Kitabı oku: «Лорды Протектората: Барон Аквилла», sayfa 3
мимо странных кривых зеркал по стенам предбанника:
мимо большого – во весь холл – шестиугольника, по периметру которого катался шар, а из соседнего зала все время прибегали смотрители и говорили незадачливым посетителям:
– Нет, нет, не трогайте руками шар, – и указывали на знак с перечеркнутой рукой, но вновь прибывающие посетители все равно толкали шар;
мимо очень странных залов с матрасами, подушками и одеялами, набитыми человеческими волосами;
мимо не менее странных картин ржавчиной на ваннах;
мимо громадного железного ежа из толстых труб, тянувшихся от стен и пересекающихся в центре комнаты;
мимо зала, в котором транслировался раз за разом короткометражный фильм, по ходу действия которого скульптор здоровенным молотком разносил на куски статую Моисея, а потом она обнимала обломки;
мимо зала, где транслировались два странных перформанса, на одном экране художнику на голову выливалось ведро краски и он пускал пузыри, на другом – у девушки из-за фена или вентилятора развевались длинные волосы.
Наконец, они подошли в центральный на третьем этаже, где за столом сидела копия Льва Толстого, обсыпанная зерном, а по столу, скамье и самому Льву Николаевичу бродили куры, которые клевали зерно и гадили и на стол, и на скамью, и на саму статую классика. Рядом с барьером, отгораживающим это произведение современного искусства от современного же зрителя, стоял человек в балахоне, а на лице у него была бронзовая маска Овна. В обстановке этого места он явно не привлекал лишнего внимания, так что даже не пользовался никакими заговорами невидимости. Магистр обернулся и поманил Аквиллу.
Барон подошел и спросил:
– Чем вам приглянулся эта инсталляция?
– Именно ее символизмом, она хорошо показывает насколько прогнила эта страна за 40 лет вседозволенности, которую называют свободой, правами и демократией. Ты видишь тоже, что вижу я, Аквилла?
– А вы видите, что чернь глумится над авторитетами и над самой идеей искусства как чего-то, что выражает нечто высшее?
– Ты видишь тоже, что и я, – ответил грустно голос Магистра Апо из-под маски.
Он протянул руку, зажатую в кулак, барону. Аквилла подставил ладонь, и Магистр положил в нее массивный серебряный перстень.
– Щедрый дар, – отозвался Аквилла.
– Примерь, – велел Апо.
Но прежде чем одеть, Аквилла его внимательно осмотрел: перстень делился на две половины – одна светлее, другая темнее, на внутренней стороне светлой половины было выгравировано «Все ложь», а у темной половины – «И это ложь».
– И что же это за колдовской амулет? – спросил Аквилла, надев перстень на средний палец настоящей руки.
– Правильно сделал, одев его светлой стороной наружу. Перстень, носимый светлой стороной вовне, позволяет тебе избежать обмана, а темной – обмануть собеседника. Поверни перстень темной стороной наружу и ложь твоих слов и твоего лица не сможет вычислить даже такой выдающийся магнетизер как Медянцев. Да, кстати, все избранники Ордена, получив от Совета Магистров дар, должны пройти три испытания.
– И что мне нужно сделать?
Магистр наклонился к барону и прошептал:
– Убить дракона в его логове.
Аквилла растерялся:
– Какого еще дракона?
Магистр ответил:
– В этом городе остался один-единственный дракон, и ты найдешь его там, где много золота и много алчности, где все бурлит, все изменяется. Я сказал, дальше думай сам. До встречи, соколик, – и Магистр Апо вышел из зала.
А Аквилла еще некоторое время медитировал сначала один, потом с товарищами, смотря на то, как куры вдумчиво клюют зерно на голове Льва Николаевича.
Глава 4. В приемной аналитика
Барон Аквилла, повернув кольцо на своей руке темной стороной наружу, вошел в небольшую приемную. На стеклянной двери, которую миновал барон, были нанесены следующие строки: «Магнетизер У.Ж. Медянцев. Часы приема 10:00-20:00. Частным лицам – прием по предварительной записи. Сотрудникам государственных органов – в порядке очереди».
Аквилла мимоходом задумался, что будет если должностное лицо в порядке очереди подойдет именно во время этой самой предварительной записи частного лица. «Видимо, Медянцеву придется проводить сеанс одновременного психоаналитического сеанса на дух кушетках,» – с долей иронии разрешил данный вопрос сыскарь. Впрочем, судя по скучающему лицу девушки с ресепшена, а также по наличию всего одной скамейки в приемной особых очередей тут давно не было, да и вообще похоже пациенты не особо посещали господина Медянцева.
– Вы по записи? – скучающе спросила девушка, заглядывая в какой-то журнал.
Аквилла удивленно поднял левую бровь: все-таки это прерогатива представителей власти – задавать очевидные вопросы, но вслух сказал:
– Неужели на утро выходного к вашему патрону кто-то записан? Все приличные люди в это время пьют кофе в семейном кругу и обсуждают события прошедшей недели.
– Приличные люди не проходят курсы психоанализа, в принципе, – не растерялась девушка и спросила, – Вы из Столичного Сыска?
– В точку. Как узнали?
– Нет ничего проще: простой гражданин назвал бы время сеанса, а затем номер записи, ополченец вывалил бы на стойку свою ксиву с цепочкой, прокурор начал бы требовать и распоряжаться об отдельном кабинете, Инквизитор, после того как поиспепелял бы меня взглядом, велел бы проводить его к главному, ну а сыскарь сразу начинает меня допрашивать.
– Вы не упомянули представителей законодательной и исполнительной власти.
– Депутаты вызывают магнетизеров на дом. Что касается распорядительных чиновников, то они не приходят к нам вовсе.
– А при переаттестациях?
– Что вы, образ мыслей служителей администраций и комитетов – это страшная тайна, наш дорогой мэр давно решил, что знать ее нам не положено, поэтому к нам просто присылают нарочным их личные дела, на основании которых мы выносим свои заключения, которые с делами также нарочным отправляем обратно.
Зная свою Родину, Аквилла представил как по общей болванке выносятся сотни положительных заключений и спросил главное:
– Как же вам такой хлебный контракт от государства перепал?
Девушка не смутилась, видимо чувствуя полную безнаказанность:
– Мой шеф с господином Президентом в одном классе учился.
«К стенке бы вашего шефа заодно с господином Президентом, а также заодно со всеми их одноклассниками поставить,» – с горечью подумал барон, но вслух ничего колкого ответить не успел, так как стеклянная дверь открылась и вошедший гражданин с порога заявил:
– Назначено на 11:30. номер квитанции 1212.
– Смотровая № 2, – ответила девушка.
Не успел пациент скрыться в коридоре слева от ресепшена, как в приемную вошел еще один гражданин, он был еще лаконичнее:
– Квитанция 1248.
– Смотровая № 18, – также лаконично ответила девушка, и гражданин ушел в коридор ведущий вправо от ресепшена.
– Сеанс одновременного двухкушеточного психоанализа лучше проводить в одном помещении, – прокомментировал Аквилла.
– Вы чего, сударь? Дедушка Фрейд и старый добрый кушеточный метод давно в прошлом. 21 век, как-никак, новые веяния – пациент сидит в комнате, одна из стен которой является зеркальным экраном, из динамика раздается голос магнетизера, пациент говорит в микрофон, а находится ли магнетизер за зеркальным экраном или в своем удобном кабинете – это никого не интересует. Психоаналитик ведь не дает советов и не отвечает за судьбу пациента, он – слушает.
– Зачем тогда тратить деньги на аналитика? Можно встать перед зеркалом и высказать все, что накипело.
– Зеркало не дает трех листов наукообразного текста, которые называются заключением. А ведь оно так необходимо для проштрафифшихся граждан, которых к нам направляют в дисциплинарном и административном порядке.
– Н-да… эта мода на психоанализ в Союзе похожа на культ карго.
– Простите на что, – голубые глаза девушки с интересом посмотрели в глаза Аквиллы. Что-то начало слегка беспокоить Аквиллу, где он мог раньше видеть эту девушку, его всегда крайне раздражало, когда он смутно узнавал чьи-то черты лица, но у него не получалось вспомнить, где они встречались раньше.
– Это очень старая история. Во время последней Великой Войны в Тихом Океане на различные островки сбрасывали на парашютах боеприпасы, амуницию и продовольствие для пиндосовских вояк. Наблюдательные дикари заметили, что все это добро прилетает в особые места, имеющие в центре вертикально закрепленную палку с магическим лоскутом ткани. Тогда они стали возводить копии данных сакральных мест и, о чудо, с неба ценнейшие припасы стали сбрасываться и им… С тех пор война давно закончилась, но до сих пор на многих островах стоят сакральные места, похожие на полевые лагеря ВМФ Пиндостана, вокруг которых с надеждой на небесные блага смотрят вверх туземцы.
Девушка некоторое время смотрела на Аквиллу, потом сказала:
– Знаете вы мне понравились. Пойду переговорю с папой, может, он примет вас лично.
И девушка удалилась через неприметную дверь за своей спиной.
В это время стеклянная дверь снова скрипнула, Аквилла непроизвольно обернулся и… открыл рот от изумления, увидев как всегда мрачное лицо Веселенького. Оперативник решительным шагом подошел к стойке, внимательно посмотрел на дверь, в которую ушла девушка, наклонился к Аквилле и быстрым шепотом протараторил:
– Между насильником и Медянцевым есть связь. Между теми делами об убийствах и изнасилованиях, про которые ты говорил, также проглядывается связь. И след Медянцева в них тоже прощупывается. После моих запросов начальство спустило мне оперативное дело Медянцева, у которого скоро выйдет полуторагодовой срок…
Веселенький замолк на полуслове. Через две секунды вернулась дочь Медянцева, она повернула свою блондинистую головку в сторону опера и спросила его:
– По записи?
– В порядке очереди, – отрезал Веселенький и, нахмурив брови, дал понять, что говорить больше ничего не собирается.
Девушка и не горела желанием продолжать с ним общение, она мило улыбнулась Аквилле, указала на коридор слева и сказала:
– Смотровая № 49, второй этаж, папа ждет. Удачи, сыскарь.
***
Барон Аквилла поднялся на лифте на второй этаж серого здания на Гадюкинской улице и прошел по голому коридору до упора, где тот расходился в разные стороны: вправо были указатели «прачечная», «турбюро», «страховая компания», налево висел единственный указатель «смотровые 33-49». Повернув налево Аквилла прошел в самый конец коридора и на секунду остановился перед массивной черной дверью, на которой белой краской скупо был намалеван номер «49». Аквилла огляделся, остальные 16 смотровых были оборудованы точно такими же дверями. Все различия были в номерах.
Барон потянул дверь на себя и вошел в смотровую. Это была особо ничем не примечательная длинная комната, но узкая комната, единственное что – левая стена представляла собой громадный зеркальный экран.
– Гражданин Медянцев? – спросил Аквилла пустое пространство комнаты.
В дальнем конце зеркальной стены приоткрылась дверь. Аквилла твердой походкой зашел туда. Там была копия пациентской части смотровой, за тем исключением, что еще стоял стол и дополнительный стул. Аквилла с интересом посмотрел на Медянцева, с интересом посмотревшего на Аквиллу.
Это был мужчина около сорока лет, довольно высокого роста, с длинными и слегка неряшливыми черными волосами, трехнедельной щетиной, бледным цветом кожи и, видимо, профессиональной сутулостью. Он сидел за столом, водрузив подбородок на руки, сложенные в замок.
– Присаживайтесь, – негромко сказал аналитик.
Аквилла присел напротив магнетизера. Теперь их разделял только стол.
– Кофе будете? – спросил Медянцев.
Аквилла мельком глянул на электрочайник за спиной аналитика, ряд грязных кружек там же, отметил для себя слой пыли, покрывающий и кружки, и чайник, и вежливо отказался. После ритуального пожимания рук и называния друг другу имен, аналитик предложил перейти к делу, Аквилла был не против.
– Что привело вас сюда? – начал доктор.
– Приказ прокурора. Он беспокоится о моем психическом здоровье после того, как я при самообороне убил двоих бандитов.
– Вы не поняли. Я не спрашивал, кто направил вас в мою контору, я спросил, что привело вас ко мне в кабинет. Вы могли бы как остальные пациенты сесть в кресло в основной части смотровой и пройти курс дистанционно.
– Не знаю. Может вы поможете разрешить мне какие-то личные проблемы?
– Логично. Человек не пойдет на классический сеанс психоанализа, если у него нет проблем. Так в чем заключается ваша проблема?
Про себя сыскарь подумал: «Мои проблемы? Я состою в тайном обществе – Ордене Срединного Союза, планирующем государственный переворот. Это не проблема. Я столкнулся с настоящей магией, практикуемой главами Ордена, не укладывающейся в рамки рационально объяснимого мира, от чего иногда боюсь за свой рассудок. Это тоже не проблема: нельзя отрицать неведомое, когда оно происходит перед твоими глазами только потому, что так жить удобнее. Орден намерен использовать меня как острие чистки в Срединном Союзе. Это также не проблема: чистка необходима Союзу, и лучше ее проведу я, нежели какой-нибудь мясник. Во главе Ордена стоят Магистры, которые являются какими-то непостижимыми сущностями, явно не людьми. Но и это не проблема: точнее это не имеет значения, так как цель Ордена – благородна». Поэтому вслух Аквилла сказал:
– А может вы поможете мне определить мою проблему?
– Думаю это будет несложно. Пойдемте по классическому пути. Расскажите воспоминание из глубокого детства.
– Э-э, какое? У меня их много.
– Мультфильм, к примеру, который запал вам в душу, что у вас всплывает в памяти?
– Прям всплывает?
– В голову что пришло – прямо сейчас!
И Аквилла рассказал ему такой эпизод.
Бородатый полуголый качок прикован к скале, его допрашивает орел, и орел спрашивает:
– А теперь – признайся, какие тайные причины побудили тебя это сделать?
И закованный бородач сурово отвечает:
– Я хотел помочь людям.
Глаза орла наливаются кровью, он рвет печень прикованного своим клювом и, всматриваясь в искаженное лицо допрашиваемого, орел кричит на него:
– Говори правду! Скажешь?
Бородач набирает в грудь воздуха и громовым голосом оглашает окрестности:
– Я хотел помочь людям!!!
И его голос слышен в долине и какой-то там пастух у костра кричит в горы:
– Боги, вы не справедливы!
А тут другой качок с молотом и в рабочей робе, падает на колени и молит прикованного:
– Признайся. Одно только слово и тебя пощадят!
Но скованный цедит сквозь зубы:
– Все равно не поймете.
И орел, полагая что бородач вот-вот расколется, вкрадчиво шепчет:
– Почему же? Ведь это так просто. Скажи – виноват, хотел власти, силы, могущества… Всякий тебя поймет.
Усмешка скривила лицо узника, и он глумливым тоном отвечает:
– Я хотел помочь людям. Неужели вы не понимаете – ведь это так просто. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха-ха-ха! АХАХАХАХАХХАХХАХАХАХАХАХХАХАХАХ!
Орел пораженно шепчет:
– Он смеется над нами, – и орел взлетает вверх, насколько высоко он взлетел неясно, но определенно он долетел до огромного и брутального старика, закутанного в тогу, видимо, собираясь донести ему.
Однако в этом не было необходимости – смех заключенного гремел громом до самых небес и явно злил старика. Наконец тот дошел до определенной точки и произнес свой приговор, и голос его пробирал до костей:
– Тебе мало твоих мук? Так получай самую страшную кару – забвение.
И из глаз старика ударили молнии: цепь молний окутала скалу с прикованным, и от этих ударов скала стала проваливаться в появившуюся бездну, но и это не остановило смех. И среди своего торжествующего смеха узник, рушась в пропасть, выкрикнул:
– Я хотел помочь людям – и я помог им.
И смех его звучал, пока земная твердь не сомкнулась над головой мятежника.
И только тогда старик закончил свой приговор:
– Все – нет больше Прометея – и не было его никогда!
Конец.
– Занятный эпизод. А с каким энтузиазмом, с каким жаром вы о нем рассказывали. Почему это вольное изложение древнегреческого мифа так важно для вас?
– В нынешнее время, когда наше молодое поколение узнает о содержании преданий и легенд из компьютерных игр и богомерзких блокбастеров, во всей массе которых не найдется и трех стоящих идей, очень важно сохранить в памяти подлинный смысл древнего мифа, прошедший через десятки веков.
– Но какие именно смыслы вы усмотрели в этом моменте мифа?
– Ну разве это не очевидно? Во-первых, это логика власти: за проступки наказывают, да, но за неповиновение – уничтожают, хотя для власти – даже божественной вполне достаточно и одного, пусть и неискреннего, но слова покорности. Видимо это лежит в самой сущности любого господства –достаточно внешней покорности, чтобы твоя власть была крепка. Во-вторых, и это вопрос мироустройства: боги не справедливы. За добрые дела они воздают злом, за подвиги карают. И если ты жаждешь добиться правосудия на земле – ты должен пойти против богов. В-третьих, касательно самого страшного для личности – это не смерть, но забвение. Такое уничтожение самой памяти о жившем, как будто бы его никогда и не существовало. И, наконец, в-четвертых, и об этом все же не стоило проговариваться детям: действительно, нет Прометея, и не было его никогда… альтруистические поступки и те, кто их совершает… таких не бывает, есть только такие, о которых говорил орел, которые ценят и добиваются лишь силы и власти, просто напоказ выставлять этого нельзя, ведь без благолепных белил и румян морали, красивых слов о чести и правде можно собрать лишь шайку, но не тот прочный режим власти, который называют – государством.
– Но отчего вы упустили концовку мультфильма, ту в которой последствия подвига титана пережили его?
– Потому что последствия, дела, поступки – это всего лишь последствия, дела, поступки. Но личность – не важно человека ли, титана или даже бога – это нечто совсем иное. Именно поэтому Прометей несмотря ни на что потерпел поражение. И это в своем роде предостережение – ты можешь быть великим героем и совершать грандиозные деяния, но если ты потерпишь поражение… тебя ничто не спасет.
– А вы видно с детства были мыслитель. Правда с несколько бедной эмоциональной сферой.
– Ну да. Я – свободный художник и холодный философ, и в сердце моем нет жалости, – вставил Аквилла цитату из классики.
Но аналитик то ли не сообразил откуда она, то ли вдруг задумался о чем-то постороннем, в любом случае он сказал:
– Интересно… пойдемте дальше. Что вам снится? Какой сон всплывает у вас в памяти в первую очередь?
Аквилла пристально посмотрел на Медянцева (прикинул о своем последнем сне о Неведомом и смерти своего друга), затем прикрыл веки, откинулся на спинку стула и стал рассказывать ему сон из какого далекого-далекого периода своей жизни:
– Это весьма странный сон, если конечно к снам в принципе может относится понятие нормальности. Был теплый июльский день. Летнее небо с небольшими облаками. Светит яркое солнце. Передо мной залив – вижу другой берег. Иду по мосту. Мост построен кустарно. На некоторых участках есть рабочие. Не то чтобы они мне не нравятся, но я не хочу чтобы они меня заметили. Я иду вперед, но кажется они меня замечают. Периодически оглядываюсь. В один из моментов вижу, что все таки меня заметили и что рабочие бегут ко мне. Бегу от них. Мост, который сначала был выше уровня воды постепенно приближается к ней и, наконец, перестает быть мостом, а становится какой-то переправой – рядом плотов, соединенных вместе веревкой-канатом. Перепрыгиваю с одного плота на другой, они раскачиваются как льдины. Один край спускается, другой поднимается, но я все перепрыгиваю и бегу дальше. Чем дальше, тем плоты становятся хуже. Наконец, один из них буквально рассыпается от того, что я наступил на него, и я оказываюсь в воде. Всплываю, но по непонятной причине не могу удержаться на плаву, вновь погружаюсь, барахтаюсь, наконец, замечаю рядом небольшую палочку – прутик. Опираюсь на нее, вдавливаю ее в воду и обретаю равновесие, могу плыть. Плыву обратно мимо плотов, доплываю до места, где мост выше уровня воды, понимаю что тут уже мелко, дотрагиваюсь ногой до ила, встаю: я по пояс в воде, передо мной камыши. Рабочие на мосту возвращаются на свои места, чтобы продолжить работу, говорят друг другу что-то вроде «Недалеко ушел то, и стоило из-за него беспокоиться». После этого я просыпаюсь.
Аквилла открыл глаза и увидел горящие глаза Медянцева (наверное, тому и правда нравилась его работа – а что день-деньской сидеть чужие байки слушать, кому ж надоест?). Барон спросил:
– Что скажете, док?
– Давайте разберем ваш сон по косточкам. Какие у вас ассоциации с тем днем?
– Это определенно прекрасный день. Он напоминает мне о глубоком детстве, из летних каникул ранних классов, возможно начальной школы.
– Хорошо, продолжайте, что с тем местом?
– Оно напоминает берег рядом с дачей одних моих родственников, у которых мы часто гостили в июле.
– Так, мы определили пространственно-временной континуум, имеющий значение для толкования.
Аквилла подумал: «Неужели, добавляя в свою речь заумные слова, психолог понимает больше, нежели он понял в начале? Или это нужно чтобы навести научный шарм для суеверного гадания по снам?»
А магнетизер тем временем продолжал:
– Но давайте перейдем к действиям, происходившим в ваших снах. Почему вы оборачивались на ремонтников, почему вам было важно их мнение?
– Возможно, потому, что мне казалось, что эти ремонтники-строители являются как бы хозяевами этого места и по-хорошему, по правилам, мне нужно их разрешение чтобы пройти, но каким то образом я понимаю, что разрешения они дают только своим людям. Поэтому прохожу самовольно, увидев это – они побежали за мной, чтоб возвернуть меня силой.
– Дальше. С чего это взялись льдины? И почему чем дальше, тем мост становится хуже?
– Возможно, мост символизирует мой жизненный путь. Если раньше – в детстве он был крепок, возвышался над уровнем житейских проблем, то чем дальше, тем больше он соприкасается с мутной водицей, с этим постоянно текущим потоком, размывающем размочаливающим разлагающим опоры, по которым идет человек, проживая свою жизнь, лишает человека твердой почвы под ногами. Лишает его надежной опоры… Может я боюсь, не уверен в будущем, боюсь что опорные точки, с которыми я иду по жизни однажды разрушатся, и я низвергнусь в пучину?
– Но причем здесь лед? Мост же был деревянным?
– Да, деревянным. Но послушайте – переходить реку по мосту это одно. Переходить реку без моста это совсем другое. Перейти ее, не замочив ног, можно по льду. А это опасное дело, лед может треснуть и похоронить тебя под ледяным надгробием.
– А пучина? Смесь воды и пузырей, в которой невозможно плыть?
– Думаю это олицетворение моего страха перед тем, что однажды опоры, которых я держусь, будут размыты рекой жизни и я провалюсь, и это меня сломит и я вернусь назад. Но соломинка? Какого черта соломинка?
– Заметьте, вы смогли опереться на соломинку, только когда перестали двигаться дальше. Только тогда вы обрели устойчивость на плаву. И что вы сделали? Поплыли назад, к тому берегу, с которого пришли, а не к тому, к которому стремились сначала. Вы сами считаете, что еще не готовы перейти на тот берег, вы сами предпочитаете отступить. И еще заметьте, когда вы шли по мосту, вы постоянно оглядывались, то есть вы сами надеялись, что вас заметят и силой вернут, вы надеялись на это, потому что тогда это сняло бы с вас ответственность за то, что вы не можете продвинуться вперед.
– Так значит, моя проблема в том, что мне недостает решимости, уверенности в себе перед будущим? Что я еще недостаточно повзрослел, чтобы идти дальше?
– Ну что ж вы сами определили свою проблему, истолковав свой сон.
– И как мне решить эту проблему? Как обрести твердую опору, которую не размоет потоком? Это можно сделать в рамках психоанализа?
– Думаю с этим не будет особых сложностей. В моей клинике их решают на раз-два в рамках стандартного курса. Но у меня нет достаточно времени принимать вас лично каждый раз. Лучше вам пройти курс дистанционно, как остальные. Вам не о чем беспокоится, эта техника одобрена Палатой магнетизеров Срединного Союза.
– Думаю – вы правы. А как долго длится курс, как часто нужно посещать сеансы?
– Сеансы дважды в неделю. Курс в пять недель. Стандартный курс.
– Если позволите, я посещу вас еще один раз лично и тогда окончательно приму решение.
– Как пожелаете, сударь, еще один, но только один личный сеанс. Скажите спасибо, что за вас попросила Лизочка – моя дочь.
Что-то заскребло на душе у Аквиллы, когда Медянцев напомнил ему о своей дочери, что же в ней было такое, что же беспокоило его? Но додумать этот вопрос он не успел – Медянцев широко улыбнулся, и тут барон заметил, что на шее у магнетизера на цепочке висела пробитая монетка. Точнее не монетка, а – жетон.
– Игральный жетон, – задумчивым голосом сказал сыскарь.
– Вы об этой безделушке, – бросил доктор и, сняв с шеи, протянул жетон барону, и прибавил, – Сувенир одного клиента. Подарок на память.
В голове Аквиллы мелькнуло: «Сокровищница, не иначе. Но какая у нее связь с Медянцевым? Да, точно Сокровищница, в Союзе уже два года как игральные заведения вне закона. Что не мешает действовать тайным казино. Немного, но для досуга хватает. На всю Первопрестольную – два или три». И он спросил прямо:
– Это ведь из тайного казино?
– Да, – без обиняков признался магнетизер, и продолжил, – А знаете почему оно действует, а я этого не скрываю? По той же причине, по которой я получил заказ на предоставление психоаналитических услуг всем госслужащим Второпрестольной. Вы поняли, что я хочу сказать? – и при этих словах выражение лица Медянцева стало высокомерным и пренебрежительным.
– Понял. Но не думайте, что коррупционные связи это панацея от всех невзгод.
– Знаю. Но меня также защищает и закон о психоанализе, магнетизме и парапсихологии, предоставляющий достаточные гарантии и иммунитет нашему сертифицированному брату от бюрократов, вроде вас, любящих совать нос не в свои дела.
Глаза сыскаря сверкнули холодным огнем, он бросил краткое «До встречи» и вышел из кабинета.
Перед тем как Аквилла ушел, дочь аналитика заставила его заполнить краткую анкету-квитанцию госслужащего, получившего сеанс психоанализа, и мимоходом подивился свободным порядкам в здешней бухгалтерии – даже удостоверение предъявить не пришлось. А напоследок милашка на ресепшене попросила его:
– Пожалуйста, выйдя во двор, пригласи всех тех, кто там курит.
– Что? – сперва несколько растерялся Аквилла.
– Когда вы пришли на сеанс к отцу, он объявил перерыв во всех смотровых и выставил их во двор – курить. Думаю, они все еще там. Все таки отец не Юлий Цезарь, он может концентрироваться только на том, что прямо перед ним, или живой человек, или шесть десятков мониторов. Думаю он уже вернулся в свой основной кабинет, выпил чашку кофе и неспешно потягивает сигару, которые просто необходимы ему после личного приема пациентов, так что пока вся эта публика снова расположится в смотровых, отец как раз будет готов перейти к дистанционному приему.
– А у твоего отца неплохая деловая хватка с этим дистанционным психоанализом… До встречи.
– До свидания, – ответила девушка, улыбнувшись.
Аквилла вышел во двор и увидел добрых две дюжины человек, сидевших, стоявших и дружно дымивших, несмотря на знак с перечеркнутой сигаретой. Барон на миг задержался, размышляя о том, что помимо знака, есть же и закон, запрещающий курить рядом с учреждениями здравоохранения, к коим несомненно относится и шарашкина контора господина Медянцева, а также о том, что все эти представители органов власти должны бы блюсти закон, а не плевать на него, но затем и сам достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся полной грудью и громко заявил:
– Можете проходить, товарищи пациенты, сеансы сейчас будут продолжены.
Некоторые взглянули на него с неприязнью, другие с завистью, а с интересом, пожалуй, только Веселенький, который, подойдя к нему, отозвал его в сторонку, а клиенты-пациенты тем временем, докуривая, один за другим исчезали в дверях психоаналитической клиники.
И опер спросил:
– Что скажешь, друг сыскарь?
– Думаю ты сам понимаешь, что доктору пора присваивать псевдоним Змей, а его подельнику из Сокровищницы – псевдоним Дракон, и вести единое уголовное дело и на них, и на арестанта № 34. Похоже всплывут трупы, похищения, изнасилования и коррупция, если копнуть чуть глубже.
– Как всегда, безапелляционно. И, как обычно, бездоказательно. Не всем очевидны твои выводы и умозаключения. Чтоб прижать того же Медянцева придется и попотеть, и покумекать, – Веселенький приуныл даже больше, чем обычно. Опер был отнюдь не глупый малый, но вкладывать ум и рвение в службу не любил категорически, наверное, поэтому его оперативные разработки и прозвали «резиновыми».
– Полуторагодичный срок поджимает, да? Не реализуешь разработку, прокурор три шкуры спустит, верно? А с кого спустит? С того, у кого дело сейчас в производстве, и не важно, что получил ты его не далее как вчера? Поэтому такая активность, да? – понимающе спросил Аквилла.
– Да уж, – мрачно ответил опер, – Результат нужен как воздух, работать придется, не откладывая.
– Ну это мне только на руку. По паре дел только заскочить сперва надо в свою контору.
– Тогда жду тебя в три часа в кафе Саманчо напротив Сокровищницы.
– Жди, – ответил барон и, не прощаясь, потопал на трамвайную остановку. Времени у него было немного, а посмотреть одну вещь было необходимо.
Глава 5. Сокровищница
Аквилла вместе с Веселеньким зашли в бар «Предместье», просторный зал которого предварял вход в подпольное, но от того не страдающее в известности казино Сокровищница. Предъявив свои служебные удостоверения солидному секъюрити в классических деловых тройках и получив просьбу подождать некоторое время, Веселенький перешел к свободному месту у драпированного зеленым сукном стола, где повисла напряженная пауза замершей игры в какую-то разновидность покера. Аквилла же присел на один из барных стульев. Пока бармен не вернулся из подсобки, Аквилла пребывал в мрачных мыслях: ему вспомнились слухи о чемоданах с деньгами, перевозимых из Сокровищницы в прокуратуру города. Даже имея на руках железные доказательства, привлечь в качестве фигуранта владельца казино практически не реально, подобные постановления сыскарей о привлечении прокуроры ломали об колено на раз, попытки же обжаловать прокурорские решения увязали в бюрократической волоките нашего «свободного и демократического» государства. Перспективы были не радужные: у Веселенького конец карьеры за нереализованное оперативно-розыскное дело, у него – Аквиллы – за заглохшее дело, если насильник все же помрет.
Но тут вышел бармен и мрачные мысли выветрились из головы Аквиллы – он просто остолбенел от неожиданности. Остолбенел и бармен, глядя на Аквиллу. Бармен был бледен как бумага, точно увидел призрака, впрочем скорей всего он действительно давно зачислил барона в разряд мертвецов. Барон же никогда бы не поверил, что идейный заговорщик и конспиратор, горячий борец с капиталистической системой, его давний знакомый – революционер Острослов работает барменом в подпольном рассаднике капитализма.
