как то не очень пристало Великим Магистрам… А ты все так же отрицаешь магию?
– Я все еще не в восторге от того, что магия есть в нашем мире, но иногда приходится ей пользоваться, – и Аквилла указал на смятый портрет Самурры, лежащий на подоконнике за спиной Шлейхеля.
Тот повернулся, взял портрет, развернул, посмотрел и нервно сглотнул:
– Ну ты, блин, даешь… Это же чудовищное проклятие Неведомого. От него никто не уходит живым, но и использовавший его затем платит сполна.
– Тут ничего не попишешь: что сделано, то сделано. Хотя оно и правда бьет без промаха. Да еще и отчитывается в сделанной работе. Ты же не просто зашел принести мне протез?
– Да, я узнал, что на тебя охотились, и ты отправлен пройти курс психоанализа к Медянцеву – одному из сильнейших магнетизеров нашей страны. Он не должен раскусить твое участие в тайной организации, а он – может. Наши планы не должны быть поставлены под срыв. Собирайся, пойдем на встречу с Магистром. Где твой орденский телефон?
– Да здесь.
Но набрать номер они не успели – раздался звонок, Аквилла нехотя поднял трубку старого дребезжащего аппарата, провода которого тянулись к стене, но кончались в углу кухни огрызком, не приходя никуда. Приложив трубку к уху, Аквилла тут же узнал печальный голос коллеги своего наставника – голос Магистра Апо.
– Привет, соколик, – раздался меланхоличный голос этого человека (впрочем человека ли? Наверняка ни Аквилла, ни кто-либо другой скорее всего не знали), – Что скажешь?
– Да, вы, Магистр, и так все знаете.
– Ну доложи свое видение ситуации.
– Меня пытался убить человек из прошлого, я не мог этого позволить и ликвидировал убийц, меня послали к аналитику провериться не маньяк ли я.
– Это плохо, соколик, ты ж маньяк, самый что ни на есть настоящий одержимый рыцарь-маньяк, который нужен нашей организации. Чтоб такого придумать, чтоб, с одной стороны, не вызвать лишних подозрений, и не выдать Орден, с другой? – на том конце провода повисла тишина, видимо, Магистр Апо соображал.
Соображал он быстро, так как через несколько секунд стало слышно, как на том конце провода Апо окликнул своего коллегу – еще одного наставника барона:
– Эй, Дио! Дио, очнись, приди в себя! Проект Лицемер завершен?
– Давно, – отозвался раздраженным и, как всегда, полупьяным голосом Магистр Дио.
– Дай-ка результат.
– Подавись! И не лезь ко мне со всякими глупостями, – затем раздался храм Великого Магистра Дио.
Прошла пара мгновений пока Апо вернулся к трубке, и его голос промолвил:
– Надо срочно встретиться. Шлейхель еще у тебя?
– Все то вы знаете, – едко заметил Аквилла.
– Знаю, знаю, соколик. Пусть проводит тебя ко мне.
– А где будет встреча?
– Пожалуй, в галерее современного искусства через час, – ответил Апо и повесил трубку.
– До встречи, – мрачно попрощался Аквилла с короткими гудками и положил трубку.
– Ставь чайник, – сказал барон Шлейхелю, – Тебе нужно будет сопровождать меня в галерею современного искусства, Магистр Апо будет там через час.
Шлейхель не споря начал наливать воду в чайник, похоже ждал чего то в этом роде. Аквилла же отправился будить Марию.
***
Через час они втроем бодро шагали по галерее современного искусства. Магистр Апо был тем еще любителем нагнать таинственности на встречу: он, естественно, не уточнил даже на каком из четырех этажей галереи будет происходить встреча. Так что они бодро шагали из зала в зал, мимо того, что называют современным искусством:
