Kitabı oku: «Через семь лет…», sayfa 6
попе за хулиганство.
– Спасибо, это – действительно выход, (и Валька, и Даша промахнулись), тем более что мне у вас привычно, – рассмеялся Чибисов, но смех его был тут же пресечён Дашиным локтем, который неизвестно почему врезался ему в рёбра. Коротко охнув, он продолжил, – я тогда ребятам скажу, чтобы не изобретали ничего: а то Лёнька собрался в машине ночевать. А вы мне ключ от комнаты дайте.
– Не нужен тебе ключ, мы дверь открытую оставим, – Даша погладила Валькины ребра – мол, не ушибла?
Он тихонько сжал её ладошку: «Нет».
Перебросившись этой парой беззвучных фраз, они догнали Светлану, старавшуюся держаться на расстоянии от их рук и, также безмолвно простив ей мелкое хулиганство, вскоре вышли на освещённую асфальтированную дорожку, где девчонки отправили Чибисова обратно к костру.
***
Народ постепенно расходился. Первыми отправились на покой пары, холостяки же ненадолго задержались: допили «Московское оригинальное», поболтали о том о сём. Затем прибрали полянку, потушили костёр и тоже отправились спать. У общежития расстались с Каширой, который решил покурить, а заодно встретить Алевтину с автобуса и предупредить, что у неё в комнате нашествие коллег. Валька составил ему компанию, а когда Мише подошло время идти на остановку, отправился спать.
Дверь действительно была не заперта. Он вошёл и, в свете ночника увидел, что не один в комнате – на своей кровати спала Даша. Стараясь не разбудить её, он направился к кровати Лены, которая (вы помните) стояла у окна.
Вообще-то расстановка мебели в девичьей комнате отличалась от стандартной. Комнаты были прямоугольные: на одной торцовой стене находилась входная дверь, а на противоположной – окно. Вдоль боковых стен стояли четыре кровати, платяной шкаф и стол с четырьмя стульями: две кровати и шкаф по одной стене, остальные две и стол – по другой. Девчонки же одну кровать убрали вовсе, вторую поставили под окно, а на освободившееся место притащили ещё два платяных шкафа.
Валька на цыпочках, стараясь не дышать, не шуршать и не скрипеть половицами, добрался до кровати, разделся и лёг. Он уже собирался выключить ночник, когда вдруг возникло чувство, что Даша не спит.
Его память цепко удерживала только что виденную картину: плавные линии девичьего тела под простынёй, чуть приоткрытые беззвучным дыханием губы, спокойные, без малейшего подрагивания ресницы, ровное дыхание. Но лицо… Вот оно что: лицо не было расслабленным, как у спящей.
Он тихонько позвал:
– Даша.
Ответа не последовало, но простыни зашуршали, она, выпростала руку и протянула её к Вальке. Он вытянул навстречу свою, их пальцы встретились и… Чибисова будто слегка ударило током, по руке побежали мурашки, и он услышал, как скрипнул её матрас, вздрогнула рука, а губы еле слышно выдохнули: «Ах!» Если бы только он мог знать, какой силы электрический разряд достался Даше!!!
Через мгновение всё его сознание сосредоточилось в собственной руке, которая заскользила по Дашиной ладошке и запястью. Он поймал её пальчики, судорожно сжал и тут же выпустил, страшась длить боль, которую причинил, и дальше касался уже нежно и сжимал осторожно, боясь повредить эту маленькую и бесконечно любимую ручку, с мозолями у основания пальцев от черпаков и сковородок и с возбуждающим бархатом кожи…
А ей сделалось сладко от этой боли, и она попыталась выпросить ещё, принявшись гладить Валькину ладонь, но рука её тут же была поймана и обездвижена, а попросить словами она не посмела…
Когда же её пальцы наконец выскользнули из плена, Даша принялась что-то рисовать острыми ноготками на его ладони, затем продолжила на тыльной стороне кисти.
Затем Валька вновь поймал её руку и слегка потянул к себе, чувствуя, что внутри поднимается горячая волна. Провёл, едва касаясь, самыми кончиками пальцев по впадинке на основании её ладони, и жар от поднявшейся волны тут же заполнил его всего! Стало трудно дышать, и он слышал, что и Дашино дыхание сделалось частым и прерывистым.
Когда же пальцы обоих в едином порыве скользнули вверх, лаская предплечья, он, пытаясь усмирить желание, легонько сжал дрожавшую как в лихорадке нежную девичью ручку, скользнул пальцами по жилкам и венам там, где доктора проверяют пульс, и… её пальцы вдруг судорожно сжались, с силой потянули к себе, и неведомая сила швырнула его навстречу этому страстному призыву…
Впоследствии он не мог вспомнить, как оказался в её постели.
Доля секунды, мгновение, она ждала его, распахнув объятия, и как только грудь коснулась груди, прижалась к нему, так крепко, как хватало сил. Он подхватил её, дрожащую, покорную, приподнял за плечи и нашёл губами её губы. Мёд, нектар… Нижняя губа, верхняя и снова нижняя. Влажный, сладкий, до умопомрачения податливый, покорный, увлекающий за собой внутрь язычок лесной зеленоглазой нимфы. Он целовал её глаза, обводил кончиком языка, словно рисовал, брови, проникал в маленькие ушные раковины, трогал мочки ушей.
Вдруг, разомкнув объятия, она прошептала: «Подними меня». Валька скользнул на пол, отбросил простыню, укрывавшую девушку, и помог Даше сесть. Она сложила руки крест-накрест и ухватилась за низ ночной рубашки, заёрзала на кровати, пытаясь выдернуть её из-под себя:
– Помоги!
Уразумев, какую помощь от него ждут, он поцеловал любимый завиток у Дашиного виска и вытащил из-под неё подол ночнушки. Её руки мгновенно взметнулись вверх, зашвырнули рубашку на соседнюю кровать и опустились на Валькины плечи, пытаясь привлечь его к себе. Не тут-то было! Он не собирался упускать такую возможность – полюбоваться на её обнажённую грудь, а потому, не позволил прижаться к себе.
Порадовавшись, что не успел выключить ночник, и глаза, привыкшие к полумраку, различают мельчайшие детали, залюбовался прелестными округлыми холмиками с розовыми верхушками. Затем опустил Дашу на подушку, и, охватив губами ближайший сосок, потянул его в себя, а когда тот весь оказался во рту, тронул его языком, и ещё,.. и ещё,.. и ещё…
По телу девушки прокатилась волна крупной дрожи, и Даша почувствовала, что её тело превратилось в желе. Руки безжизненно соскользнули с Валькиных плеч, ноги, вот только что немного согнутые в коленях и крепко сжатые, позволили коленям безвольно разойтись в стороны. Она попробовала сдвинуть их или, по крайней мере, выпрямить до конца ноги, но мышцы толи не хотели двигаться, толи вовсе отсутствовали, она не поняла, а потому отказалась от этой затеи, тем более что её мучитель, освободив пленённый сосок, тут же взял в плен другой и обошёлся с ним уж и вовсе безжалостно.
Наверное, на секунду-другую она просто лишилась чувств, потому что когда вновь начала ощущать его губы и руки на себе, то оказалось, что одежды на ней уже нет никакой (и когда только её трусики успели отправиться вслед за ночнушкой?), а губы и руки повелителя творят полный разбой. Её безжалостно целовали, начиная с макушки и кончая шеей, причём так нежно и ласково, что не было никакой возможности вернуть хоть какое-то подобие контроля над собственным телом. И пока губы и язык этого «палача-садиста» бесчинствовали на её лице и шее, его руки теребили груди, гладили плечи, забирались под мышки и ласкали бока и живот. И спасения от всех этих ласк не было никакого – оставалось или умереть, или покориться.
Она выбрала второе, чувствуя, что из каждой точки её тела, к которой прикасались руки или губы мучителя, заструился к низу живота ручеёк красного (ей так виделось) тепла. И его становилось всё больше и больше, потому что всё больше и больше становилось питавших его ручейков. Затем, неизвестно почему, это тепло вернуло её в прежнее состояние: руки и ноги начали слушаться приказов хозяйки. И она решила, что хочет и будет участвовать во всём происходящем, и, притянув его голову к себе, сама принялась его целовать…
А потом она перехватила его ласковые руки, скользнувшие было по бёдрам внутрь,.. туда,.. и тронувшие уже редкие волоски внизу живота. А когда он, удивлённый этим странным сопротивлением, остановился, она, приподняв голову, попросила: «Не трогай меня там руками, пожалуйста»…
Валька смотрел в широко распахнутые, полные сладкого ужаса, глаза. Услышал мольбу уже немного распухших от его ласк губ: «Не трогай меня там руками, пожалуйста», – и уступил. Дальше он помнил плохо, потому что обоих захлестнуло безумие. Он оказался охваченный её коленями (Господи, как это случилось?), она вновь приподнялась, и он услышал вторую просьбу: «Только чтоб мне ничего не было!» Валька заплетающимся языком заверил, что он за всё отвечает и ситуация полностью под контролем. Ему не очень-то поверили, но бессильно упали на подушку и обречённо закрыли глаза – будь что будет! Он поцеловал дрожащие, то ли от страха, то ли от желания, а скорее всего – и от того и от другого, ресницы и медленно двинулся вперёд, раздвигая горячее и влажное лоно и вдруг… наткнулся на препятствие… Услышал не то всхлип, не то сдавленный стон, увидел закушенную нижнюю губу, замер на мгновение, но руки девушки тут же обвили его бедра, потянули к себе и … он не остановился… А кто бы остановился?!
То, что происходило дальше, можно описать одним единственным словом «нежность».
***
Звонил внутренний телефон.
– Григорий, – крикнул Чибисов, не отрываясь от схемы, которую тщетно, вот уже несколько часов, пытался настроить – лазерный луч не желал фокусироваться в нужном месте. Валька закончил проверять расположение элементов и, не найдя ошибки, вытащил калькулятор – проверить расчёты. Григорий, коллега и напарник по лаборатории, тронул его за плечо:
– Зайди в отдел, тебя к городскому телефону просят.
В отделе ему кивнули на аппарат у дальней стены.
– Валька, привет, – раздался в трубке жизнерадостный голос Лёшки Шелепина, – ты что сегодня вечером делаешь?
– Да вроде не было никаких особых планов, а что?
– Может свидимся, а то последний раз встречались, когда Любаша проездом в Москве была. Помнишь? Мы тогда ещё Линку разыскали, а больше никого не успели.
– Помню, конечно! Повидаться, сам знаешь, всегда рад. А что за спешка такая – прямо сегодня.
– Да тут тебя одна твоя старая знакомая разыскивает.
– Какая знакомая? – Валька порылся в памяти. – У какой это старой знакомой не было его рабочего телефона? Домашнего, разумеется, нет ни у кого, потому что его вообще нет.
– Специалист поварского и кулинарного дела, зовут Дашей, глаза зелёные, рост…
– Уймись, Шаляпин, толком говори.
– Давай в шесть в «Шоколаднице». У меня ностальгия по этому заведению. Я тебе там всё и расскажу. История действительно – занимательная, – и он повесил трубку.
В шесть Чибисов был на месте, покрутился у входа и, не высмотрев Шелепина, решил подняться в кафе. Лёшка с чашечкой кофе в руках ждал его за столиком.
Протянув ему руку, Валька огляделся:
– А здесь почти ничего не изменилось!
– Да, отозвался Лёшка, подновили немного, а так, прямо как тогда, помнишь, я тебя сюда затащил, когда с этой авантюристкой Женькой познакомился, а ты мне тогда впервые про «поварёшек» рассказал, – он вытащил пачку сигарет и они закурили.
– Блинчики и шоколад? Традицию нарушать не будем, если уж у тебя такая ностальгия, – Валька улыбнулся, – и я заплачу.
– Ну уж нет, – запротестовал Шелепин, – за основное блюдо я плачу сам, а вот кофе с коньяком сегодня с тебя: ибо рассказывать буду я.
– Почему это с коньяком, – притворно насторожился Чибисов, – в прошлый раз с ликёром было. Неужели твоя история круче моей.
– Нет, не круче, просто она про человека, который точно стоит коньяка.
– Слушай, – Валька подёргал себя за ухо, – раз ты сам про неё вспомнил – объясни, почему ты назвал её авантюристкой, и кем вообще была эта Женя?
– Почему «была»? Она и сейчас есть, и всё такой же неугомон. Мы с ней иногда созваниваемся. Она лучшая подруга моей сестры. Они одногодки. Но только, – Лёшка расхохотался, – за эту историю я требую ещё один кофе, пусть будет с ликёром.
– Как одногодки? Наташка ведь младше тебя на пять лет.
– Почти на шесть. Вот-вот, в этом-то всё дело и было. Помнишь, я познакомился с Женей в кафе, и, она сама попросила обнять её и поцеловать. Я поцеловал, конечно, но чувство было такое будто я свою малолетнюю Наташку целую. Да и не понравилось мне, что она сама попросила… Словом, я проводил её домой и дал понять, что больше встречаться с ней не намерен. Но у меня остался её телефон. После разговора с тобой я перебрал в памяти нашу встречу и увидел, что со мной будто две разные девушки были: одна – совсем ребёнок, а вторая сама на шею бросалась. Тут я вспомнил, как моя Наташка, в свои четырнадцать, на какой-то фильм «до шестнадцати» бегала. Стащила у матери губную помаду, тушь и тени. Разрисовалась вся и ещё меня спрашивала, выглядит она на шестнадцать или нет. И меня осенило – со мной действительно познакомилась малолетка, которая изо всех сил выдавала себя за взрослую.
Я позвонил ей и назначил встречу в том же кафе. Заказал что-то нейтральное: кофе, орешки, пирожные,.. не помню, она, не ожидая подвоха, расслабилась, и тут я попросил официанта принести два коньяка. Когда она услышала про коньяк, то явно перепугалась, причём так забавно! Знаешь, это как ребёнок, гуляя с мамой натыкается на собаку и, повторяя «я не боюсь, я не боюсь», пятится, вцепившись в мамину юбку, и пытается спрятаться у неё за спиной. Меня такой смех разобрал! Я её так прямо и спросил: «Сколько же тебе лет, ребёнок?» Она с перепуга настаивала, что ей восемнадцать. Тогда я повёл её к себе домой, сказав, что она мне очень нравится и я хочу познакомить её с родителями. Дома завёл в ванную, якобы руки вымыть, включил воду, а потом наклонил её к раковине, зачерпнул пригоршню воды и размазал тушь по лицу. Пришлось ей, несчастной, умываться, а когда она всю штукатурку с себя смыла и глянула в зеркало, то и сама всё поняла. Тут Наташка выползла из своей комнаты – узнать, что за шум. Ну я и подарил Женьку ей.
Валька уже давно трясся от хохота:
– И что, сестрёнка не поинтересовалась, где ты её взял?
– Ну, это была бы не Наташка – конечно, поинтересовалась.
– И?
– Я честно рассказал, как дело было – сказал, что она перепачкала лицо краской, боялась в таком виде домой идти и я привёл её к нам умыться. Какой именно краской, правда, не уточнил. Короче, пока я чай обеим заваривал, они уже подружились.
Валька чуть под стол не сполз от смеха, а Лёшка невозмутимо продолжал:
– Самое смешное, знаешь, что? Детский сад, авантюристка малолетняя! Она весь этот цирк устроила, поспорив с подружками, что познакомится со взрослым парнем. Доказательством должен был служить этот самый поцелуй. Накрасилась, намазалась, и они все вместе вышли на улицу и проходили мимо кафе, когда я входил туда, и подружки ткнули в меня пальцем.
Валька вытер слёзы:
– Первую чашку кофе ты честно заработал. А что ты мне сразу не рассказал?
Шелепин пожал плечами, принимая шоколад с блинчиками и расставляя всё это поудобнее на столе.
– Не помню, хотел, а потом закрутился и из головы выскочило, – он с интересом взглянул на Чибисова, – ну и выдержка у тебя. Может, наконец спросишь, зачем я тебя сюда притащил?
– Вот ещё глупости какие, сам расскажешь, – Чибисов сделал невозмутимое лицо, но не выдержал, прыснул и хлопнул Лешку по плечу, – давай, давай свою вторую историю, а то меня сейчас разорвёт от любопытства.
Лёшка сунул в рот кусочек блинчика, отхлебнул шоколад и откинулся на спинку стула:
– Ну так слушай, невозмутимый ты наш. Только вот что, раз мы здесь и никуда не спешим, позволь мне начать с самого начала и рассказать всё, что предшествовало её звонку, а то ты меня с ума сведёшь вопросами.
Валька удивлённо взглянул на приятеля:
– А что, была и предыстория, ты что, поддерживал с ней связь?!
– Слушай, я только что попросил не задавать вопросов, а сначала послушать.
– Молчу, – Валька шутливо зажал рот ладонью.
– Ну так вот, именно в этом заведении и чуть ли не за этим самым столиком ты впервые рассказал мне про Дашу и девочек. Затем мы были на практике. Ничего интересного там не было – они по очереди, кроме Алевтины, стояли на раздаче, и поговорить с ними и познакомиться было невозможно. Ты и сам не ожидал, что ничего не выйдет. Мы просто не могли вырваться вечером, потому что нам устроили армейскую казарму с дежурными на входе и этим мужиком, который за нас отвечал. И это было правильно, потому что иначе вся толпа, а нас было больше ста человек, накинулась бы на этих несчастных. Не все, конечно, но нашлись бы человек двадцать, которые, насосавшись пива, стали бы к ним приставать. Но всё равно, я успел за неделю их разглядеть и понял, что ты был прав – каждая из них привлекала внимание.
В предпоследний вечер, когда наш ответственный мужик куда-то делся (и как ты только пронюхал, что он не будет ночевать с нами), ты скомандовал: «Лёха, за мной», и мы вышли с этажа. Твоё имя открыло нам дверь в их комнату, но, как только мы вошли, ключ в замке тут же повернули. Это было сюрпризом для тебя. Ты сказал потом, что летом они дверь никогда не запирали.
Как бы там ни было, но формально ты нас познакомил. Девчонки стеснялись, я тоже, да и ты был не в своей тарелке, и мы вскоре ушли.
Это то, что ты и без меня знаешь. А теперь я расскажу тебе то, чего ты не знаешь. Они запали мне в душу, мне очень хотелось увидеть их такими, какими они были в твоих рассказах. Помнишь, я тебе сказал, что в тот самый год у нас появилась дача недалеко от Дубны. А дорога пролегала как раз мимо их общежития. И я при первой же возможности заехал к ним. О, это была совсем другая обстановка, дверь действительно была не на замке, девочки, правда, постеснялись минут пятнадцать, а затем Лена и Света заварили чай, Дашу послали за Алей, и мы очень душевно посидели.
– Не забудь только сказать, что припёрся ты к ним наверняка с тортом «Прага» или ещё с какой-нибудь подобной экзотикой, – хорошо зная Лёшку, заметил Чибисов.
– Нет, это была не «Прага». Но ты угадал – я набрал разных пирожных в Столешниках, – Лёшка довольно улыбнулся.
Дальше я стал заезжать к ним каждый раз, когда был за рулём отцовской машины без моих домашних. Мы здорово сдружились.
Так продолжалось целый год. И однажды, по весне, Даша попросила меня прогуляться с ней. Кстати, знаешь, у меня было такое впечатление, что они ждали моих приездов, и не потому, что я был твоим другом, нет, они ждали именно меня! Лена уже тогда собиралась замуж за какого-то парня из Дмитрова, Света должна была куда-то перейти работать, и Алевтина выходила замуж и тоже перебиралась куда-то, в Дубну кажется. Но они явно ждали моего появления, будто я был ещё одним из вашей летней компании.
– А ты и был! Вернее стал. Ты же любил их, как и все мы. Конечно, они это почувствовали, – заметил Чибисов.
Лёшка пожал плечами и продолжил.
– Да, так вот, Дарья потащила меня погулять и, когда мы остались одни, спросила, насколько мы с тобой близкие друзья. Я ответил, что довольно близкие. Дальше она спросила есть ли у меня домашний телефон. Я опять ответил, что есть, а у самого сердце забилось немного чаще, чем обычно. Знаешь почему? Она нравилась мне. И я не понимал, почему ты бросил её и забыл. Только не напрягайся – её интересовал вовсе не я.
Словом, я оставил ей свой домашний номер.
Затем, после отъезда Лены и Алевтины у них появились две новые коллеги: Рита на место Лены – полная деревенщина, и новая завпроизводством – Людмила Петровна. Короче, та компания, что была, кончилась, да что я – компания – тогда была семья, они действительно были чуть не родные сёстры.
А затем… Даша со Светой были сами по себе, новый шеф – взрослая одинокая женщина, сама по себе, а Рита… о, эту нужно было видеть. Это была редкостная деревенская дура, – он выставил вперёд ладонь, упреждая Валькину реплику, – знаю, знаю, что ты хочешь сказать, что те тоже были деревенские девчонки. Но это, поверь, небо и земля. Все твои прежние знакомые были по-настоящему умны, житейски мудры, и каждая, в своём роде, уникальна. Две кареглазые проказницы, когда начинали дурачиться, то доводили тебя просто до слез. Обе просто прирождённые комедийные актрисы, особенно Лена. Алевтина – это была настоящая королева-мать. А самая трогательная, нежная и такая воздушно-небесная Дарья – настоящая аристократка, она просто не там и не тогда родилась, не то быть ей принцессой в какой-нибудь Швеции.
Короче, она взяла мой телефон и попросила разрешения иногда звонить – справляться о тебе. И действительно пару раз позвонила. Потом перестала. Я тоже больше к ним не заезжал – не хотелось, не было той атмосферы, что была раньше.
Потом, как тебе известно, я женился. Все мои домашние очень этому обрадовались и ужасно полюбили мою жену – они считали, что она меня остепенила. Закончились мои загулы до утра, пьянки, женщины и так далее. По крайней мере, у них на глазах, поскольку я переехал к Лере, в её отдельную двухкомнатную квартиру. Если же какие-нибудь подружки прежних лет звонили по старой памяти на родительский телефон, то моего нового номера не получали – родители и сестра изо всех сил берегли покой моей новой семьи.
Так и продолжалось до вчерашнего вечера, когда у меня дома раздался звонок и чей-то смутно знакомый голосок произнёс: «Алёша? Здравствуй».
Алёшей меня, кроме Дарьи Алексеевны Хворостенко, никто и никогда не называл.
– Она Алексеевна? Я и не знал никогда, – Валька кромсал блинчик.
– Я, наверное, потому и запомнил, что мы с её отцом тёзки.
– Она его почти не помнила, он погиб, когда она совсем маленькая была.
– Да? А вот этого я́ не знал, – Лёшка подозвал официантку, – кофе с ликёром, пожалуйста, черный и без сахара.
Словом, дело в том, что дело не в этом. Это действительно была Даша.
Я не знаю, что она собиралась объяснять моей жене, возьми трубку Лера, но уверен, что до меня добралась бы при любом раскладе.
– Откуда такая уверенность?
– Откуда? А как она раздобыла мой новый телефон? Она же звонила родителям чуть не целую неделю и нарывалась всё время то на мать, то на сестру. Те, конечно, дружно посылали её… сам знаешь куда, посылали вежливо, но твёрдо, пока она не сообразила позвонить попозже, когда дома появлялся отец. И однажды трубку снял он. Я не знаю, что она сказала отцу, но только он дал ей мой номер телефона. Мало того, она взяла с него слово, что он не расскажет мне, о чём они говорили!
У Валентина Сергеевича Чибисова отвисла челюсть. – Ты это про Дашу, – начал было он, но тут же прикусил язык, поскольку вспомнил, что такую фразу он уже произносил однажды.
– Да. – Лёшка принял чашечки с кофе из рук симпатичной официантки и проводил взглядом её стройную фигурку. – Что не похоже на неё, трудно поверить, да?
Чибисов поперхнулся кофе – и такую фразу по Дашиному адресу он уже слышал.
– Да, в общем, не трудно… знаешь,.. – он замялся, – однажды девчонки рассказали нам такое… Мы все просто обалдели, – и Алексей Игоревич Шелепин впервые услышал про Дашину роль в судьбе Алевтины, про ночную погоню, про лес и крапиву.
– Что ж, – сказал он, когда Валька закончил рассказ, – наша тихоня похоже умеет добиваться своего, когда очень хочет. И никакая природная застенчивость её не останавливает.
Чибисов только утвердительно кивнул в ответ:
– Лёха, не томи душу, она позвонила тебе и что?
Шелепин сообразил, что не закончил рассказ:
– Да ничего особенного: просила, чтобы ты позвонил ей на работу завтра в четыре вот по этому номеру, – и Лёшка протянул Чибисову сложенный листок бумаги.
***
На следующий день, около четырёх, Валентин Чибисов вошёл в отдел и набрал переданный ему Лёшкой номер.
– Отдел эксплуатации, – женский голос в трубке был звонкий, весёлый и чуточку любопытный.
«Что за отдел эксплуатации, причём здесь Даша, я, наверное, перепутал номер», – подумал Валька, но все же произнёс:
– Здравствуйте, простите, могу я поговорить с Дашей Хворостенко?
– У нас Даша только Калинина. Хворостенко? – голос на секунду задумался. – Девочки, а кто у нас Хворостенко?
В трубке защебетали сразу несколько женских голосов, а затем прежний, жизнерадостный, произнёс:
– Сейчас позову, она в отдел кадров отошла, только она теперь Калинина, а не Хворостенко.
Прождал он минут пять, после чего Дашин, немного запыхавшийся, голос произнёс:
– Алё!
– Даша, – выдохнул Валька.
– А, это ты, привет. Сможешь приехать сегодня в шесть к Савёловскому? Мне с тобой поговорить нужно.
– Смогу, конечно, – ответил немного ошарашенный Чибисов: она говорила так, будто они последний раз виделись вчера.
– Тогда до встречи, – затем она, видимо, прикрыла трубку ладонью и почти прошептала, – тут уши у всех, как локаторы, прости, Валечка.
– А где там, у Савёловского? – у Вальки отлегло от сердца, он сообразил, что комната там, как и здесь, полна людей.
– Знаешь подземный переход к вокзалу? Давай там, на выходе.
***
Без десяти шесть он был уже на месте. Народу стекалось в переход немало – конец рабочего дня. На выходе он Дашу не увидел. Слонялась группка подростков, двое мужчин, поглядывая на часы, ждали кого-то, дама лет сорока пяти в элегантном плаще приводила в порядок букет роз, да стройная светловолосая девушка с алой помадой на губах, и в очках, закрывавших пол-лица, высматривала кого-то в поднимавшемся потоке людей.
Он решил спуститься в переход, и уже пошёл вниз, когда его окликнули: «Валя!» Он обернулся – девушка с алыми губами махала ему рукой. Он подошёл, вглядываясь в её лицо: «Даша?!»
– Ты меня не узнал, – улыбнулась она с лёгким укором – что, так сильно изменилась? И в какую, интересно, сторону?
Валька взял её за локоть:
– Ты и правда изменилась. Даже не знаю, что сказать. Очки, макияж, вид такой уверенный. Это ты, Дашуня?
– Я, не сомневайся, – она с интересом разглядывала его, – ты тоже весь солидный: костюм, галстук. Так и хочется по имени-отчеству назвать, не Валя, а Валентин Сергеевич.
– Откуда ты знаешь моё отчество? Лёшка сказал, когда ты ему телефон для меня передавала?
– Да нет, я ещё тогда у Каширы выспросила. Он мне много чего про тебя рассказывал. Пойдём, – она решительно взяла его под руку, – тут кафешка недалеко, посидим, поболтаем, у меня есть, – она взглянула на изящные золотые часики, – примерно час до электрички.
– А где ты живёшь сейчас?
– Да по этой же дороге, только в два раза ближе к Москве, чем Дмитров.
– Судя по новой фамилии замужем?
Она кивнула.
– Дети?
– Да, – улыбнулась Даша.
Они вошли в какую-то, не очень опрятного вида, забегаловку. Валька неприязненно огляделся:
– Здесь не отравят?
– С вами, Валентин Сергеевич, бывший работник общепита, разбираться в том, что можно есть и пить, а что нельзя, не разучилась ещё.
Она подошла к прилавку и взяла два стакана кофе с молоком и две булочки с изюмом и, прежде чем Валька вынул кошелёк, уже расплатилась и вернулась с подносом к столику.
– Зачем ты, я заплачу, – Чибисов помог ей переместить стаканы и тарелку с подноса на столик.
– Не волнуйся, Валечка, – она рассмеялась, – я теперь из богатой семьи.
Он смотрел на неё и действительно не узнавал. Внешне, если, конечно, переодеть её в прежнюю одежду и смыть макияж, она совершенно не изменилась. Такая же тоненькая, стройная, всё те же прелестные завитушки у висков… Разве что появилась пара морщинок у глаз. Но от прежней робкой недотроги не осталось и следа. Рядом с ним сидела молодая, красивая, уверенная в себе женщина, говорившая на хорошем русском языке. Куда подевались все её милые деревенские словечки и неправильности, так забавлявшие его тогда?
Она принялась расспрашивать его о работе, жене и ребёнке. Искренне обрадовалась, когда узнала, что он занимает довольно высокую должность, хотя стаж работы – всего-ничего. Видно было, что ей действительно интересно, что у него и как. Подробно расспрашивала о жене: где познакомились, что она за человек, хорошо ли ему с ней. Валька даже растерялся немного от её напора, они как будто поменялись ролями – он робел больше, чем она. Наконец град её вопросов начал стихать, и Чибисов немного осмелел.
– А ты где мужа нашла?
Она засмеялась:
– В электричке, пьяного подобрала. Такой приличный на вид и одет хорошо, а с лавки встать никак не мог. Пришлось выйти на его станции, там, где мы живём сейчас, и домой тащить. Валька непроизвольно улыбнулся:
– Да, уж этому я тебя научил тогда – с пьяными возиться. До сих пор стыдно. Ты его любишь?
– Наверное да, – она сморщила носик, – он хороший, заботливый, только очень мягкий. Из нас двоих, не поверишь, мальчик – это я, – она рассмеялась. – Сына люблю и свёкра. Папу Сашу просто обожаю, он замечательный, они с женой любят меня, как дочку. Он большая шишка в городе. Когда я Петю домой притащила, он меня в общежитие ехать на электричке долго не отпускал. Сначала они с женой хотели вообще меня ночевать оставить. Но я сказала, что мои девчонки с ума сойдут. Тогда он меня на своей «Волге» отвёз. А потом приехал как-то и пригласил в гости. Я со страху чуть в окошко не выпрыгнула, хорошо – Аля как раз к нам зашла. Она долго с ним разговаривала.
Он ей потом здорово помог: её условный срок уже закончился, но с его помощью с неё вообще судимость сняли. Я не очень разбираюсь, но папа Саша сказал, что так лучше для её будущего. Четверги её прекратились и она, за кого хотела, замуж вышла.
Словом, папа Саша стал приезжать и забирать меня на выходные к ним, с мамой моей познакомился, так чудно поначалу было: моя мама – Саша и свёкор – Саша.
Я к этой семье постепенно привыкла. Это долго продолжалось. Уже Ленка замуж вышла и в Дмитров перебралась, потом Аля. Вот и вышло, что папа-Саша «уговорил» меня за сына замуж выйти. Обещал забрать из столовой. Я сказала, что учиться на экономиста хочу. Он всё сделал, что я просила. А после техникума вот сюда, в Москву, на работу устроил.
Чибисов слушал разинув рот. Видимо на его лице настолько явно читалось удивление, что Даша протянула руку и коснулась пальцами его лица.
– Не удивляйся, Валечка, в жизни ещё и не то бывает. А тебе я спасибо сказать хотела. Ты же у меня первый был во всём. Вы тогда нас в свою компанию взяли, за своих считали, не как студенты ваши или инженеры, тем от нас только одно нужно было. Мы когда гуляли с тобой, ты не за пазуху и не в трусы ко мне лез, а говорил со мной, столько интересного рассказывал. Я тогда впервые поняла, что мир – огромный, намного больше, чем моя деревня и наша столовая. Ты меня впервые о книгах задуматься заставил, только там мне их негде брать было, а у папы Саши дома – целая библиотека. Но это же ты мне первые книжки пересказал.
Валька опустил голову:
– Если уж про это разговор, то я должен просить у тебя прощения.
