Kitabı oku: «Волк Михалыч и Волчица Павловна», sayfa 4
– Так… это! – Отвечал Волку Михалычу Иван Царевич, а сам меч-кладенец из ножен достает и на солнышке им блистает. – Раз ты моего коня убил, да волчатам своим его отправил, то теперь служи мне заместо коня! Ибо неподобает Ивану Царевичу пешком по лесу ходить, сапожки свои сафьяновые лесной грязью портить. Поди сюда, седло тебе надену на спину.
– Сдается мне, что ты, мил человек, стукачок, – рыкнул в ответ Волк Михалыч. – Дурилка картонная. Хотел я тебе помочь по-волчьи, а ты мне норовишь оскорбление выписать. Не бывать, видимо, дружбе промеж нами. Ну тогда держись. Буду тебя рвать да резать. – Щелкнул он зубами белыми, махнул когтями вострыми, и кинулся на Ивана Царевича.
Дзынь! – столкнулись когти Волка Михалыча со сталью Меча-Кладенца. Отбил Михалыч рассекающий удар Царевича, а потом поднырнул под лезвием ловким финтом, да за горло супротивника и схватил.
– Не губи, Михалыч! – взмолился Иван-Царевич. – Век тебя благодарить буду! Помоги мне лучше молодильные яблочки для батюшки моего Царя Леонида раздобыть!
Смягчился Михалыч, разжал челюсти, выпустил Царевича из зубов, да и говорит:
– Ты так и не ответил мне, Иван, читать то ты умеешь или наугад поехал?
– Умею, – хмуро отвечал ему Иван.
– То есть, коня своего ты нарочно под смерть лютую подвел, – сделал вывод Михалыч. – Польстился ты на богатство, вот богатство я тебе и дам. А молодильные яблочки ты сам добывай, раз такой жадный.
Повел Михалыч Царевича тропами лесными тайными, и вывел на потаенную поляну. Посреди поляны стоит яблоня, а на ней яблоки зеленые. А под яблоней в грунт лопата штыковая воткнута.
– Вот тебе лопата, где она торчит – там копай. Зарыт там сундук, а в нем ваши человеческие денежки лежат. Дотащишь до дома – и будешь богатым.
– А яблочки, Михалыч, не молодильные случайно? – поинтересовался Царевич.
– Яблочки обычные, лесные, кислые как твоя рожа сейчас, Царевич. Но для здоровья это полезно, может и помогут батюшке твоему Леониду, если не помолодеть, то получше себя самочувствовать.
Принялся Царевич лопатой землю копать. К копке он был непривычный, поэтому трудился три дня и три ночи, подкрепляясь только яблочками да водицей из ручья, через полянку журчавшего. Отощал царевич, но здоровьем окреп. И вот наконец выкопал он из земли сундук огромный кованный. Сбил мечом-клиденцом замок с него – а там золото-брильянты видимо-невидимо!
Буду я теперь богат аки Граф Монтекристов! – подумал Царевич. Нарвал он яблок в дорогу, по карманам их распихал, а сундук на спину закинул и, согнувшись в три погибели, пошел к дому своему родному. Сказал он там людям своим, подданным Царя Леонида, чтоб помогли тащить добычу до дворца. Купил по дороге коня нового – краше прежнего. И сбрую богатырскую. И телегу для сундука на колесах рессорных. Так с ветерком и доехали до стольного града Леонидова. Угостил он батюшку своего яблоками лесными, перекосило от их вкуса Леонида-Царя, да помолодел он от витаминов на целых четыре дня. А через четыре дня еще одно яблочко съел – и еще помолодел. Так целый год лишний прожил стараниями Ивана Царевича. А там и помер, и стал Иван новым Царем Тридесятого Царства. А про Волка Михалыча он никому не рассказывал, чтобы не позориться.
Сказка пятая. Волк Михалыч и Козел Вонючий
Жили были Волк Михалыч и Волчица Павловна. И были у них трое волчат да Бык Петрович. Раз пошел Волк Михалыч по осени лес свой обходить. Смотреть, как народ лесной к зиме готовится. Глядь – стоит посреди полянки домик, из трубы дымок вьется, кругом цветочки посажены, калитка белой известкой выкрашена. Подходит он к домику и спрашивает: кто-кто в теремочке живет? Документики имеются? Разрешение на строительство да на ввод в эксплуатацию жилого здания и сооружения? Давайте-давайте, двери открывайте!
А из-за двери тоненькие блеющие голоски: не откро-оем, Волк Михалыч, нам мама-Коза строго-настрого наказала никому не открывать кроме неё! А у нее голос другой, не такой грубый, не такой злой! А наоборот до-обренький, то-оненький, мя-а-агонький! И песенку она поет приятную!
Ну ладно, раз детишки воспитанные, пусть живут, решил Волк Михалыч. А когда Коза домой вернется, я у ней документы то и спрошу. С тем пошел Михалыч дальше по своим делам по волчьим.
Зашел к другу своему Медведю Фроловичу, да супруге его Матроне, угостил детишек его медвежат вкусными ягодками-малинками. Зашел к приятелю Тигру Анпилоевичу, который тигрицы своей не имел, ибо далеко пришлось бы за ней ехать свататься, оттого и злой ходил вечно да раздражительный. Угостил Михалыч Тигра Анпилоевича настойкой Волчьей Ягоды на Коньяке – страшно полезная, говорит, настойка, угощайся, друг дорогой. Выпил Анпилоевич рюмашку, да стал спокойнее и рассудительнее – ибо кто ж лучше настойку Волчьей Ягоды приготовит для друзей, нежели это сделает сам Волк Михалыч? Забрел к корефанке своей Лисе Патрикеевне, которая хотя и вредина и гадина, а все ж своя, а свой своему поневоле брат. Занес он Патрикеевне жбан пива в честь именин ее батюшки: ибо День Святого Патрика на носу, и отпраздновать его следует честь по чести. Зарулил напоследок и к Сове Аркадьевне, подруге детства Волчицы Павловны, с которой жена Михалыча и познакомила. Преподнес он ей, как в старые добрые времена, букет полевых мышек, за хвостики связанных. Пищали они жалобно, но Михалыч был непреклонен: надо было маму-мышь слушаться, и по полям зернышки собирать, а не в салочки на волчьих тропах играть да баловство всякое разводить. Сова Аркадьевна, как обычно, растрогалась, разухалась, разохалась, Спасиииибо, говорит, Михалыч! Одного мышонка сразу скушала, чтоб Михалычу приятно сделать, а остальных в вазу засунула – пусть постоят денек-другой.
На обратном пути, с полным мешком гостинцев от друзей, пошел Михалыч к своей Волчьей поляне, да заглянул и к новому домику, где козлята ему не открыли. Глядь – а в окнах уже свет горит, телевизор музыку играет, а к двери подходит Коза незнакомая, да в фартучке-передничке, да с ведерком овощей и фруктов, да с бидоном молочка свежего.
– Э, слышь, ты, Коза, поди сюда, дело есть! – рыкнул Козе Волк Михалыч.
Испугалась Коза, задрожала мелко-мелко, да делать нечего – подошла к Михалычу на поклон.
– Кто такие, Как звать-величать? Почему детей одних оставила? Куда сама днем ходила? – строго спросил Волк Козу.
– Ме-ме-меня зовут Коза Антоновна, я по весне с Козлом Францевичем загуляла, семерых козлят ему принесла, а он, Козел этакий, бросил нас и деру дал. Вот, домик кое-как построила, да живу тут с козлятами моими. Не губи нас, Волк Михалыч! Приходится мне днями работать, чтобы детей прокормить, а Козел Францевич мне не помогает, и даже комплиментов не присылает, чтобы легче жилося нам!
– Хм, а где, говорищь, живет этот Козел? – спрашивает уже смягчившись Михалыч.
– Да где ж мне знать-то? – пустила слезу Коза Антоновна. – Наверно в другой лес ускакал, а может просто по ту сторону Леса нашего схоронился.
– Ладно, ты Коза, не хнычь почем зря. Вот тебе гостинец для козлят твоих, а Козла этого Вонючего я найду и накажу, чтоб другим Козлам неповадно было.
Вернулся Михалыч домой и рассказал историю Козы Антоновны и семерых козлят своей Волчице Павловне.
– Вот Козёл! – возмутилась Волчица Павловна. – Жене рога наставил, да с семерыми детями одну оставил! Нельзя такое в нашем лесу спускать, Михалыч!
– Нельзя – и не спущу! – согласился с супругой Волк Михалыч. – На то тебе мое слово волчье, слово крепкое!
На следующее утро встал Волк Михалыч пораньше да пошел на Южную Окраину Дремучего Леса, где, по его сведениям, росли многочисленные злаки, поэтому там, в этих злачных местах, тусовались всякие Козлы. Вышел он на солнечную злачную поляну, и видит – стоят вдоль сосновой опушки Козы Драные: губы напомаженные, глаза подведенные, рога напудренные, копыта в капроновых колготах, а в сумочках козьих беспорядок. А вдоль еловой опушки стоят Козы Сидоровы, стоят в сторонке, платочки в зубах теребят. А посредь этого безобразия козьего ходит гоголем Козел Вонючий по отчеству Францевич, зипун на пузе жирном распахнул, грудь волосатую почесывает, да на Коз поглядывает: то на Драных, то на Сидоровых.
Тут Михалыч кашлянул вежливо, да с рыком утробным волчьим и говорит:
– Слышь, ты, Козлина Бородатая, поди сюда, дело есть!
Обернулся Козел Францевич, увидел Волка Михалыча да мелко-мелко затрясся со страху-перепугу. А Михалыч ему пальцем так и показывает когтистым: поди, мол, сюда, ближе, бандарлога кусок, ближе, скотина рогатая! Подошел на трясущихся копытцах к Волку Козел и спрашивает:
– Зва-а-а-ал, Ми-ми-ми-ми-ха-а-а-алыч?
– Ты чо, Козел Вонючий, Козу Антоновну одну с семерыми козлятами жить-голодать оставил, а сам по Козам Драным да Сидоровым шляешься? Совсем берега попутал? Ты в моем лесу живешь, падла! Я тебя сейчас с рогами да копытами схарчу и косточек не оставлю!
– Ме-ме-меня не губи, Ми-ми-халыч, не губи, брат! – заикаясь заблеял Козел Вонючий. – Коза Антоновна сама виноватая! Вон смотри ка-ка-кие рога мне наставила! – и на рога свои витые копытцем кажет, а сам бородкой все потряхивает: хотя и думает, что отмазался, да только все-равно страшно, вон какие клыки у Михалыча огромные да острые.
– Во-первых, не брат ты мне, гнида черножопая, морда чернорогая, а Козел. А во-вторых, и у Козы Антоновны рога витые не хужей, чем у тебя, так что ты, паскуда, сам хорош в этом смысле. Но это ваши дела, козьи да козлиные, как вы друг другу рога накручиваете. А вот то, что ты козлят своих единокровных, да целых семерых, на одну мать оставил, впроголодь жить, и даже комплиментов им не посылаешь, это ты кругом, Козлина, не прав. И за это порешу я тебя лютой смертью, ибо мне в лесу такие Козлы не надобны.
С этими словами чиркнул Михалыч когтями острыми по шее Козла Вонючего, да прекратил его жизнь козлиную, жизнь никчемную. Взблеяли тут Козы Драные да Козы Сидоровы, да разбежались с криками да меками по лесу темному, а Михалыч положил Козла Вонючего в мешок, да отнес домой. Там Волчица Павловна его выпотрошила, да шурпу нажористую наварила на всю семью. А рога витые Михалыч отнес Козе Антоновне.
– Вот, Коза Антоновна, тебе рога мужа твоего преблудодейного Козла Францевича Вонючего. Повесь их на стенку, чтобы были они сыновьям твоим суровым напоминанием: нельзя деток бросать с супружницею одних, ибо Волк Михалыч такого не потерпит – и детям своим волчатам накажет такое не терпеть. А живи теперь отныне без боязни, ибо вот тебе паспорт, и никто из хищников тебя теперь не обидит, пока козлятам твоим совершеннолетие не стукнется. На то тебе слово мое Волчье, слово Волка Михалыча.
