Kitabı oku: «Полынь: молекулы горечи», sayfa 3

– Да, Татьяна Анатольевна, – тихо отозвалась она. Язык немного пристал к нёбу. Во время усердной работы, Яна по привычке плотно сжимала губы.

– Яна, тебе Костенька не звонил?

– Нет, не звонил ещё, – ответила Яна громче.

– Ладно, я Лещёва наберу, – решила свекровь и положила трубку.

«Значит, пора ехать за Максимом». – Поняла Яна.

Она добралась за сорок минут. Сидя в машине, застегнула сумку с большой осторожностью, словно оттуда могла выскочить голодная крыса. Неохотно выбралась из мягкого сиденья. Подошла к подъезду, потянулась к домофону, вздрогнула и резко обернулась.

– Я открою, – сказала худенькая девушка пришедшая вместе с ней. Они вошли, Яна поднялась, и немного задержалась перед квартирой. Пальцами она потянула уголки губ вверх, но от этого на душе стало еще гаже. Повернула ручку, вошла. Максим опять смотрит мультики, не услышал ее шагов, Татьяна Анатольевна с кем-то спорит по телефону.

– Не понимаю тебя, – услышала Яна. – Какая дача? Лещёв сказал, что ни в какой Краснодар ты не полетел.

– Мама, я тебе потом все объясню, – услышала она из телефонной трубки голос Костика. – Не говори Яне.

Яна дотронулась виском до дверного косяка. У свекрови очень качественная сотовая связь.

– Ты пробудешь там неделю? – теряя терпение, воскликнула Татьяна Анатольевна, в следующий момент заметила Яну и поспешно нажать отбой.

***

Всё ещё суббота. Три часа ночи. Нет, значит, уже воскресенье. Свет в квартире погашен. Макс тихо спит в своей кровати. Яна снова подошла к окну. Тротуар и дорога совершенно безлюдны, и ветра нет – кажется, смотришь не в окно, а на большую фотографию ночной улицы. Частый мелкий дождь тихо барабанит по подоконнику и бросает капельками в стёкла. Начался как-то сразу. Тонкие нитки воды возникают в свете фонаря, и бесследно исчезают в сумеречной темноте, невидимые без света. Мокрая гладь асфальта послушно отливает неоном, отражает мерцание рекламной надписи на стене. Глянцевая поверхность лужи дрожит каждой упавшей в неё каплей.

Неповоротливая, вялая, рассредоточенная от длительного напряжения Яна задернула штору плотнее, зажгла ночник, и отправилась в гостиную на диван. Никто не пытается ее уничтожить. Никто не пробует её поддержать. Никто даже не заметил, что с ней происходит нечто странное. Сейчас, по крайней мере, она не вступает в противоборство, а лишь вяло тащится в неизвестном направлении. Училка экономит силы, которых почти нет.

На высокой стене гостиной тихо тикают овальные часы, приятно мерцая серебряным ободком и тонкими веточками орнамента. Глубокой ночью тишина становится абсолютной, но люди редко дожидаются её, чтобы полюбоваться. Шорохи покидают мир, а у Яны и нет мира. Двадцать девять часов назад она убила человека, и, значит, недостойна находиться возле своего сына… Дверь в его комнату оставлена открытой. Он дышит так спокойно, беззвучно, словно мотылек. А ей кажется, что она кожей чувствует каждый его вдох и выдох… Тихий вдох и тихий выдох.

***

Ночь. Нежный бархат продуманной обстановки хорошего отеля. Навязчивый звук телефонного звонка не сразу разбудила Константина Заляхова. Рядом спала расслабленная глубокой дремотой Эля. Она оказалась не просто очередной микстурой от хандры – ее манера заниматься сексом подействовала на него ошеломляюще. Такая белокожая, такая ухоженная, а дикая как цыганка из романов про гусарские кутежи. Константин посмотрел на экран смартфона и сел в кровати прямо.

– Да?

– Извините, что побеспокоил. Есть новость. Геракл мертв.

– Сведения точные? – выдавил из себя Константин. В горле у него пересохло. Кровь пульсировала в висках.

– Это произошло в пятницу. Перун занимается этим. Я высылаю счет за свои услуги.

– Да, конечно.

Связь прервалась, но Константин все еще держал плоский телефон перед собой. Геракл умер. Двуличный, имеющий варианты действий вместо совести, циничный, непредсказуемый, вечно с сигаретой в зубах Сергей вчера… Константин с удивлением обнаружил на лице слезы. Как тяжело было читать эту книгу отношений с ним и теперь так больно от пустоты. Никто не понимал, отчего они могут быть лучшими друзьями. Константин и сейчас не умел передать этого. Но чувствовал, что отчаянно скучает. Предстань перед ним сейчас убийца Сергея, этот зверюга с трехдневной щетиной, Константин только закричал бы, подняв глотку к небу. Потому что никакое правосудие не может вернуть друга, пусть даже он был моральным извращенцем… Константин редко обращался к воспоминаниям, это было ему несвойственно. Только вот сейчас, когда пространство рассекла молния смерти Сергея, он задумался о буйном свободном веселье, которому они предавались, будучи подростками, как пробовали курить, пробовали пьянеть, пробовали женщин. Сергей пошел дальше, но Константин точно помнил, что последней его шалостью был секс в пять утра на ложе Дездемоны на сцене оперного театра в день какой-то премьеры. У него было две женщины и чугунная с похмелья голова.

Константин почти не курил, но сегодня он с наслаждением затянулся – смерть единственного человека, с которым он мог обсуждать воплощение своих прихотей, стала пробоиной в корпусе его превосходного корабля. Через пробоину поступала вода. Корабль его харизматичной самоуверенности плавно садился на мель. И чего-то запретного, перченого, распутного уже быть не сможет. Никогда… Сергей шантажировал, угрожал, он съехал с катушек, но Константина это не слишком пугало – он много раз видел, как его родная мать (бывшая директор школы №13) планирует вынудить к увольнению ту или иную неудобную ей учительницу, как она провоцирует людей на ссору, на измену, на развод. Манипуляции и зло были в глазах Константина явлением природы, чем-то неизбежным, словно снег в январе.

***

Яркое утро воскресенья.

Каждый день стал для Яны как неделя. Жизнь круто замесила её планы и испекла новую Яну, отсекая легкомыслие и покой.

Но погоде не было дела до каких-то там смертей. Бесстрастная ослепительная осень появилась сегодня прозрачной и яркой зарёй. Осень чётко знала свои права и никуда не торопилась, никому не сочувствовала, ни о ком не задумывалась. Независимое мягкое тепло летнего послесловия завладеет воздушной массой ровно к середине дня.

В половине восьмого Максим зашлепал голыми пятками по паркету, и Яна выключилась из тяжелой ночной дремоты. Она не спала и не бодрствовала, это организм забрал свои пять часов фригидного сна. Сейчас чистка зубов, завтрак на двоих и понадобится собирать сына на тренировку. Если посмотреть на тапочки в прихожей или на нетронутую постель в спальне, то приходит на ум отсутствие Кости, но сейчас он лишь помешал бы ей учиться жить заново. Да, это ненадолго. Настанет день возвращения, и придет время разговаривать и решать, но сегодня есть надежда, что ее оставят в покое. И существенной частью этой надежды было то, что Константин Заляхов останется там же, где и вчера.

В дверь позвонили. Максим, занятый поисками тренировочных штанов, не отреагировал на это. Внутренне Яна сжалась еще больше, и прильнула к глазку. Это подруга Даша, жена декана. Она, как и Костя, в первую очередь ценит в Яне ее правильность и разумные поступки. С кем еще дружить жене декана? Конечно, с безупречной женой Константина Заляхова. Интересно, была бы их идеальная дружба такой крепкой, если бы Даша узнала, что они с Костей все эти годы жили в гражданском браке, и свою фамилию Яна оставила не из гордости, а просто потому, что ее не меняла?

Даже если такая женщина явилась в половине девятого в выходной, придется открыть.

– Янок, – начала прямо с порога Даша. – Вам давно пора поставить решетки на окна, и завести немецкую овчарку.

– Пристроим к нашей квартире еще пару комнат, и заведем, – натужно улыбнулась Яна.

– Я серьезно, – бросила Даша через плече. – Костя дома?

– Нет, он в Краснодаре.

Даша не ответила и повертелась перед зеркалом немного дольше обычного.

– Ты выглядишь взволнованной сегодня, – сказала Яна безо всякого чувства.

– Да, – отозвалась Даша сдержанно. – В здании института нашли мертвого мужчину. Его зарезали.

Яна вздрогнула, и обернулась, словно услышала обличительную речь.

– Олежек вчера до ночи в полиции все дела улаживал, если их вообще теперь можно уладить, – сказала Даша, и Яна поняла, что жену декана интересует не это.

– А почему они на твоего Олега накинулись, у нас что, ректора нет? – Яна заставила себя это произнести.

– Ректорат у нас на Мальдивах, по делам.

– Мам, мы опять опоздаем, – подал голос Максим.

– Погнали, Макс, – с энтузиазмом вступилась Даша. У нее не было своих детей, и хлопоты, связанные с бесконечными детскими нуждами, обычно только раздражали ее. Но, казалось, сегодня это не так. Даша никогда не приходила без цели, и сейчас она пришла за чем-то настолько для нее интересным, что проводы Максима не стали проблемой.

По дороге в спортивный клуб говорил в основном Максим, Даша вторила ему, и по временам косилась на подругу. Ее подозрительный взгляд не трогал Яну, она расслабленно, почти безвольно шла знакомым путем, подставляя лицо порывам осеннего ветра. Солнечный свет слепил. Яркие лучи дерзко скользили по гладким крышам, отражались в окнах, просвечивали полуголые ветви деревьев насквозь. Даже мелкие капли на жухлой листве под ногами отражали свет.

Возле клуба Максим весело помахал им рукой, и скрылся за коричневой дверью. Молодые женщины развернулись, и отправились обратной дорогой. Сегодня Яна не в силах была придумать подходящую тему для разговора.

– Теперь, Янок, рассказывай, почему ты сегодня выглядишь как смерть, – прорвало Дашу через десять минут. – Я не видела того мужика, которого у нас прикончили, но думаю он был жизнерадостнее тебя.

– Мне Костя изменяет, – безвольно и бездумно проговорила Яна. Сегодня она себя не узнавала. Не в ее правилах было трепать о личном. И вот сейчас она вывалила все без нажима, без особого повода. И кому? Жене декана. И все только для того, чтобы прикрыть камуфлирующей сеткой настоящие свои мысли.

– Я думала, ты мне соврешь, – тихо ответила Даша после паузы. – Мы ведь с Олегом их видели вчера вечером. Нас начальник полиции из ресторана вытянул. Гостей надо было угощать, а там твой…

– Забудь, сделай милость, – попросила Яна автоматически.

– Женская память коротка, ты же знаешь, – скорчила смешную рожицу Даша. – Сейчас кофе наварим, я тебе столько всего расскажу, что ты мигом отвлечешься.

Предоставленная сама себе, Яна провела бы эти свободные полтора часа уставившись в стену. Как еще истратить пару дней жизни до того, как полиция предъявит обвинение? Такой вот странный период, без сожаления и без радости. Невероятно, но впервые в жизни у Яны исчезла цель. И в детском саду, и в школе, и в вузе, и на работе она сразу понимала, чего хотела бы достичь, строила планы, исправляла их, шла вперед, мечтала. Она прекрасно научилась выбирать, отбрасывая лишнее. Как мало глупых сомнений и потраченного времени было в ее жизни. Яна со школьной скамьи думала о профессии учителя, и рано поняла, что это бывает нелегко. Ей нравилось достигать, и нравилось побеждать в одиночестве, когда все остальные просто развели бы руками. Ей постоянно нравилось жить.

– Яна, – протяжно позвала Даша, нагибаясь к лицу подруги. – Я в третий раз спрашиваю, тебе кофе со сливками или с лимоном?

– С лимоном, конечно, – изобразила улыбку Яна. – Знаешь, оказывается, стресс может накрыть вот так сразу.

– А я тебе говорила, что раз в год следует вытаскивать мужа за границу, – отозвалась Даша. – У нас с тобой работа такая. Если целый год работать в курятнике, то, в конце концов, закудахтаешь.

– Ты же знаешь, я чокнутая училка, мне по понедельникам лучше, чем по воскресеньям.

– Я не такая, – медленно сказала Даша, отправляя в рот ломтик сыра. – Но я тоже жду понедельника. Наш ректор даже на Мальдивах думает о безопасности нашего вуза. Он созвонился с какими-то своими людьми, и ему пообещали помощь. – Даша хитро скосила глаза. – К нам приехал прокурор по фамилии Сашкин. Безжалостный и чёткий. Правда, говорят, у него упругая задница.

– Других характеристик нет? – скривилась Яна, чтобы не засмеяться.

– Вдовец, трое взрослых детей живут отдельно, – продолжала Дарья миролюбиво. – Так что он полностью вкладывается в работу. Снизойдет на раскрытие всего этого барахла, и слиняет через недельку дальше качать ягодицы. А покамест все преподы в округе разом перестанут брать взятки. На время расследования этого тупого убийства.

– Почему тупого? – без эмоций спросила Яна.

– Потому что глупо убивать кого-то, если его можно аккуратненько доить каждую сессию.

Яна попыталась улыбнуться.

– Все равно ты плохо выглядишь. Тебе нужна смена действий, – покачала головой Даша, и попробовала мармелад. – Работу свою ты не бросишь, так хоть роман с кем-нибудь закрути.

– Даша!

– Хватит уже делать из своего Кости священную корову!

– Как думаешь, у него это надолго? – без особого интереса спросила Яна.

– А он и раньше у тебя погуливал?

– Да, – нехотя призналась Яна.

– Уходи, – негромко ответила Даша, на ее лице отразилось простое искреннее сочувствие. – Он был с дочерью губернатора.

Яна поняла, что ее трясет, и заплакать не получается.

– И не надо так бледнеть, – выговорила Даша с набитым ртом. – Хороших мужчин не так мало, как об этом говорят. Найди любовника. Костян почувствует, и бросится тебя возвращать. И так до следующего мартовского помешательства, – хихикнула жена декана, потом заставила себя говорить серьезно. – Я позвоню маме, она кликнет вашего школьного директора, и уже на следующей неделе ты отправишься в командировку.

– Не надо! – в панике выпалила Яна, мимоходом понимая, что ее импульсивный страх просто смешон.

– Неправильно поставленный вопрос, – покачала головой Дарья. – Спроси меня «куда?».

– Куда, – механически повторила Яна.

– Далеко.

Яна поднялась из-за стола. Об оконное стекло с силой ударился комок, и полетел куда-то.

– Птица, – пролепетала Даша.

– Глупости.

– Нет, не глупости. Ты еще скажи, что в сны не веришь.

Брови Яны изогнулись в удивлении. От рафинированной, хорошо образованной супруги декана ожидать средневекового суеверия она не могла.

– У меня, конечно, тяжелые времена, но крыша пока еще на месте, – сосредоточенно сказала Яна.

– С таким явно негативным отношением к знакам своей судьбы далеко не уйдешь, – парировала не менее серьезная Даша.

– Стой, – мягко начала Яна, – Расскажи лучше про Сашкина.

Сказала, и пожалела. Идиотский выбор темы для разговора. Зачем? Безусловно, дальнейшие действия этого человека волнуют ее. И сам он, уверенная манера разговаривать, колючий скептический взгляд задели ее больше, чем можно было ожидать в подобных обстоятельствах. Но к чему словоблудие? За последние пару лет Яна устала от долгих микроскопически подробных сплетен. Казалось, всякая новость, попавшаяся в лапки дотошной женской компании, будет искажена и обслюнявлена. Нет сомнений, происходящее с ней тоже рано или поздно станут жевать, но только не теперь. Она не готова. Сегодня, сейчас, в разговоре с Дашей и так допущено слишком много ошибок.

– Почему ты спросила? – томно отозвалась Дарья.

Яна внимательно посмотрела подруге в лицо. Зачем она пришла?

– Если тема прокуратуры неприятна, мы не говорим, – пожала плечами Яна.

– Знаешь, – Даша закусила губку. – Когда он подходит, у меня мысли исчезают. Я так хочу, чтобы он взял меня за руку. Это неправильно! Я понимаю… Он совершенно посторонний человек, но у него такие плечи. Я сама себе противна.

– Ты про Олега? – окончательно запуталась Яна.

– Да нет же, – воскликнула Даша. – Ты что, Сашкина в близи не видела?

– Ты без ума от пожилого мужчины, которого видела один раз?

– Пожилой, моя дорогуша, это шестьдесят плюс, а Сашкину чуток не хватает до пятидесяти, – выдохнула нетерпеливо Дарья. – И, вообще, я думала, ты меня образумишь, а ты сама заторможенная.

– Я тоже в Сашкина влюбилась, – сказала Яна не думая.

Даша дернулась, быстро глянула на подругу, и засмеялась.

– В тебе страсти не больше, чем у кактуса на нашем подоконнике. Правда он в отличие от тебя цветет.

– Думаю, твой кактус еще и моложе.

– Забавно, – улыбнулась Даша. – Мне легче. Немного. Захотелось узнать, где Олег.

– А что он сделал, твой Олег, почему ты стала смотреть на мальчиков вроде Сашкина? – спросила Яна, прекрасно понимая собственную бестактность.

– Ничего, – быстро ответила Даша. – Знаешь, это шутка была насчет него.

– Я так и подумала. Потому что женщины обычно влюбляются в таких, как твой Олег.

***

Половину воскресного дня заняла Дарья, вторая половина ушла на подготовку к утреннику в садике Максима. Стихотворение они старательно выучили. Костюмчик она отгладила, ботинки, рубашку и носки приготовила. Поздно вечером, когда сын уже крепко спал, Яна добралась до душевой кабины. Она вымыла себя словно большую постороннюю вещь, без эмоций, машинально выполняя знакомые действия. Зачем женщине ухоженное тело, зачем глянцевые ногти на ногах, если внутри обожженное пространство. Перестала быть удобной и красивой – становишься барахлом.

Говорят, у человека должно быть заповедное место, возможно близкий, более мудрый, более выносливый человек, который способен подсказать или хотя бы выслушать, не осуждая. Откуда берется этот неизменяемый кусочек счастья? Наверное, у хороших людей он просто есть, у плохих его нет, и они его отнимают. А как насчет никаких людей, насчет тех, кто был хорошим, и за вечер безвозвратно стал плохим? Почему у нее нет и не было всего этого? Зачем заставлять себя пить воду и глотать что-то из еды? Зачем жить такому человеку, как она? Пусть только Костя вернется, у него, по всей видимости, сейчас подходящая случаю фаза жизни. Яна Оладьева становится лишней.

Глава 3

Утро понедельника выдалось свежим. Яна очнулась ото сна в половине шестого – сырой воздух с улицы трогал её лицо и плечи. К восьми приехала свекровь, и без объяснений забрала внука на пару дней. Целых два раза в неделю пойти в гости к одной и той же бабушке было странным в их семье, но сегодня об этом никто не подумал.

Прекрасно, что Максим рос ответственным мальчиком, он помнил про утренник, и напомнил бабушке о парадных ботинках, чистой рубашке, и остальных приготовленных вещах. Татьяна Анатольевна соблаговолила взять фотоаппарат, стопку чистого белья для ребенка, и даже улыбнулась на прощанье.

Яной овладело мягкое всеобъемлющее безразличие с нотками цинизма.

Продолжение понедельника встретило ее дождем и ветром, плотная туча затянула небо так, что утро стало похожим на вечер. Уроков в школе битком. Да еще с самого утра названивал Решетов и просил приехать к началу второй пары, потому что господин Сашкин соблаговолит побеседовать с сотрудниками их кафедры именно сегодня.

В школе все тоже обсуждали убийство, и каждый подспудно радовался, что здание школы не было запятнано подобным образом.

Дико и горестно было ей брести по чистому почти родному школьному коридору, совершенно одинаковому все дни недели. Это бежевое напольное покрытие под подошвой ее обуви было настроено на рабочий лад и в воскресенье и в понедельник после обеда. Вот здесь, в восемнадцатом кабинете, идет урок русского языка – Ангелина Феликсовна четко тонко и строго дает свой предмет. Ее голос Яне приятно слышать в любой момент, строгость и подтянутая манера Ангелины Феликсовны органически подходила Яне, эта строгость обнадёживала ее.

Вот двадцатый кабинет, и Яна никогда не задерживается возле него. Здесь владения Елены Владимировны. Страшная и вздорная как мультипликационный тролль, Елена Владимировна трижды скандально развелась, не находила общего языка с единственной дочерью и умела испортить настроение любой коллеге, не повышая голоса. Ее предметом была биология и только здесь, среди учебников, парт и пульта от проектора ее маленькие, близко посаженные глаза горели священным огнем. Елена Владимировна ловко поддевала факты своим длинным носом и осаживала учеников одним только взглядом, даже если ответ был правильным. Предмет свой она страстно любила, одинаково веря в гений Дарвина и открытия Менделя, она горела биологией подобно тому, как старая дева сгорает под взглядом молодого физкультурника в облегающей майке.

Кстати, о молодости, следующий, двадцать первый кабинет, занимает Анатолий Григорьевич – издали он выглядит привлекательно. Высокий брюнет, движения неторопливые, одет классически до боли (жилетка поверх рубашки хороша в пятьдесят, тогда как Анатолию Григорьевичу чуток за тридцать). Он хорошо знает историю и свободное от работы время делал Елене Владимировне презентации к разным ее урокам, используя разные интернет платформы. Презентации служили Анатолию Григорьевичу спасительной мухой – точно так же как самец паука перед спариванием с самкой приносит паучихе немного еды, чтобы не быть съеденным. И, о да, биология и история спали вместе.

Яна отвернулась, чтобы забыть о них, спустилась на первый этаж и с благодарностью услышала приятный уравновешенный голос Евы Ивановны. Деепричастные обороты – это прекрасно, и если Александр Сакоевич взял Еву Владимировну на работу – толк из нее обязательно выйдет – директор никогда не ошибается относительно способностей своих учителей.

Работы было по горло, и Яна не стала задерживаться в учительской. Сегодня она всем была нужна, пришли сразу три матери учеников из вверенного ее руководству класса, и заняли полчаса времени вопросами об аттестации, пропусках и тому подобном. В десятом часу директор устроил экстренное совещание по вопросам охраны, пожарной безопасности, и проблемах работы мед пункта. В результате Яна не успела ничего из того, что запланировала, и едва справилась с проведением текущих занятий.

Естественно, она опоздала на кафедру, и приехала лишь после третьей пары, чувствуя себя порядком пропотевшей. От машины до крыльца пришлось бежать под дождем.

В коридорах стихло. Перемена закончилась, и людской поток распределился по аудиториям. Дверь в преподавательскую осталась приоткрытой. Вокруг ни души. Яна стянула резинку с влажных волос, расстегнула пиджак, и, снимая его на ходу, вошла. Бросила портфель на свой стол, и инстинктивно обернулась. Дверь в кабинет Решетова оставлена распахнутой настежь, чего не бывает вообще никогда. В широком проеме виден стол, за которым неподвижно сидит хмурый Сашкин, и мрачно смотрит на нее. Его холодные глаза можно было бы назвать красивыми даже сейчас.

– Здравствуйте, – произнес он, едва разжимая губы. Он полностью собран, выжидает, рассматривая ее с неприязнью.

– Здравствуйте, – выдохнула она, стараясь гнать оцепенение прочь. – Я не специально опоздала.

– Я вижу.

Гаврила Сергеевич обманчиво лениво развалился в кресле. Яна отчаянно боролась с желанием схватить пиджак, поскольку в одном только платье, с голыми плечами она чувствовала себя недостаточно защищенной. Хотя, почему она должна так уж стесняться этого человека? У него внуки есть, наверное, ему не по чину женщину третировать.

– Присаживайтесь, – пригласил прокурор. – Раз уж я вас дождался, поговорим.

– У меня пара должна бы…

– Света заберет вашу подгруппу, – перебил Сашкин. – Проходите.

В последний раз Яна чувствовала себя такой скованной на собеседовании в школе, перед приемом на работу. Лет одиннадцать назад. Сейчас она незаметно ущипнула себя и выпрямила спину. Переступила порог кабинета, и уселась.

– Назовите свое имя.

– Оладьева Яна Александровна.

– Возраст.

– Тридцать четыре полных года.

– Институт единственное место работы для вас? – Сашкин смотрел в окно, и чисто механически задавал вопросы.

Яна не стала дожидаться очередной реплики, и пересказала свое резюме. Странная детская робость понемногу оставляла ее, отчего ум заработал удивительно хорошо.

Вот он, страшный дядька, весит, наверное, килограммов сто, ну и что же? Чисто выбрит, голос спокойный, глаза усталые, жесты сдержанные интеллигентные. Подумаешь, выше ее на голову, ну и что? И не ее, Яны, здесь вина, что у него плохое настроение. Она его не боится. Она может все рассказать, ей терять нечего, все равно посадят. Родственники Кости позаботятся о Максиме. Яна Оладьева умеет отвечать за свои поступки. Да, страшно. Да, хочется закатить истерику, но она не опустится перед ними перед всеми до подобного. Сначала пусть будет суд, и она очень громко расскажет обо всем, от чего встанут волосы дыбом у свекра и свекрови, у всех коллег по работе, у всех вообще…

– Вы одна из тех, кто был в прошедшую пятницу на работе. Заметили что-нибудь подозрительное? – Сашкин легко выпрямился, уставился на нее в упор, и его холодный серый взгляд стал невыносимо прямым.

– Ничего подозрительного я не заметила.

– Окна этой преподавательской расположены прямо напротив окон того самого коридора.

– Я редко смотрю в окно на работе.

– Замечательное качество, – усмехнулся Сашкин недобро.

– Извините, я надену пиджак, – поднялась Яна. Про себя она уже все решила. Но ей нужны были эти несколько шагов по комнате, чтобы ни трусить слишком сильно. Вывернуться наизнанку иногда сложнее, чем умереть.

– Замерзли? – спросил Сашкин, когда она снова опустилась в кресло. Он ни разу не отхлебнул из чашки. И только стойкий запах хорошо заваренного молотого кофе равномерно пропитывал воздух в помещении. По окну сплошным потоком лились густые струи дождя.

– Да, – ответила Яна, и смело посмотрела прокурору в глаза. – Мерзну с прошлой пятницы.

– Знаете, убитый знаком мне, – продолжала она дерзко и мрачно. – Только он и сам не знал, что я его прекрасно помню. Он шантажировал моего мужа два года подряд, применил для запугивания разные способы. У меня дважды пытались похитить сына, ранили няню. За одним из похищений я невольно наблюдала из окна. И все это Сергей, если это его настоящее имя. Итак, вы будете пользоваться дополнительными материалами при расследовании, господин следователь? Или вы, как и в полиции скажете, что состава преступления нет, и свидетелей не достать? Равно как и запуганная няня, которая просто уехала в неизвестном направлении?

Яна готова была накинуться на него, встретить любое проявление злости. Лицо ее напряглось, носик заострился.

В глазах Сашкина появилось любопытство. Он спокойно молчал.

– Хотите знать, кто убил? – Сверкнула она глазами.

Глаза Сашкина сузились, ледяная корка не пропускала эмоций.

– Хотите знать, кто убил Сергея, или хотите знать, кто убил тетку охранницу и Сергея? – безжалостно спрашивала она, и в эту минуту ей было безразлично, что она стучит лбом в стену, а не в дверь.

В коридоре слышался топот, шум нарастал. На полуслове Яну перебил громкий возглас Решетова.

– Гаврила Сергеевич! – ворвался всклокоченный заведующий. – А я опоздал! Опоздал! Что же ты сидишь? А, Яночка. Ну что, убедились, товарищ прокурор, что все мои сотрудники невинны как бараны? Жена моя приготовила потрясающий плов. Прошу.

– Извините, Яна Александровна, – поднялся Сашкин.

– Вы не закончили свою работу, господин следователь, – возразила Яна. Решетов выпучил на нее глаза, мол, кто добровольно станет отвечать на вопросы правоохранителей?

– На сегодня достаточно, – лениво отозвался Сашкин, и вернулся с полпути за своей курткой, которая висела на спинке кресла. Решетов уже испарился, его голос слышался в дальнем конце коридора.

Сашкин глянул на нее безразлично, неторопливо застегнул пиджак, обогнул стол.

– Правильнее говорить, господин прокурор, – произнес он негромко, аккуратно обходя ее, застывшую возле стула на котором недавно сидела. Свежий запах его одежды коснулся лица Яны. Запах полыни и прохладных мартовских сумерек.

Через полминуты мерные шаги Гаврилы Сергеевича затихли вдали, а Яна все еще стояла в пустом кабинете, и ей казалось, что все это сон. Спина покрылась мурашками, губы дрожали, по телу ядовитым потоком разлился трусливый озноб. Без широкоплечей фигуры Сашкина помещение стало пустым.

* * *

Часы показывали четверть двенадцатого. Она все еще бесцельно бродила по пустой квартире. Зазвонил телефон.

– Да? – не глядя ответила Яна.

– Привет, – сказал голос Кости, и ей показалось, что она не слышала его целый год.

– Привет, – хрипло ответила Яна.

– Мама сказала, что ты похудела, – услышала она непринужденное вранье того, кого хотела бы обнять прямо сейчас.

– Ты в Краснодаре?

– Нет, – сказал он честно.

– Костя, когда ты вернешься?

– Знаешь… – он осекся. Рядом с ним кто-то был, Яна знала. – Знаешь, давай поговорим без истерик. Отдай Максима моей маме, и мы все вместе посидим у нас дома. Обсудим ситуацию.

– Все вместе? – переспросила Яна. – Скольких человек ты приведешь?

– Нас будет трое, если считать тебя, – он помолчал. – Завтра ты можешь?

– Нет, – Яна начала приходить в себя, и к ней вернулась привычная рассудочность. – Завтра у меня встреча со следователем, а в пятницу мы едем на теплоходе с кафедрой. Приезжай в субботу после обеда.

Костя молча положил трубку. Она достала его, выпад достиг цели, прямо сказано о том, что неповторимый Константин занимает десятое место после теплохода. Но это не радовало.

Экран телефона погас и в комнате совершенно стемнело. Хорошо еще сын ничего не слышал.

Яна ссутулилась и присела на кровать. Показная правильность перестала служить ей поддерживающим корсетом. Она одна.

В глубине сознания давным-давно поселилась уверенность в том, что все душевные болезни лучше лечить работой. Сейчас она настолько сильно нуждалась в отвлечении, что в ход пошли даже самые скучные задания по организации никому не нужной математической дискуссии для пятиклассников, и план-макет успеваемости пятикурсников за последние три года их обучения в институте. Уже глубокой ночью Яна рассортировала рисунки Максима, аккуратно сложила их в папку и подписала. Армия кораблей и машинок маленького сына была с нежностью перенесена с ковра на нижнюю полку стеллажа. Под креслом нашелся самолет. Она поцеловала его и поместила на верхнюю полку. Сейчас даже прикосновение к фотографии ребенка казалось ей осквернением.

А потом была тьма и бессмысленные силуэты предметов окружающих Яну равнодушными декорациями очередной ночи. Она подумала о бабушкиной сестре, монахине Успенского монастыря за двести километров от их города. Надежда… Матушка Надежда никогда не бывала без дела и не страдала плохим настроением, у неё всегда было такое лицо, словно рано утром Иисус шепнул ей на ухо отличную шутку и она едва сдерживает смех, не желая делиться смыслом шутки с окружающими. Женщина счастлива в принадлежности, и матушка Надежда нашла себе безупречного Мужчину. Он не предаст её ни в сем веке, ни в будущем.

Интересно теперь, кому она, Яна, принадлежит? И должна ли она принадлежать после убийства?..