Kitabı oku: «Игра в пятнашки», sayfa 3

Глава 4

Склонен полагать, что Кремер неплохо понимает Вулфа, хотя и не во всех отношениях. Например, преувеличивает его алчность. Вещь вполне естественная, на мой взгляд. Хочешь оставаться честным копом – а инспектор таков и есть, – смирись с тем, что будешь получать значительно меньше, чем мне перепадает от Вулфа, чей годовой доход исчисляется шестизначной цифрой. Согласен, Вулф ведет свой бизнес отнюдь не ради моего процветания, однако вполне способен оставить клиенту десять центов на трамвай, а то и доллар на такси.

Кремер, однако, держится иного мнения. А потому, узнав, что у нас нет клиентов, каким-либо образом связанных с Присциллой Идз, – теперь, когда она мертва, – и никаких перспектив заполучить их, а значит, и гонорар, который потребуется отрабатывать и защищать, он стал называть меня Арчи. Такое случалось и раньше, но не часто.

Выразив признательность за предоставленную информацию, которая заняла в блокноте десяток страниц, исписанных мелким аккуратным почерком, он задал кучу вопросов не для проверки меня, а для уяснения ситуации. Впрочем, Кремер не удержался от язвительного комментария по поводу нашей проделки – его выражение – с Хелмаром и подопечной адвоката, прячущейся на верхнем этаже. На это у меня нашлись свои возражения.

– Ладно вам, – сказал я. – Она явилась сюда без приглашения, он – тоже. Никаких обязательств мы на себя не брали. Мы не смогли бы потрафить обоим сразу. А как бы вы управились с этим?

– Я не гений, как Вулф. Он мог сослаться на занятость и не рассматривать предложение Хелмара.

– И с чего тогда платить жалованье? Кстати, о занятости: вы не слишком заняты, чтобы ответить на вопрос законопослушного гражданина?

Он кинул взгляд на запястье:

– В половине одиннадцатого я должен быть в офисе окружного прокурора.

– Тогда у нас в запасе еще несколько часов… Во всяком случае, несколько минут. Почему вас так интересовало, когда именно Хелмар ушел от нас? Это произошло в начале одиннадцатого, а мисс Идз покинула этот дом больше чем через час.

– Ага. – Он достал сигару. – Какую газету читаешь?

– «Таймс». Но сегодня просмотрел только первую полосу и спортивную.

– В «Таймс» этого не печатали. Минувшей ночью, где-то в начале второго, в вестибюле дома на Восточной Двадцать девятой улице было найдено тело женщины. Ее удавили веревкой, не очень толстой. С опознанием возникли сложности, потому что ее сумочку похитили. Но она жила в соседнем доме, а потому много времени на это не ушло. Ее звали Маргарет Фомос, и она служила горничной у Присциллы Идз, на Семьдесят четвертой улице. Работала там целыми днями, но жила на Двадцать девятой улице с мужем. Обычно она приходила домой около девяти, а прошлым вечером позвонила мужу и сообщила, что до одиннадцати не появится. Он говорит, будто она показалась ему расстроенной. Муж спросил, что случилось, а она ответила, что расскажет, когда вернется.

– Значит, ее убили около одиннадцати?

– Не известно. Дом на Семьдесят четвертой улице – частный, перестроенный под квартиры класса люкс, по одной на этаже, за исключением квартиры мисс Идз – она занимала два верхних этажа. Лифтера там нет, а потому некому присматривать за входящими и выходящими из здания. Патологоанатом полагает, убийство произошло между половиной одиннадцатого и полуночью. – Кремер снова посмотрел на часы, сунул сигару в левый уголок рта и пожевал, но не прикурил. – Я был дома, уже спал. На место выезжал Роуклифф, а с ним – еще четверо. Они проделали все полагающиеся в подобных случаях процедуры. Около четырех часов один из них, парнишка по фамилии Ауэрбах, вспомнил, что у него имеются мозги, и решил дать им шанс. Ему пришло в голову, что прежде он никогда не слышал, чтобы грабитель, отбирающий сумочки у женщин, душил жертву. К тому же ничто не указывало на попытку изнасилования. Что же такого было с собой у жертвы, что пришлось ее задушить? Согласно показаниям мужа убитой, ничего такого она не имела. Однако, составляя опись содержимого сумочки вместе с мужем, Ауэрбах счел достойной внимания одну вещицу – ключ от квартиры, где работала миссис Фомос.

– Однажды он займет ваше место.

– Да хоть сейчас. Ауэрбах отправился на Семьдесят четвертую улицу, позвонил в квартиру Идз, но ответа не дождался. Тогда он разыскал швейцара, который открыл ему дверь. Тело Присциллы Идз лежало на полу, в двери между ванной и коридором. Ее ударили по голове каминной кочергой сбоку, а затем задушили веревкой, не очень толстой. Шляпка валялась рядом, жакет она снять не успела. По-видимому, убийца поджидал ее прихода. Мы узна́ем больше, когда разыщем таксиста. Благодаря твоей помощи это произойдет весьма скоро. По мнению патологоанатома, смерть наступила между часом и двумя.

– Значит, она не сразу отправилась домой. Я посадил ее в такси где-то без двадцати двенадцать.

– Знаю. Ауэрбах вызвал Роуклиффа, и парни взялись за дело. Урожай отпечатков оказался ниже среднего. Полагаю, миссис Фомос хорошо справлялась с уборкой. Самая лучшая серия четких и свежих пальчиков отыскалась на багаже. Когда стало известно, что они принадлежат тебе, Роуклифф позвонил мне, и я решил заглянуть сюда по дороге. Этот малый понятия не имеет, как обращаться с Вулфом, а ты вообще действуешь на Роуклиффа как пчела на собачий нос.

– Однажды я опишу, как он действует на меня.

– Пожалуй, не стоит. – Кремер посмотрел на часы. – Я думал переговорить с Вулфом, но знаю, как он не любит, чтобы его беспокоили пустяками вроде убийства, когда он наверху. Потому решил, что с тем же успехом могу получить информацию у тебя, если это вообще возможно.

– Вы получили ее всю.

– Верю – для разнообразия. – Он поднялся. – Особенно потому, что у вас нет клиента. Да и взяться ему как будто неоткуда. Настроение у Вулфа, должно быть, паршивое. Не завидую я тебе. Ладно, ухожу. Ты ведь понимаешь, что являешься важным свидетелем. Не пропадай из виду.

Я ответил, что никуда не денусь.

Проводив Кремера, я повернул назад и уже было вошел в кабинет, как вдруг затормозил у двери, развернулся и двинулся вверх по лестнице. Преодолев два этажа, я оказался в Южной комнате, остановился посреди нее и осмотрелся.

Фриц сюда еще не заглядывал, и постель по-прежнему была разобрана, как ее оставила Присцилла. Сложенное покрывало все так же лежало на другой кровати. Я поднял покрывало и посмотрел, нет ли чего под ним. Заглянул под подушку на застеленной кровати. Затем подошел к большущему комоду между окнами и принялся выдвигать и задвигать ящики.

Я отнюдь не спятил. Я грамотный и опытный детектив. Произошло убийство, к которому я проявлял интерес и о котором хотел узнать больше. А на тот момент ближайшим местом, откуда можно было начать, являлась комната, в которой Присцилла намеревалась переночевать и позавтракать.

Найти что-либо любопытное я совершенно не надеялся, а потому не разочаровался, так ничего и не обнаружив. Хотя кое-что все-таки нашел. На полочке в ванной обнаружились зубная щетка и использованный носовой платок. Я отнес их в свою комнату и убрал в комод. Они до сих пор у меня, в ящике, где я держу коллекцию разнообразных профессиональных реликвий.

Подниматься в оранжерею и затевать ссору было бессмысленно, поэтому я спустился в кабинет, просмотрел утреннюю почту и занялся всякой рутиной. Через какое-то время, осознав, что заношу дату прорастания Cymbidium holfordianum в карточку Cymbidium pauwelsi, я решил, что не настроен заниматься канцелярской работой, рассовал бумаги по папкам, сел и уставился на носки своих ботинок. Мне хотелось знать четыре тысячи разных вещей. И нашлось бы кого о них расспросить. Например, сержанта Пэрли Стеббинса или Лона Коэна из «Газетт». Но, как ни крути, это был кабинет Ниро Вулфа и его телефон.

В одиннадцать Вулф спустился в кабинет, прошествовал к своему столу, устроился в кресле и просмотрел небольшую стопку почты, которую я положил под пресс-папье. Особо интересного ничего не было, и уж точно ничего срочного. Он поднял голову и сосредоточил на мне взгляд:

– Мы вроде договаривались, что ты поднимешься в десять часов за указаниями.

– Да, – кивнул я, – но Кремер ушел только в пять минут одиннадцатого, а я знал, как вы отреагируете. Хотите услышать подробности?

– Давай.

Я пересказал ему все, что узнал от Кремера. Когда я закончил, он долго сидел молча и хмуро глядел на меня из-под полуопущенных век, наконец спросил:

– Ты полностью отчитался перед мистером Кремером?

– Полностью. Вы же сами велели выкладывать все.

– Да. Тогда мистер Хелмар скоро узнает, если уже не узнал, о нашей уловке, и я полагаю, нам не стоит связываться с ним. Он хотел получить свою подопечную живой и здоровой, как он выразился, а теперь это совершенно исключено.

– Но он единственный, кто может быть нам хоть чем-то полезен, – спокойно возразил я. – И как бы тяжело ему ни было, мы можем начать с него. Должны же мы с кого-то начать?

– Начать? – раздраженно переспросил он. – Что начать? Для кого? У нас нет клиента. Нечего начинать.

Проще и честнее всего было бы выйти из себя, и это даже позволило бы мне отвести душу. Ну а потом? Я решил не кипятиться и с тем же спокойствием ответил:

– Не отрицаю, можно и так подойти к делу, но можно ведь и по-другому. Она была здесь и хотела остаться, а мы ее вышвырнули, и вот она убита. Осмелюсь полагать, это не пустой звук для вашего самоуважения, которое вы поминали прошлым вечером. Осмелюсь полагать, вы все-таки должны что-то сделать – приступить к расследованию убийства. А клиент у вас есть. Это ваше самоуважение.

– Вздор!

– Возможно. – Я по-прежнему сохранял спокойствие. – Хотелось бы объяснить подробно, почему я считаю, что наш долг – схватить убийцу Присциллы Идз, но я не склонен тратить ваше время и свои силы понапрасну. Будет в этом смысл?

– Нет.

– Вы даже обсудить ничего не хотите?

– С какой стати? – Он махнул рукой. – Я не брал на себя никаких обязательств, и мне не предлагают никакого вознаграждения. Нет.

– Хорошо. – Я встал. – Пожалуй, я и так знал, чем закончится дело. Понимаете, у меня, в отличие от вас, есть одна проблема. Если бы я отказал этой девушке и выставил ее вчера днем, как только выяснил, чего она хочет, очутилась бы она в морге? Сомневаюсь. Когда вы спустились и я пристал к вам с ней, вы велели выпроводить ее из дому до обеда. Если бы я так и поступил, оказалась бы она в морге? Вероятно, нет. Исключительно по моей вине она ушла от нас почти в полночь, а потом решила вернуться домой – не важно, по какой причине. Может, просто чтобы переодеться, взять какие-то вещи. Или же раздумала играть в прятки. Так или иначе, она вернулась домой, и ее убили. Это моя личная проблема.

– Арчи, – сердито начал он, – нельзя взваливать на себя ответственность за то, что проистекает из несовершенств твоего сознания. Особенно несовершенств, присущих всем нам, не наделенным всеведением. Это вульгарное заблуждение – полагать, будто неизвестное навредить не может. Зато верно, что неизвестное не может вменяться в вину.

– Все равно это моя личная проблема. Я вполне могу обходиться без всеведения, но я не могу жить с мыслью, что на свободе разгуливает чертов душитель, благодарный мне за то, что я направил жертву прямиком к нему в лапы. И жить с этим я не намерен. Я уволюсь, если вам будет угодно, но предпочел бы взять отпуск на неопределенный срок, прямо с данного момента… Неоплачиваемый, конечно же. Вы можете вызвать Сола. Я перееду в отель, но, полагаю, вы не станете возражать, если время от времени я буду заглядывать, когда мне что-нибудь понадобится.

Он хмуро смотрел на меня:

– Я правильно тебя понимаю? Ты намерен в одиночку искать убийцу мисс Идз?

– Не знаю, в одиночку ли. Возможно, мне потребуется нанять кого-нибудь себе в помощь, но искать собираюсь.

– Пф! – презрительно отозвался он. – Вздор! Неужели мистер Кремер такой растяпа? А его люди? Такие неумехи, что ты должен брать на себя их обязанности?

Я уставился на него:

– Будь я проклят! И это я слышу от вас?

– Не получится, Арчи, – покачал головой Вулф. – Ты провоцируешь меня, но я не поддамся. Я не возьмусь за масштабное и дорогостоящее расследование без всяких надежд на гонорар только потому, что ты уязвлен. Твой блеф не сработает. С твоей стороны, конечно же, будет глупо пытаться… А это еще зачем?

Я был слишком занят, чтобы отвечать ему. Сняв пиджак, я достал из ящика наплечную кобуру и надел ее, потом взял «марли» 32-го калибра и коробку патронов, зарядил барабан, сунул пушку в кобуру и надел пиджак. То был мой ответ Вулфу, хотя я имел и другие причины вооружиться. Печальный опыт, приобретенный несколькими годами ранее, приучил меня не выходить из дому без револьвера во время расследования убийства. И теперь сработала сила привычки.

Покончив с этим, я повернулся к Вулфу:

– Буду непременно предупреждать всех, что не работаю на вас. Кто-то, конечно, не поверит, но тут уж я ничего не могу поделать. Я еще вернусь кое за чем, а если не получится, сообщу по телефону, в каком отеле остановился. Если решите уволить меня, так тому и быть. Больше времени на разговоры не имею, так как хочу перехватить одного парня до ланча.

Он сидел, нахмурившись и плотно сжав губы. Я повернулся и вышел из кабинета. В прихожей снял с вешалки соломенную шляпу. Вообще-то, я не люблю возиться со шляпами летом, но вдруг понадобится где-нибудь продемонстрировать хорошие манеры? Преодолев семь ступенек крыльца, я взял на восток, как будто точно знал, куда направляюсь. Прошел по Десятой авеню, повернул в сторону центра и на углу Тридцать четвертой улицы зашел в аптеку, забрался на высокий табурет возле стойки с газировкой и заказал солодово-шоколадный коктейль, взбитый с тремя яйцами.

Никого я не хотел перехватить до ланча. Мне пришлось убраться из дому, поскольку я прекрасно знал: все равно придется это сделать. Понял это, как только осознал всю бессмысленность попыток подвигнуть Вулфа к расследованию убийства. Я не винил Вулфа, ведь его совесть не была отягощена проблемой, стоявшей передо мной.

Впрочем, меня эта проблема больше не волновала, потому что была улажена. В ближайшем будущем я видел лишь одно возможное применение для моего времени и способностей: найти душителя, к которому я отправил Присциллу на такси, и упаковать его для отсылки по надлежащему адресу с чьей-либо помощью или без оной. Я вовсе не тешил себя мечтой проскакать по Бродвею на белом коне с головой врага, насаженной на копье. Я всего лишь хотел схватить сукиного сына или хотя бы этому посодействовать.

Мысль о содействии заставила меня задуматься. Можно было отправиться к инспектору Кремеру, объяснить свою проблему и пообещать беспрекословно подчиняться приказам, если он возьмет меня в качестве специального агента для расследования этого дела. Подобный вариант меня бы вполне устроил, если бы не одно обстоятельство: некоторые приказы наверняка будут исходить от Роуклиффа. А в моих глазах никакая цель не может оправдать того, кто готов следовать указаниям этого типа. Пришлось отбросить мысль о содействии. Что дальше? Если я отправлюсь в квартиру Присциллы, меня попросту туда не пустят. Если найду Перри Хелмара – при условии, что мне это вообще удастся, – он даже разговаривать со мной не будет. Нужно отыскать какую-то лазейку.

Покончив с коктейлем и запив его стаканом воды, я направился к телефонной будке, набрал номер «Газетт» и попросил соединить меня с Лоном Коэном.

– Во-первых, – заявил я ему, – звоню по собственной инициативе. Ниро Вулф в деле не участвует и нисколько им не интересуется. Имея это в виду, будь так любезен, выложи мне все факты, подозрения и слухи, прямо или косвенно связанные с мисс Присциллой Идз и ее убийством.

– Газета стоит пять центов, приятель. Я занят.

– Я тоже. И не могу ждать газеты. У нее остались родственники?

– В Нью-Йорке никого, насколько нам известно. В Калифорнии есть пара тетушек.

– Ухватились за какую-нибудь ниточку, которую ты можешь упомянуть по телефону?

– И да и нет. Ничего особенного. Тебе известно о завещании ее отца?

– Я вообще ничего не знаю.

– Ее мать умерла, когда она была еще младенцем, а отец – когда ей шел шестнадцатый год. Деньги и ценные бумаги, которые он ей оставил, – ну, еще и страховка – не особо впечатляют. Однако он учредил попечительство над солидным пакетом – девяносто процентов – акций корпорации «Софтдаун», производящей полотенца и прочий текстиль. Это бизнес ценой в десять миллионов долларов. Опекуном был назначен друг и адвокат отца Перри Хелмар. Восемьдесят процентов прибыли с опекаемого имущества предназначались Присцилле, а на ее двадцатипятилетие в собственность наследницы должно было перейти все. В случае ее смерти до наступления указанного возраста акции компании отходили в собственность руководителям и сотрудникам корпорации. Их имена перечислялись в списке, прилагавшемся к завещанию, с указанием количества акций, причитающихся каждому. Львиная доля ценных бумаг окажется в руках примерно десяти человек. Ее убили за шесть дней до двадцатипятилетия, и это, несомненно, ниточка, но, естественно, не единственная.

– Готов поспорить, что нет. Чертов дурак!.. Я имею в виду папашу. А что насчет парня, за которого она вышла? Я слышал, она с ним сбежала. От кого сбежала? Отец ведь умер.

– Не знаю… Может, от опекуна? Он за ней приглядывал. А парень был нездешний. Она познакомилась с ним во время путешествия, кажется, где-то на юге. В Нью-Йорке мало что можно накопать на эту тему. Так ты говоришь, Вулф не участвует в деле и не имеет в нем никаких интересов?

– Именно так. Не участвует.

– Ха-ха! Полагаю, тебе нужен напарник. Передавай ему поклон от меня. Ну как, стоит это десяти центов?

– Пока да. Я угощу тебя стейком в ресторане «У Пьера» в половине восьмого.

– Самое лучшее предложение за сегодня, – хмыкнул Лон. – Надеюсь, смогу его принять. Позвонишь мне в семь?

– Договорились. Премного благодарен.

Я повесил трубку, открыл дверь будки, достал носовой платок и вытер лоб и затылок. В будке оказалось жарко. Отыскав манхэттенский телефонный справочник, я нашел в нем один адрес, покинул аптеку, пересек Тридцать четвертую улицу, поймал такси и покатил в восточном направлении.

Глава 5

Штаб-квартира корпорации «Софтдаун» располагалась на Коллинз-стрит, 192, где-то в дремучих дебрях между Сити-Холл-парком и Гринвич-Виллиджем, и занимала не отдельное помещение или этаж, но все здание. Возможно, его фасад в четыре этажа некогда и радовал глаз кирпичом кремового цвета, но теперь пришлось бы поработать зубилом или пескоструйным аппаратом, чтобы в этом убедиться. Впрочем, две огромные витрины по бокам от входа были так надраены, что буквально сверкали. В одной красовался бескрайний геометрически правильный строй банных полотенец разнообразнейших цветов и размеров, а в другой – старинная полуразвалившаяся штуковина с вывеской на одной из поперечин, гласящей:

ПРЯДИЛЬНЫЙ СТАНОК ХАРГРИВСА⁷

1768 год

Обе створки двойной двери были распахнуты, и я вошел. Левая половина обширного зала была отгорожена по всей длине стеной с вереницей дверей, а правая заставлена множеством столов, на которых высились груды товаров. В этой части зала я заметил четырех или пятерых служащих. У входа в стене имелась ниша футов восемь шириной, над ней висела табличка «Справочное бюро», однако сидевшая там за коммутатором старая боевая кляча имела чертовски скептический вид, так что я прошел мимо нее направо, где стоял, почесывая ухо, румяный толстячок. Я продемонстрировал ему свою лицензию с фотографией:

– Гудвин. Детектив. Где босс?

Он едва удостоил взглядом мой документ.

– Какой босс? – пропищал он. – Чего вы хотите?

Еще один скептик.

– Расслабьтесь, – отозвался я официальным тоном. – Я здесь по заданию, связанному со смертью Присциллы Идз. Мне надо поговорить с каждым, кто после ее смерти получит свою долю в этом бизнесе, желательно начиная с верхушки. Может, начать с вас? Представьтесь, пожалуйста.

Он и бровью не повел, но пропищал:

– Вам нужен мистер Брукер.

– Допустим. Где он?

– Его кабинет вон там, в конце, но сейчас он наверху, в зале для совещаний.

– А лестница?

– Там, – ткнул он большим пальцем.

Я двинулся в указанном направлении и прошел в дверь. Лестница оказалась сверстницей здания, за исключением ступенек, обновленных рельефным пластиком.

На втором этаже кипение жизни ощущалось куда явственнее, чем на первом. Он также был заставлен рядами столов с пишущими машинками и прочей конторской техникой, шкафчиками да полками. И конечно же, за столами сидели девушки, как минимум сотня. Что может быть приятнее изучения живых форм, красок и движений в крупном деловом офисе? Однако в тот день я был слишком занят. Подойдя к темноглазому цветущему созданию, управлявшемуся с машиной больше ее самой, я поинтересовался местонахождением зала для совещаний. В ответ она указала в дальний конец помещения, противоположный от улицы. Я направился туда, обнаружил дверь, зашел и закрыл ее за собой.

Разгораживающая офис стенка весьма успешно поглощала звуки. Стоило мне закрыть дверь, как стук клавиш и прочий рабочий гул большой конторы превратились в неясный шорох. В центре средних размеров квадратного зала стоял изящный старинный стол красного дерева, а вокруг него – кресла под стать. В дальнем конце помещения виднелась верхняя площадка лестницы. Один из пяти человек, тесной группой сидевших за столом, вполне мог быть Харгривсом, придумавшим тот самый прядильный станок 1768 года, или, во всяком случае, его сыном – с такими-то белоснежными волосами и сморщенной старой кожей, пытающейся отыскать для себя хоть сколько-нибудь места на усохшей плоти. Сизые глаза его по-прежнему излучали проницательность. Именно они заставили меня подойти к нему, предъявить лицензию и представиться.

– Гудвин. Детектив. По поводу убийства Присциллы Идз. Мистер Брукер?

Седовласый не был Брукером. Брукер сидел напротив – по виду вдвое моложе, но сохранивший вдвое меньше светло-каштановых волос, с вытянутым лицом и длинным тонким носом.

– Я Брукер, – сказал он. – Чего вы хотите?

Никто из присутствующих даже не пошевелился, чтобы проверить мое удостоверение. Поэтому я убрал его в карман, сел в кресло и достал блокнот с карандашом. Если я не переиграю с самоуверенностью, подумал я, то выйду сухим из воды. Я раскрыл блокнот, неспешно пролистал до чистой страницы и обвел собравшихся взглядом, остановив его на Брукере.

– Это всего лишь предварительный опрос, – сообщил я ему. – Полное имя, пожалуйста.

– Джей Лютер Брукер.

– «Джей» что означает?

– Ничего, это имя и есть.

Я записал.

– Вы член правления корпорации?

– Президент. Вот уже семь лет.

– Когда и как вы узнали об убийстве мисс Идз?

– Этим утром по радио. Из выпуска новостей в семь сорок пять.

– И вы услышали об этом впервые?

– Да.

– Где вы находились прошлой ночью с половины одиннадцатого до двух? Кратко. И побыстрее, пожалуйста. Я стенографирую.

– Я находился в кровати. Устал после тяжелого трудового дня, спать лег рано, в начале одиннадцатого, и до утра не вставал.

– Где проживаете?

– Снимаю люкс в отеле «Принц Генрих», в Бруклине.

Я посмотрел на него. Я всегда внимательно разглядываю тех, кто живет в Бруклине.

– Там вы и были прошлой ночью?

– Естественно. Там находится моя кровать, а я был в ней.

– Один?

– Я холост.

– Вы были один в своем люксе с десяти тридцати до двух прошлой ночью?

– Один.

– Можете представить какое-нибудь подтверждение? Телефонные звонки? Что угодно?

У него дернулась челюсть, но он сдержался.

– Откуда? Я же спал.

Я взглянул на него беспристрастно, но довольно холодно:

– Вы должны понимать, какая ситуация сложилась, мистер Брукер. Из смерти мисс Идз извлекает выгоду множество людей, некоторые – весьма существенную. Поэтому приходится спрашивать о подобных вещах. Какую часть бизнеса унаследуете вы?

– Это общеизвестные сведения.

– Ну да. Но вы ведь знаете, не так ли?

– Конечно знаю.

– Тогда, если не возражаете, сколько?

– В соответствии с завещанием покойного Натана Идза, сына основателя фирмы, полагаю, мне отойдет девятнадцать тысяч триста шестьдесят две акции корпорации. Такое же количество получат и четыре других лица: мисс Дадей, мистер Квест, мистер Питкин и мистер Хелмар. Прочим достанутся пакеты поменьше.

Тут заговорил седовласый, буравя меня проницательными сизыми глазами:

– Я Бернард Квест. – Голос у него был твердый и звучный, совершенно не вяжущийся с морщинами. – Я занимался этим бизнесом шестьдесят два года, из них тридцать четыре – на посту руководителя отдела сбыта и двадцать девять – вице-президента.

– Понятно. – Я черкнул в блокноте. – Я запишу себе имена.

Мое внимание привлекла женщина, сидевшая слева от Бернарда Квеста. Средних лет, с тощей шеей и большими ушами, явно равнодушная к чужому мнению, поскольку на ее лице не было даже следов губной помады. Я обратился к ней:

– Ваше имя, пожалуйста.

– Виола Дадей, – звонко произнесла она столь приятным голосом, что я даже взглянул на нее поверх блокнота. – Я работала секретарем мистера Идза, а в тысяча девятьсот тридцать девятом он назначил меня помощником президента. Президентом был, конечно же, он сам. На протяжении его последней болезни, которая продлилась четырнадцать месяцев, я вела бизнес.

– Мы все помогали как могли, – многозначительно вставил Брукер.

Она пропустила реплику мимо ушей:

– Моя нынешняя должность – помощник секретаря корпорации.

Я перевел взгляд:

– Вы, сэр?

Этот субъект, сидевший по левую руку от Виолы Дадей, был аккуратным невзрачным коротышкой с застывшим в недоверчивой гримасе ртом. Складывалось впечатление, что он появился на свет пятидесятилетним и пребудет таковым всю оставшуюся жизнь. По-видимому, он подхватил простуду, поскольку беспрестанно шмыгал носом и прикладывал к нему платок.

– Оливер Питкин, – представился он с хрипотцой. – Секретарь и казначей корпорации с тысяча девятьсот тридцать седьмого, когда в возрасте восьмидесяти двух лет скончался мой предшественник.

Тут в душу мне закралось подозрение, что собралась эта публика отнюдь не для того, чтобы обсудить цены на полотенца. Из четырех заинтересованных лиц, перечисленных Брукером, помимо него самого, присутствовали трое, недоставало только Хелмара. Конечно же, это никоим образом не компрометировало кого-либо из них, однако я не отказался бы ознакомиться со стенограммой их переговоров, которые велись до моего появления. Не то чтобы меня не устраивало происходящее при сложившихся обстоятельствах. Я сосредоточил внимание на не назвавшейся пока особе – единственной из пятерых, достойной внимания не только в связи с убийством Присциллы Идз. По возрасту она годилась Бернарду Квесту во внучки, а по сложению недотягивала до совершенства – впрочем, кто дотягивает? – однако ничто в ней не вызывало больших сомнений. От меня не укрылось, что Брукер все косится вправо, где она сидела. Я спросил, как ее зовут.

– Дафна О’Нил, – ответила она. – Но не думаю, что мне место в вашей книжечке, мистер Детектив, поскольку в завещании мистера Идза я не упомянута. Когда он умер, я была всего лишь миленькой маленькой девочкой, а работать на «Софтдаун» начала четыре года назад. Сейчас я дизайнер корпорации.

Ее речь не походила на детский лепет, но создавала ощущение, будто через четыре секунды сделается таковым. Вдобавок она назвала меня «мистер Детектив», подведя к мысли, что лицезреть дизайнера «Софтдауна» приятнее, чем слушать.

– Пожалуй, вам стоит знать, – вставила своим звонким и приятным голосом Виола Дадей, – проживи мисс Идз до следующего понедельника и возьми она бизнес в свои руки, мисс О’Нил вскоре пришлось бы искать новую работу. Мисс Идз была не в восторге от талантов мисс О’Нил. Вы могли бы решить, что со стороны мисс О’Нил весьма великодушно экономить листы вашей записной книжки, но…

– Ви, так ли это необходимо? – резко перебил ее Бернард Квест.

– Полагаю, да. – Твердость Виолы Дадей не могла не доставлять удовольствие. – Будучи разумной женщиной, Берни, я проявляю реализма больше, чем любой мужчина, даже ты. Никто не сможет ничего утаить, так почему бы не сократить агонию? Они раскопают всё. И то, что в течение десяти лет, до самой кончины Ната Идза, ты пытался уговорить его отдать тебе треть бизнеса, а он отказывался. И то, что Олли, – не без злобы посмотрела она на Оливера Питкина, – лютый женоненавистник, скрывающийся под маской скромной и упорной деловитости. Ему претит до глубины души, когда женщина владеет или управляет каким-нибудь бизнесом.

– Дорогая Виола… – потрясенно начал Питкин, но она перебила его:

– И то, что, как бы вы четверо ни боялись и ни подозревали друг друга, меня вы боитесь и подозреваете еще больше, поскольку сознаете всю силу моего честолюбия и воли к власти. Вам было известно, встань Присцилла у руля, вся власть перешла бы ко мне. Еще они узнают, что эта Дафна О’Нил… Боже, ну что это за имя такое, Дафна?..

– Это значит «лавр», – услужливо подсказала Дафна.

– Мне известно, что́ это значит. Они узнают, что эта особа стравливала Перри Хелмара и Джея, и чем ближе к тридцатому июня, тем больше приходила в отчаяние, так же как и они. Что Джей…

Она осеклась, так как рука Дафны вдруг взметнулась – прямо перед физиономией Питкина – и шлепнула ее по рту. Это было проделано с таким проворством и ловкостью, что Виола не успела ни уклониться, ни отбить удар. Она вроде бы и порывалась дать сдачи, но в итоге просто прикрыла рот ладонью.

– Ви, ты сама напросилась, – резюмировал Квест. – И если надеешься, что я и Олли тебя поддержим, – а я думаю, надеешься, – то сильно просчиталась.

– Как же долго я мечтала об этом! – воскликнула Дафна, и на этот раз ее речь еще сильнее напоминала детский лепет. – И если придется, сделаю это снова.

Я был не против сидеть и ждать, когда мисс Дадей продолжит с того места, на котором ее прервали, или же кто-нибудь еще подкинет другие сведения, но, очевидно, больше события не могли развиваться по прежнему сценарию. Пришлось вступить мне.

– Мисс Дадей совершенно права, – уверил я их. – Не в том смысле, что все сказанное ею правда… Этого я утверждать не могу… Но она права в том, что, попытавшись что-либо утаить, вы лишь продлите агонию. Не питайте пустых надежд. Все вскроется, как плохое, так и хорошее, и чем быстрее, тем лучше. – Я посмотрел на президента. – Мистер Брукер, вам стоит последовать примеру мисс Дадей. Пусть каждый выскажет свою позицию, свое видение ситуации. Например, вот это ваше собрание. Кто его созвал? О чем вы говорили? Что обсуждали?

Брукер откинул голову назад и рассматривал меня, устремив взгляд вдоль своего длинного тонкого носа: