Kitabı oku: «Полустёртая зебра. Сборник рассказов», sayfa 5
Под музыкой огня
Прежде чем поведать вам эту историю, я просто обязан рассказать то, что было до этих событий, чтобы вы понимали, что, как и почему.
В нашем городе, помимо высоких и бесконечных многоэтажек, бизнес-центров и культурных заведений, есть частный сектор. Кто не знает, хотя вряд ли такие есть, частный сектор – это район города, в котором люди живут в своих собственных домах, один дом на одну семью. Обычно это называется деревней, но если эта деревня принадлежит городу, значит, она называется частным сектором. Но это не так важно в моем повествовании. В этом районе, как будто отрезанном от остальных, стоял один очень ветхий, почерневший от времени и сырости деревянный дом. С виду он напоминал давно забытое и заброшенное жилище, но звуки музыки советских времен, доносившиеся оттуда, заставляли поменять свое решение.
Тут жила бабушка Римма со своей внучкой Олесей. Бабушка Римма по своей натуре очень добрая и отзывчивая женщина. Каждый в секторе ее знал, поскольку она гарантировано когда-то помогла им, или же их родителям либо делом, либо словом. Как и каждый человек в этом мире, она имела свои привычки. Поскольку родители тети Риммы были музыкантами, она росла в окружении красивых мелодий и сладких песен. В какой-то момент, из-за отсутствия денег, семье бабушки пришлось продать все музыкальные инструменты, чтобы было хоть что-то для покупки еды. Тогда, еще будучи школьницей, Римма ходила к музыкальной школе и часами стояла под окнами, ловя своими ушами приятные звуки менуэтов и токкат. А в выходные дни, когда школа была закрыта, ходила на самую знаменитую пешеходную улицу в городе, на которой по вечерам часто выступали уличные музыканты. Так продолжалось, пока Римма не вышла замуж, ведь в первый же их общий праздник ее избранник подарил ей патефон с несколькими виниловыми пластинками. Радости ее не было предела, и с тех пор она каждый день ставила пластинки и кружила по дому в объятьях прекрасной музыки и будоражащих до мурашек голосов. Семейное счастье же бабушки Риммы продлилось недолго, буквально через год, когда она была беременна, какие-то отморозки избили ее мужа до смерти. Так она осталась с ребенком на руках, став молодой матерью-одиночкой прелестной дочки Вики.
Надо признать, что касается воспитания, то бабушка Римма преуспела. Дочь отличница, окончила школу с золотой медалью и университет с красным дипломом, выучила три языка, да еще и по хозяйству проблем не было. Вышла замуж за перспективного журналиста и родила дочь, Олесю. Нужно подметить, что, в отличие от своей матери, Вика изрядно избаловала свое чадо, что знатно отразилось на воспитании Олеси. Как-то Вика с мужем уехали в отпуск в Турцию, дочку оставили на попечение бабушке. К сожалению для всех, на курорте произошла трагедия: пьяный турок, водитель какого-то джипа, сбил насмерть родителей маленькой Олеси.
Несколько недель оплакивала Римма свою дочь, но слезами горю не поможешь, поэтому она взялась за воспитание внучки. Поскольку Олеся сначала воспитывалась по-другому, она не могла сжиться со своей бабушкой. Уже со школьного возраста начинались постоянные скандалы. Ближе к шестнадцати лет внучка начала по ночам сбегать из дома и возвращаться под утро с никотиновым и алкогольным амбре. После девятого класса она поступила в колледж, после чего совсем от рук отбилась, неделями не появлялась дома, зависала у подруг. А тетя Римма, в глубине души зная, что с Олесей все в порядке, все равно бегала по городу в ее поисках.
Но наступил день, который круто все поменял. Заявилась как-то Олеся домой не одна. С ней был мужчина, на вид лет тридцать-тридцать пять, не меньше. С порога она заявила своей бабушке, что беременна и теперь будет жить в этом доме вместе со своим избранником. Бабушке ничего не оставалось делать, как принять такие условия, так как она не хотела терять единственного своего близкого человека. Тогда бабушка Римма не знала, что для нее уготовила внучка.
Буквально за несколько дней до того момента, как закончится действие, происходившее в этом предисловии, и начнется само повествование, Олеся заставила бабушку перестать слушать патефон, ссылаясь на головные боли после его прослушивания. Естественно, она не могла ее оставить полностью без музыки и подарила ей маленький телефон, на который заранее скачала все нужные композиции, научила пользоваться и решила, что все проблемы устранила. Она не учла, что у тети Риммы, ближе к старости стало плохо со слухом, настолько плохо, что для прослушивания музыки на телефоне она включала динамик на полную громкость. Олесю уже с детства раздражали эти песни, но она терпела.
А повествование мое начинается с одного зимнего вечера, когда родная внучка вместе с правнучкой на руках поставила ультиматум – либо они, либо музыка.
Выбегая с телефоном в руках из своего старого и скрипучего дома, накинув на себя лишь пуховый платок советских времен, бабушка Римма пухлыми пальцами вытирала ручьи слез, которые потоком текли из ее глаз. В валенках – в одном была еле заметная дырка – она поплелась в ближайший парк. На ветках деревьев красовались маленькие прозрачные сосульки, которые под светом луны отдавали молочным оттенком. Римма села на покрытую легкой снежной периной лавку, включила песню Муслима Магомаева и, подняв голову вверх, встречая тем самым снежники, продолжала плакать. Иногда она тихо подпевала певцу полюбившиеся строки.
– Море, возьми меня в дальние дали парусом алым вместе с тобой… – шепча под нос, всхлипывая, проговаривала бабушка.
Она закрывала глаза и вспоминала, как когда-то под эту же песню они с мужем танцевали медленный танец прямо у себя дома. Она была уже на третьем месяце беременности и представить себе не могла, что буквально через четыре месяца ее любимого не станет. Римма продолжала сидеть на холодной лавке, пока её кто-то не тронул за плечо. Это был парень лет шестнадцати, в тоненьком красочном пуховике, без шапки и с одним наушником в ухе.
– С вами все в порядке? – обеспокоенно спросил он.
– Все в порядке, милок, все в порядке, – через силу улыбнувшись, сказала тетя Римма.
– Но вы же плачете…
– Так это от мыслей грустных плачу, грустные воспоминания. А так, ничего не случилось, – продолжала улыбаться бабушка.
– А почему вы сидите на снегу?
– Так как же на снегу то? Я на лавочке сижу.
– На лавочке, полностью покрытой снегом, – с упреком сказал молодой человек. – Давайте, вставайте. Давайте, давайте!
Он взял Римму за локоть и медленно стал тянуть на себя. Та невольно встала.
– Вот прогоняешь ты меня, а сам без шапки ходишь! Я-то хоть в платке, – сказала бабушка.
– А меня волосы греют, – улыбнувшись, сказал парень.
И правда, он был очень кудрявым. В темноте казалось, что это человек с головой льва. У него была настолько пышная шевелюра, что если бы он встал в стойку руки по швам, его силуэт напоминал бы большой леденец на палочке.
– Почему же вы все-таки плакали? – продолжал спрашивать парень.
– Да там, в семье разлад произошел… – неуверенно начала Римма.
– Что случилось?
Бабушка начала рассказывать историю. Прямо так же, как я в предисловии, почти слово в слово. А парень слушал и старался не перебивать собеседницу. На протяжении практически всего рассказа его лицо было нахмуренным и лишь изредка сменялось удивлением. По окончании истории он смог лишь промолвить:
– Мда уж…
Потом он резко расстегнул куртку, достал телефон из внутреннего кармана и выдернул наушники.
– Держите, они вам нужнее, – парень всунул наушники бабушке в руку и убежал.
Римма была немного в замешательстве, она не могла понять, что произошло. А когда поняла, бежать за парнем было поздно – он давно уже скрылся в ночном парке. Постояв еще немного с наушниками в руках, тетя Римма поспешила домой, так как она уже продрогла и одна нога ее стала очень мокрой из-за попавшего в валенки снега.
Следующее утро было самым счастливым у бабушки Риммы за последние несколько месяцев. Наконец-то она могла наслаждаться своей любимой музыкой и никому при этом не мешать. Белые посредники между песнями и бабушкой работали исправно и отчетливо передавали каждую ноту. Она пылесосила все ковры в комнате, в том числе и те, что на стенах, и напевала под нос знаменитые строчки Боярского:
– Спасибо за день, спасибо за ночь, спасибо за сына и за дочь…
После уборки комнаты бабушка Римма отправилась на кухню ставить курицу в духовку. В этот момент на кухню зашла внучка.
– Баб, – сказала она.
Римма в наушниках не слышала ни единого звука, помимо греющих душу мелодий, и подготавливала птицу для запекания.
– Баб, – сказала Олеся погромче.
Тетя Римма также ничего не слышала и продолжала обмазывать курицу какой-то томатной пастой. Олеся подошла к ней и вытащила один наушник.
– Ой, Олеська, ты что как пугаешь меня? – испугавшись от неожиданности, немного гнусавым голосом спросила бабушка.
– Да потому что ты ничего не слышишь! В общем, мы поехали на свадьбу к Фомичевым, Алёнка сегодня полностью на тебе. Хорошо?
– Хорошо, хорошо, – проговорила в ответ Римма, засовывая противень в духовку и шмыгнув носом.
– Ты что? Заболела? – спросила Олеся.
– Да нет, так, простудилась малёхо. Насморк, да и все.
– Ну ладно, – с сомнением сказала внучка и отправилась в комнату переодеваться для торжества.
– Олесь, подожди, – успела остановить внучку Римма. – Ты своему скажи, чтобы дверь в гостиную уделал, а то она, если захлопнется вдруг, ее никак не откроешь.
– Завтра, бабушка, все завтра!
Бабушка Римма вставила наушник обратно, а там уже играла «Королева красоты». Энергичная музыка буквально заставляла притопывать в ритм мелодии, пока тетя Римма снимала высушенное белье в коридоре. Мимо нее прошли Олеся с хахалем и помахали рукой, в знак того, что они уходят. Пожилая женщина помахала им в ответ, широко улыбаясь, и продолжила свою работу.
После этого она направилась в гостиную, где уже в маленькой розовенькой кроватке с пчелками лежало милое дитя. У маленькой Алёнки были черты лица Олеси, но Римме это чадо напоминало больше Вику, ее собственного ребенка. Она пощекотала правнучку за пятку и достала гладильную доску, обитую серой тканью. Она стала гладить пододеяльники, напевая себе под нос уже другую песню, которая уже успела смениться в этих белых затычках.
– В лунном сиянье снег серебрится, вдоль по дороге троечка мчится…
Бабушка Римма гладила белье и краем глаза наблюдала за малюткой в кроватке. Она заметила очень забавную сцену. Маленькая Алёнка поджала ручки, так, что это больше было похоже на крылышки. И стала двигать ими, как будто бы хочет взлететь. Это развеселило бабушку, малютка напомнила ей новорожденного цыпленка. И в этот же момент лицо Риммы резко изменилось.
– Курица!
Бабушка быстро, насколько это позволял возраст, выбежала из гостиной и направилась к кухне.
– Ай-яй-яй, ай-яй-яй, – приговаривала она, выключая духовку.
Она пыталась схватить противень, но обожглась, забыв, что он раскаленный. Римма схватила полотенце и резким движением руки вытащила противень на стол.
– Эх, запортила все мясо, – с грустью в голосе проговорила бабушка.
Из-за заложенного носа, она не чувствовала запах горелого, но вся кухня была заполнена дымом. Тетя Римма открыла окно и, стоя неподалеку, стала срезать горелые куски мяса, дабы оставить хоть что-то съедобное от курицы.
– Римма! – кто-то крикнул с улицы.
Бабушка подошла к окну и широко заулыбалась.
– Ларис, привет, как ты? Давно не виделись.
– Да уж, давно! Около полугода как, наверное. Я-то нормально, живу пока, слава Господу. А ты- то как?
– Да потихоньку, Ларис. Вот, с правнучкой сейчас нянчусь.
– С правнучкой? – удивилась подруга. – Ахахах, вот это ты меня обскакала, конечно. Мой оболтус еще только недавно женился, я внуков не могу дождаться, а у тебя уже правнучка!
– Ой, да не переживай ты! – успокоила Римма. – Твой Витька еще молодой, ему сколько? Тридцать? Тридцать пять?
– Ну да, конечно! Сорок восемь! – с усмешкой ответила Лариса.
– Ну, все равно! Успеется еще! А ты сама-то где пропадала?
– Да я ездила в музыкальную консерваторию, где раньше работала. Ну, та, которая в Москве, – начала подруга бабушки. – Молодые специалисты вообще не способны ни на что! Вот серьезно, никакой души! Лишь вызубренная мелодия и все. Вот, позвали, обучать, так сказать, новое поколение музыкантов.
– Точно! Ты же преподавала в консерватории, а я и забыла! Слушай, а может когда моя Алёнка подрастет, ты ее научишь играть? – с интересом спросила Римма.
– Конечно, научу! Если доживу, – еще раз усмехнулась Лариса.
– Ой, да ты всех нас переживешь, – засмеялась бабушка Римма.
– Слушай, а чем пахнет? – вдруг нахмурившись, спросила бывшая преподавательница.
– Да это у меня курица подгорела, наверное, от нее и несет!
– Да нет, пахнет жженым деревом… – задумавшись, произнесла Лариса.
– Ой, не знаю, у меня нос заложен, я не чувствую… – сказала Римма и повернулась в сторону коридора, откуда увидела темный дымок.
– Алёна! – закричала Римма и побежала к комнате.
Дверь не поддавалась. Она намертво застыла в косяке и отказывалась двигаться. В дом забежала Лариса, и, увидев действия своей подруги, стала помогать ей открывать дверь. Через какое-то время дверь все же сдвинулась с места, и пожилым женщинам удалось распахнуть ее. Жар и пламя ударили в лицо. Вся комната была в огне, не видно было абсолютно ничего, кроме оранжевого и желтого цветов, и был слышен где-то вдали детский крик, который еле глушил звук треска горящей гнили.
Лариса побежала за помощью, а Римма попыталась войти в комнату. Огонь обжигал руки, которыми она прикрывала лицо и ноги. Было ужасно горячо и больно, но старая женщина пыталась идти, чтобы найти ребенка. Едкий дым, даже через ладони попадал в глаза, раздражая их, тем самым не давая бабушке пройти к кроватке. Через какой-то момент она стала чувствовать запах, запах горелой человеческой плоти, который был настолько сильным, что пробил всю заложенность носа. После этого дым сразу стал проникать в легкие, наполняя их собой. У Риммы стало темнеть в глазах, и она чувствовала, что начала падать.
Очнулась бабушка Римма, когда огонь был потушен и одна часть дома полностью представляла собой уголь. Около дома собрались соседи, пожарные, медики, полиция. Лариса давала показания участковому, а из дома два человека в синих комбинезонах выносили нечто в маленьком черном пакете. Один из пожарных подошел к участковому и сказал:
– Скорее всего, пожар начался из-за оставленного включенным утюга. Он поджег ткань, а дальше огонь перешел на ковры и на диван. Ну, дальше, в принципе, сгорело и все остальное.
Услышав этот разговор, бабушка Римма медленно подошла к своему дому, упала на колени и стала тихо плакать.
Подарок на Рождество
Хотите верьте – хотите нет, но Алан Кэнди не может жить без сладкого. Честное слово, для него сахар – это тотем или даже скорее идол. Сколько конфет вы едите в день? Держу пари штучки три-четыре, ну в крайнем случае пять. Этот же пожиратель сладостей может съесть больше двадцати конфет с тянучей, как жвачка, нугой, закусить это арахисовой пастой или патокой и запить этой все какао с пятью ложками сахара и кучей маршмеллоу наверху, обсыпанной шоколадной крошкой. Черт, мне кажется даже Вилли Вонка так не любил сладкое как Алан. И ведь его ничто не может остановить! Если бы я съел столько всего, то скорее бы покрылся красными волдырями по всему телу, размер которых можно было бы сравнить разве что с Албанией. А этому негодяю все равно! Вот вообще! Для сравнения, когда я начинаю пить уже вторую таблетку антигистаминных препаратов, Кэнди только начинает разогреваться третьей статуей шоколадного человека в полный рост.
Держу пари он обожает свою работу. Знаете кем он работает? Кондитером! Вот это я понимаю, действительно повезло с профессией. И повезло не только в плане того, что она пересекается с его интересами, но и в другом, я бы сказал более корыстном. Видите ли, кондитерская фабрика "Choco Croco", на которой работает Алан, хоть и маленькая по производству, но своим разнообразием и качеством может поравняться с Ritter Sport или же даже с Nestle. Серьезно, я вам не вру. Алан мне сам рассказывал, как при любом мельчайшем искажение формы, состава или пропорций, изделие отправляется в урну. Ну, а зачем кидать к отходам сладости, которые хоть и выглядят немного по-другому, но на вкус все такие же великолепные? Правильно, незачем, поэтому работники фабрики забирают весь брак к себе домой, чаще всего своим детям в качестве маленького и очень приятного презента. Но только не Кэнди! Он берет больше всех, и все для себя! Ну в принципе правильно, семьи у него нет, поэтому все-все, что он берет с работы попадает прямо к нему в желудок. Порой мне кажется, что у него он изнутри покрылся шоколадом, или вовсе засахарился. У него даже есть на кухне специальный ящичек, куда он кладет весь бракованный продукт с фабрики.
Знаете что такое день сурка? Ну конечно же знаете, сейчас даже малые дети знают, что такое эффект бабочки, а уж про день сурка и подавно. Так вот, Алан Кэнди живет именно так, каждый день повторяет другой. К тому же это ему не надоедает. Я бы уже свихнулся к этому времени, точно вам говорю. Я вам просто расскажу один из его рабочих дней, поскольку остальные не имеет смысла описывать, все одно и тоже.
Алан всегда просыпается в восемь утра, даже без будильника. Он говорит, что это его внутренние часы так настроены, но я считаю, что у него просто начинается сахарная ломка. Еще бы, целую ночь не ел сладкого! Далее он сразу же отправляется в ванну, где на скорую руку умывается, чистит свои, на удивление здоровые, зубы и проходится тоненькой зубной нитью с мятный вкусом между каждым костным бугорком в своей ротовой полости. Наводит себе чай с каким-нибудь карамельным привкусом и запихивает себе за обе щеки имбирное печенье.
Когда Кэнди выходит из дома, на часах уже приблизительно 8:15, ну плюс-минус две минуты. Каждый день он встречает у себя на пути Амелию, темнокожую симпатичную девушку-почтальона. Каждый раз они встречаются еще до того момента, как юная леди подойдет к почтовому ящику Алана. Он же всегда сразу же, расплываясь в довольной ухмылке, на ходу берет у нее одну газету. Далее отойдя от нее буквально на шаг, раскрывает газету, поворачивается к ней, прикрывая лицо свеженапечатанной новостной сводкой, начинает отходить от нее лунной походкой и постепенно опускать бумагу, будто выглядывает из-под нее. Амелию всегда это смешило, и она постоянно говорила что-то невпопад на выходки Кэнди. Далее, взяв газету под мышкой, кондитер направлялся к светофору на котором постоянно встречался с молодой мамой, которая в свою очередь вела за ручку маленькую дочку, из-под шапки которой лились светлые волосы.
В самый первый раз он встретился с ними еще летом, когда они только переехали в этот маленький район, полностью состоящий из частных домов разных цветов, подобно палитре самого жизнерадостного художника. Они также стояли у этого же светофора и между ними происходил спор.
– Я тебе сказала, что тебе нельзя! – уже начинав краснеть от ярости, повысила голос женщина.
– Ну хотя бы одну конфеточку… – всхлипывая сказала девочка.
– Нет! – рявкнула молодая мать.
Именно в тот момент рядом с ними находился Алан, которому стало очень жалко девочку и он достал одну конфету, которая случайно забыл выложить после работы, и тихонько отдал девчонке, так чтобы этого не видела мать. Глаза ребенка блеснули, как сапфиры на солнце и у нее сразу же появилась широкая улыбка, которая показала маленькие молочные зубки. С тех пор Кэнди постоянно носил у себя несколько конфет в кармане, на всякий случай.
И в этот раз было тоже самое. Девочка, заметив кондитера заулыбалась, но через секунду начала сдерживать себя, чтобы мама ни о чем не догадалась. Алан аккуратно достал из кармана своей куртки маленькую круглую конфету, завернутую в цветную фольгу и незаметно подбросил ребенку в карман. Девчонка в свою очередь снова повернулась к Кэнди и подмигнула ему.
Получив порцию радости от того, что дал повод кому-то улыбнуться, Алан под воздействием этой необычной эйфории, не замечая времени проходил мимо цветастых одноэтажных зданий прямиком к ближайшей автобусной остановке, пока это чувство не разбилось вместе с резким падением кондитера.
Он лежал на чем-то очень твердом и холодном. "Лед? Уже лед?" – подумал Кэнди, встав на ноги и посмотрев на темное крепкое природное стекло, которое не разбилось об удар с его спиной, а затем оглянулся. Весь тротуар был усыпан тонким слоем снега, который больше смахивал на сахарную пудру на донате с заварным кремом. Маленькие домики вдоль тротуара напоминали те съедобные строения, которые делают из имбирных пряников, только помимо этого из увесили яркими цветными гирляндами и венками на дверях.
"Рождество? Что? Почему я забыл про него? – думал про себя Алан, заглядывая в календарь на телефоне. – Фух, сегодня еще только двадцать четвертое число. После работы успею все нарядить. И как я только мог забыть?"
Кэнди очень любил Рождество. Когда-то для него это был любимый праздник. Он часто вспоминал, как он в этот день с самого утра вместе с мамой стоял на кухне и готовил семейный чизкейк. До этого лакомства он и представить не мог как можно сочетать сыр и сладкое, но мама была первой, кто разрушил этот тупик в кулинарных познаниях будущего кондитера. Чизкейк был… Да что я вам буду рассказывать? Вам надо его попробовать! Я в жизни ничего вкуснее не ел (Алан меня как-то угостил). Вкус был настолько нежным, что с ним не могло сравниться даже парное молоко, капелька которого случайно задело уголок рта и медленно начинала стекать вниз по изгибу подбородка и едва щекотать кожу.
Именно мысли об этом чизкейке и занимали голову Кэнди, пока он сидел в автобусе, который своими плавными движениями направлял его прямо к месту работы.
Как я уже говорил "Choco Croco" совсем маленькая компания, поэтому завод, на котором работают сотрудники, выглядит достаточно миниатюрно. Но есть и плюсы от этого всего. Все-все сотрудники чрезвычайно добры и дружелюбны в своей тесной компании. Да, их нельзя назвать друзьями, они не пьют вместе по кружке пива в баре после работы, не приходят друг к другу на барбекю, но что касается сплоченности, у них настолько слаженная работа, что даже сотрудники ресторанов быстрого питания обзавидовались бы.
– Алан, иди скорей сюда, – крикнул один из коллег. – Мистер Гориссон сказал, что в честь Рождества у нас выходит новый вкус. Иди быстрее мешай начинку!
– Какой вкус? – впопыхах натягивая халат с перчатками, спросил Кэнди.
– Мистер Гориссон решил смешать два самых продаваемых вкуса, ну с банановой начинкой и с имбирным печеньем.
– Он считает, что это будет вкусно?
– Он считает, что это принесет выгоду. Просто представь, рождественский сюрприз от «Choco Croco», шоколад «Choco Croco. Праздничный вкус. Банановый бум с имбирным песеньем».
– Не уверен я, что людям понравится такой шоколад, Билли. Бананы и имбирное печенье действительно хорошие вкусы, но не думаю, что этот эксперимент придется по душе покупателям, и навряд ли эта шоколадка будет продаваться также активно, после первой пробы, как например «Choco Croco с хрустящей вафлей».
– Мистер Гориссон сказал, что это разовый опыт, буквально на праздничные дни, больше этого вкуса не будет в линейке.
– А зачем же мы его тогда делаем?
– Еще раз говорю, чтобы срубить побольше денег. Люди увидят, что два их самых обожаемых вкуса теперь вместе и сразу же понесутся обирать все стенды с шоколадом.
– Но ведь они будут потом с недоверием относиться к нашей компании… – неуверенно начал Алан.
– Я тебя умоляю, – хихикнув сказал Билл. – От одного вкуса ничего не будет! Если что скажем мол неудавшийся эксперимент. А теперь иди, мешай начинку!
Практически вся работа Кэнди заключалась в перемешивании «внутренностей» будущей шоколадки. Я говорю так, потому что порой кондитер относится к сладкому как к живому существу. Он даже ко мне относился хуже, что уж там! Но речь не об этом. Возможно вам покажется его работа слишком скучной – мешать однородную массу до полужидкого состояния, а потом отправлять на «заправитель» (так называли устройство на фабрике, которое начиняла каждую плитку этой сладкой смесью). Вам – возможно, но не Алану. А все потому что у него был свой подход к работе. Еще с детства у него было сильно развито воображение и когда ему мама приносила еду за стол, на котором он обычно делал уроки, он смотрел на блюда и представлял, что сам уменьшается в размерах, а все вкусности, которые лежать на тарелке – это ландшафт, по которому он пробирается в целях что-то найти. Цель он так и не придумал, но сам процесс путешествия представлял в мельчайших подробностях. Порой его еда даже остывала, поскольку он так увлекался своими фантазиями, что совсем забыл о голоде.
Так же и с работой. Когда начинка полутвердая, Алан представлял, как пробирается через какое-то болото или зыбучие пески, а когда полужидкая – как он плавает в море и пытается вылезти из водоворота, который сам же и устраивает огромной ложкой. И так весь день. Это может надоесть кому угодно, но только не ему. Каждый день – новый сюжет и новые приключения.
После работы, он возвращался домой и по своему обычаю проводил алкогольный ритуал. Он доставал бутылку абсента, один шот, маленькую вилочку и кусочек сахара. Ставил этот четырехзубчатый столовый прибор на шот, а на него маленький кубик белой сладости. Далее, откупорив бутылку этого зеленого крепкого пойла, пропускал через сахарок струйки алкоголя с щекочущим запахом полыни и поджигал рафинад. Он наблюдал как этот уже зеленоватый кубик горел синим пламенем и истекал карамелью. Мне кажется он пил абсент, только потому что его можно подсластить. Потом, весь этот эликсир он разбавлял малым количеством воды и медленно пил, растягивая удовольствие. Кэнди подходил к окну с бокалом своего напитка и по обычаю смотрел туда. Чаще всего он не видел там ничего, кроме пустой дороги и домиков, но только не сегодня.
Буквально на противоположной стороне дороги, через три дома, стояла бело-красная машина скорой медицинской помощи, а рядом с ней стояла мама той самой светленькой девочки, что каждый день переходит с ним дорогу по пути к остановке.
– Что… что случилось? – запыхавшись, быстро спросил Кэнди у женщины, подбегая к соседскому дому.
