Kitabı oku: «Бардо Тхёдол. Тибетская книга мертвых», sayfa 2

Насколько известно, индивидуальные воспоминания о внутриутробном и предутробном существовании не наследуются, но вне всякого сомнения существуют наследуемые архетипы, которые лишены всякого содержания, так как, прежде всего, не содержат личного опыта. Личный опыт проявляет их в сознании, делает видимыми. Как уже было указано, психология Сидпы характеризуется желанием жить и быть рожденным («Сидпа Бардо» значит «Бардо Стремления к Новому Рождению»). Следовательно, это состояние препятствует опыту сверхличной психической реальности, если, конечно, индивид не сумеет решительно отказаться от нового рождения в мире. Согласно учению «Книги мертвых», в любом из состояний Бардо индивид имеет возможность достичь Дхарма-Кайи, преодолев четыре склона горы Меру, при условии, что его не собьет с пути «тусклый свет»… Говоря другими словами, умерший должен отчаянно сопротивляться велениям разума – как мы его понимаем – и избавиться от господства своего «я», которое разум считает сакральным. На практике это означает полное подчинение объективным психическим силам со всеми вытекающими отсюда последствиями, своего рода символическую смерть, которая соответствует в «Сидпе Бардо» Страшному суду. Такая смерть символизирует конец сознательного, рационального, морально ответственного существования и добровольное подчинение тому, что в «Книге мертвых» называется «кармическими видениями». «Кармические видения» порождаются верой в фантастический, крайне иррациональный мир, который не выводится из разума и не согласуется с ним, а является плодом свободного воображения. Любой здравомыслящий человек предостережет нас, что все это явная фантазия или бред, и действительно, трудно с первого взгляда отличить такого рода видения от фантасмагорий сумасшедшего. Нередко самого незначительного ослабления умственных способностей достаточно, чтобы породить этот иллюзорный мир. Мрак и ужас, которые царят в нем, сходны с переживаниями, описанными в начале «Сидпы Бардо». Однако содержание этого Бардо обнаруживает архетипы – кармические видения, появляющиеся в устрашающем облике. Состояние Ченид подобно искусственно вызванному психозу.

Мы часто читаем и слышим об опасностях, связанных с йогой – особенно с Кундалини-йогой. Умышленно вызванное психопатическое состояние может легко перейти у человека с неустойчивой психикой в подлинный психоз – и к этому следует относиться со всей серьезностью. Подобные вещи очень опасны и не терпят нашего западного подхода: здесь начинается игра с судьбой, способная потрясти основы человеческого существования и вызвать такой поток страданий, о котором обычный человек даже не подозревает. Эти страдания, соответствующие адским мукам области Ченид, описаны в «Книге мертвых» так: «И тогда один из Палачей-Мучителей Бога Смерти набросит тебе на шею петлю и повлечет за собою. Он отсечет тебе голову, вырвет сердце, вывернет чрево, высосет мозг, выпьет кровь; он пожрет твою плоть и изгложет кости, но ты не сможешь умереть. Хотя тело твое будет разорвано на мелкие части, оно оживет вновь. И так будет повторяться снова и снова, причиняя тебе ужасную боль и муку».

Этими мучениями удачно описывается реальный смысл опасности – расчленения целостного тела Бардо, представляющего собой нечто вроде «тонкой материи», которая образует оболочку психического «я» после смерти. Психологический эквивалент такого расчленения – явление диссоциации и ее крайняя форма шизофрения (расщепление личности). Это самое распространенное психическое заболевание связано, по сути дела, с упомянутым ослаблением умственных способностей, благодаря которому исчезает контроль со стороны сознания и открывается неограниченный простор для деятельности подсознательных «доминант».

Таким образом, переход из состояния Сидпы в состояние Ченид характеризуется опасным изменением целей и намерений сознания, отказом от устойчивого «я» и подчинением крайней неопределенности, воплощенной в хаосе форм. Фрейд продемонстрировал глубочайшую интуицию, назвав его «средоточием тревоги». Страх пожертвовать собой скрывается в глубине каждого «я» и нередко свидетельствует о слабо сдерживаемых силах подсознания, готовых вырваться на свободу. Никто из стремящихся к обретению самости не избавлен от этой опасности, поскольку то, что вызывает страх, также принадлежит самости: это подсознательная или надсознательная область психических «доминант», от которых «я» с огромным трудом, но лишь частично эмансипировалось ради достижения в той или иной степени иллюзорной свободы. Безусловно, такая эмансипация необходима и даже героична, но ровно ничего не решает: она лишь создает субъекта, вынужденного во имя самоутверждения противопоставлять себя объекту. Даже поверхностный взгляд обнаруживает, что Запад переполнен проектами по достижению этой цели. В мире объектов мы ищем и находим трудности, препятствия и врагов: мы охотно помещаем добро и зло в видимые предметы, чтобы удобнее было побеждать, наказывать и уничтожать зло и наслаждаться добром. Но сама природа не позволяет длиться этому состоянию райской невинности вечно. Всегда находятся люди, которые открывают, что мир объектов (и связанный с ним опыт) по сути своей символичен и отражает лишь то, что пребывает в самом субъекте, в его собственной сверхсубъективной реальности. Эта глубочайшая интуиция, согласующаяся с ламаистским учением, помогает нам понять истинный смысл состояния Ченид («Ченид Бардо» значит «Область Постижения Реальности»).

Согласно «Ченид Бардо», реальность, характеризующая состояние Ченид, – это реальность сознания. «Мысли» предстают здесь как нечто реальное, фантазия обретает зримые формы, перед умершим проходят жуткие видения, порожденные его кармой и направляемые «доминантами» бессознательного. Первым среди них (если читать книгу с конца) появляется всесокрушающий Бог Смерти – воплощение всех ужасов; за ним следуют 28 «злосильных» и 58 «кровожадных» божеств и богинь. Несмотря на свой демонический облик и хаотическую смесь чудовищных атрибутов, все они подчиняются определенному порядку. Божества образуют группы, в которых располагаются по четырем направлениям и различаются символическими цветами. Постепенно обнаруживается, что божества организованы в мандалы, или круги с четырехцветным крестом внутри. Четыре цвета соответствуют следующим четырем аспектам мудрости:

 
белый – путь мудрости, подобной зеркалу,
желтый – путь мудрости равенства,
красный – путь мудрости различия,
зеленый – путь мудрости свершения.
 

На высшем интуитивном уровне умерший знает, что все «мысли» исходят из него и что четыре пути мудрости – есть эманация его собственных психических способностей. Эта идея приводит нас к психологии ламаистской мандалы, которую я уже обсуждал в изданной совместно с Рихардом Вильгельмом «Тайне Золотого Цветка».

Продолжая движение в области Ченид, мы достигаем, наконец, сферы, где перед нами предстают Четверо Великих: Зеленый Амога-Сидхи, Красный Амитаба, Желтый Ратна-Самбава и Белый Ваджра-Сатва. Завершается восхождение голубым сиянием тела Будды Дхарма-Дату, исходящим из центра мандалы или сердца Вайрочаны.

После этого «кармические видения» прекращаются: сознание, освобождаясь от привязанности к формам и объектам, возвращается во вневременную, изначальную область Дхарма-Кайи. Таким образом, читая «Книгу мертвых» с конца, мы достигаем состояния Чигай, наступающего в момент смерти.

Думаю, приведенных мной разъяснений достаточно для того, чтобы внимательный читатель получил представление о психологии «Книги мертвых». Книга описывает – в обратном порядке – обряд посвящения, который, в противовес эсхатологическим чаяниям христиан, подготавливает душу к нисхождению в мир физического существования. Имея в виду крайне рационалистическую и мирскую направленность европейского сознания, целесообразно читать «Книгу мертвых» с конца и рассматривать ее как описание восточного посвящения, хотя каждый волен заменить божеств «Ченид Бардо» христианскими символами. В любом случае приведенная мной последовательность событий аналогична феноменологии европейского подсознания, подвергшегося «обряду посвящения» (иными словами, психоанализу). Происходящая в ходе психоанализа трансформация подсознания позволяет соотнести его с религиозными обрядами посвящения, хотя последние принципиально отличаются от психоанализа тем, что предвосхищают естественный ход событий и заменяют самопроизвольно возникающие символы тщательно отобранной системой символов. (Таковы «Упражнения» Игнатия Лойолы или йогическая медитация буддистов и тантристов.)

Изменение порядка чтения, предложенное мной для облегчения понимания «Книги мертвых», никоим образом не соответствует ее подлинному замыслу. Точно так же использование книги в психологических целях – не более как побочная возможность, допускаемая, впрочем, ламаистской традицией. Подлинная цель этой необычной книги (сколь бы странной ни казалась она современному образованному европейцу) – дать умершему сведения о его путешествии по областям Бардо. В западном мире только католическая церковь оказывает хоть какую-то помощь душам умерших. Что касается протестантов с их жизнеутверждающим оптимизмом, то у них имеется лишь несколько «Обществ спасения», члены которых убеждают умерших в том, что те мертвы. В целом, на Западе нет ничего, что можно было бы сравнить с «Книгой мертвых» (за исключением нескольких эзотерических сочинений, не доступных ни широкой публике, ни рядовым ученым). Предание относит «Книгу мертвых» к числу «сокровенных» книг, в которых описан специфический способ магического «исцеления души» после смерти. С рациональной точки зрения культ мертвых основан на вере во вневременное существование души, но его иррациональную основу следует искать в психологической потребности живых что-нибудь сделать для умерших. Эта потребность проявляется даже у «просвещенных» людей, переживших смерть близких или друзей, благодаря чему – независимо от степени нашей «просвещенности» – на Западе сохранились обряды, связанные с мертвыми (вспомним хотя бы мавзолей). Но, не считая католических заупокойных месс, эти обряды проводятся на очень низком уровне – и не потому, что мы не способны убедить себя в бессмертии души, а потому, что крайне рационализировали указанную психологическую потребность. Мы ведем себя так, словно ее вообще нет, и, независимо от своей веры в загробную жизнь, ничего для умерших не делаем. Уровень католических заупокойных месс достаточно высок, ибо они направлены на психическое благополучие умерших, а не на слезливую сентиментальность живых, но и они не сравнимы с высочайшим духовным напряжением, запечатленным в «Книге мертвых». Ее наставления столь подробны и столь приспособлены к малейшим изменениям в состоянии умершего, что каждый серьезный читатель вправе задать себе вопрос: «А что, если мудрые ламы и в самом деле заглянули за пределы трех измерений и сорвали завесу с величайшей из тайн?»

Возможно, удел истины – приносить людям разочарование, но, читая «Книгу мертвых», буквально ощущаешь ее достоверность. Как неожиданно обнаружить загробное существование (относительно которого наше религиозное сознание сформировало самые величественные представления) окрашенным в мрачные тона кошмаров! Истинное просветление умерший испытывает не в конце Бардо, а в его начале, в момент смерти, после чего начинается погружение в область иллюзий и неведения, постепенная деградация, завершающаяся новым рождением в физическом мире. Духовная вершина достигается человеком в момент завершения жизни: следовательно, жизнь – есть средство для достижения высшего совершенства; именно она порождает карму, открывающую умершему возможность обрести извечный свет Пустоты, остановиться в центре колеса рождений, освободиться от иллюзий возникновения и разрушения. Пребывание в Бардо не связано ни с вечным блаженством, ни с вечными муками: это нисхождение в очередную жизнь, которая приближает человека к его конечной цели, высочайшему завершению его трудов и стремлений в период земной жизни. Трудно не признать возвышенный и героический характер этой точки зрения.

Нисхождение в области Бардо подтверждается западной спиритуалистической литературой, производящей, впрочем, отвратительное впечатление своими банальными и бессодержательными сведениями «из мира духов». Научная мысль без колебания истолковывает эти сведения как эманацию подсознания «медиумов» и распространяет такое толкование и на «Тибетскую Книгу мертвых». Действительно, трудно отрицать тот факт, что в целом книга порождена архетипическим содержанием бессознательного, за которым западный разум совершенно справедливо усматривает не физическую или метафизическую, а «всего-навсего» психическую реальность. Но независимо от того, как «дана» вещь, субъективно или объективно, она есть. «Книга мертвых» и не утверждает ничего большего: ее пять Дхьяни-Будд – не что иное, как психические феномены. Умерший должен понять (если он не понял этого при жизни), что его психическое «я» и «податель» всего «данного» – одно и то же. Мир божеств и духов – это коллективное бессознательное внутри меня. Чтобы прочесть эту фразу в обратном порядке: «коллективное бессознательное – это мир божеств и духов вне меня», нужны не просто логические способности, а вся человеческая жизнь (и даже, возможно, несколько жизней) все возрастающей полноты. Заметьте, я не говорю «все возрастающего совершенства», ибо тот, кто совершенен, делает открытия совсем иного рода.