Kitabı oku: «Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества», sayfa 7
Влияние русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на формирование общественного самосознания в Области войска Донского
(по материалам газеты «Донские областные ведомости»)
Сергей Алексеевич Шпагин
канд. ист. наук, независимый исследователь
Аннотация. В статье анализируется влияние участия донских казаков в русско-турецкой войне на рост самосознания общества Области войска Донского. Выдвигается гипотеза о формировании общерусского мессианства в регионе, не связанном с жестким контролем со стороны столицы империи. Выявлены элементы регионального общегражданского самосознания на Дону. Развитые в дальнейшем, эти тенденции регионализма и мессианства оказали влияние на идеологию особого пути России.
Ключевые слова: русско-турецкая война, Область войска Донского, «Донские областные ведомости», мессианство, гражданское общество, Турция, Европа.
Балканский кризис и русско-турецкая война 18771878 гг. в восприятии современников заметно отличались от всех предшествовавших войн с Турцией. И по шагам предвоенной дипломатии, и по декларированным целям, и по развитию боевых столкновений это противостояние являлось, представлялось и воспринималось как акт помощи братским славянским православным народам, нежели как чисто межгосударственный конфликт. Отсюда возникает вопрос, каким образом этот идеологический аспект войны повлиял именно на само русское общество. Идеи освобождения «европейской Турции» от мусульман и единения православных славян под эгидой России встречали поддержку большей части российского общества в столицах империи. Верноподданнические статьи в официозе военно-сословной Области войска Донского в этой плоскости едва ли представляли бы интерес.
В данном случае предпринята попытка проанализировать влияние масштабной акции позитивного характера, осуществляемой самодержавием не на прогрессивную интеллигенцию, т. е. в некотором смысле, оппозицию, и не на пассивные верноподданнические круги, а на относительно самостоятельных консервативных «державников», если оперировать современными понятиями.
С этой точки зрения важен выбор места издания – Область войска Донского (ОВД). Эта некогда пограничная территория традиционно играла важную роль в противостоянии с Турцией и Персией. Очередная локальная война с традиционным противником развивалась, однако, в новых условиях, что и отобразилось в публикациях на страницах газеты «Донские областные ведомости».
Важно и то, что «титульной» группой населения Области войска Донского являлось донское казачество, военно-служивое сословие, подчиненное непосредственно короне (атаманом был наследник трона) и военному министерству. По переписи населения 1873 г., на территории Области войска Донского проживало 1 336 795 человек187. При этом для понимания целевой аудитории газеты и поднимаемых ею проблем важна структура населения и как минимум уровень его грамотности. Одна из особенностей ОВД – это традиционно слабая урбанизация войсковых земель. Напомним, что столицей долгое время была станица Старочеркасская, а новая столица, уже город Новочеркасск, был основан в 1805 г.188Ростовский уезд Екатеринославской губернии был присоединен к Области войска Донского позже.
Другая естественная для войсковой административно-территориальной единицы особенность – доминирование в структуре населения войсковых казаков, чья численность по Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. составляла 1 026 263 человека189. При этом накануне войны 1877 г. разрыв между численностью мужчин и женщин был относительно небольшим – 5 725 человек в пользу первых190. А вот с позиции общего уровня грамотности отличия представляются более серьезными: он составлял 13,6 % у мужчин и 2,6 % у женщин191.
Ослабление военно-стратегической роли региона и, соответственно, роли войсковых казаков в структуре вооруженных сил империи привело к формированию особого самосознания, отличного от «общерусского», формируемого в центральных регионах европейской части страны: «Наши казаки живут при иных условиях, нежели все другие русские сословия. Эти особые условия для них создала военная жизнь, которая преследует их, без различия сословий, почти с колыбели»192.
Иными словами, накануне события, оказавшего существенное влияние на общественное самосознание периферии Российской империи, мы видим территорию с преобладанием неурбанизированного населения, занятого военно-служивым ремеслом, которое не связано с высоким уровнем образования и предполагает лояльность политическому режиму. В силу постоянного отсутствия мужчин на службе слабо образованные женщины в значительной мере формировали общественное мнение станиц Донской области. При этом речь идет о компактно проживающем населении, четко осознающем свои особенности, общность и миссию.
Важен и характер рассматриваемого нами источника – газеты «Донские областные ведомости»193, официоза атаманской канцелярии, имевшего жесткую структуру рубрик и ранее не предусматривавшего обширных публицистических статей. Появление последних ярким образом указывает на сдвиги в развитии общественного мнения и практик публичной коммуникации. Ранее наиболее постоянной являлась рубрика «Приблудный скот». Для анализа выбрана подборка за 1877 г., хранящаяся в фондах Донской государственной публичной библиотеки. Хронологическое ограничение позволяет отсечь чисто военную тематику194 и выявить определенную эволюцию в освещении кризиса на Балканах и формировании цельной концепции меняющейся роли России на международной арене. Уточним: отображение участия донских казаков в войне не является самоцелью данного исследования и воспринимается лишь в контексте поставленной проблемы.
К данному периоду регион утратил былое значение в качестве форпоста на границе с внешними противниками. В этом смысле интересна форма подачи роли Дона как традиционного форпоста: «Москва – сердце России, но еще не вся Россия. <…> И неужели же тихий Дон – эта вековая гроза востока, этот передовой оплот русской силы, – неужели же отстанет он в своем самопожертвовании на святое дело родины? Праздный вопрос!.. Мы понесем все, что имеем заветного и дорогого, и положим у ног нашей матери – родины»195. Поразительно, но в одном абзаце соединились: антимосковская традиция Дона, имеющая место и сейчас; лояльность к родине, а не монарху и державе; прозрачный намек на собственную «вековую» традицию защиты внешних рубежей в качестве самостоятельного сегмента русской силы. И далее вновь отсылка к региону, а не центру: «Поддержим же честь Донского знамени, поддержим его историческую боевую славу на берегах знакомого нам Дуная!»196
Знание сопредельной Европейской Турции и Османской империи в целом определяет своеобразное отношение к вековому противнику. Авторские заметки не носят оскорбительного антитурецкого или антиисламского характера. На страницах газеты встречается объективная информация о стране: традиция пожертвований в исламе с явным намеком на необходимость заимствовать ее, «пилигримство» в Мекку, описание жизни султана и т. д.197 Говоря о варварстве и безнравственности Турции, автор пространной статьи пытается проанализировать причины внутреннего кризиса противника. На первое место он ставит ее цивилизационную отсталость, ибо турки не слушают голос «мудрой матери» науки, что и делает их дикарями и варварами.
Большинство публикаций носит анонимный характер, даже авторские заметки и очерки подписывались инициалами или сокращенной формой фамилии. Скорее всего, большинство политических статей вышло из-под пера редактора, чиновника статистического управления атаманской канцелярии, известного исследователя Дона С. Намикосова. Признание роли науки содержится в различных подписанных им статьях, что может рассматриваться как определенная попытка причислить Россию именно к европейским, просвещенным и демократическим державам. О том, что речь идет именно о характере политического режима, а не об уровне грамотности, свидетельствует следующая цитата из оправдания султаном своей незначительной роли в улучшении ситуации в стране: «“Что я могу сделать?” – вопрошал неоднократно Султан Мустафа III. Все наши паши изнежены и испорчены <…> никто не хочет помочь мне»198. Но причины кризиса лежат именно в цивилизационной сфере, а не в персоналиях: «Эта неизлечимая нравственная рана Турции родилась вместе с нею и вот уже много столетий зияет, заражая своим зловонием атмосферу.»199 Не менее безнравственной видится автору статьи и позиция «роскошно-цивилизованной Европы» в отношении «до мозга костей безнравственной Турции»200.
Как видим, перед нами достаточно четко выраженная позиция: Турция – нравственно больной член мирового сообщества. Болезнь эта основана на отходе от научно признанной европейской цивилизации. Сама Европа погрязла в роскоши и проявляет «двойные стандарты» в отношении Турции, «ибо нравственно больной посыпается безнравственными рецептами»201.
В чем состоит лучший рецепт, неясно, а ведь именно это интересно для понимания настроений пореформенного общества России: насколько оно было готово пойти по пути европеизации и самой империи, и освобождаемых славянских народов. С этой точки зрения интересен анализ авторских материалов, свидетельствующих о понимании целей войны как освобождения угнетенных славян и их последующего сплочения вокруг России.
В круг рассматриваемых проблем не входит анализ влияния внешнеполитических шагов России и тех внутренних процессов на общеимперском уровне, вызванных общественным подъемом на разных уровнях. Тем более что такое влияние проанализировано в работах ряда исследователей. В данном случае сошлемся на тот аспект в исследовании А. А. Тесли, который применим как раз к соотношению общеимперского и локального уровней. Анализируя идеологии национализма, а в нашем случае его аналогом может служить достаточно сильно выраженный регионализм, исторически всегда балансировавший на грани национализма и сепаратизма, российский историк пишет: «Обсуждать конкретные националистические идеологии построения как самостоятельные интеллектуальные построения действительно имеет мало смысла <…>: они обладают смыслом исключительно в своем месте и своем времени»202.
Если применить выделенные А. А. Теслей средства построения нации, а при всех дискуссиях о статусе казачества его самосознание всегда включало в себя идеи особой этничности, то можно принять основные средства строительства нации, оказывавшие влияние на региональное общество Области войска Донского. В частности, это школьное образование, позволявшее формировать общий культурный канон, что обеспечивало и общеимперское единство военно-служивого сословия, и самобытную региональную культуру; места памяти – в данном конкретном случае к таковым можно отнести локальное историческое пространство – Дон и территорию Балкан как место взаимодействия не только с братскими славянскими православными народами, но и с мусульманским населением Османской империи, цементировавшей это специфическое историческое место памяти. Воинская служба для региона означает гораздо больше, чем просто армия как институт формирования нации на общеимперском уровне. И, наконец, предмет данного исследования – средство массовой информации203.
Участие в общеимперском патриотическом порыве Области войска Донского и казачества как составной части русской армии и региональной общественности вывело донскую казачью интеллигенцию на новый уровень понимания внутренней и мировой политики.
Прежде всего это представление о цивилизаторской миссии России на Востоке и в отношении славянского мира, что, впрочем, характерно для публицистики того времени: «Мы стоим на пороге величайшего события. Либо полностью разрушим варварское и деспотическое государство, пьющее кровь и соки у наших единоплеменников и единоверцев, или если не полным разгромом этого лагеря диких, развратных и кровожадных полчищ, то, во всяком случае, окончательно освободим от них наших <…> братьев. <…> Мы сметем с лица Европейского континента этих кровопийц, несмотря на надменность англичан, с которой они третируют нас, ни на адскую злобу, изливаемую на нас венгерцами. Все сотрется и спасует перед тою задачею которую приняла на себя Россия»204.
Как видим, перед нами развернутый манифест окрепшей после реформ России, видящей себя носительницей православной европейской цивилизационной миссии, что созвучно развивавшейся с 1840-х гг. славянофильской социально-политической философии. С. Намикосова никак нельзя отнести к левым российским интеллигентам. Так что перед нами оформление той мессианской идеологии России, которая осуществлялась в ходе Первой мировой войны окрепшей российской буржуазией, а затем, как это ни парадоксально, в левом варианте – после 1917 г. В данном случае речь не шла о трансферте социальной или религиозной модели самой России в пределы освобождаемых территорий: «Мы верим в незыблемые принципы высокой нравственности, под влиянием которой сплачивается 80-миллионный народ [России]»205. Чисто принципиально такая модель может быть предложена и самой Турции.
Именно в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг. наиболее ярко в широком общественном пространстве (а не в отвлеченных разговорах столичных салонов) проявилось и кристаллизовалось представление о том, что Россия способна реализовать цивилизаторскую миссию в отношении незападного мира, одной его страны.
Помимо высокой нравственности 80 млн подданных русского царя, другим аргументом в пользу усиления мессианской роли России стали страдания славян под гнетом мусульманской Турции и вероломство Европы. Естественно, эмоциональные фразы обильно присутствуют в статьях, что характерно и для общеимперской прессы. «На защиту свободы и веры своих собратьев, в отмщение за убитых стариков, растерзанных детей и поруганную честь женщин восстала русская мощь», – писала супруга атамана и председатель только что созданного местного отделения Общества Красного Креста А. Г. Краснокутская206. Не меньше сюжетов с критикой вероломства Европы, прежде всего англичан. «Чем только не колол нас злейший Биконсфилд.»207
Третий аргумент в пользу мессианской роли России – это фактическое признание ее миссии рядом европейских стран, прежде всего Германией. «Русские лишь медленными шагами преследуют свою цивилизаторскую миссию. Где бы ни развевалось русское знамя – между самыми первобытными варварами, будь то кавказцы, татары, или армяне, туркмены или ногайцы, – всюду расцветает цивилизация, которая, по крайней мере, стремится быть похожей на западноевропейскую», – говорилось в приведенной цитате из Nationale Zeitung208. И как итог оправдания собственной мессианской роли России: «Пора нам жить своей жизнью и иметь самостоятельные взгляды на наши интересы, которые и проводить в жизнь самостоятельно, не стесняясь того, что это не понравится Биконсфильду или кому другому»209.
Война 1877–1878 гг. оказала серьезное воздействие на Область войска Донского. Как и в других регионах страны, здесь развивалась работа Общества Красного Креста. Попечительская деятельность привела к росту гражданской активности и вовлечению в нее женщин. Благотворительные концерты развивали культуру на Дону210. Увеличение потока раненых и больных вызвало открытие новых больниц и госпиталей, профессионализм медперсонала вырос настолько, что часть была направлена в Харьков211, где Харьковский университет предоставил раненым свой торжественный зал212. А свободные повозки Красного Креста «галантными артиллеристами использовались как средство передвижения для дам после завершения показательных стрельб»213.
Иными словами, теряя статус геостратегической территории, Область войска Донского превращалась в динамично растущий регион юга России. Последующая передача в его состав Ростовского уезда, входившего до этого в Екатеринос-лавскую губернию, еще более усиливает процессы саморасказачивания, рост гражданской сферы и идейную открытость миру. Зримо увеличивалась роль прессы на волне живого интереса к событиям войны. Появлявшиеся материалы носили откровенно политический характер. Они уже касались экономических трудностей Донской области, а вывод о рентабельности фермерского хозяйства предполагал далеко идущие последствия214. В авторских заметках прослеживается скрытая критика военной политики на театре военных действий, приводящая к «временным затруднениям»215. «О предмете беседы великих мужей на Зальцбургском свидании прямо мы ничего не знаем, но косвенно знаем-таки достаточно», – говорится в редакционном материале, содержащем косвенную критику объяснения русским командованием временных трудностей нехваткой войск216.
Первый же день боевых действий принес потери среди донских казаков, о чем писала газета. Однако интерес к материалам «Донских областных ведомостей» диктовался именно эволюцией содержания – появлением авторских (практически анонимных, подписанных инициалами) материалов, свидетельствовавших о формировании на Дону публицистики и общественного мнения. Об этом свидетельствуют слова жены атамана А. Г. Краснокутской, возглавившей местное отделение Общества Красного Креста на Дону: «На обязанности прессы лежит сказать свое слово о всяком общественном деле»217. Такое заявление – расширение сферы интереса, выход за компетенцию руководителя Общества Красного Креста, а также вторжение в сферу общественной активности и политики.
Представим другой пример оценки роли периодических печатных изданий. В письме казака из воинской части, расквартированной в городе Томашове, высказывается уже совершенно определенное понимание различия между столичной и донской прессой. Казак Смоленский пишет: «Газет мы получаем много, но ни одной донской. Это обстоятельство некоторых из нас сильно огорчает, так как чрез это мы не получаем никаких сведений с нашего родного тихого Дона»218.
Такое отношение к роли прессы очень показательно. С одной стороны, жена атамана использует в общественной деятельности новый инструмент – прессу, а не просто традиционный «административный ресурс», статус жены атамана. Причем в ее словах пресса фигурирует именно как общественный инструмент. Это явная новация для военно-служивого общества ОВД. С другой стороны, для самосознания донского казачества характерно представление о двух уровнях патриотизма – общеимперском, ставшем в условиях принятой цели войны ближе, и региональном, основанном на реальном отличии ОВД от большинства губерний империи, что отразилось в письме казака Смоленского, предпочитавшего известия со своей земли.
Итак, война способствовала усилению невоенной составляющей Области войска Донского и формированию новых политических реалий в провинции, переосмысляющей свою роль в жизни страны и претендующей на свое слово в определении национальных интересов на мировой арене. Характер войны, осознаваемой как справедливая миссия окрепшей России, содействовал формированию элементов гражданского общества в пореформенной России. Именно в этот период в регионе начинает расти интерес к международной политике, проявляются первые попытки осознания миссии не только державы, но и роли локального сообщества в ней.
Специфика участия донского казачества в военных походах империи по сравнению со многими другими территориями заключается в том, что в состоянии постоянной готовности находится фактически вся область. Это не просто место «призыва» на воинскую службу. Войсковая администрация и станичники поддерживают связь с частями донского казачества, сформированными по принципу родства и соседства. Соответственно, эта связь в военное время была важна войсковой администрации, станичникам и родственникам. Тут имело место совпадение места жительства и «командного пункта» подразделения казачьих частей, что отличало их от подразделений русской армии.
Еще одна важная для понимания анализируемых проблем особенность ОВД состоит в том, что это была слабо урбанизированная территория и, соответственно, тут не было социальных групп гражданского городского населения, имевшего традицию и опыт участия в инициированных центром общеимперских общественных движениях, а тем более в оппозиционных. Жизнь общества в значительной степени подчинена обеспечению военно-служивой функции. К 70-м гг. XIX в. ОВД утрачивает важность регионального пограничного форпоста империи. Так что участие донского казачества в данной русско-турецкой войне несколько отличалось от участия в походах 1812–1815 гг. и предыдущих конфликтах с Турцией. В контексте поставленных проблем речь идет об ослаблении военной составляющей в ее традиционной форме и усилении общеимперского самосознания у локальной корпоративной общности.
В этом смысле адаптация общеимперских импульсов по активизации общественных сил в плане поддержки военных и политических шагов центра – некая новация. Естественно, ОВД наряду с другими частями империи реализует все инициативы центра по информационному и техническому обеспечению войны. Но откровенно идеологизированный характер конфликта и вовлеченность территориально-административной единицы, Области войска Донского, в международную политику приводят к новым формам общественной активности. Если для центральных губерний империи открытие местных отделений Общества Красного Креста – ответ на инициативу центра, то в условиях жесткой структуры административного управления их роль значительно выше. Как пример – организация Обществом выступления с местным оркестром пианиста Артура Рубинштейна219. Для провинциального Новочеркасска и ОВД в целом это значительное культурное событие, даже если речь и шла о поддержке раненых.
Изменились содержание и характер самой газеты. Фактически речь идет о важном этапе развития донской журналистики. Показательными представляются статьи о важности привлечения внимания к событиям и «современной идеологии» учеников донских школ220 и отклик на эту статью читателя221. В свете критичности газеты по отношению к Британии симптоматичной выглядит подпись (псевдоним) под одной из публикаций – Д'Израэли222.
Трудно сказать, какое влияние анализ и освещение этих событий сыграли в жизни редактора «Донских областных ведомостей» С. Намикосова, но сегодня мы знаем его как крупнейшего и авторитетного исследователя Дона начала ХХ в.
Говоря о более широком влиянии событий 1877–1878 гг. на общественность России и регионов, мы можем отметить, что, ведя войну за освобождение Болгарии, Россия получила шанс «освободить» и себя. Интересно, что в историографии социалистической Болгарии достаточно деликатно освещался этот общий для двух народов вопрос. В коллективной монографии, подготовленной к 100-летию начала русско-турецкой войны, авторы отмечали, что субъективное желание русского царизма установить контроль на Балканах совпало с объективным процессом освобождения южных славян223.
Характер войны способствовал развитию общественной жизни не только в столицах, но и в регионах. И региональная пресса, и легальные общественные организации внесли оживление в провинциальную общественную жизнь, формируя интерес к проблемам мировой политики. А это, в свою очередь, привело к формированию идеологии мессианства уже вне рамок имперского центра. Что оказалось востребованным в идеологических построениях на следующих исторических этапах. И этот процесс оказал определенное влияние на формирование последующих мессианских идеологических конструкций и реальных представлений.
