Kitabı oku: «Однажды в замке», sayfa 2

– Понимаете, господин Кевендишь, – шепелявил доктор наук, – я эту книгу не выдумал. Ее нашли в Танисе⁵ еще в конце девятнадцатого века. Конечно, тогда результаты раскопок документировали не так тщательно, как сейчас. Цель, знаете ли, была раскопать как можно больше… Но, – он вытер нос матерчатым носовым платком, – один такой свиток точно нашли.

– Свиток? – переспросил Кевендишь.

– Папирус, – доктор наук почему-то с тоской посмотрел на него. – Это был папирус с заклинанием.

– И почему вы решили, что оно работает?

– Так написано. И я склонен этому верить. Понимаете ли, есть несколько свидетельств из более поздних эпох о том, что эта книга работает.

– Насколько поздних?

– Двенадцатый век.

– До нашей эры? – уточнил Арнольд, потому что не имел ни малейшего понятия об истории Древнего Египта.

– Нашей эры. Во Франции. Есть один человек, который утверждает, что он держал в руках эту книгу и на несколько мгновений Анубис стал его слугой. С тех самых пор он получил вечную жизнь. Я могу вас познакомить.

– С человеком, который жив с двенадцатого века? – на губах Кевендиша появилась улыбка.

– Вообще-то, он родился в одиннадцатом.

Ну, ситуация становится более ясной: этот чудик не только псих, но еще и очень доверчивый псих. Ну и само собой, на ловца и зверь бежит.

– Познакомьте, пожалуйста, – очень вежливо попросил Кевендишь.

В то, что кто-то может выжить с двенадцатого века, ему верилось мало, а вот дать в морду аферисту на доверии можно было вполне.

Кевендишь вернулся на следующий день, но на этот раз на продавленном диване сидел не только доктор наук, но и высокий человек, лицо которого по диагонали пересекал шрам.

– Генри Филлипс, – представился человек. – Точнее, Герон Безземельный.

– Да ну? – Кевендишь оскалился.

Но потом Филлипс рассказал ему все с самого начала: и про книгу, и про бессмертие, и про то, что эта книга все еще где-то во Франции, и у Арнольда есть вполне себе реальный шанс обрести вечную жизнь. Звучало убедительно, соблазн был слишком велик. Генри навел его на герцогов Аквинских, и Арнольд шерстил архивы по всему миру, пока поиски не привели его к тому, что было очевидно с самого начала: с того самого проклятого двенадцатого века книга, похоже, так и лежала в замке Аквин. Но нельзя просто так явиться в замок и перевернуть все вверх дном. Семь лет назад Арнольд начал переговоры о покупке замка. Сделка состоялась в прошлом месяце, но сейчас, сидя в углу склепа, Арнольд уже совершенно не уверен в том, что его многолетнее увлечение приведет к вечной жизни, а не к смерти.

Раскат грома. Арнольд вздрагивает.

***

– Да где они? – Эллис нервно ходит по комнате. – Где Арнольд? Где этот Генри? Куда Чарлз запропастился?

И тут из коридора раздается панический, почти истеричный крик. Эллис и Софи невольно подходят ближе друг к другу, то есть это Софи подходит к Эллис, та стоит на месте.

– Кто это кричал? – спрашивает Софи.

– Арнольд, кажется, – отвечает Эллис. – Очень похоже.

– Что нам делать? – спрашивает Софи.

– А что мы можем сделать? Запремся и не будем никому открывать. Утром постараемся выбраться отсюда.

– Но отец…

– Так иди, спасай его! – не выдерживает Эллис. – Ты понимаешь, что среди нас было четыре мужика, а сейчас ни одного не осталось? Единственное, что мы можем сделать – это сидеть здесь тихо и молиться.

Софи сжимает губы. Ее лицо искажается, но она понимает, что Эллис права. А Эллис подходит к окну, опирается на узкий подоконник и невидящим взглядом смотрит на кладбище. Она стоит так минут пятнадцать, а потом ее взгляд становится осмысленным, потому что на кладбище начинает кое-что происходить. Она видит Арнольда Кевендиша, который прячется в склепе.

– Ну конечно… – шепчет Эллис.

– Что? – Софи вытягивает шею.

Эллис оборачивается и смотрит на нее с улыбкой.

– Ты теперь совсем-совсем одна, малышка Софи.

***

– Кто ты? – очередной удар Чарлза выбивает Генри Филлипсу пару зубов. – Кто ты такой, а?

Битва проиграна, Генри пора бы уже это признать.

– Я…

– Кто?

– Меня зовут Герон.

– Чего?

– Герон.

– Какой еще на фиг Герон?

– Ты же Карл Аквинский, да? А по тебе сразу видно, что ты псих, – Генри улыбается окровавленной улыбкой.

Карл лишает его еще пары зубов и улыбка Герона становится еще более кровавой.

– Приятно, когда твоя репутация идет впереди тебя.

Глава 2. Безумец. История Карла Аквинского

Колокола начинают звонить в пять часов утра, собирая монахов к заутрене. Серые силуэты торопливо выползают из своих ночных укрытий, сливаются в единый поток и исчезают внутри угловатой церкви. Тропинка, по которой достопочтенные святые идут к богу, проходит мимо глухой стены главного здания монастыря. Эта стена совершенно ровная, кроме одного единственного окна, которое закрывает железная решетка с толстыми прутьями. Само по себе достаточно странно, но еще более подозрительным кажется поведение монахов, когда они проходят мимо этой стены. Достопочтенные братья закрывают головы руками и стараются пониже натянуть капюшоны своих монашеских ряс. Как выясняется, в это холодное зимнее утро подобные предосторожности не лишние. Вот один из братьев кричит, когда ему в голову прилетает точно брошенное яблоко. Остальные бросаются врассыпную, но не тут-то было. Вслед за яблоком летит сапог, потом железная миска, потом еще один сапог, и, наконец, кружка. Все снаряды достигают своей цели, кроме кружки – та разбивается о каменную дорожку, окатывая монахов брызгами глиняных черепков. Достопочтенные братья замирают, но продолжения не следует. Один из братьев осторожно идет вперед, другой поднимает голову, тихо охает и пытается остановить смельчака, но слишком поздно: из одинокого зарешеченного окна извергается содержимое ночного горшка, которое с издевательской точностью обрушивается прямо на достопочтенного брата. Впрочем, никто не обольщается. Все знают, что это только начало. В окне за решеткой появляется стоящий в полный рост совершенно голый и очень худой человек.

– Доброе утро, моя паства! – громким голосом провозглашает он. – Сегодня, как и всегда, мы погрузимся в пучину богословия и попробуем осознать причины, по которым вы согласились всю жизнь морозить задницы, жрать репу и не трахаться с бабами. Так как в прошлый раз мы успешно одолели последнюю главу Евангелия от Матфея, то предлагаю перейти к Евангелию от Луки, что также обещает быть крайне и крайне интересным чтивом, – в руках человека в окне появляется книга. – Итак! Мы начинаем! Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария…

Монахи снова тянутся к церкви. Человек в окне продолжает читать, почти после каждого предложения останавливаясь, чтобы прокомментировать прочитанное в той же манере, в которой он начал свою речь. Монахи не слушают. Наконец, последний из достопочтенных братьев скрывается внутри церкви, колокола перестают звонить. Человек в окне замолкает, бросает книгу куда-то за спину, спускается с подоконника и закрывает ставни. Он на одной ноге допрыгивает до кровати и залезает с головой под шерстяное одеяло. Так он проводит следующие сорок минут. Потом в двери открывается небольшое окошко, появляется поднос с миской и чашкой.

– Завтрак, Ваша светлость, – раздается из-за двери.

– А не пошел бы ты, Евстафий, на хрен? – отвечают из-под одеяла.

– Я бы на вашем месте не отказывался от еды, Ваша светлость, а то завтра вам нечем будет кидаться в монахов.

– А ты не на моем месте, – парируют из-под одеяла.

– И вы плохо едите, – невозмутимо продолжает Евстафий, – да еще и каждое утро стоите на холоде. Добром это не кончится.

Человек раздраженно откидывает одеяло, встает, шлепает голыми ногами по полу и резко захлопывает окошко в двери со своей стороны. Каша из миски и вода летят на стоящего по ту сторону монаха.

– Будете и дальше так себя вести, вам забьют окно.

– Что-то за последний год так и не забили, – отрезают из-за двери.

– Зато в прошлом году вы лишились прогулок из-за вашего поведения.

– Именно потому, что меня лишили прогулок, меня не могут лишить окна. Это слишком бесчеловечно даже по вашим меркам.

– И сегодня вас будут мыть.

– Что-то часто в последнее время. У меня закрадываются подозрения, Евстафий, что тебе просто нравится смотреть на меня голого.

– А у меня закрадываются подозрения, Ваша светлость, что вам нравится, когда вас видят голым – иначе ваши выходки объяснить нельзя.

– А зачем их объяснять? Я же сумасшедший, – бурчит себе под нос человек и снова залезает под одеяло.

Под одеялом он лежит до обедни. Евстафий снова приносит еду, но на этот раз человек даже не встает. Еще через два часа Евстафий возвращается с двумя другими монахами и открывает ключом дверь. Внутри светло. У стены стоит койка, на которой, свернувшись в клубок под одеялом, лежит безумец. Также в комнате стоят стол и стул, в углу навалены книги, многие из которых разорваны на части. Евстафий смотрит на стену: на камне нацарапаны линии, их уже так много, что безумцу приходится залезать на стол, чтобы продолжать свое дело. Евстафий знает, что сегодня он нарисовал восемьсот сорок четвертую черту – по количеству дней своего пребывания в монастыре Святого Лазаря⁶.

– Пора мыться, Ваша светлость, – тихо говорит монах.

Одеяло откидывается, и безумец садится на кровати. Он истощен, сероватая кожа натянулась на ребрах, как на барабане, ногти на руках и ногах синие, синие же губы. На осунувшемся лице клоками растет борода, рыжие волосы неровно подстрижены, с левой стороны выдран целый клок. Неестественно яркие зеленые глаза останавливаются на монахе.

– Будете себя хорошо вести сегодня? – ласково спрашивает Евстафий.

Безумец смотрит на почти двухметровых монахов.

– По всей видимости, да, – отвечает он.

– Тогда одевайтесь.

– Не хочу, – безумец мотает головой, – так пойду. Какая на фиг разница?

Да никакой, думает Евстафий. Безумец встает.

– Ну что, ребята, Его светлость отправляются принимать ванну, – он разводит руками. – Мне идти самому или мои верные слуги понесут меня на руках?

– Самому, – отвечает Евстафий.

– Ладно, – безумец скребет щеку. – Пошли тогда.

Он с удивительной беззаботностью выходит за дверь, как будто бы такая возможность представляется ему не раз в неделю, а каждый день. Евстафий накидывает ему на плечи теплый плащ, подбитый волчьим мехом. Безумец, кажется, этого даже не замечает.

– Какое сегодня число? – спрашивает он.

– Пятое февраля.

– Зима… – задумчиво протягивает безумец.

– К вам приехали гости, – наконец, решается сказать Евстафий.

Обычно эта достаточно редкая для безумца новость вызывает у него приступ ярости, но сегодня он только пожимает плечами.

– Кого принесло?

– Ее светлость.

– А Его светлость не жаловали нас своим присутствием? – уточняет безумец.

Он начинает подпрыгивать при каждом шаге. Надо бы ему сапоги надеть, думает Евстафий, пол то холодный. Впрочем, и это может вызвать целую бурю эмоций, поэтому быстрее позволить ему дойти босиком, чем участвовать в часовом скандале с воплями.

– Его светлость не приехали.

Его светлость давно не приезжали. Строго говоря, отец Карла приезжал только один раз, молча посмотрел на сына через оконце в двери и уехал.

– Печально, – безумец намеревается сделать что-то, напоминающее сальто, но путается в плаще, и если бы его не подхватил один из монахов, то он точно расшиб бы себе голову. – Дашь мне бумагу и чернила, Евстафий? Я хочу написать Его светлости письмо и передать с многоуважаемой герцогиней.

– Конечно, – отвечает монах.

Хотя все и так знают, что в этом письме напишет Его светлость Карл. Евстафий в своей мирской жизни был простым деревенским кузнецом, но даже его удивляют некоторые словесные изобретения, которые использует безумец. Впрочем, чему тут удивляться, человек-то образованный, все Евангелия перечитал по три раза. Правда, из окна и голый, но это в данном контексте роли не играет. Евстафий улыбается своей сложной мысли – слово «контекст» и как его употреблять он тоже узнал от безумца.

Наконец, они доходят до бани. Для безумца специально подготовили большую бадью с теплой водой. Безумец сбрасывает на пол плащ, устало смотрит на Евстафия и спрашивает:

– Вам обязательно каждый раз при этом присутствовать?

Евстафий кивает.

– Ладно, – безумец пожимает плечами и залезает в бадью, – приступайте к омовению, а то госпожа герцогиня издохнут раньше времени от того смрада, который от меня исходит.

Последняя фраза Евстафию очень не нравится, что-то ему подсказывает, что вечер выдастся богатым на события.

Но больше ничего беды не предвещает. Безумец покорно дает себя помыть, побрить, причесать, одевается в специально хранимую Евстафием для таких случаев приличную одежду и без сопротивления дает себя отвести в монастырскую башню, где ему предстоит встреча с посетительницей. Вообще-то, у любого нормального человека от такого зрелища волосы на голове встали бы дыбом, но Евстафий всегда заставляет себя думать, что все это исключительно ради блага его подопечного. А дело в том, что посреди почти полностью пустой комнаты в монастырской башне стоит широкий обеденный стол. По одну его сторону накрыт полноценный ужин на одну персону: блюдо с куропаткой, кувшин с вином, тарелка, кубок и нож. По другую сторону – только кресло. Безумец покорно садится в него и кладет руки на подлокотники.

– Давай, Евстафий, – со вздохом говорит он.

– Мне это не доставляет никакого удовольствия, Ваша светлость, – тихо отвечает монах.

– Не береди мне душу, – безумец широко улыбается.

Евстафий наклоняется и привязывает руки безумца кожаными ремнями к подлокотникам.

– Правая – слишком туго.

– Простите, Ваша светлость, – Евстафий перетягивает ремень.

Безумец откидывает голову на подголовник и закрывает глаза. Он слышит, как открывается и закрывается дверь, шуршат юбки женского платья, а потом тихий голос произносит:

– Здравствуй, Карл.

– Привет, Марианна, – Карл Аквинский открывает глаза и улыбается.

А Евстафий в это время разглядывает герцогиню. В последний раз она приезжала почти год назад, до этого, правда, наезжала часто, где-то раз в пару месяцев. Но потом, видимо, потеряла интерес к узнику монастыря Святого Лазаря. Евстафию она не нравится: вроде бы достаточно красивая женщина, всегда смотрит с сочувствием на Их светлость, даже вроде как старается сделать что-то хорошее. Но Евстафия это не обманывает, он видит, как после этих встреч его подопечный по нескольку дней ходит кругами по своей комнате и что-то бормочет себе под нос, он кричит во сне, иногда не разговаривает неделями. Но на встречах с герцогиней… О, на встречах с герцогиней его безумец превращается в настоящего герцога, и, похоже, только Евстафий понимает, чего ему это стоит.

– Ты не будешь ужинать? – спрашивает Марианна.

– Я привязан к креслу, – отвечает Карл, – но если ты будешь так любезна, что оставишь что-нибудь, я думаю, мне это принесут потом.

Повисает тишина. Марианна осторожно отодвигает от себя тарелку. Карл наклоняет голову и с полуулыбкой на запекшихся губах смотрит на нее.

– Как отец? – спрашивает он.

– Все в порядке, спасибо, – коротко отвечает Марианна.

– Передашь ему письмо от меня?

– Конечно…

Карл кивает Евстафию, тот степенно подходит к Марианне и кладет на стол конверт, скрепленный сургучом.

– Только не читай, – просит Карл.

– Я и так знаю, что ты там обычно пишешь.

– И проследи, чтобы он прочитал, – Карл делает вид, что не услышал ее слов.

Марианна усмехается.

– Извини, но этого я тебе обещать не могу.

Тут уж даже Евстафий злится. Могла бы и соврать, в конце концов…

– Пусть прочитает, ему будет любопытно.

Марианна не отвечает.

– Как твоя дочь? – Карл продолжает светскую беседу.

У Евстафия от его голоса по спине пробегает дрожь, настолько он не похож на обычный голос безумца.

– Хорошо.

– Евстафий, – Карл поднимает голову, – пошли кого-нибудь ко мне. Пусть принесут ту библию с красивыми рисунками, я хочу отправить ее в подарок сестре.

Евстафий мнется.

– Вы ее выбросили из окна в прошлом месяце, – шепчет он.

– Так принеси любую другую! – шипит в ответ Карл. – Здесь библий что-то ли мало?

Марианна если и слышит их разговор, то не подает виду. Евстафий отходит к двери и передает указание другому монаху.

– Зачем ты приехала, Марианна? – наконец, спрашивает Карл.

– Я же обещала, что буду приезжать…

– Зачем? – повторяет свой вопрос Карл.

– Я беспокоюсь за тебя, вот и…

– У тебя умер сын, – перебивает ее Карл, – это было месяц назад, и ты не придумала ничего лучше, чем поехать смотреть на умалишенного?

– Пожалуйста, не нужно… – Марианна отворачивается.

– Хорошо, – Карл стискивает подлокотники, – хорошо, прости. Я сочувствую… я сочувствую вам обоим…. Расскажи мне что-нибудь. Мне-то тебе нечего рассказать, у нас тут ничего не происходит.

Но Марианна молчит.

– Извини, – она поднимается, – не нужно было приезжать. И правда, еще слишком рано, я думала, что это путешествие пойдет мне на пользу.

Тут уж Евстафий чуть не задыхается от возмущения. На пользу? А как насчет Его светлости? О том, что идет ему на пользу, никто не думает?

– Да, – Карл кивает, – конечно, прости. Но все-таки передай, пожалуйста, отцу письмо. Это важно.

– Хорошо, – Марианна небрежно берет со стола конверт и выходит.

Когда герцогиня Аквинская покидает комнату, Карл смотрит на Евстафия и спрашивает:

– Я могу поесть?

Евстафий аж подпрыгивает на месте. Ну наконец-то! После почти недельной голодовки у его подопечного проснулся аппетит! Евстафий тут же придвигает Карлу куропатку, наливает в кубок вино и развязывает ремни. Карл отрывает от куропатки крыло и принимается неторопливо его обгладывать.

– Думаешь, она что-нибудь передаст? – спрашивает Карл.

– Если Ваша светлость позволит… – Евстафий мнется.

Когда Карл в рассудке, монах чувствует себя рядом с ним в высшей степени неловко.

– Ну?

– По-моему она и приезжала то сюда только для того, чтобы вы ей что-то передали.

– Вот и мне так кажется, – Карл делает глоток вина, закрывает глаза, наслаждаясь вкусом, а потом выпивает весь кубок залпом. – Евстафий, можно мне еще вина? Вы же все равно его выльете…

Евстафий вздыхает. А с другой стороны, почему бы и нет? Пусть хоть весь кувшин выпьет, если ему от этого хоть на какое-то время станет легче.

Евстафий не так, чтобы и сильно удивляется, когда неделю спустя его вызывает приор и сообщает, что в ближайшее время монастырь Святого Лазаря намерен посетить Его светлость герцог Иан Аквинский. Естественно, от Евстафия требуется подготовить все по высшему разряду, а также устроить так, чтобы его подопечный по возможности вел себя прилично во время этого визита. С первым Евстафий проблем не видит, а вот второе поручение вызывает у него некоторые сомнения.

Дождавшись, когда Его светлость в очередной раз вывалит на него содержимое своего ужина, Евстафий снова открывает окошко в двери и задает темноте вопрос:

– Вы готовы видеть своего отца, Ваша светлость?

Темнота некоторое время молчит, а потом раздается короткий отрывистый смешок.

– Как никогда, мой друг.

И снова это не голос безумца, к которому Евстафий привык за эти годы.

– Он прибудет через несколько дней, мне поручено подготовить вас ко встрече.

– Я буду вести себя сносно, если ты об этом. Из ночного горшка обещаю его не обливать, хотя ты даже не представляешь, как бы мне этого хотелось.

В последнем Евстафий не сомневается. Он закрывает окошко и задумывается над тем, что же именно написал Карл своему отцу, что тот сразу же решил посетить монастырь Святого Лазаря.

Евстафий почти даже догадывается, как это все происходит.

***

Герцогиня возвращается в Аквин, усталая, бледная, с тоской и мукой в глазах. Вечером она входит в покои своего мужа и останавливается у двери, ожидая пока тот заговорит с ней. Герцог некоторое время делает вид, что не замечает ее, но потом все-таки поднимает голову.

– Как прошла поездка?

Марианна усмехается.

– А как она должна была пройти? – она садится на скамью и смотрит на огонь в камине.

Яркое пламя слепит глаза, но Марианне, похоже, этого и хочется.

– Он не бредил?

– Нет, – резко отвечает Марианна, – передавал тебе соболезнования в связи со смертью нашего сына.

Пауза.

– И это все?

Марианна резко вздыхает. Видимо, она ждет не такого ответа.

– Нет. Еще вот это, – она встает и бросает перед ним на стол конверт.

Герцог хмыкает.

– Не прочитаешь? – спрашивает Марианна.

– Может быть, позже, – отвечает герцог.

– Он просил, чтобы ты его прочитал.

– А там что-то настолько интересное, что мне стоит это читать? – фыркает герцог.

– Не знаю, – огрызается Марианна, – я его не открывала.

– Ну вот видишь… – герцог пожимает плечами.

Марианна качает головой, она подходит к камину и снова смотрит на огонь.

– Мне вот интересно: один твой сын умер, второго ты держишь взаперти как сумасшедшего – и все это не вызывает у тебя ни малейших эмоций? Даже намека на них? – она оборачивается, ее серые глаза горят на осунувшемся лице.

– В моем возрасте, Марианна, эмоций не вызывают и более важные вещи, – парирует герцог.

Марианна хочет что-то сказать, но отмахивается и выходит. Как только за ней закрывается дверь, герцог взламывает печать и разворачивает письмо. Ровным уверенным почерком там написана всего одна фраза.

«Я видел Черного пса, отец».

Герцог долго смотрит на бумагу, потом сминает письмо и бросает его в огонь. На следующий день он сообщает в монастырь Святого Лазаря о своем визите.

***

Карл сидит на подоконнике и смотрит, как монахи пробираются к церкви для молитвы. Их опасения весьма понятны, но в это утро у Карла другие планы – устраивать для них шоу он не собирается. Карл одет в серую рясу, поверх которой завернут в свое старое шерстяное одеяло – конец февраля показывает прощальный оскал зимы, и холод на улице стоит истинно собачий, но Карлу сегодня нужно как минимум неплохо соображать, а от холода его умственные способности лучше не становятся. Монахи впервые за последние два года следуют к заутрене без потерь, но Карл видит, как одна фигура почти у самой церкви разворачивается и быстро бежит обратно. Минут через двадцать Карл слышит, как открывается окошко в двери его комнаты.

– Ваша светлость… – робко начинает Евстафий.

– Да?

– Братья беспокоятся, все ли с вами в порядке.

Карл невольно улыбается. Эти монахи – неплохие ребята. Конечно, они не в восторге, когда их два года подряд во всех смыслах этого слова обливают грязью каждое утро, но стоит этому прекратиться, как они всерьез обеспокоились его судьбой.

– Передай, чтобы не волновались. Со мной все в порядке. И они грязные свиньи. Последнее обязательно передай.

Окошко в двери захлопывается, но Карл готов поклясться, что Евстафий давится от смеха. Хороший он человек, этот Евстафий. Практически единственный человек, с которым Карл общался в последние два года. Когда он выберется отсюда, то устроит так, чтобы Евстафий стал приором монастыря, он сможет справиться с этой должностью, и он этого заслуживает.

Но на сегодня у Карла более важные задачи. Из окна его комнаты виден въезд в монастырь, и Карл ожидает посетителя. Колокол на башне бьет шесть утра, потом семь, потом восемь, девять, десять. Колокол отбивает каждый час, потом обедню, потом вечернюю молитву. Иногда появляется Евстафий и что-то там как всегда гундосит про то, что Карлу нужно поесть, но Карл не обращает на него внимания. Полночь. Монастырский двор пуст, восходит луна, яркая и зловещая в прозрачном зимнем воздухе. Карл кутается в шерстяное одеяло. Неужели он так и не заявится? Не может такого быть… Час ночи. Два часа… И вот во дворе начинается какое-то шевеление. В ворота монастыря въезжает шеренга всадников с факелами. Одного из них Карл узнает сразу – развевающийся плащ, безупречная выправка, прекрасный вороной конь… Карл чувствует укол зависти, сам он никогда так блистательно не выглядел в седле. Не так уж и удивительно, что Марианна все-таки вышла замуж за его отца, а не за него самого. Ну да ладно, Марианна – это дело прошлое, она сама выбрала свою судьбу. Карл видит, как всадники спешиваются, на середину монастырского двора выходит заспанный приор, но герцог даже не останавливается. Он исчезает из вида. Карл поудобнее устраивается на подоконнике. Минут через пятнадцать окошко в двери чуть приоткрывается.

– Он приехал, Ваша светлость, – говорит Евстафий.

– Я видел, – отвечает Карл. – Не задерживай его, он не любит ждать.

Как будто бы Евстафий может задержать Иана Аквинского и при этом сохранить голову на плечах. Карл делает глубокий вдох.

Пять минут спустя он слышит, как отрывается дверь, раздаются шаги, легкие и почти беззвучные. В комнате становится светло – это Евстафий заботливо принес подсвечник. Потом дверь закрывается. Карл не оборачивается, ждет, пока герцог заговорит первым. Он снова слышит шаги, герцог начинает ходить по комнате, подходит к столу, потом к куче книг, сваленных в углу. По поводу последних Карл испытывает некоторые угрызения совести. Он знает, что в углу его комнаты лежит почти вся библиотека монастыря, и что не без его помощи эта библиотека выглядит весьма потрепанной. Шаги приближаются – герцог Аквинский встает у него за спиной.

– Красивый вид, – наконец, говорит он.

Какой там вид? Только тьма, да проклятая луна…

– Летом лучше, – отвечает Карл.

Он все-таки оборачивается. Отец стоит, опершись рукой о стену. Карл не видел его больше двух лет, но герцог Аквинский совершенно не изменился: темные волосы, красивое смуглое лицо и яркие зеленые глаза – пожалуй, единственное, что безошибочно указывает на их родство с Карлом. Герцог садится на стул у стола. Карл свешивает ноги с подоконника, кутается в свое одеяло. Герцог невольно смотрит на его босые ступни с посиневшими ногтями. Карл прекрасно понимает, что он сейчас видит перед собой: заморенный голодовкой человек с ввалившимися глазами, серым лицом и половиной выпавших волос на голове. Как бы Евстафий ни пытался привести его в порядок – это почти невозможно. Чудо, что еще все зубы на месте. Карл ждет, он не хочет первым начинать разговор.

– Не хочешь поужинать со мной? – спрашивает герцог.

– Не очень, – отвечает Карл, – обычно во время званых ужинов меня привязывают к стулу, чтобы я не заколол гостя ножом.

– Сегодня мы попробуем обойтись без ремней, – герцог поднимается и стучит в дверь.

Та тут же распахивается, и в дверном проеме появляется Евстафий.

– Ужин, – поясняет Карл.

Евстафий отходит в сторону и делает приглашающий жест. Герцог выходит, Карл спрыгивает с подоконника и идет за ним.

– Вы бы обулись, Ваша светлость, – чуть слышно говорит Евстафий.

– А где его сапоги? – спрашивает герцог.

Карл усмехается и смотрит на обалдевшего монаха. Нужно было предупредить, что у его отца слух как у кошки.

– Я выкинул их в окно, – отвечает Карл.

– Зачем?

– Я каждое утро устраиваю местной братии чтение святых писаний, иногда они не очень охотно слушают, так приходится по мере возможности применять силу.

Герцог разворачивается и смотрит на Евстафия.

– Сапоги, – холодно говорит он.

Евстафия как ветром сдувает.

– Ничего страшного, – примирительно говорит Карл, – я их все время выбрасываю в окно, поэтому они мне их и не приносят.

Герцог продолжает идти вперед, на слова Карла он даже не оборачивается. Карл шлепает следом. Вообще-то, Евстафий прав – действительно холодно.

На этот раз стол накрывают не в башне, а в покоях приора. Карл здесь никогда раньше не был, поэтому богатство комнат скромного настоятеля монастыря заставляет его улыбнуться: мебель явно выписана из Италии, на стенах висят весьма внушительные гобелены и даже несколько картин, не очень удачных, на взгляд Карла, но все же не настолько плохих, чтобы дискредитировать вкус их обладателя. Стол на этот раз накрыт на две полноценные персоны, а не как обычно, когда Карл смотрит как его посетитель – а его единственным посетителем за все эти годы была Марианна – ест, а ему только остается вспоминать свою баланду. Герцог садится за стол и машет Карлу рукой. Карл тоже садится. В комнате они одни, герцог поднимается и наливает вина сначала себе, а потом Карлу. Свой кубок он выпивает залпом, Карл следует его примеру. Вино тут же ударяет в голову, в глазах начинает двоиться, по телу разливается почти уже забытое тепло.

– Как тебе здесь? – спрашивает герцог.

– Есть места и получше, – отвечает Карл и улыбается во весь ряд желтых зубов. – Но я не жалуюсь.

– Еще? – герцог указывает на кувшин.

Карл поднимается.

– Если позволите, теперь моя очередь наливать.

Он наливает сначала отцу, а потом себе. Вообще-то его уже и после первого кубка пошатывает, а после второго он вообще должен упасть лицом в тарелку. Раньше это показалось бы ему всего лишь легкой разминкой, но не теперь. Герцог снова выпивает вино залпом. Карлу приходится поддержать, и почти сразу же он чувствует, что это было роковой ошибкой. Главное теперь – не начинать разговор о матери, о Марианне или о том, что сам Карл гниет заживо в этой дыре. С большим трудом Карл возвращается на место и решает, что неплохо бы и закусить. На столе на этот раз не только куропатка, но и солонина и какие-то овощные изыски монастырского происхождения. Короче, прям безудержный пир, если не сказать большего. После перловки, впрочем, для Карла и это кажется банкетом при высшем монаршем дворе.

– Надолго планируешь здесь остаться?

Карл скалится.

– Ну не знаю. Я вроде как пока еще не всю монастырскую библиотеку привел в негодность.

Герцог улыбается.

– Судя по счетам, ты их разоряешь.

– Они присылают счета? – удивляется Карл. – Я каждое утро работаю у них проповедником. Это они мне должны.

Герцог продолжает улыбаться.

– Поверь мне, они другого мнения. Я ожидал, что у тебя здесь королевские покои, штат наложниц и личный оркестр.

– Из всего этого великолепия мне достался только Евстафий.

– Евстафий? – герцог удивленно вскидывает брови.

– Тот монах, которого ты видел. Он хорошо обо мне заботится.

– Я рад, что даже здесь ты нашел себе друга.

Первый кувшин с вином заканчивается. Герцог оглядывается по сторонам, видит еще несколько кувшинов на небольшом столике в углу, берет один и снова наливает себе и Карлу. Если так пойдет и дальше, то я потеряю возможность изъясняться человеческим языком, думает Карл. У герцога-то нет проблем, он всегда имел способность пить как лошадь и сохранять при этом здравый рассудок. Вот у Карла достаточно тонкие и трепетные отношения с алкоголем: если уж он начинает пить, то не может остановиться, пока не напивается до поросячьего визга. Карл цепляет ножом кусок солонины и отправляет его в рот. Несмотря на то, что эту дрянь ему приходится есть почти два года с завидной периодичностью, никогда еще солонина не казалась такой вкусной.