Kitabı oku: «Развенчанная царевна. Развенчанная царевна в ссылке. Атаман волжских разбойников Ермак, князь Сибирский (сборник)», sayfa 15
Глава одиннадцатая. В глушь Сибирскую
Запестрела Чусовая-река челнами, словно Волга-матушка; никогда не видала эта река на себе столько челнов сразу, как теперь, не видали ее воды и того, что творилось теперь на ее берегу.
А на берегу происходило что-то необыкновенное. Пятьсот сорок человек стояли с открытой головой перед временно устроенным иконостасом, уставленным образами, три попа служили напутственный молебен. Усердно молился народ, кладя земные поклоны, но никто не молился усерднее четырех человек: двух братьев Строгановых, Ермака Тимофеевича да Ивана Ивановича Кольцо. Бог весть, какие у каждого из них были мысли в голове, только искренняя молитва рвалась из души каждого.
Молебен кончился, стали подходить к кресту. Первый подошел Ермак, затем Строгановы, Кольцо и наконец, один за другим, казаки.
– Иван Иванович, как приложатся все ко кресту, собери, голубчик, тогда круг! – обратился Ермак к Кольцу, отводя его в сторону.
– Ладно, атаман! – отвечал Кольцо, отходя к казакам.
Ермак направился к стоявшим в стороне Строгановым.
– Ну, вот сейчас и распрощаемся с вами! – сказал он, подходя к братьям.
– Так-то так, Ермак Тимофеевич, – отвечал Дементий Строганов, – только добрый ли час затеял ты для выезда?
– А что?
– Знаешь, какой нынче день? Ведь ноне первое сентября, Новый год.
– Ну, что ж? С Нового года и новое дело, на что лучше? – весело отвечал Ермак.
– А погляди-ка вон в ту сторону, ничего не приметишь? – заговорил Григорий, указывая рукою на север.
Ермак начал всматриваться в степь. Вдали едва виднелось несколько точек.
– Дичь какая-то, – проговорил он.
Строгановы невольно засмеялись.
– Дичь-то дичь, только какая?! – промолвил Григорий.
Ермак поглядел на него:
– Какая же?
– Соседняя! Это – вогуличи или остяки, отсюда не разберешь, давно уж мы их не видали, с тех пор как ты у нас.
– Что ж это они нынче расходились?
– А то, что остался бы ты на денек, на два у нас.
– Зачем же это?
– Заступился бы, а то, того и гляди, налетят эти соколы да разнесут все до ниточки.
– Ну, вот выдумал что! Сколько времени не нападали, а нынче нападут.
– Не нападали потому, что знали про тебя.
– А откуда они знают, что меня нет?
– А нешто они сборов не видали? Это ведь шельмовой народ!
– Поверьте, ничего не будет, а откладывать отъезд некстати. Сами сказали, что ноне Новый год: отложим дело, так весь год и придется откладывать.
– Право, Ермак Тимофеевич, остался бы! – просил Строганов.
– Нет, что хотите, только не это, не то мои молодцы закручинятся, а закручинились они – беда!
В это время круг уже собрался. Ермак пошел по рядам.
– С Новым годом вас, добры молодцы! – приветствовал он свою дружину, сняв шапку. – Дай бог, в добрый час дело зачать, а дело доброе. Много мы виноваты перед Богом, царем и людьми добрыми, загладим свою вину, искупим грех. Теперь в последний раз скажу вам: всякий волен идти со мной или здесь остаться, время еще не ушло, пока не двинулись в путь!
– Все за тобой, атаман, пойдем! – послышались голоса.
– Только, чур, не пенять потом. Жить мы будем не так, как жили на Волге, на святое дело идем, не на разбой, потому и исполнять строго, что мною приказано: безобразий и пьянства чтобы у нас не было! Коли согласны, так пойдемте, а нет, тогда и идти нечего!
– Согласны, пойдем, что толковать! – кричали казаки.
– А коли так, так с богом, валяй в челны и в путь. Батьки, – обратился он к попам, – вы с образами ступайте вперед!
Торжественно двинулись казаки, предшествуемые священниками с образами.
Весело шли казаки, лица их сияли, с любовью глядели они на реку, на челны, все это напоминало им прежнюю жизнь.
– Ну, молодцы, дружно в путь, с богом! – скомандовал Ермак. – Прощайте! – обратился он к Строгановым.
Те сняли шапки и поклонились.
– Дай бог час добрый! – напутствовали они отплывающих казаков.
Весла дружно поднялись на всех челнах и опустились в воду.
– Кланяйся кормилице матушке-Волге! – проговорили многие казаки, глядя на быстро катящиеся волны реки.
– А поздненько-таки мы собрались, Ермак Тимофеевич, в путь, – заговорил Кольцо. – Дорога дальняя, а сам знаешь, как рано здесь начинается зима, недалеко уедем мы по такой быстрине.
– Что ж, дело наше не к спеху, с татарами еще успеем подраться, а признаться, мне уж больно хотелось вырваться от Строгановых: грех слово молвить, люди они хорошие, только жить у них надоело, просто одурь какая-то взяла.
– Да, грех таить нечего, прискучило изрядно, а вот теперь словно другим человеком стал, как почуял под собой воду, словно переродился, так и пахнуло старым на меня!
– Что говорить! Казака, знать, в котле не вываришь: без воды да волюшки, как рыбе без воды, не жить ему.
А челны хоть и медленно, а двигались вперед, и издали была видна на берегу кучка людей, не трогавшихся с места. Это стояли Строгановы со своими холопами и пристально глядели вслед на исчезавшие челны.
– А невесело им без нас-то будет! – промолвил Кольцо, указывая головой на стоявших. – Жалко небось нас, вишь, до сих пор стоят!
– Бог их знает, жалко или нет, только без нас им плохо придется, может, об этом и тужат. Вон и ноне, уехать мы не успели, как зверье уже показалось.
– Видел и я, да, вправду сказать, промолчал, тревожить никого не хотел.
– Чего тревожить, они и сами увидали их, просили остаться хоть на один денек.
– Ну, уж это зачем их баловать! – засмеялся Кольцо.
– Известно, я отказался, только по-настоящему остаться бы надо было. Сам знаешь, что за народец, показался он недаром, наверное, на грабеж явились.
– Известно, не без этого.
– То-то и оно; все равно мы по такой быстрине не больно далеко уедем, придется на ночевку к берегу причалить, мест здесь не знаем, а люди-то, как умаются, уснут как убитые.
– Дело известное! – подтвердил Кольцо.
– А зверье это прямо не нападает, выследит да и грянет на сонных; долго ли перерезать?
– Ну, этого им не удастся, это ведь не дома заснуть, чай, караульных поставим.
– А что караульные-то поделают? Усталого да сонного человека пушкой не поднимешь!
– Э, полно, атаман, нападут, так разделаемся не хуже, чем с татарами.
Вечерело; оба берега покрыты были густым лесом.
– Точно Волга-матушка! – говорили казаки.
– Волга! Тех же щей, да пожиже влей. Вишь, Волгу нашел, нешто та такая? Да из нее, матушки, три Чусовых в ширину выйдет, а в длину и не перечесть сколько!
Между прибрежными кустами показалась какая-то фигура; она шла в том же направлении, что плыли и казаки. Последние начали всматриваться в нее.
– Гляди, какое чудище плетется!
– Какое чудище, поп словно!
– Откуда здесь попу взяться?
– Мало ли их где шатается!
Один из челнов с казаками начал приближаться к берегу. Вскоре он причалил, и казаки залегли в кустах. Недолго им пришлось поджидать заинтересовавшую их фигуру. Вблизи куста появился монах.
– Благослови, отче святой! – обратились к нему казаки.
Монах оторопел, отскочил назад и хотел пуститься наутек. Он давно уже заметил челны и старался незаметно пробраться кустами, предполагая в казаках разбойников, а те неожиданно выросли перед ним.
– Чур меня, наше место свято! – забормотал он.
– Да ты не бойся, мы не лешие, люди добрые, только чудно нам показалось, зачем это ты путаешься здесь?
– Ради спасения души! – отвечал, немного ободрившись, монах.
– Какое тут спасение? Того и гляди, попадешься к какому-нибудь лешему в лапы, голову снимут.
– За что мне, убогому, снимать-то ее?
– А хочешь с нами ехать?
– А вы куда путь держите?
– А про то наш атаман знает!
– Коли вы люди добрые, худа со мной не сделаете, так что ж – мне все едино.
– Зачем нам худо с тобой творить!
– Ты почто это народ-то набираешь? Гляди, атаман, пожалуй, за это спасибо не скажет! – заметил один казак другому.
– А что атаман, ему нешто лишний человек помешает?
– Да ведь он монах, на кой он нам? У нас и так три попа!
– Зато монаха нет, атаман еще спасибо скажет!
– В реку спустит.
– Э, да что толковать, садись, отче, в челн, на привал приедем, атамана спросим.
Монах нерешительно направился к челну.
– А ты, отче, откуда будешь?
– Из Соловок, братия!
– Сам ушел аль прогнали?
– Бежал, братия, не по плоти работа!
– Так!
В это время в воздухе что-то просвистело и шлепнулось в воду.
– Вот оказия, что бы это было?
– Должно, рыба!
– Какая же это рыба свистит?
Послышался снова свист, и стрела впилась в лодку.
– Вона, какая штука!
Один казак вдруг вскинул на руку ружье, грянул выстрел, и мертвый остяк скатился в воду.
Глава двенадцатая. Ночная стычка
Беспокойно провели ночь казаки. Несколько раз они вскакивали по сигналу часовых.
Для ночлега Ермак нарочно выбрал большую поляну. Лес всегда мог укрыть неприятеля. На открытой же местности подкрасться было несравненно труднее, и Ермак не ошибся в расчете.
Измученные с непривычки после долгой сидячей жизни казаки рады были привалу, и едва запылали костры, как большая половина их повалилась наземь и уснула; остальные тоже не заставили себя долго ждать – им было не до ужина.
Ярко освещали костры поляну и сидевших на некотором расстоянии от стана караульных. Все спало мертвым сном, только лес, окружавший поляну, глухо шумел, словно выражал свое неудовольствие за нарушенный покой.
Сначала караульные бодрились, прохаживаясь взад и вперед, но усталость начала брать свое, глаза невольно слипались, все члены отяжелели, некоторые из караульных не выдержали и присели; скоро дремота стала совершенно одолевать их.
– И чего здесь караулить? – рассуждал один чуть ли не вслух, стараясь разогнать сон. – Чего караулить? От кого? Тут небось и человека-то никогда не бывало, звери одни и есть тут, да нешто они пойдут на огонь, вишь, как светло, днем точно. Так только зря народ беспокоят. А хорошо бы было теперь уснуть, куда хорошо бы. – И он будто в доказательство клюнул носом, затем голова его свесилась на грудь, и послышался легкий храп.
Но тут же казак встрепенулся.
– Эк меня разобрало! – проворчал он с досадой, протирая глаза. – Хорош караульный тоже! Звери не звери, а черт его знает, что может быть. Нет, уж лучше поразмяться маленько, – порешил он, желая подняться; но вдруг замер на месте и уставился глазами на опушку леса. Там что-то ярко блеснуло.
Блеск показался в другом, третьем месте.
«Что бы это такое было? – невольно пронеслось у него в голове. – Уж не леший ли шутит надо мной!» – думал он, не без робости оглядываясь кругом.
Товарищи его по караулу чуть ли не все дремали.
– О, чтоб вам пусто было! – проворчал он.
На земле вдали показалась какая-то тень; казак впился в нее глазами, он теперь боялся пошевелиться и на всякий случай приготовил ружье.
Тень между тем хотя и медленно, но продвигалась вперед, по направлению к казацкому стану.
– Чур меня, чур! – шептал казак, но, нечаянно взглянув в сторону, заметил, что таких теней было несколько.
«Э, дело-то неладно, это не старые ли приятели татары посчитаться хотят?» – подумал он.
– Ну-кася попробую; коли леший, так с ним ничего не поделаешь, а коли ворог какой, так авось откликнется, – говорил он, прицеливаясь.
Грянул выстрел, остальные караульные встрепенулись и, не зная зачем, тоже выпустили по залпу.
Страшный гул пронесся от выстрелов по лесу, и поляна сразу оживилась. Разбуженные казаки повскакали на ноги и схватились за ружья; ползущие по земле тени, вскочив с земли, бросились без оглядки в лес.
– Вот она штука-то, – весело воскликнул казак, произведший тревогу, – давно бы пульнуть мне, все веселее бы было, теперь небось и смена сейчас будет.
Ермак между тем допытывался о причине тревоги и никак не мог добиться толку.
– Зачем ты стрелял? – спрашивал он, подходя поочередно к караульным.
– Да я выстрел услыхал и сам выстрелил…
– Кто же первый выстрелил?
– Не знаю, надо полагать, там дальше кто!
Наконец он добрался до виновника тревоги.
– Ты, что ли, стрелял? – спросил его Ермак.
– Я, атаман.
– В кого же?
– Не знаю, тут их, кажись, не один был.
– Да кто был-то?
– А прах их знает! Может, леший, а может, и другой кто, а все поглядеть надо – я ловко прицелился; да вон он и темнеет, знать, угодил.
Ермак направился к темневшему на земле силуэту.
– Атаман, постой, погоди! – остановил его казак.
– Тебе что? – спросил тот его.
– Захвати и меня с собой, а то, не ровен час, черт его знает, кто там лежит.
– Пожалуй, пойдем, коли есть охота.
Они прошли шагов пятьдесят и наткнулись на труп, который лежал ничком; голова уперлась лицом в землю; в руках был натянутый со вложенной стрелой лук.
– Однако ты его угостил вовремя!
– И то, вишь, чем он хотел в меня пустить!
– Ты говоришь, их много было?
– Да спервоначала я вот этого одного увидал, гляжу, ползет что-то, я с него глаз и не спускал, а там глянул нечаянно в сторону, а они в разных местах, словно кочки какие, ну и я тарарахнул, да те-то, должно, убежали.
Ермак, выслушав, отправился в стан.
– Нужно, Иван Иваныч, побольше костров развести, – обратился он к Кольцу, – да караул усилить, на нас хотели напасть.
– Кто?
– Да не знаю, лежит вот там один убитый, только я таких отродясь не видывал!
– Дай-кась, атаман, я схожу поглядеть, – вызвался подвернувшийся Мещеряк, – я всех ведь знаю.
– Да что проку-то будет из этого?
– Вот погляжу, а там будет видно: спать нам ложиться аль за что другое приниматься.
– Сходи, пожалуй.
Мещеряк отправился и скоро возвратился назад.
– Остяк! Народ это скверный! – проговорил он, подходя к атаману.
– Чем?
– Самый скверный, ехидный!
– Так что же теперь делать с ними?
– Прежде всего, атаман, надо за лодками присмотреть.
– Да там двадцать человек моих!
– А их, может, двести, они всегда толпой таскаются.
– И по-моему, Ермак Тимофеевич, не мешало бы туда послать побольше народу, ведь без челнов нам шагу нельзя сделать, там ведь и запасы наши все, – вмешался Кольцо.
– Ну, будь по-вашему, – согласился Ермак.
– Только поскорей, а то остяки, может, уже рыщут, отыскивая челны, – нетерпеливо говорил Мещеряк.
– Так возьми человек пятьдесят да и ступай с ними.
– Нет, уж туда пускай идет кто другой, а я здесь нужен буду.
– Что же тебе здесь-то делать?
– Говорю, они народ ехидный: услыхали выстрелы и спрятались здесь же где-нибудь, а как тревога-то поутихнет, они пожалуют, только уж похитрей.
– А нешто мы перехитрить не сумеем? Чай, не глупее их! – засмеялся Ермак. – И вот что, Иван Иванович, я раздумал костры разводить, да и эти-то притушить не мешает, разве только один оставить.
Кольцо и Мещеряк взглянули на атамана с недоумением.
– Да ведь без огня-то мы и не увидим, как они подкрадутся к нам.
– Без огня-то мы их лучше подстережем.
Кольцо, ничего не понимая, отправился передать казакам приказание Ермака. Мещеряк стоял и почесывал затылок.
– Ступай-ка с богом к лодкам, возьми с собой молодцов! – обратился к нему атаман.
– Твоя воля, – отвечал тот.
Костры были потушены, оставался только один, слабо освещавший стоянку казаков.
Ермак пошел по лагерю, отыскивая Кольцо.
– А, вот ты где, Иван Иванович! – окликнул он его, подходя к группе казаков, с которыми стоял Кольцо. – Дело к тебе есть, – прибавил он.
Кольцо отошел в сторону.
– Что за дело? – спросил он атамана.
– Мещеряк хорошо знает этих зверей, пожалуй, его и правда, что они выжидают, пока мы успокоимся, чтобы снова нагрянуть, так нужно будет упредить их.
– Как же, атаман, мы их упредим в лесу-то? Их здесь сам леший не найдет, да еще в темноте такой!
– Зачем в лесу? Мы с тобой возьмем молодцов, разойдемся в разные стороны да и заляжем. Как только они из лесу покажутся, так мы и встретим их по-приятельски, я и огни-то нарочно приказал потушить, чтобы незаметно было, как отправимся.
Долго не мешкал атаман. С несколькими десятками казаков пробрался он почти к самой опушке и залег. То же проделал и Кольцо, только с противоположной стороны поляны. В стане снова все утихло; оставшиеся там казаки завалились спать; костер слабо освещал лагерь. Прошло более часа; ничто не нарушало тишины.
«Нет, знать, выстрелов перепугались! – подумал Ермак. – Должно, сбежали, а жаль, поучить бы их маленько следовало, чтоб в другой раз поумнее были».
Прошло еще некоторое время, Ермак начинал терять терпение.
В это время в лесу, недалеко от опушки, раздался треск сучка. Ермак навострил уши, но опять все замерло.
Атаман приложился ухом к земле и стал прислушиваться. Немного спустя он шепотом передал приказание лежавшему с ним рядом казаку приготовить ружье. Он явственно услышал многочисленные шаги. Прошло еще несколько минут, и при едва заметном отблеске от костра показались тихо двигавшиеся фигуры.
Вот они вышли на опушку, с каждой минутой число их росло, они находились в нескольких саженях от казаков.
Вдруг грянул залп. Остяки остолбенели от неожиданности; прошло несколько мгновений – раздался второй залп. Перепуганные и растерянные, остяки бросились врассыпную, попадая под меткие удары казаков…
Глава тринадцатая. В пещерах
Прошло бабье лето, а с ним ушла и ясная, теплая погода, загуляли по небу свинцовые тучи, заморосил мелкий, как из сита, дождик, пронизывающий до костей, изменилась и природа: лес, похоже, и не бывал никогда здесь, висят только голые скалы по обеим сторонам реки, словно сжимая ее и не давая ей волюшки разлиться в стороны. И еще быстрее, бурливее течет в этих местах Чусовая, еще труднее справляться с ней казакам. Житье настало трудное; целый день льет дождь, мочит он и ночью; приютиться негде, разводимые костры не горят, тлеют и чадят только дымом, выедающим глаза. Ни просохнуть, ни согреться не представляется никакой возможности.
Приуныли казаки, не слышно между ними ни веселого говора, ни песни, все хмурые да пасмурные.
Невесело на душе и у Ермака, тяжко ему смотреть на своих добрых молодцев, жаль ему их, да что ж поделаешь!
– Коли еще неделька такая постоит, того и гляди, зима станет, – говорилось между казаками.
– Да, что-то мы будем делать; зимой не больно поплывешь!
– Ну, на такой реке и зимой можно долго плыть, вишь, быстрина какая.
– Говорят, с такой быстриной далеко не уедешь; с ней, как с чертом каким, не справишься.
Те же думы одолевали и Ермака с его подручниками Кольцом и Мещеряком.
Последний за свою сметливость, удальство и знание пожалован был есаулом.
– Скоро, Ермак Тимофеевич, и на зимовку станем, – говорил он Ермаку.
Тот только поглядел на него молча.
– Волей-неволей станешь, – произнес он немного спустя, – только не хотелось бы в таком месте, как это, вишь, степь голая кругом. Оно, положим, построим землянки, окопаемся, да что проку-то? Ни тебе леса, ни тебе зверья какого! Чем будешь зимой отапливаться, чем кормиться, запасы-то нужно приберегать, путь дальний… ну-ка не хватит.
– Да, Ермак Тимофеевич, признаться поздненько мы уехали; кабы с весны, где бы теперь были… – невесело проговорил Кольцо.
– Не тужите, – принялся утешать их Мещеряк, – коли не сегодня, так завтра и лес снова покажется; оно хоть и не дремучий, а все же лес, зато дальше такие лесища пойдут, что ни за что не продерешься сквозь них. Значит, и топливо будет, и еда, тут зайцев одних не оберешься.
– Кабы твоими устами да мед пить!
– Уж поверь слову, место-то я хорошо знаю, а насчет тревоги какой, так не могу и думать, сам видишь, сколько времени едем – человека не видим.
– Не видим потому, что научили последний раз знатно, а что до тревоги, так без нее нам скучно.
Мещеряк, как оказалось, действительно знал местность: немного прошло времени, как вдали засинели леса.
– Не правду я, что ль, говорил, атаман? – похвалялся Мещеряк, указывая рукою на темнеющую полосу леса.
– А тебе нешто не верят! – отвечал Ермак.
Было еще светло, солнышко только хотело спрятаться, как по обеим сторонам реки снова зазеленел сосновый лес. Повеселели казаки, озираясь по сторонам.
– Ноне Бог смиловался, – говорили они, – и леском порадовал, да и погодку дал, хоть маленько пообсушились, а то просто беда была!
Неожиданно атаманская лодка начала причаливать к берегу, за ней потянулись другие…
– Ну, вот и добрались мы до зимовки, коли на то твоя воля будет, атаман, – говорил Мещеряк, обращаясь к Ермаку.
– Зимовать-то пора, только бы место подходящее нашлось, – отвечал тот.
– Об этом не тужи, я только помалкивал, а это я место знаю: не раз в нем бывал; о землянках нам и думать нечего, готова такая землянка, лучше и не придумаешь.
– Поглядим, спасибо скажем, коли правда. Только в каком это месте будет, удобно ли челны будет перетащить?
– А вот увидишь, недолго ждать-то.
Пройдя не более десяти минут, Мещеряк остановился.
– Погляди, Ермак Тимофеевич, коли любо это место, так здесь и зазимуем! – проговорил он.
– Да где же здесь зимовать? Тут ущелье какое-то, и землянок нельзя построить, потому как один камень.
– Зачем нам их строить, говорю, готовы, да не одна, а две.
– Да ты рехнулся, что ли? Где же нам в двух землянках поместиться! – с сердцем произнес Ермак.
– Ты, атаман, не серчай, вот погляди в камне эту дыру, а вон напротив и другая.
– Ну, вижу, что ж из этого?
– Так вот это и есть землянки, да такие, что если бы нас вдвое больше было, так и то бы поместились.
– Кто же их устраивал?
– Знать, сам Бог, человеку так-то и не устроить.
Ермак двинулся к одному из черневших отверстий в камне.
– Погоди, атаман, – крикнул ему Мещеряк, – так ничего не увидишь, надо с лучиной идти туда.
Зажгли сучья, и несколько человек двинулись в пещеру. Пройдя несколько шагов, они остановились в изумлении.
Перед ними открылся громадный сводчатый зал, стены и потолок которого, покрытые кристаллами, зажглись и засверкали тысячами разноцветных огней от горевших сучьев.
«Да что ж это такое, словно палаты царские!» – пронеслось в голове у каждого.
– Тут напротив и другая такая же есть, только маленько поменьше будет, – объяснил Мещеряк.
– Так мы туда, в меньшую-то, челны да запасы свои сложим, а здесь сами останемся на зиму, кажись, тепло будет, – проговорил Ермак.
– На что теплей, а что касается другой пещеры, так там все поместится, да еще и людям места будет.
Ермак перекрестился и отправился к своим казакам.
– Ну, братья-товарищи, вот мы пока и у места, будет на холоду маяться, зимовка готова, идите в пещеры да костры разводите, а там Богу помолимся да и заживем. Образа-то внесите.
Не прошло и полчаса, как в обеих пещерах запылали костры, и чудное зрелище представилось глазам измученных тяжкою дорогою казаков. Пещеры озарились ослепительным светом. Несколько казаков устанавливали в виде иконостаса образа; священники и приставший к казакам монах облачились в церковные одежды. Наконец все приготовления закончились, и в первый раз за несколько тысяч лет своды пещеры огласились словами молитвы. Сама обстановка произвела глубокое впечатление на казаков; не было ни одного человека, который не молился бы, во все время всенощной все стояли на коленях. Стоял и Ермак, и его молитва была усерднее всех. Он хорошо сознавал, что вся ответственность за предприятие, за каждого человека лежала всей тяжестью на нем одном, и просил он теперь у Бога помощи. Быстро, как показалось всем, прошла всенощная; нужно было приниматься за обыденную работу. Кашевары установили над кострами котлы и принялись за стряпню; остальные осматривали и чистили оружие.
– Иван Иванович! – обратился Ермак к Кольцу. – Завтра хоть и Покров, словно бы и грешно под праздник-то, а все-таки ради новоселья, по-моему, не мешало бы молодцам пожертвовать бочонок зелена вина, ведь они его сколько времени не пробовали. Как ты думаешь, батька, грешно или нет? – прибавил он, обращаясь к подвернувшемуся в это время попу.
– Странствующим и путешествующим разрешается, а поелику мы все находимся в странствии, то само собою разумеется, что чара вина будет душеспасительна.
– Ну а коли разрешается, так и толковать об этом нечего, пусть себе выпьют во здравие.
Быстро пошла чара по рукам казацким, краской загорелись их лица, вино огнем полилось по жилам, каждый был весел, доволен тем, что может отдохнуть, размять свои измученные члены.
Принялись за ужин, как вдруг у входа в пещеру раздался рев. Сначала казаки всполохнулись, переглядываясь с недоумением, но вскоре раздался веселый неудержимый хохот. Рев повторился еще сильнее, громом перекатился он под сводами пещеры.
– Милости просим, дорогой гость!
– Лохматый черт!
– Мишка косолапый! – послышались с разных сторон голоса.
Грянул меткий выстрел, за ним послышалось хрипение, и все умолкло.
Через минуту громадный медведь лежал среди пещеры.
– Это нам Бог на новоселье послал, вишь, какие окорока будут! – говорил весело казак, принимаясь снимать со зверя шкуру.
– А вход все-таки завалить следует.
Некоторое время спустя казаки улеглись спать.
