Kitabı oku: «С точки зрения чудовища», sayfa 11

Портьеры были задернуты и зал освещался парой десятков свечей, чей свет отражался в стеклах шкафа и в хрустале стоявших на столе бокалов. Сам стол был накрыт белоснежной длинной скатертью. Посуда была не похожа ни на ту, из которой они ели в тот день, когда Винсент запустил в сторону Исабель тарелкой, ни на простые тарелки, которыми пользовались на кухне. Украшенная нежной, тонкой росписью и золотой каймой по краю – Исабель как зачарованная провела пальцем по верхней тарелке. Супница на высоких ножках, серебряные предметы по центру стола – какие-то соусники, графинчики, емкости и что-то, чему Исабель даже названия не знала.

И бутылка вина из темного стекла, обернутая белоснежной салфеткой.

– Прошу, – Винсент отодвинул для Исабель стул. Внезапно оробев, девушка села и уставилась на несколько вилок, ножей и ложек, лежавших перед ней.

– Не стесняйся, – точно уловил ее настроение Винсент, садясь рядом.

– Если тебе интересно, я покажу тебе, что и для чего использовать. Расскажу, если что-то не понятно. А если нет – честное слово, Исабель. Я сделал это все не для того, чтобы чем-то обидеть тебя. Просто хотел показать немного… сколько всяких условностей и правил поджидали меня. Если бы ты знала, как пристально следили некоторые дамы, чтобы ни одна капля соуса не упала на мою салфетку или не осталась на моих губах. Мне кажется, для них это было бы равносильно тому, если бы я вдруг вскочил и запел.

Винсент так искренне улыбался, что неловкость Исабель постепенно проходила. Ей действительно было интересно узнать, для чего эта вилка с двумя зубчиками, как называется та маленькая шкатулочка, которая зачем-то стоит с маленькой ложечкой и почему дамы должны были танцевать в перчатках, а за столом их снимать.

Винсент рассказывал, рассказывал и слушать его было одно удовольствие. Он вспоминал занятные истории, делился давно уже ничего не стоящими, но забавными сплетнями, объяснял, как с малых лет его учили разбираться в хитросплетениях правил, этикета, жестов, намеков и десятков вещей, из которых состояла светская жизнь.

Исабель пригубила вино, которое разлил по бокалам Винсент. Терпкое, сладковатое, непривычное, но приятное на вкус.

– Неужели вам всем было так скучно, что вы правда следовали всем этим странным… условиям? – спросила Исабель. И сжалась внутри, поняв, что, по сути, влезла с вопросом туда, в чем не разбиралась совсем. Что она вообще может знать о причинах, по которым все эти правила и причины придумали.

Виконт, откинувшись на спинку стула, покрутил в руках бокал.

– Хороший вопрос, Исабель, – кивнул он. – Удивишься, сколько раз я задавал себе его. Почему для чопорных жаб, которые за всю свою жизнь не сделали ничего хорошего, было важнее, что деликатный, умный юноша, порядочный и добрый, от волнения уронил гриб с вилки прямо на стол. И не сразу сумел поддержать беседу. Чем то, какой он человек. Почему надо было заклеймить его, задрать нос и не пускать дочерей в его общество.

– Я представила себе жаб в чепчиках, – хихикнула Исабель. Вино в бокале неожиданно кончилось и Винсент подлил еще – немного, на четверть.

– Таких, важных, надутых, а их дочки – маленькие лягушечки, которые не смеют поднять взгляд на пролетающую мимо муху. Вдруг они недостаточно изящно ее поймают?

Винсент улыбнулся и покачал головой.

– Знаешь, Исабель. Мне кажется, тебе надо сочинять сказки. Они были бы удивительными.

– Я сочиняла, – Исабель поставила бокал на стол. – Маме, перед сном. Она смеялась, что обычно, мамы рассказывают детям. А тут я маме. Потом… потом я не смогла. Хотела рассказывать папе, но не смогла.

Винсент побарабанил пальцами по столу.

– Исабель, – наклонился он ближе к девушке. – Я должен кое-что рассказать тебе. Важное и, наверное, страшное для тебя.

Сердце Исабель заколотилось как сумасшедшее.

– Да? – тихо ответила она. Винсент глубоко вздохнул.

– Я обещал тебе узнать про твою маму. Честно говоря, я не думал, что получу ответ так быстро. Оказывается, в свое время это был довольно заметный скандал. Такой скандал, который не мог пройти мимо моего друга. Он основал листок сплетен и… нет, не то, – оборвал сам себя виконт.

Глотнул вина и, посмотрев на замершую Исабель, покачал головой.

– Ладно. Считай, что я рассказываю тебе сказку. Много лет назад в столице жил барон Мессе. Человек богатый, властный и жестокий. Ему было пятьдесят, когда он женился на леди Визвур, а ей не было и семнадцати. Как говорят, девушкой она была доброй, талантливой и хрупкой. Барон очень хотел сына, которому передал бы титул и наследство. Но через несколько лет у него родилась дочь. Через несколько, как шептались, очень жестоких для леди Визвур лет. Говорят, барон чуть не убил жену за то, что она не смогла подарить ему сына – и лишь присутствие уважаемой во всем городе повитухи спасло леди. Впрочем, леди все равно умерла через несколько дней. А слухи – слухи все равно пошли и больше желающих отдать за барона своих дочерей не нашлось. Барону пришлось смириться с тем, что дочь единственное, что у него осталось. Он не любил ее, нет. Но он вложился в лучшее образование, которое тогда полагалось дать дочери. Музыка, танцы, этикет, домоводство, история, письмо, азы географии, продвинутое цифроведение. Он растил ее как жемчужину, как розу. Чтобы ее замужество было наиболее выгодным. Чтобы он отыгрался хотя бы в этом. Ужиться с характером барона было непросто, учителя и гувернантки менялись один за другим и росла юная леди больше предоставленная сама себе, чем твердой руке воспитателей.

Когда дочери исполнилось восемнадцать, барон нашел ей блестящую партию. Старшего сына графа Ларетти, Еджина Ларетти.

А за несколько дней до свадьбы Ларетти-отец получил письма. Переписку между покойной леди Визвур и лесничим, что когда-то следил за угодьями барона. Это были короткие записки и не ясно, кто и как нашел их – лесничий умер через несколько лет после леди Визвур. Не ясно, почему и кто сохранил их.

Исабель, казалось, забыла как дышать. Винсент мрачно продолжил рассказ.

– Прямо сказано не было, но были основания считать, что дочь барона… вовсе не его дочь. Свадьба, разумеется, была отменена. Барон был в гневе, общество получило грандиозный скандал и репутация дочери была безнадежно погублена.

– Но почему, – губы Исабель дрожали. – Она же ни в чем не виновата!

Винсент криво усмехнулся.

– Виновата была ее мать. Высшему свету этого было достаточно.

Слуги шептались… да что там, потом об этом заговорили почти не стесняясь, что барон избил дочь до полусмерти. Вымещая на ней всю злость. Он запер ее и лишь опасаясь окончательной опалы и слухов допустил к ней лекаря. Щедро ему заплатив за молчание.

А потом дочь сбежала, забрав с собой шкатулку с украшениями покойной матери. Барон искал ее, упорно искал, нанятые люди обшаривали все окрестные деревеньки, каждый закоулок ближайшего города. След нашелся в Лисоле, где похожая на беглянку леди продала часть украшений. Через полгода – в Ганобе, где схожая по описанию леди снимала квартиру у чопорной вдовы и брала уроки скрипки у ее сына-музыканта. Правда, сама леди словно поняла, что ее нашли, и в квартиру за вещами не вернулась. А потом барон скоропостижно умер, и все его состояние отошло к сыну его двоюродного брата, как к ближайшему из оставшихся и найденных родственников. Который, как поговаривали, очень, очень в нем нуждался.

– Ты хочешь сказать, что…

Винсент поднялся и подошел к небольшому столику в углу. Открыл ящичек и, вернувшись к Исабель, протянул ей маленький листок. Выцветший от времени, но все еще отчетливый карандашный портрет девушки с изящными, миловидными чертами лица. Девушка смотрела спокойно и нежно, а в ее губах словно пряталась улыбка.

– Мама… – прошептала Исабель. Ей показалось, что в комнате стало резко меньше воздуха. Голову сжало тисками, хотелось закричать или заплакать, но не было ни голоса, ни слез.

– Тише, тише… – Винсент забрал листок из ослабевших пальцев Исабель и, взяв графин с водой, налил Исабель стакан. Девушка сделала несколько глотков и закрыла глаза, пытаясь выстроить в голове картинку, как привыкла. Картинка не складывалась. Ее мама, мама с испачканными от ягод пальцами, мама, разминающая глину, мама, сияющими глазами смотрящая на отца, причесывающая дочери волосы, поющая колыбельную, мечтательно смотрящая в небо, никак не превращалась в знатную леди, которую избили и заперли. Как… в сказке.

– Я сразу понял, что на рисунке Лисавет, – тихо продолжил Винсент. – Ты похожа на нее, Исабель.

– Как ты… откуда он у тебя?

– Мой друг, Жан-Жак, тогда только начинал выпуск своего листка сплетен. Ему нужно было что-то особенное, чтобы выделиться среди других. Он потратился на поездку, караулил у дома барона и, в конце концов, подкупил одну из служанок. Она согласилась вынести из комнаты Лисавет что-нибудь личное. Какое-то письмо или, может, дневник, вдруг там были бы детали, о которых не знают другие. Но служанка не нашла ничего полезного. Только вот этот портрет. Тогда на вечерах модно было писать друг другу стихи, оставлять в альбомах памятные рисунки и пожелания. Видимо, кто-то нарисовал Лисавет и подарил рисунок ей. Использовать его Жан-Жак не стал, но сохранил в своих архивах. Вот такое удивительное совпадение.

– Сказка про Королеву Роз, – прошептала Исабель. – Может, мама придумала ее про себя? Та девочка это она? Но кто тогда король и королева?

Винсент покачал головой.

– У меня есть только предположения. Честно говоря, я думал над судьбой Лисавет с того момента, как получил письмо. И тоже вспомнил про ту сказку, про розы. Твоя мама была бродячей артисткой. Может быть, Король и Королева Роз это кто-то из бродячего театра. Кто приютил ее, после того, как ее нашли в Ганобе. Может, твоя мама чем-то помогла этому… Королю. Например, у нее остались какие-то деньги или украшения, которые она могла предложить в обмен на то, чтобы ее взяли в труппу, – виконт пожал плечами. – Или над ней просто сжалились и решили, что она может быть полезна. Увы, мы это уже никак не проверим. А когда театр проходил через Малые Топи твоя мама встретила твоего отца. И осталась с ним.

– Папа говорил, что увидел, как мама играет на скрипке, и влюбился сразу, – вспомнила Исабель. – Но, если честно, больше я ничего не знаю. Ни он, ни мама не рассказывали мне деталей. И мама мало что рассказывала о своем прошлом. Говорила, что ее мама тоже была бродячей артисткой, а папу она не помнит.

Исабель поежилась

– Я бы тоже такого отца предпочла забыть. Можно расспросить папу, когда он вернется. Может быть, ему она рассказывала больше.

– А можно и не спрашивать, – Винсент встал возле кресла и положил руку на плечо Исабель. – Все, что твоя мама хотела доверить Мелеху, останется между ними. А если твой отец чего-то не знает, не думаю, что я или ты имеем право тревожить память о Лисавет.

Исабель прижалась щекой к руке Винсента.

– А всадник? При чем тут всадник?

Виконт помолчал. Руку он не убирал и в наступившей тишине слышалось тихое дыхание Исабель и чуть неровное – его.

– Жан-Жак писал, что тот родственник, который получил наследство, благодаря этому очень удачно женился, – ответил, наконец, Винсент. – Получил за женой прекрасное приданое, а связи ее семьи позволили ему занять заметное положение в высшем свете. Я могу только предполагать, что тот всадник и был этим родственником. Малые Топи находятся по пути из столицы в Крамахен, раньше это было очень популярное место для отдыха у знати. Наверняка всадник знал Лисавет лично. И увидев тебя он не мог не заметить сходства. Поэтому он и приехал в деревню на следующий день. Найти Лисавет, расспросить о тебе. Может быть, он боялся, что Лисавет узнает его. Что решит вернуться, попробует потребовать свою долю наследства – барон ведь официально не отказался от нее. Или опозорит его перед невестой своим появлением. Бродяжка в родных. Думаю, он не случайно встретил тебя потом у деревни. Он искал тебя. Он дал тебе ягоды специально и подсказал, что сказать маме. Что это ты собрала их для нее.

Горло Исабель сжало спазмом.

– Но я могла… могла рассказать о нем. Маме. Что он дал ягоды. Как он…выглядит.

– Могла. Но получилось так, как тот человек задумал, – глухо сказал Винсент. – Если, конечно, я вообще прав в своих догадках.

Слезы, наконец, покатились по щекам Исабель. Она оплакивала маленькую себя, маму, оплакивала невозможность найти того всадника и посмотреть ему в лицо, весь этот странный, жестокий высший свет и то, что с момента смерти мамы Мелех так и не научился снова улыбаться по-настоящему. Исабель встала и уткнулась лицом в грудь виконта. Тот молча обнял ее, крепко прижав к себе.

– Спасибо, – прошептала Исабель. – Спасибо, что постарался узнать о маме. И что… не стал мне врать.

Я не думал, что будет так тяжело. С момента появления Исабель в Лозе я словно вынырнул из какого-то беспросветного тумана. Долгие годы мне казалось, что я справился, сумел, устоял и выстроил свою жизнь. То, что от нее осталось. У меня был план и была цель. Исабель не сделала ведь ничего особенного, так? Она не уговаривала меня, не вела со мной душеспасительные беседы, не строила воздушные замки, не обещала мне чего-нибудь и не просила взамен. Как же так получилось, что я волновался как юноша с пушком на губах, когда обнимал ее? Почему я так боялся, что Исабель возненавидит меня? Возненавидит, что я раскопал историю Лисавет.

– Спасибо, что не стал мне врать, – шепчет Исабель куда-то в район моего гулко бьющегося сердца. И я делаю нечто невероятно глупое. Я предлагаю Исабель танец.

– В углу, конечно, не спрятан оркестр, – пытаюсь я шутить. – Но…

Исабель без раздумий вкладывает свою руку в мою. Я обнимаю ее за талию – ближе, чем, положено по всем правилам приличия, но к дьевону эти правила. Сначала Исабель сбивается с шага и спотыкается и краснеет от смущения. Но мне нравится танцевать с ней, и, кажется, Исабель тоже. Мы входим в ритм танца и кружимся по комнате. Свечи мелькают перед глазами, мы молчим, но мне кажется, что музыка, тихая, но отчетливая, заполняет пространство вокруг. Дотянувшись до нас из далекого прошлого Лозы. Исабель закрывает глаза. Ей не страшно споткнуться, упасть или наткнуться на что-то. Она… верит мне. Да, знаю, это всего лишь танец, но мне очень важно, что мне верят.

Не знаю, сколько проходит времени. В конце концов, мы выбиваемся из сил. Я предлагаю Исабель пройтись по коридору второго этажа и обещаю рассказать о всех, кто изображен там на портретах. Когда-то такая «прогулка» была одной из немногих возможностей для пары «прилично» провести время наедине друг с другом. Правда, обычно парадные портреты собирали в специальной галерее, не чета Лозе. Ведь в галерею в любой момент могли зайти другие гости, пройти слуги, да и скрытых уголков в галереях нет.

За окном давно ночь. Мы медленно идем рядом, держа в руках подсвечники с зажженными свечами. Я рассказываю Исабель историю моей семьи. На сей раз без злости и горечи. О своей бабушке, которая прекрасно ездила верхом. О прадеде, который мечтал сбежать и стать юнгой на корабле, а, в итоге, занял один из высших постов в Морской Ассамблее. О маме, кузенах и странном художнике, который приехал писать мой портрет, когда я был ребенком, а, в итоге, украл у нас двух канареек. Исабель смеется и я смеюсь вместе с ней.

Это странная ночь. Мне кажется, что время утекает сквозь пальцы, хотя как раз времени у меня много, очень много.

Хотя, если повезет, то уже нет.

Могу ли я теперь считать это везением?

Исабель, наверное, что-то чувствует. Она зевает, прикрыв рот ладонью, я вижу, что она борется со сном и усталостью, но упорно не желает идти спать. В конце концов она проваливается в дрему прямо в библиотеке, свернувшись клубочком в кресле. Сразу после того, как просит меня прочесть что-нибудь из стихов, которые мне нравятся. Я хочу принести что-то, чтобы укрыть Исабель, но едва я делаю несколько шагов, как она открывает глаза.

– Винсент, – сонно просит Исабель. – Побудь со мной.

Как будто я могу куда-то деться.

Странная ночь.

Я опускаюсь на пол возле Исабель и она вдруг берет мою руку в свои и прижимает ладонью к своей щеке. Перебирает пальцами мои волосы, а потом прижимается лбом к моему лбу. Сжимаю руки в кулаки. Боги, Исабель, я же живой человек. Живое Чудовище. И я понимаю, чего ты ждешь. Или думаешь, что ждешь.

Касаюсь губами краешка ее губ и Исабель замирает. Замирает, но не отшатывается. Стискиваю зубы.

– Спи, я никуда не уйду, – шепчу я и снова целую ее в другой краешек губ. – Все будет хорошо, Исабель.

Она смущенно улыбается и, прижавшись к моему плечу, правда засыпает. А я сижу, не шевелясь, и все мое тело гудит и дрожит от напряжения. Может… может я не прав? Что, если Исабель и я…

Нет. Нет, если бы Исабель полюбила меня, проклятие бы уже спало.

Поднимаюсь на ноги. А что, если…

Быстро выхожу из комнаты, бегу на улицу, окунаясь в темноту и с нелепой надеждой, с бьющимся от волнения сердцем подхожу к воротам.

Нет.

Потираю обожженную руку и зло смеюсь. Я не сомневаюсь, что Исабель кажется, что она влюблена в меня. Я верю ей. И я мог бы жить в этом обмане какое-то время. В конце концов, это был бы ее добровольный выбор. Некоторые живут обманываясь годами. Самое глупое в том, что мне бы хватило и этого. От Исабель. С Исабель. Обхватываю голову руками. А почему нет? Почему, дьевон забери, нет?! Я могу сейчас пойти в библиотеку и разбудить Исабель поцелуем. Я могу оставить ее в Лозе, я могу…

В темноте мелькает крошечная частица света. Она приближается, я всматриваюсь и понимаю, что это лампа, которая висит, приделанная к телеге. Теперь слышен и скрип колес, и фырканье лошади, а потом я вижу и очертания фигуры возницы.

Ленно?!

– Что ты делаешь здесь, среди ночи? – спрашиваю я, когда телега останавливается у ворот и возница спешивается. Ленно подпрыгивает на месте от испуга.

– Господин! – прикладывает он руку к сердцу. – А вы что тут делаете?

– Живу.

Ленно топчется на месте, потом распахивает ворота и заводит лошадь.

– Господин виконт, я пробыл в городе допоздна, дожидаясь ответа от Обители. Решил, что лучше поеду сразу, заночую в Лозе, а на рассвете верну лошадь и телегу. Я…

Свет лампы падает на лицо Ленно и я вижу, что он растерян и взбудоражен одновременно. Его волнение передается и мне, но я сохраняю внешнюю невозмутимость.

– Что ты узнал?

Надо, наверное, дать Ленно распрячь лошадь и напоить ее, поесть самому, но мне кажется, что странности и чудеса этой ночи еще не закончились и я хочу скорее узнать их все.

– Освященник Селис умер пять лет назад. Приход в Трех Ключах перешел его сыну. И два года назад этот сын подал прошение, узнав, что в Малых Топях нужен новый освященник.

Темнота плывет у меня перед глазами.

– Ты хочешь сказать, что…

– Освященник Жель – сын Селиса, господин, – дрожащим голосом подтверждает Ленно.

У богов, все-таки, хорошее чувство юмора.

Глава 10

Когда Исабель проснулась, виконта рядом не было. Все ее тело затекло от неудобной позы и Исабель, поднявшись, потянулась, разминая плечи и шею. На полу, сползя с кресла, лежал плед из кабинета Винсента – видимо, виконт укрывал ее во сне. Исабель подошла к окну и отогнула краешек портьеры. Солнце уже встало, но день был пасмурным. Прошедшая ночь казалась похожей на зыбкий, уплывающий сон. И то, что Исабель узнала о маме, и танцы, и рассказы Винсента, и тот… можно ли считать то, что случилось поцелуем? Таким нежным, аккуратным, но поцелуем? Исабель прижала ладони к щекам. Посмотрит ли на нее сегодня виконт? Что он скажет ей, что она скажет ему? Откуда вообще в ней взялась эта вчерашняя смелость, и почему этот огонь, бегущий по венам, все еще горит внутри?

Исабель провела ладонью по гобелену на стене и прижалась к нему головой. Если бы она могла, она бы проросла здесь корнями. Осталась бы в поместье, оплела бы его и каждое утро смотрела бы на тонкую паутинку между краем шкафа и стеной, на трещинку, пробежавшую по потолку, на узор дерева на каждой половице.

Девушка тряхнула головой.

Она подошла к двери и тихо нажала на ручку, открывая. Осторожно вышла из библиотеки и, медленно ступая, заглянула на кухню. Пусто. То ли Ханна или Агнес еще не пришли, то ли заняты сегодня другим. Ну да. Зря они, что ли, столько всего наготовили за последние два дня.

Мысли были вязкие и сонные, Исабель никак не удавалось собрать их вместе. Они разбегались в разные стороны, как муравьи, расплывались, как круги по воде. Переодеться. Да, ей надо переодеться. Привести себя в порядок и снова стать той Исабель, которая пришла помогать в Лозе, а не танцевать в этом ужасно нескромном платье.

В комнате было пусто и тихо. Разумеется, а кого она ожидала встретить здесь? Винсента? Одежда Исабель лежала на полу, как девушка ее сняла. Зачарованная нарядами Лисавет, Исабель так и забыла аккуратно все сложить. Подняв с пола платье Исабель досадливо охнула. То ли она слишком резко стянула его вчера, то ли не заметила во время работы в саду, но внизу подола теперь красовалась внушительная дыра. Зеленое платье Лисавет осталось дома. Исабель приложила к себе последнее, кремовое, и покачала головой.

Ну глупость же. Словно знатная дама, меняющая наряды каждый день.

Это все ночь виновата. Странная ночь, заставившая Исабель почувствовать себя другой. По-настоящему живой, не смотря на обрушившиеся на нее новости.

Исабель прижала руку к краешку губ, вспоминая тепло Винсента.

Нет. Нет, если что-то и говорить, слушать и спрашивать, то собравшись с мыслями.

Исабель надела на себя рубашку и старое платье и, решительно выдохнув, спустилась вниз по лестнице. Дом по-прежнему был тих и Исабель вышла на улицу, окунувшись в прохладный утренний воздух.

Винсента она нашла рядом с Висконти. Он сидел прямо на дорожке, в той же одежде, что и накануне, а рядом стоял пустой бокал. Услышав шаги, виконт поднял голову и посмотрел на Исабель. Под его глазами залегли глубокие тени. Девушка остановилась.

– Я…

– Прости, пожалуйста, вчера я мог сделать что-то лишнее, – ровным голосом сказал Винсент. – Я ничем не хотел обидеть тебя.

Но именно чувство обиды и захлестнуло Исабель.

– Все хорошо, – заставила она себя ответить. – Если можно, я бы хотела сначала сходить домой. У меня вот… – она выставила вперед ногу, натянув ткань платья и показав на прореху.

– Я сразу же вернусь, я помню, что обещала Арелу закончить с сорняками.

– Исабель… – Винсент поднялся на ноги и подошел ближе. Он выглядел измученным.

– Да?

Проще всего повести себя как свинья. Отпугнуть ее холодом. Сделать вид, что вчера я поддался жалости. Или вот гримаса брезгливости – мне она особенно удавалась, когда нужно было отбиться от очередной кандидатки в невесты. Но я не хочу оставлять после себя такие воспоминания. И не хочу обижать Исабель. По крайней мере, не сейчас.

– Спасибо за прекрасный бал, – легонько поклонился Винсент и улыбнулся. – Арел и сорняки будут ждать твоего возвращения.

Обида уступила место растерянности. Что-то было не так, что-то изменилось и Исабель стало тревожно. Но было совсем глупо, совсем неуместно продолжать разговор и расспрашивать Винсента.

Исабель неловко кивнула в ответ и быстрым шагом пошла к воротам. Чувство потери – грядущей, неотвратной – сжало ей грудь.

Домой. А чего я ждал? Что она домом назовет Лозу? Перенесет сюда свои пожитки и навеки обоснуется в бывшей комнате моей матери?

Больше всего сейчас Исабель было нужно немного одиночества. Забраться под стол, как в детстве, заткнуть уши руками, закрыть глаза и погрузиться в саму себя. Выдохнуть, успокоиться, найти картинку, внутрь которой она сможет зайти. Все было не так, совсем не так. Она не сможет больше делать вид, что приходит в Лозу потому, что должна, потому, что Винсент ее нанял. Она не хочет притворяться, что ее пугают кары и презрение богов. Не много-то справедливости они отсыпали ее маме, которая ни в чем не была виновата. Все поменялось за какие-то несколько дней. Но поменялось ли для виконта?

…одиночества не получилось. На крыльце сидел Жель и Исабель даже на расстоянии почувствовала исходящую от него ярость. Ярость, спрятанную за надежной маской спокойной отстраненности.

– Где ты была? – поднялся навстречу Исабель освященник.

Девушка попыталась обойти его, но Жель крепко схватил ее за локоть.

– Где ты была, Исабель? – голос его все-таки дрогнул. – Освященники Миссии прибыли на рассвете. Я хотел показать им тебя, я пришел, а ты… ты посмела остаться на ночь в Лозе?!

Голос освященника набирал обороты и вместе с этим, и с остановившейся поодаль любопытной соседкой, жадно прислушивающейся к каждому слову, натягивалась струна внутри Исабель. То, что всегда делало ее такой бла-го-ра-зум-ной.

– Что тебе пообещало Чудовище, Исабель, что ты забыла о чести и честности?! Ты решила, что обманешь меня?!

Струна лопнула.

– Я не твоя вещь, чтобы показывать меня, – выдернула руку Исабель. Ее мелко потряхивало.

– Я ничего тебе не должна и не сделала ничего плохого! И не смей, никогда не смей называть Винсента Чудовищем, слышишь?!

Оттолкнув потрясенного этой вспышкой Желя, Исабель взбежала по ступеням, распахнула дверь и, закрыв ее, прислонилась спиной, переводя дыхание.

– Не могу, – прошептала она в пустоту. – Не могу тут больше, не могу, не хочу.

Исабель принялась стаскивать с себя платье и рубашку. Надо было бы постирать их, да зашить, но Исабель просто кинула их на кровать. Достала из сундука и надела нижнюю рубашку до пят и сарафан, пригладила волосы и, поколебавшись, закрыла крышку. Как бы ей не хотелось бежать подальше от Желя, вряд ли она имеет право прийти в Лозу со своим узелком и попросить у Винсента приютить ее… насовсем? А отец?

Исабель закрыла лицо руками.

Насовсем – прекрасное слово. Отец не даст ее в обиду, даже освященнику. И Винсент не дал бы, если бы был здесь. Если бы все не было как в страшной, безнадежной сказке, когда счастливого конца просто нет.

Пора было возвращаться. Исабель приоткрыла дверь и осторожно выглянула наружу. Желя не было, зато вокруг той самой соседки уже собралась стайка кумушек, жадно ее слушающих. Исабель усмехнулась. Что ж, достанется не только ей, но и освященнику. И, пожалуй, освященнику даже побольше. Исабель быстрым шагом прошла мимо кумушек, спиной чувствуя их жадные, любопытные взгляды. Ничего, дойти до края деревни, а там уже никого.

Солнце периодически выглядывало из-за облаков, воздух был тяжелый, липкий, как перед грозой и Исабель невольно прибавила шаг.

Когда показались ворота поместья, девушка выдохнула с облегчением.

Арел уже ждал ее, приветливо помахав граблями и садовым ножом. Исабель помахала ему в ответ, глазами ища, не рядом ли Винсент.

Виконта не было. Зато на следующие несколько часов была прополка, обрезка, выдергивание, пересаживание и увлекательный рассказ о мире однолетних растений.

Обедать Винсент тоже не пришел. Может быть, конечно, он ел в кабинете, но Исабель не решилась спрашивать Ханну. Та сегодня была непривычно немногословна, хмура и так шикнула на Арела, потянувшегося, было, к третьему пирожку, что и Исабель постеснялась взять свой.

Чем больше времени проходило, тем сильнее нервничала Исабель. Желание увидеть виконта росло вместе со страхом, что он-то как раз не хочет видеть ее. Из-за того, что ему пришлось рассказать про Лисавет? Из-за того, что она тогда так вольно обняла его? Из-за…

– Красавица, не спи, – шутливо окликнул Исабель Арел. – Последняя пара клуб и будем отдыхать, обещаю!

Исабель резко обернулась в сторону дома. Ей показалось, что за спиной стоит виконт, но лишь ветер шелестел листьями дикого винограда, да вороны сделали круг над крышей, пару раз пронзительно каркнув.

Исабель смотрела прямо на меня и я поспешно отошел в сторону, подальше от окна. Все утро я провожу в кабинете. Сначала я пытаюсь придумать, как убедить освященника Желя прийти к Лозе. Попросить об этом Ханну или Ленно? Агнес или Арела? Как убедить Желя сделать то, что я хочу? Вместо аргументов я вдруг представляю, что Жель стоит рядом с Исабель и в своих фантазиях бью его прямо под дых. Я подбираю слова, чтобы попрощаться с Исабель и остальными. Я даже приготовил подарки для каждого. Щедрые подарки. Но вместо этого воображаю, как целую сонную Исабель и она обхватываем мою шею руками. Да и чтобы прощаться, надо опять-таки поговорить с Желем. Меня охватывает паника. Что, если освященник откажется? Что я буду делать тогда?

«Подожги Лозу», – шепчет в голове мрачный голос. – «Может, даже тебе не удастся выжить в пожаре. В конце концов, именно с него все и началось». Один раз я уже пробовал поджечь поместье. Это та часть истории, о которой я не стал рассказывать Исабель. Как и о попытках утопиться, разбить себе голову об стену, вскрыть вены, упасть с крыши, напиться до смерти и много, много чего еще.

Под водой я не смог сделать ни вдоха, а потом меня просто выбросило на поверхность. Голова болела несколько дней, а еще почти пропало зрение и на какое-то время я не мог делать даже простейшие вещи, вроде «сжать вилку в руках». Но раны, которые я успел нанести себе до того, как потерял сознание, затянулись и все, в итоге, прошло. Так же было и с венами, и с алкоголем, а спрыгнув с крыши я просто переломал себе кости. Оставшись без движения я ужасно испугался, что слуги просто разграбят меня и бросят тут неподвижного навсегда. Потом я подумал, что у ворон будет возможность проверить, нарастает ли мясо на костях бессмертного. А потом пришел Марел, перепугался и выпаивал меня с ложечки как младенца. Других я к себе не подпустил. Что не мешало им продолжить выполнять все обычные дела в поместье.

Это был первый раз, когда мне стало стыдно за то, что я успел себе вообразить.

А пожар я потушил сам. Затоптал горящие портьеры и закрыл комнату на ключ. Я не смог поджечь Лозу, просто не смог. И понял, что не смогу остаться в огне.

И вот теперь, если повезет, я смогу поставить точку в своей затянувшейся истории. И именно теперь все стало так непросто.

Но выйти за ворота я все так же не могу. И все так же малодушно думаю: может, Исабель все-таки останется здесь? Разве я не заслужил немного счастья?

Ханна ушла сразу после обеда, оставив Исабель прибраться на кухне. Потом она помогла Арелу закончить с парой клумб, особенно тщательно и медленно возясь с последней. Отказалась от того, чтобы вместе дойти до деревни и, вернувшись на кухню, долго-долго оттирала пальцы и ногти от земли.

Винсента все не было.

– Ну это просто ерунда какая-то, – сердито сказала Исабель, бросая мокрую губку в раковину. – Если я больше не нужна в Лозе, господину виконту придется сказать мне об этом, глядя в лицо!