Kitabı oku: «Воздушные замки», sayfa 4
Часть третья
Алка
– Марина, ты что – опять?..
– Вадик, ну чего ты начинаешь? – Марина повисла у мужа на шее и попыталась его поцеловать. – Ну, видишь же – у меня гости.
– Я же просил… – Он брезгливо ее отстранил.
– Ну, Ва-а-адик… Просто девочки забежали на чаек… Мы по чуть-чуть…
– Аля где?
– У себя, где ж ей еще быть… Рисует опять, наверное…
– Что ты за мать такая, а?
– А сам?
–Марина!!! – он повысил интонацию.
– Вадик!!! – строго прервала она мужа. – во-первых – не кричи, у нас люди; во-вторых – тебя никогда нет дома…
– Марина, ты хоть чуточку соображаешь своей головой – ты понимаешь, какое сейчас время? – Зашипел Вадик. -Да я из кожи вон лезу, чтобы вы не голодали и все это у нас было!
– Да ты зациклился на своей работе! Я уже с ума схожу одна дома…
– Ты не одна…
– Ага…
– Может быть, тебе стоит вернуться на работу?
– Опять подтирать задницы орущим спиногрызам за копейки? Спасибо…
– Зато с ума сходить перестанешь… И пить…
– Ой, вот только не начинай, а… Все, я к девочкам, а то они заждались… Неудобно…
– Марина, я еще не закончил… – Вспыхнул Вадик. – Марина!!!
Но, супруга уже ускользнула на кухню, откуда тут же послышался громкое многоголосье женского смеха.
Вадик снял обувь, подошел к кухонной двери и взялся за ручку. Затем укоризненно помотал головой, отпустил ручку и тихонько пошел в комнату дочери.
– Аля! – он просунул голову в дверь.
– Папа! – радостно воскликнула девочка, подняв голову от стола. – Ты сегодня пораньше?
– Да, Цветочек, удалось вырваться. – Вадик посадил дочь на колени. – Как прошел твой день?
– Ну… Я играла… А еще лепила из пластилина…
– И все?
– А теперь рисую!
– А гулять ходили?
– Нет… – грустно помотала головой дочь.
– Почему? – удивленно спросил отец.
– У мамы болела голова, а потом пришли гости.
– Не грусти, милая – Вадик поцеловал дочь в макушку. – Завтра обязательно сходите погулять.
– Хорошо. – тихо прошелестела девочка, явно не веря ему. – Если у мамы опять голова болеть не будет.
– Давай я тебя помою и спать уложу?
– А книжку почитаешь?
– Обязательно! Пока две сказки не прочитаем – даже не вздумай засыпа́ть!
***
Через год мать Аллы перестала справляться и больше не скрывала свой алкоголизм. Несколько раз Вадик разгонял пьяные компании из их большой трешки почти в центре города, а как-то раз нашел жену голую в бессознательном состоянии в лапах какого-то мужика. Они спали прямо в их супружеском ложе.
Потом Марина клялась, что не знает, как это произошло, что ею воспользовались и она ничего не помнит. Плакала, ползала на коленях, вся в соплях и слезах, обещая завязать – только сбе́гай в магазин за пивом. Маленькая Алла все это время проводила одна в комнате, закрывшись на щеколду, которую папа повесил после очередной такой пьянки. От греха подальше.
У Вадима Чернорогова была небольшой цветочный бизнес – три ларька в разных концах города. Между которыми он постоянно и надрывался. Рэкет, вечно меняющаяся «крыша» и дикий развал в стране – не давали делам идти в гору так, как этого бы хотел Вадим. Денег на хлеб с маслом хватало, а времени на семью – нет. Личная жизнь шла под откос с космической скоростью. Больше всего Вадим боялся за дочь, чаще всего предоставленную самой себе, пока ее мать спивалась. Надо было что-то делать. И вот, после того случая с мужиком, Вадим решился – продал ларьки с квартирой, забрал семью и уехал жить в деревню. Купил два участка – один с домом, баней и садом, а второй – с небольшой – ветхой избушкой, которую он переоборудовал под продуктовый магазин. Надеялся, что здесь они заживут спокойной и обычной жизнью – все вместе и рядом. Никаких братков, никаких проверок и податей, а главное – много времени на семью.
Марина сбежала через полтора года. Оставив короткую записку «Прости. Я больше здесь не могу». Она прекрасно понимала, что второго шанса не будет и никто не поедет обратно в город ради нее. А жить в глуши и копаться на грядках оказалось еще хуже, чем работать нянечкой в ненавистном детском саду.
Весть о том, что еще довольно молодой владелец магазина остался без жены – быстро облетела округу. В сельпо потянулся народ. В основном одни бабы. Даже те, кто жил за десять верст и имели магазины ближе к дому – всем хотелось познакомиться с перспективным, работящим, а главное – холостым городским мужиком. В его доме стали появляться гостьи. Некоторые оставались до утра. Все чаще Вадим вместе с открытием магазина, совершал открытие банки пива. Скоро это переросло в обряд. Алла была опять предоставлена сама себе, только в этот раз хотя бы днем в доме не было пьяных компаний. Иногда, когда отец сходился с очередной женщиной чуть на подольше – у нее появлялась нянька. Но, буквально через пару недель Вадим с дочкой снова оставались вдвоем.
Больше всего Алла любила, когда папа вечером заваливался на диван, она забиралась ему под бок, и они вместе смотрели видик. Одной рукой папа обнимал ее и гладил по волосам, а во второй руке у него была неизменная банка пива. Иногда они просто лежали и болтали обо всем на свете, и никто им был не нужен.
А потом появилась тетя Валя.
Валентина была крупной женщиной с большой грудью и бедрами. Она носила сарафаны с яркими цветами и громко смеялась, совсем как мама. Вот только пить не любила. А еще она вкусно готовила и с отвращением относилась к беспорядку. Прошло две недели, потом месяц, а затем и полгода – а тетя Валя все еще жила с ними. И никуда не собиралась уезжать.
Алла сама не понимала – нравится ей тетя Валя, или нет. В доме раньше был бардак и грязь, а теперь чисто и даже посуда всегда намыта. Вместо вечных пельменей и жареной картошки – супы, вкусное мясо и пироги. А еще, блинчики с вареньем и домашним компотом. Только вот, на Аллу, она как будто не обращала внимания. И все время висела на папе. И теперь, вечерами, вместо мультиков по видику и смешных комедий, они стали смотреть нудные фильмы про любовь. Все чаще Алла уходила к себе в комнату рисовать. Папа этого не замечал. Он всегда был в хорошем настроении – то ли оттого, что все так поменялось, то ли оттого, что тетя Валя за ужином наливала ему несколько рюмок водки.
К семнадцати годам Алка расцвела ярким бутоном нежного цветка, как бы некстати пробившегося среди суровой каменистой породы окружающего серого ландшафта, в ее фигуре не по-детски щедро очерчивались все женские линии, отчетливо выделяющиеся через простоватую, подзаношенную, но ухоженную одежду. Пухлые губы, на выразительном лице, в обрамлении светло-пшеничных, чуть вьющихся волос, придавали ей умилительную наивность, присущую славянским крестьянкам. С первого взгляда ее можно было принять за деревенскую простушку – лакомая и легкая добыча, для любого заезжего городского хлыща. И такие нет-нет, но находились среди покупателей небольшого деревенского магазина. Обычно, очередной молодчик, проезжая по трассе, останавливался купить сигарет и чего-нибудь попить, и заходя внутрь, впадал в ступор – он неожиданно натыкался на маленького белокурого ангела, в грязно-зеленых стенах плохо освещенного помещения, среди железных банок консервов, буханок хлеба, мешков с крупой, пакетов полусухого печенья на развес и бутылок водки, батареей оккупировавших две длинные полки, прямо по центру стеллажа за кассой. И ангел этот приветливо улыбался, звонко отзываясь смехом на каждую глупую шутку, которая приходила в голову одурманенного путника. Сладкоголосая серена, заманивающая свои жертвы в ловушку из флюидов и гормонов. Нет, бедняги эти не погибали, но выходили из магазина с двумя плотно набитыми пакетами, в которых было все, чего они не собирались покупать: от молока, перловки и водки, до хозяйственного мыла, или дешевого шарикового дезодоранта. У нее даже были постоянные клиенты, которые специально заезжали в магазин раз за разом, проводя там по часу, общаясь с обольстительной простушкой. Цветы, подарочная мелочевка и дешевые безделушки – все это давно потеряло смысл и цену, так что добрая половина подарков тут же выставлялась на полки для перепродажи.
Бывали случаи, когда какому-нибудь клиенту не на шутку били гормоны в голову, что он терял горизонты и переходил невидимую грань дозволенного – становился слишком навязчивым, требовательно-настойчивым, или не дай бог начинал давать волю шаловливым ручищам – тогда, огромные Алкины глаза, в одно мгновенье менялись: со светло-голубого отблеска лазурной волны, на райском песчаном пляже, до цвета сине-мутной пучины бушующего океана, а голос, из мягкого— звонкого колокольчика, переходил в тональность глухой и шершавой стали железнодорожного бруска рельсы, по которому с резким стуком били ржавым костылем, оповещая о начале рабочей смены на заводе, где-то в глубине серой промзоны. Это был не голос, а вибрация безысходности, крепкой рукой сжимающей горло радужной и липкой сексуальной фантазии, которая ароматной струйкой так и вилась из еще ничего не подозревающей Алкиной жертвы. Трубный зов, взывающий к чему-то темному и бескомпромиссно жестокому в глубине магазина:
– Батя! Ба-а-ать…
И вот уже в симпатичной руке светлого ангела, появлялся небольшой топорик – черный, в буро-красных пятнах, со сверкающей полосой острозаточенной кромки. А сам магазин представал перед беднягой совершенно в ином свете – мрачная полутемная пещера, в недрах которой что-то скрипело, двигалось и пыталось выбраться наружу. Жуткое нечто отзывающееся на оклик «Батя».
– Он сейчас с похмелья – злющий как чертяка. Весь мир ненавидит… А я малолетка – он за меня, вообще, порвет, – скрипел настойчивым шепотом белокурый ангел из ада, и тут же резко – Ба-а-ать!!!
Что-то с грохотом упало совсем близко, прямо за стенкой.
– Да че ты?.. Я ж просто…Да ладно… – мямлила, заикаясь жертва, пытаясь подыскать нужные слова, в суматохе ужаса. – Да не надо… Я понял…Да че ты…
И через секунду старая дверь громко хлопала, за выбегающим человеком.
– Вы сдачу забыли! – Звонкий голос как ни в чем не бывало окликивал ретировавшегося покупателя. За прилавком снова стоял милый белокурый ангел, со светло-голубыми глазами и пухлыми губами бантиком. Топорик для мяса возвращался на разделочную доску и Алка шла в подсобку собирать пивные ящики, которые рассыпались, когда она дергала за веревку под прилавком, пропущенную по полу через сантехническую трубу в подсобное помещение, где конец веревки привязывался к нижнему ящику, а вокруг него стояли несколько таких конструкций – так можно было дергая, ронять по несколько штук. Страшный «Батя» так и не вылез, и не потому, что его не было, а потому, что уже второй год он был в вечно пьяном коматозе и редко из него выходил, и лишь только для того, чтобы мольбой или хитростью завладеть очередной бутылкой любого пойла с градусом.
Вадим спился сам того не замечая, с легкой подачи тети Вали. Его переселили в некогда бывшую мастерскую, которая со временем превратилась в хламовник заваленный масляными инструментами и рухлядью, а в углу, на грязном топчане, храпел не просыхающий, вонючий и небритый алкаш – невидимка.
Хозяйство тетя Валя загребла под себя, а Алка занималась магазином, отдавая ей всю выручку – копейку к копейке, согласно бухгалтерской книге. Тетя Валя не была злобной мачехой, как обычно описывают в сказках – она просто четко разграничила обязанности, не оставив места для душевной теплоты – каждый жил сам по себе, в своем крохотном мире и стараясь как можно реже соприкасаться с остальными домочадцами. Замкнутая система жизнедеятельности – холодная, расчетливая, в которой все зависят друг от друга, без привязанности, излишней заботы и нежности – суровый механизм существования по потребностям.
***
Магазин
– Черт, сиги закончились… – Угрюмо пробубнил Вовка.
– Возьми пачку, только не с прилавка, – томно потянулась Алка, вытащив ногу испод одеяла. – Я потом запишу.
Вовка напялил трусы, засунул босые ноги в галоши и пошаркал вглубь магазина:
– А без записи никак? – недовольным голосом протянул он, – мы ж почти родственники…
– Деньги любят счет! – звонко отрезала Алка, – потом еще перед Генеральшей отчитываться.
– А че, лихо пасет? – Вовка стоял в дверях и ногтями пытался открыть целлофановую обертку на пачке сигарет.
– Строгий учет – как в аптеке. – грустно отозвалась Алка, – Раз в неделю полный отчет, каждый месяц – ревизия. Так что ты не затягивай – долг платежом красен, скоро конец месяца.
– Да помню я, – скривился Вовка, вышел на заднее крыльцо и закурив сигарету сел на ступеньки, – батя должен денег прислать – сам жду.
– Зря ты к дядьке в помощь не пойдешь – какие-никакие деньги.
– Ну че ты опять начинаешь? Возиться в солидоле и масле, за жалкие гроши? – Ловким шлепком прибил комара на спине. – Ну, прям мечта всей жизни.
– Деньги не бывают «жалкие», они бывают либо свои-кровные, либо чужие. Либо их нет.
– Аль, не умничай, а… Тебе это не идет.
– А тебе идет?
– Мужик должен быть умным – это его прямая обязанность, как главы семьи!
– А баба, значит, должна быть тупой – помалкивать, улыбаться, варить борщи с котлетами и снимать обувь с хозяина после работы? – обиженно надула губы Алла.
– Да ладно, ну чего ты завелась-то? – Вовка скинул галоши и рывком залез под одеяло, прижавшись к голому телу подруги. – Давай лучше утренней гимнастикой позанимаемся, а?
– Да тебе только одно и надо…
– Куда ж без этого? Я нормальный «пацан» – у меня зов природы! Смотри какой…
– «Нормальные пацаны» подарки дарят и цветы, а потом в койку тянут…
– Будут тебе цветы… – Замурлыкал он и потянулся губами к ее шее.
– Фу, табачищем воняешь… – она отпихнула его с силой, так что он чуть не улетел с узкого топчана. – Отстань говорю, не хочу я…
– Да ё-моё, ну вот че ты опять завелась-то, как старый трактор? Водички попей, может полегчает…
– Сам пей, достал… – И она отвернулась к стенке.
– Аль… Ну Аль! – Володя начал водить пальцем по линиям ее спины, – ну не дуйся!
– Отстань ты! – Алла дернула плечом, как бы стараясь скинуть его руку с себя, в голосе слышались слезы.
– Ну ты чего, принцесса моя?
– Да ничего – надоело все!
– Что тебе надоело? Мы вместе, лето на дворе, солнце светит, птички поют – все отлично.
– Птички? Лето? – Алла развернулась, ее лицо было влажным от слез, покрасневший нос шмыгал, а голос дрожал: – да лето уже скоро кончится, а птицы улетят на юг, а ты … Уедешь в свой город, и я останусь здесь одна в этой глухомани. И вместо солнца будет серая слякоть, а вместо птиц – волки выть. И я никому тут не буду нужна…
– Аля, цветик мой – семицветик, да не расстраивайся ты так, я же приеду следующим летом.
– Да ты сейчас мне все что угодно наплетешь, лишь бы я тебе дала…
– Да брось ты…Я же тебя люблю!
– Ага, любит он… Поматросишь и бросишь. Приехал тут, с городскими понтами и думаешь, что все вокруг тупые чурбаны деревенские? Пыль в глаза напускал, а я уши развесила и прыгаю как обезьяна на веревке!
– Аля, ты че городишь? Какая обезьяна? Ты о чем вообще?
Алла резко села на кровати и злобно вперила красные полные слез глаза на Вовку, одеяло гармошкой сползло, обнажив упругую молочную грудь:
– Хватит мне лапшу на уши вешать. Скоро Гореловых выпустят, и ты сюда больше ни ногой. Ты думаешь – я этого не понимаю? Да они тебя на куски порубят и в лесу закопают, как только увидят. Поэтому, следующим летом, тебя здесь точно не будет. Это любому дураку ясно.
– Хмм…
– Че ты хмыкаешь? Ты действительно думаешь – я такая тупая, что не могу понять очевидного? Я для тебя просто телка, которую можно доить, пока дает…
– Да не так все…
– А как еще, Вова? Ты уедешь к своему богатому папаше в город и через полгода забудешь про мое существование. Пойдешь учиться на крутую профессию, потом папаша устроит тебя на сытую должность – бабки рекой потекут, семью заведешь, квартирку в центре города, тачку…А я буду гнить здесь, пока не сдамся и не выйду за какого-нибудь местного мудака только потому, что устану быть одной и ждать тебя, как дура. А потом он наштопает мне детей, сопьется и будет колотить нас и всю душу выматывать. А я, либо прибью его ночью, либо сама повешусь…
– Аль, ну ты че нагоняешься-то?
– Нагоняюсь? Да тебе правда глаза колет – мы же оба знаем, что я тебе не нужна – я просто развлекуха на лето. Такие, как ты, не женятся на таких, как я – деревенщинах. А ты знаешь, между прочим, что я всю жизнь мечтала быть художницей? Что я мечтала поступить в художественный институт – а потом рисовать мультики детям? Странно слышать такое от продавщицы – деревенщины? Да ты даже ни одного моего рисунка не видел…
– Ты сама не показывала, – возмутился ошарашенный Вовка.
– Да разве тебе это интересно? Ты ничего обо мне не знаешь… Сиськи и жопа – это все что тебя во мне интересует. Ну и бухла в долг перехватить. Да чем ты лучше любого местного обалдуя? Такой же тунеядец и проныра.
– Аль, да успокойся ты… Давай нормально поговорим – не гони так.
Алла вытерла мокрое лицо одеялом и немного поутихла. Вовка встал в дверном проеме и снова закурил:
– Да, может в чем-то ты и права – я не смогу приезжать в деревню, пока Гореловы будут тут. С ними все понятно… Нет смысла нарываться лишний раз.
– О чем я и говорила…
– Можно я закончу? Спасибо. Тебе еще семнадцать лет, и я не могу тебя забрать с собой! Ну, вот подумай сама – вот приедем такие к моим родичам – здрасьте, это мы! Мы любим друг друга и теперь будем с вами жить! Так, что ли? Да тебя этим же днем обратно отправят, даже чаю попить не успеешь. Или что – будем жить на улице? Счастливая бомжацкая семья? Ты считаешь, что я ни разу об этом не думал? Не искал варианты, да?
– Это все, на что хватило «умного мужика»– главы семьи? Других возможностей ты не нашел? Пфф…
– Ну давай, раз такая умная – посоветуй что-то лучшее. Может у тебя есть суперплан, а?
– А может и есть… – с вызовом откликнулась Алла.
– Ну, давай выкладывай – я послушаю.
– А почему ты не рассматриваешь вариант, в котором мы бы жили отдельно от всех в городе? Снимали бы жилье, учились – работали? Как все обычные люди. Или тебе гордость не позволяет слезть с папашиной шеи? Страшно от кормушки оторваться, боишься клювик обломать о самостоятельную жизнь?
– Алла, о чем ты? Кто тебя возьмет на работу, несовершеннолетнюю?
– Мне осенью будет восемнадцать, между прочим. Я могла бы подрабатывать в любом магазине – опыта хватит.
– А на что мы жилье снимем? Даже комната в коммуналке стоит денег, которых у нас нет. Батя мне точно ничего не даст – я даже не представляю, как он отреагирует на нашу затею. Выгонит пинком под зад и все.
– Слабак…
– Слышь, умная, ты за языком следи.
– Да ты только скулишь как дворняжка – папочка то, папочка се… А сам без папочки ничего не можешь. Да какой ты мужик…
– Так, успокоилась, я сказал. Я тебе о серьезных вещах… Ты думаешь, что все так легко и просто в этом мире? Я только из армии вернулся, у меня даже друзей в городе не осталось – ни перекантоваться, ни денег одолжить…
– Проблема только в деньгах?
– Да, моя милая – деньги правят миром. Есть деньги – нет проблем; нет денег: весь мир – одна большая проблема.
Алла вдруг сосредоточенно посмотрела на Вовку и тихо сказала:
– Есть у меня деньги.
– Да откуда – собственный магазин ограбишь? На недельную выручку? Ну разве что на билет до города хватит.
– Не ограблю – мы его сожжём.
– Че? – Скривился Вовка.
– Через плечо, – огрызнулась в ответ Алка. – Сожжём магазин – он застрахован.
Вовка задумчиво потер шею – та-а-ак…
– Ты думаешь, почему мы с Генеральшей так живем? Потому что мой папа, перед тем как скатиться в алкоголики, переписал все имущество – дом на нас двоих с Генеральшей, а магазин на меня одну. Поэтому она меня и терпит – мой магазин хоть какие-то деньги дает, а выселить меня не может, пока я несовершеннолетняя, но как только стукнет восемнадцать – дом продаст и купит мне какую-нибудь халупу на окраине и вышвырнет вместе с отцом-алкоголиком.
– А магазин?
– А что ей магазин – старая рухлядь, которая еле на плаву держит – миллионы не приносит, летом еще как-то вывозит, а зимой совсем тухло – еле концы с концами сводим. Хорошо хоть в минус не тянет.
– А страховка большая?
– Хватит, чтобы переехать в город.
– И как ты хочешь его спалить, что бы никто ничего не понял?
– А вот это, мой дорого́й, уже на твоей совести – ты же у нас мужик, вот и покумекай своей умной головой.
– Пфф… – Шумно выдохнул Володя и недоуменно поскреб затылок пятерней. – Тут надо подумать.
– Ага, только не затягивай шибко… – Поднажала Алка. – Там еще с выплатой возни будет – замотаешься. До конца лета успеть бы…
***
Спустя два дня Вовка заехал в магазин и втащил через задний вход три железных канистры по двадцать литров каждая.
– А это еще что? – задрала бровь Алка.
– А ты все уничтожить хочешь – подчистую? – Хмуро отозвался Володя. – Водку, консервы и колбасу хотя бы припрячем. Глупо добро губить.
– Пхах… И ты думаешь, что у меня здесь столько водки имеется? Да тут от силы три-четыре ящика наберется… Я так много не держу – не универмаг.
Володя удрученно вздохнул и присев на канистру достал сигарету:
– Это сколько выйдет? В литрах если?
– Двадцать на три, по пол-литра – тридцать литров. – Профессиональным тоном продавщицы отчеканила Алла.
– Ты же сказала – четыре ящика?
– А народу я что продавать буду? Ты пока собираешься – мне мужикам родниковую воду предлагать, что ли? Ящик оставлю на реализацию.
– И надолго его хватит? – Погрустнел Вовка.
– Зависит от дней недели: на выходных полностью уйдет; на буднях – дня четыре.
– Так сегодня же четверг?
– Ага! Рекомендую поторопиться.
– Да чего ты гонишь-то? – Он огрызнулся. – Поспешишь – людей насмешишь!.. А в нашем случае – вообще, на нары загремишь!
– Ой, не надо только ныть, – закатила глаза Алка. – Тебя папка вмиг отмажет, не впервой, знаем. А вот ты сейчас полмагазина вынесешь, а потом я людям что скажу – неожиданно все кончилось и тут, случайно, магазин сгорел? Я же не совсем дура, Вова. Сделай так, чтоб никто не подкопался. Чем-то придется пожертвовать – не жмотничай.
– Тебе самой-то не жалко? Вы же за это заплатили уже?
– МНЕ! ИЗ ЭТОГО! НИЧЕГО! НЕ ЖАЛКО! – словно молотком по пальцам пробила неожиданно разъярившаяся Алка. – Ни одной копейки этой мрази!
– Ладно-ладно! Ты чего? Вон вся красная какая – выдохни уже!
Алла неожиданно сделала шаг к Вовке и прижав его голову к своему животу, начала с настойчивой нежностью теребить волосы руками:
– Володька, милый… Я так устала здесь… Забери меня, пожалуйста, а?.. Не могу я с этой мразью больше… Просто сделай все хорошо, и мы сможем уехать отсюда навсегда. Пожалуйста, хороший мой – ты же умный… И сильный… И храбрый… И…
– Ла-а-адно! – Вовка зарделся и обхватив Алку двумя руками схватился за ее ягодицы. – Солдат ребенка не обидит: сказал – сделает!
– Когда?
– Сегодня! Ночью будем вывозить.
– А куда?
– Есть одно местечко, сейчас поеду-гляну! – Он встал и собрался уходить.
– Володя…
– А?
– Ты же понимаешь, что, кроме нас двоих, об этом никто не должен знать? Здесь такие тайны долго не держат…
– Ты меня совсем за идиота не держи, да? В лесу все спрячем, в заброшенной сторожке.
– Ладно… Просто страшно мне до жути…
– Не боись, ты же со мной! – теперь уже Вовка притянул Алку к себе и смачно впился в ее губы. – Только завязывай уже про батю моего говорить – я сам по себе и мне никто не поможет, поняла? Вместе плывем – в одной лодке, вместе и потонем.
– Сплюнь, глупенький!
Вовка сплюнул и три раза постучал по лбу и, прихватив лишнюю канистру, вышел.
***
– Дядь Игорь, а здесь, вообще, охотники есть?
– Откуда ж, Вов? Я не любитель; Серега из двадцать четвертого тоже… У Валерки когда-то двустволка была, но он ее давно пропил…
– Ну а в соседних деревнях? На всю округу ни одного охотника совсем?
– А ты никак в охотники решил податься? – подхватила тетя Света, разливая душистый кроваво-красный борщ по тарелкам. – В армии не настрелялся, что ли?
