Kitabı oku: «Автонизм», sayfa 2
Под его нависшим животом виднелась сумка-бананка.
На улице было удивительно солнечно, ветер приносил горечь листвы.
Прошли по сухому бурьяну в ворота небольшого оживлённого рыночка, а затем свернули в распахнутую дверь кафешки. Их встретил крепкий запах пива и смеси специй. Пространства было мало: три метра в одну сторону, два поперёк. Стены украшали простые обои в сине-голубой ромбик. С полки позади кассы хитро и гордо смотрели целых два портрета Сталина. Возле одного из портретов стояло потемневшее металлическое распятие.
– Какой-то тут тухлый вайб, – подытожил Максим, оглянувшись.
– Чего?
Ефим кивнул темноволосой женщине, протиравшей столики. Та поспешила за кассу. Максим ухмыльнулся:
– Дизайн всратый, говорю.
– Начальнике будет плов? – запела женщина низким голосом. Ефим кивнул:
– Плов, лаваш, палку свиного… А тебе чего? – обернулся он. Максим попросил взять банку «Монстра».
– Знаешь, какой тут плов? Ты вообще когда-нибудь ешь?
Максим проследил, чтобы Ефим рассчитался за обед из своей сумки.
Они сели за липкий столик у окна. Ефим разломил лаваш, предложил Максиму. Максим отказался раскрытой ладонью.
– Где мы сегодня были?
– Хм, сейчас расскажу…
Максим открыл банку энерготоника. Женщина появилась из-за плеча Ефима и поставила перед ним кружку пива.
– Ты собрался пьяным меня водить? – возмутился Максим.
– Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах, – махнул Ефим на еду, словно закуска всё оправдывала. Он пододвинул к кружке солонку. – Хуже пива лучше нет! Смотри, фокус. – Ефим всыпал щепотку соли в кружку, соль упала комком на дно и вдруг словно взорвалась, пиво вспенилось и приподняло над кружкой белую шапку. Ефим по-детски заулыбался. – Так вот, короче, семейный скандал. Муж вменяемый, жена заведённая, на мужика кричит, типа задолбал, скотина… Вызывали соседи. Я с ней в другую комнату, успокоил, расспросил, ну. Выяснилось, когда она хочет поговорить с мужем о чём-то серьёзном или чё обсудить, он идёт на кухню и начинает мыть посуду. Я говорю: ну клёво же, пока он моет, вы говорите. Женщина начинает заводиться, мол, ни хрена! Он говорит, что вода шумит, ему не слышно, и моет посуду, пока она не уйдёт. Короче, своим поведением и игнором он её выводил из себя, а потом всем говорил, что она дура невменяемая и орёт. Соседи, кстати, тоже говорили, что всегда слышно только женщину. Иду поговорить с мужиком, узнать, зачем он такой мудак. Начинаю беседу, а этот хрен встаёт со стула, идёт к раковине и начинает мыть посуду! Я аж растерялся. Потом воду выключил, в «чувство» привёл и уже доходчиво ему всё объяснил. Короче, выяснилось, что они с его матерью хотели хату отжать, решили жену-невестку шизофреничкой выставить. Интриганты от бога…
Максим усмехнулся неправильно произнесённому слову, поболтал из стороны в сторону пустую банку, потом смял её.
– Охеренная у вас работа…
– Давай я тебе чебурек возьму? – Ефим сдержал отрыжку.
– Не надо.
– Ты хочешь, чтоб я жопой по асфальту поехал?
– Не поедешь. Мне на энергосе норм.
Кафе заполнялось мужичками различной комплекции. Максим распустил хвостик, наклонил лицо вперёд, спрятав его за волосами. Ефим оставил попытки накормить его и спросил:
– У них ещё «Флеш» есть, взять?
– Возьми.
– У меня анорексия, – признался Максим, открывая вторую банку. – Мне ещё в военкомате сказали, что анорексия. Я тогда весил сорок пять килограммов при росте сто восемьдесят. Были одни рёбра. Просто забывал поесть. На то, чтобы подумать об этом, времени не хватало: помимо лёгкой атлетики я ещё был волонтёром. Постоянно разрывался между учёбой, спортом и волонтёрством. Родители говорили, что надо питаться нормально… Но у меня был режим «всё сам знаю». До ссор с тренером тоже доходило. Он мне говорил, что у меня маленький вес, а я ему иногда даже грубо отвечал… Типа: учите меня бегать, а что касается меня, то касается меня…
– Чё за спорт?
– Бег же.
– Точно…
Максим, очевидно, нервничал, поправлял и поправлял правый свободный рукав.
– Выносливости мне хватало, а вот энергию организм уже не мог выдавать. Появилась привычка пить энергетики…
Ефим кивнул, потом замялся, позажимал губы между указательным и большим пальцами и спросил:
– А что происходит после дуги?
Максим свёл брови.
– Ну, что чувствуешь? Как это?
– Ничего почти. Это секунды – закрыл глаза, открыл. На изи.
– И дня как не бывало, – хмыкнул Ефим. – Как говорит мой отец, так всю жизнь и проспишь.
– Это кринжово. Отработаю срок и сразу уйду.
Ефим хлопнул себя по лбу:
– А-а, так ты на исправительных…
– Ты когда-нибудь прочтёшь мою папку?
– Чё натворил?
Максим ответил через пару глотков энергетика:
– С другом вынесли киоск. Так, по мелочи.
– Ну ещё бы, много ли вынесешь в три руки? – Ефим рассмеялся, раскрыв широко рот. Максим долго смотрел на его жёлтые крупные зубы, а потом тоже заулыбался.
– А я думаю, на фиг тебе полиция, чё ты не пошёл девочкам в инстаграме светить. Можно ведь фотать один бок, нормально будет. А выходит, ты злодей… Однорукий бандит! Ха-ха!
Ефим пододвинул Максиму одноразовую тарелку с пловом, выудил с соседнего столика чистую вилку. Максим и не заметил, как начал есть.
– Ладно, ладно, не смешно, – Ефим сам притормозил. – А как это вообще называется?
– Аплазия. Дефект такой, врождённый.
– Я бы, не знаю, удавился бы на хрен с таким дерьмом…
– Я с рождения так живу, привык. Долго вообще не понимал, что какой-то не такой. Родители правильно воспитали. Помню: я пытаюсь одной рукой натянуть колготки и всё время срываюсь. Хнычу, начинаю снова. Уже реву в голос. Гостившая у нас тётка не выдержала: «Да помоги ты ему!» А мать отказала, типа, если её не будет, кто станет помогать мне с колготками?
– А вроде резиновую руку иногда таскают?
– Ерунда. Ты надел, замаскировал себя, а для здоровья какой плюс? У неё никаких функций. Такая приблуда никак не уравновешивает. Я с ней ничего юзать не могу, ни печатать, ничё. Набиваешь чем-нибудь рукав – и в карман, чтобы не привлекать внимание. Или вот так. На киберпротез в «Моторику» стою в очереди, буду брать палочки, кубики, двигать фигурки…
– Не, херня, конечно. – Ефим поднялся, отряхивая брюки. – Ладно, пошли уже.
Небо затянуло серостью, поднялся ветер. Максим подумал, что такую погоду будет приятно переждать в отключке. Вернулись в бокс СТО. Ефим подтолкнул Максима на платформу ладонью в спину, как-то даже по-дружески.
Кнопка. Темнота.
***
Из темноты появилась знакомая уже улица с ломбардом, бараками и стройкой. В этот раз ещё острее пахло застойной водой.
– Почище не было места? – Максим поднялся, отряхиваясь. Ефим грел руки в карманах:
– Так чего номекс не получишь, не понимаю?
– Какой такой номекс?
– Ну блин, комбинезон из номекса. Скафандр. «Кожа».
До Максима быстро дошло:
– Есть бельё для автонизмов? Рили? Почему раньше не сказал?
– Думал, тебе нравится валяться в грязи.
Максим негодующе уставился на Ефима, тот вынул руки из карманов, расстёгнутая куртка разошлась, стало ясно, что его пояс пустой.
– А где моя сумка? Сумка моя где?!
– Чёрт… – стушевался Ефим. – Или в участке, или в кафе…
– Или ещё Путин знает где! У тебя натурально вот такое очко вместо мозга! Что сложного – надел сумку, сел в машину, поехал. А если у меня там ингалятор какой, может, я астматик?
– Слишком много тебе будет.
Максима затрясло от бессилия.
– Переночуешь у меня, – решил Ефим.
– Что?!
– У меня есть отдельная комната, не ехать же сейчас за сумкой твоей.
Ефим махнул за спину. Позади него был двухэтажный дом-барак с забором из вкопанных в землю шин, с крыльцом, похожим на детскую поделку из палочек от мороженого, косым и усталым.
– То есть ты доезжаешь на мне до подъезда, да? На служебке. До дома. Ты сволочь, Фима.
– Полегче.
Максима несло. Он кричал и после каждой фразы словно бы ставил в воздухе точку взмахом руки. Ефим молчал, потом понуро двинул к подъезду.
– Идёшь? – обернулся. Максим сделал ещё несколько яростных махов, глубокий вдох и, не глядя на Ефима, прошёл мимо него в подъезд.
Преодолели лестничный пролёт молча. Жёлтый свет плющил глазные яблоки, пахло горько, не то смородиной, не то… На втором этаже рядом с одной из квартирных дверей стояло две миски – с сухим кормом и супным месивом. Ефим покосился на них, поворачивая ключ в замке. Вошли.
В квартире тоже скверно пахло, но лекарствами. Запах был острым и жгучим: казалось, в ноздри выдавили ментоловой зубной пасты. Максим кинул на Ефима вопросительный взгляд, замер у двери.
– Фиша, ты? А я опять тут… – послышался старческий голос.
– Я, пап, иду.
Ефим спешно скинул кроссовки и, тяжело стуча пятками, ушёл в комнату. Там послышались стоны, голоса и возня.
– Зачем ты… Ну и куда… Так ты руку дай, я ж не могу… Ну вот.
Максим медленно разулся и остался на месте в замешательстве. Ефим прошёл из комнаты в ванную с шаром тряпья в руках. За ним следом вышел худой старик.
Уже старчески дряхлый и кривой, неустойчивый, неуверенный в каждом движении, он пополз узловатыми ладонями по стене, готовя правую ногу для шага, но Ефим вернулся и увёл его обратно.
– Сообрази там пожрать, пошмонай, – попросил Ефим из комнаты.
Максим прошёл до кухни, поразглядывал пирамиду из пивных банок на холодильнике. А потом пошло-поехало: поставил на газ сковороду, располовинил на неё сосиски, кинул хлеб, залил всё яйцами.
Ефим ходил из комнаты то в ванную, то в туалет, шумела вода, завывал унитазный бачок, пятки Ефима гулко лупили бетонный пол. Он пришёл всклокоченный и раздражённый.
– Я чекнул холодильник и шкафы, нашёл только это, – сказал ему Максим. Ефим закивал:
– Обыщите и обрящете! Надеюсь, ты не как этот, который картошку ногами чистит…
– Пошёл ты, – вяло осадил Максим. Он придержал правым плечом ручку сковороды, стал раскладывать её содержимое по двум тарелкам. Ефим достал третью. Максим разложил на три.
Ефим с интересом наблюдал за Максимом, не отбирая приборы, не предлагая помощь, просто откровенно глазея. Одну из тарелок он унёс отцу. Наконец сели за стол.
– А когда вы узнаёте, что родились автонизмами? – Ефим сел напротив, смотрел с интересом. Максим рассказал:
