Kitabı oku: «Однажды в замке», sayfa 3

– Ну ты же не о Евстафии разговаривать сюда приехал…

Карл слышит, как на башне часы бьют три раза.

– Нет, Карл. Я приехал, чтобы спросить тебя о Черном псе.

***

Два года… Два очень долгих года. Сначала он думал, что сошел с ума, метался, бился головой о стены, старался всеми силами понять, в чем же именно состоит его безумие. Но он видел у себя только один его признак: он не помнил, почему отец выгнал его из Аквина. Все остальное он помнил во всех подробностях – детство, юность, его загульные друзья, потом помолвка с Марианной, дочерью герцога Гасского⁷, долгие – какие-то уж чересчур долгие – переговоры о приданом, а потом вдруг… Он здесь, заперт в клетке как животное, и несколько раз в день ему как зверю дают еду и воду. Карл пытался выяснить, в чем дело, он писал письма: Марианне, отцу, вообще всем, кого знал и кто умел читать. Марианна приезжала, но не отвечала на его вопросы, правда, вдруг выяснилось, что она вышла замуж за его отца и родила дочь, а потом и сына. Отец на письма не отвечал и никак не давал понять, что вообще помнит, что у него есть старший сын. Может, он сказал всем, что Карл умер? А что? Это было бы очень удобно: мертвый сын лучше сумасшедшего сына. Тем более, что и новая жена уже есть, может родить других детей, более нормальных.

И вот тогда-то и появился Черный пес. Огромная псина, которую Карл видел из окна своей комнаты почти каждую ночь. Сначала он решил, что это монастырский питомец, спросил Евстафия, но тот решительно отверг его догадки. Пес продолжал приходить каждую ночь, огромный, черный, лохматый и тощий как скелет. Через год Карл начал думать, что это его смерть, но для смерти это были слишком долгие свидания. Карл читал молитвы – пес оставался на своем месте. На него не действовало ничего: ни брань, ни священное писание. Пес продолжал приходить. Каждый день между третьим и четвертым часом ночи он медленно проходил по монастырскому двору мимо окна Карла, останавливался, смотрел прямо на него и шел дальше. Иногда, когда в небе светила полная луна, она отражалась в глазах пса, и они начинали сиять ярким зеленым светом.

Карл пытался найти в происходящем хоть какое-то рациональное зерно. Он заставил Евстафия перенести в его комнату чуть ли не все манускрипты монастыря в надежде найти в них зацепку, которая могла бы соединить то, что он видит, с реальностью. Сначала у него ничего не получалось. Первые полгода почти довели его до края той пропасти, которую на самом деле называют безумием. Потом он начал кое-что находить. Сначала только отголоски, признаки, намеки, ничего конкретного – всего лишь несколько слов или странные заметки, сделанные каким-то уже умершим монахом на полях книги. Но это давало ему шанс на то, что он не безумен, и проклятая псина не галлюцинация и не плод его воображения. Оказалось, что Черный пес был известным персонажем – страж мира мертвых, охраняющий вход в царство тьмы, предвестник несчастий, оборотень, который похищает детей, посланец из мира, который лежит за гранью реальности. Грань реальности – это именно то состояние, в котором находился Карл. К тому времени он уже чертовски устал: от однообразия монастырских дней, от визитов Марианны, которые приносили только боль, от незнания того, почему именно он здесь оказался. Что он такого сделал? Сколько раз он спрашивал об этом Марианну, но она так ему и не ответила… Почему она не ответила? Она же любила его когда-то! Почему она не может ему рассказать, как он здесь оказался? Он же не требует его отпустить, он хочет понять, в чем дело… А еще эта проклятая псина, которая пялится на него каждую ночь, и непонятно, существует она на самом деле или нет. В какой-то момент Карл сдался. Все ведь давно твердят, что у него с головой не в порядке, даже заперли, как будто он на людей бросается. Ладно. Сумасшедший, так сумасшедший… В ту ночь он ждал Черного пса так, как будто бы его появление было залогом его жизни. Наверное, так оно и было: нормальный человек больше не имел права на жизнь, но безумец, который каждое утро вещал голым из своего окна, был сейчас как никогда кстати. Всходила полная луна. Карл до рези в глазах всматривался в монастырский двор и ждал. И вот появился Черный пес. Тощее лохматое существо устало начало свой еженощный проход по монастырскому двору. Карл пилил его взглядом. Пес вдруг остановился, он поднял свою черную косматую голову и посмотрел на Карла. Прямо ему в глаза. Хотя их и разделяло весьма приличное расстояние, Карл видел глаза пса так, как будто бы он наклонился почти вплотную к его морде. Зеленые горящие глаза. Точно такие же Карл видел в зеркале. Почти его отражение. Хотя нет – не его отражение. В этих глазах горела старость, мудрость, годы, века, тысячелетия… Карл вдруг почувствовал страх, он отпрянул от окна, но глаза оставались так же близко к нему, как и раньше.

– Что ты такое? – прошептал Карл.

Пес наклонил голову – совершенно человеческий жест, усталый, с таким жестом взрослый собирается ответить на вопрос надоедливого ребенка.

– Что ты такое? – снова спросил Карл.

И на этот раз пес ответил.

***

– Я видел Черного пса, ты с ним как-то связан, – отвечает Карл.

Герцог откидывается на спинку кресла.

– У меня никогда не было собаки, Карл.

Тут уж приходит очередь Карла улыбаться.

– Ты забыл обо мне на два года, а стоило мне написать тебе о Черном псе, как ты на всех парах прискакал в монастырь.

Герцог смеется. Карл продолжает улыбаться. Вот уж действительно – как же это смешно. Обхохочешься.

– Отец…

Улыбка сползает с лица герцога. Карл слишком поздно понимает, почему именно – он уже много лет так его не называл.

– Ты опять решил надо мной поиздеваться?

Герцог не отвечает. Карл думает, что вряд ли ему представится более подходящий момент, чем сейчас.

– Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Ты запер меня здесь, ты женился на женщине, которую я люблю, ты назвал вашу дочь именем моей матери, ты назвал вашего сына моим именем, и ты заставлял Марианну приезжать сюда, чтобы у меня не было ни единого шанса забыть об этом! Я страдал, отец! Ты даже не представляешь, как я страдал! Я думал, что сойду с ума. И знаешь что?

Герцог вопросительно смотрит на него.

– Я не сошел с ума.

Хотя мог бы.

– Поздравляю, Карл, – герцог кивает и наливает себе еще вина.

– С чем?

– С тем, что ты не сошел с ума, – Иан Аквинский пожимает плечами. – Это прямо-таки выдающееся достижение, учитывая, почему ты сюда попал.

Карл смотрит на него с подозрением. Он ведь не просто так коснулся этой темы – его отец вообще никогда просто так ничего не говорит, а Карл вот ни черта не помнит о том, почему он здесь. Интересно, герцог знаете об этом? Он все-таки читал письма Карла? Странный какой-то у них разговор.

– Ты это о чем? – осторожно спрашивает Карл.

– А ты не помнишь?

Ну, естественно… Все он знает.

– Что?

– То, почему ты сюда попал?

– Конечно, помню, – невозмутимо отвечает Карл.

Из-за того, что он пьян, ответ получается еще более фальшивым.

– И почему же?

Иан Аквинский поднимается и начинает неторопливо ходить по комнате. Он вроде как разглядывает гобелены приора, при этом незаметно оказываясь все ближе и ближе к Карлу.

– Не будем ворошить прошлое, – улыбается Карл.

– Почему же? Давай поворошим.

– А я не в настроении! – огрызается Карл.

– Потому что ты ни черта не помнишь! – голос герцога раздается почти над ухом Карла, Карл подскакивает от неожиданности. – Ты попал сюда потому, что убил меня!

– Что?! – Карл оборачивается.

Но вот он Иан Аквинский – живой и здоровый и даже отвратно улыбается.

– Бред не неси… – Карл ежится. – Для мертвого ты очень даже прыткий.

– О! Ты и правда ничего не помнишь! – герцог смеется.

– Да! – не выдерживает Карл. – Я ничего не помню! Но это не значит, что ты можешь разговаривать со мной так, как будто я и правда псих.

Иан Аквинский снова разглядывает гобелен.

– Красивый, да? – не выдерживает Карл. – Там, наверное, как раз изображено что-то такое, что объясняет, почему я тебя убил, а ты не умер.

– Ты был очень зол из-за того, что мы с Бернаром никак не могли договориться о приданом Марианны, и свадьба все откладывалась. Видимо, ты решил мне как-нибудь насолить, пролез в мои комнаты, вскрыл мой походный сундук и нашел там книгу, которая призывает Черного пса. Конечно, ты сначала ничего не понял, – герцог усмехается. – Но ты же упертый! Ты же разобрался! В итоге ты все-таки смог прочитать заклинание и вызвать Пса! Ну и не забыл, конечно, завершающий жест – ты перерезал мне горло. Выбрал самый что ни на есть благородный способ – подошел сзади и чиркнул кинжалом. Я даже не сообразил, что случилось. Но потом у тебя начались проблемы, Карл, потому что кое-что ты не учел – все это нужно было делать с трех до четырех утра, а тебе приспичило резать мне глотку в одиннадцать вечера.

– Что? – Карл трясет головой. – Какая книга? Причем здесь книга? Как я мог тебя убить, когда сейчас ты стоишь здесь и разглагольствуешь?

– Старая книга, Карл. Очень старая книга, которая дает власть над Черным псом. А по поводу остального, так вот – смотри, – герцог опускает ворот туники, и Карл видит у него на шее красный шрам.

Этого шрама там раньше не было.

– Я ничего не понимаю… – шепчет Карл.

Чушь какая-то… Выглядело бы совсем фантастически, если бы не эта проклятая псина, которая торчит под окнами Карла каждую ночь.

– Ну давай, Карл, вспоминай! – не унимается герцог.

– Что?!

– Ты убил меня, а так как тебе не нужны были проблемы, ты оттащил меня в склеп и бросил в первый попавшийся гроб. Это была могила твоего деда, и, сказать по правде, то, что от него осталось, не придало мне душевного спокойствия, когда я очухался.

Карл Аквинский обхватывает голову руками и начинает раскачиваться из стороны в сторону.

– Ты не мог очухаться, если я тебя убил… – стонет он.

– А ты разве не помнишь, зачем нужен Черный пес? Почему ты так стремился его заполучить?

Карл зажимает уши, но герцог продолжает:

– Потому что, если ты владеешь Черным псом, то получишь все, что только пожелаешь! И ты будешь жить вечно, даже если ты уже не его хозяин! Так что, сюрприз! – Иан Аквинский разводит руками. – Зря старался – я не могу умереть. Но ты все равно стал хозяином Пса, хотя из-за того, что сделал все через одно место, у тебя отшибло память и псине пришлось два года скулить у тебя под окном, в ожидании, когда же ты вспомнишь, что ты его хозяин. Все это время ты мог ему приказать, и вышел бы отсюда, а потом стал бы… королем, Папой Римским, мужем Марианны… да кем угодно!

– Понятно, – вздыхает Карл. – Это ты свихнулся, а не я… Или это проверка?.. Да откуда я знаю, что это за собака? Может, это всего лишь бродячая собака, которую монахи кормят? Евстафий говорит, что нет, но, может, он врет? Или не знает? Это более вероятно, чем какой-то там Черный пес, который исполняет желания… Стой! А почему тогда он показал мне, что как-то связан с тобой?

– Дурья башка! – герцог не выдерживает и отвешивает Карлу подзатыльник. Большую часть детства он только так Карла и называл – «дурья башка», временами Карлу даже казалось, что это его настоящее имя. – Он пытался тебе напомнить, как ты его заполучил! Видимо, надеялся, что это поставит тебе мозги на место. Но ничего не получилось! Ты как был идиотом, так и остался!

Карл вдруг щурится.

– А ты чего приехал, а? Извинений что ли хочешь?

– Ах это… – герцог опирается на спинку стула Карла. – Я давно собирался приехать, но, честно тебе скажу, откладывал этот визит. Твое письмо ясно дало мне понять, что я не могу больше медлить.

– Медлить с чем? – у Карла почему-то все холодеет внутри.

– Видишь ли, я уже нашел книгу, которую ты перепрятал, а сейчас половина четвертого.

Вообще-то, отец был прав – ты и сообразить-то ничего не успеваешь. Чирк – и что-то теплое льется на грудь, но и в этом ты не успеваешь разобраться, потому что всего через несколько мгновений теряешь сознание. А потом умираешь.

***

Карл приходит в себя в темноте. А где же еще? Запах отвратительный, в воздухе витает нечто, от чего нестерпимо хочется чихать – то ли пыль, то ли пепел. Сначала ничего не понятно, но потом Карл все вспоминает, на этот раз вообще все, даже то, что не мог вспомнить в монастыре Святого Лазаря. В принципе, можно почти со стопроцентной вероятностью угадать, куда именно затолкал его дражайший папаша. Учитывая злопамятность Его светлости Иана Аквинского, Карл сейчас в чьем-то гробу. Любопытно, где именно и в чьем. Карл прислушивается – вроде тихо. Конечно, не хотелось бы вылезти из гроба и наткнуться на кого-нибудь. Хотя… Да нет, все равно не хотелось бы. Вот сам Карл, например, не имеет ни малейшего понятия, как бы он отреагировал в подобной ситуации: может быть, стал бы креститься и бросился бежать со всех ног, а вполне возможно, что залепил бы призраку по физиономии. Карл пробует поднять крышку, она тяжелая, но сдвинуть ее вполне возможно, хотя в этом нет ничего особенно удивительного – отец же как-то ее сдвинул. С омерзительным скрежетом крышка отъезжает в сторону, и в лицо Карлу ударяет свежий воздух. Ну как, свежий… Никакой он не свежий, на самом деле, просто не воняет мумифицированным трупом. Темно. Ожидаемо. Карл свешивает ноги и спрыгивает на пол. Он, кстати, так и остался босым, но каменный пол почему-то не обжигает, хотя должен бы, учитывая, что на дворе февраль. А если уже не февраль?

Когда Карл убил отца, он оттащил его в семейный склеп замка Аквин и затолкал труп – тогда он был уверен, что это труп – в гроб своего деда Ги Аквинского. Карл, конечно, сделал это не просто так. Его Светлость Иан Аквинский никаким сыном Ги не приходились, а получили свой титул потому, что женились на дочери Ги Алинор, матери Карла. Сам-то Иан происхождение имел так себе, то есть прям совсем так себе. Да и звали его как-то по-другому. Но об этом все забыли. Как теперь понимает Карл, благодаря Черному псу, но дело не в этом. Отец всегда ненавидел старого Ги и не переносил даже упоминания о нем. Карл решил, что гнить рядом с человеком, которого Иан Аквинский терпеть не мог – достойная кара. Кара за что? В случае с Ианом Аквинским – за что угодно, но в тот раз дело было в том, что отец затягивал женитьбу Карла на Марианне, и это все уже нужно было как-то заканчивать. Ну вот Карл и закончил. По его мнению, все вышло потрясающе: Карл мало того, что сам герцогом станет, так еще и получит псину, которая исполняет все желания. Почему бы и нет? Задвинув крышку гроба Ги Аквинского, Карл, насвистывая, направился к себе. Утром он намеревался поднять шум по поводу пропажи отца, ну а там уже недалеко и до исполнения желаний. Но, проснувшись, Карл ничего этого не помнил, Иан Аквинский был жив-здоров, но зол как дьявол, удивленного Карла связали, бросили на телегу, как он и был – в ночной рубахе, и отправили в монастырь Святого Лазаря размышлять над тем, что же он такое натворил. То есть отец был мертв всего-то часов восемь-девять. Чисто теоретически, Карл должен быть мертв столько же времени. Карл наклоняется и касается пола рукой – на ощупь камень, но почему-то он все равно не чувствует холода. Точнее, он вообще ничего не чувствует. Он понимает, что это камень, но не может сказать, гладкий он или шершавый, теплый или холодный. Интересно, это нормально? К сожалению, особо поинтересоваться не у кого. Карл находит нечто похожее на дверь в склеп. Он осторожно ее приоткрывает, в щель падает свет.

Утро. Зима. С серого затянутого облаками неба медленно падают хлопья снега. Ох и суровый же в Аквине выдался февраль в этом году…. Часы на монастырской башне начинаю бить, Карл считает удары – двенадцать. Он уже знает, где он – в монастырском склепе. Отсюда не видно, как серые фигуры торопливо ныряют в каменную громаду церкви для очередной молитвы, но Карл очень хорошо их себе представляет. А вон и его окно… Карл улыбается. Интересно, что там отец наплел им про то, что случилось с Карлом? Наверняка, в этом есть какой-то подвох. Зачем было оставлять его в монастыре? Зачем было заталкивать его в склеп? Можно было тихо-мирно вытереть кровь и оттащить его в свою комнату, где Карл бы проснулся утром как ни в чем ни бывало. Хотя Евстафий мог забеспокоиться и проверить его, а он оказался бы мертв… Можно подумать, если Евстафий вообще его не найдет, то будет лучше… Карл явно чувствует какой-то подвох. Он вдруг широко распахивает дверь склепа и решительно выходит из него. Босые ноги ступают по снегу, но и сейчас он не чувствует холод.

– Эй! – кричит Карл.

Тишина.

– Эй, придурки!

Почему никто не отзывается? Они же прекрасно понимают, кто именно это кричит. Да они же все на молитве… Карл смеется во весь голос и бьет себя ладонью по лбу. Ну точно! Он идет прямо к церкви и останавливается напротив входа. Он улыбается, предвкушая эффект, который произведет его появление. Ох и развлечется он сейчас, а заодно и привнесет немного разнообразия в жизнь старых поганцев. Что бы они ни говорили, а уж Карл-то знает – им будет его не хватать.

Молитва заканчивается, монахи выходят из церкви.

– Ну что, моя паства, готовы приветствовать своего библейского пророка? – Карл широко разводит руки.

Но они даже на него не смотрят.

– Ау! – возмущается Карл.

Монахи проходят мимо, ловко огибая его, как будто перед ними столб или дерево. Карл замечает среди них Евстафия, подбегает к нему, хватает за рукав.

– Эй! У вас чувство юмора что ли появилось?

Евстафий идет дальше, Карл, вцепившийся в его рясу, волочится следом.

– Шутка что ли такая? – недоуменно спрашивает Карл.

Евстафий не отвечает. У Карла все холодеет внутри. Он уже больше не пытается привлечь к себе внимание, просто идет следом за монахом. Тот заходит в основное здание монастыря, и Карл еле успевает проскользнуть в закрывающуюся дверь. Евстафий поднимается на второй этаж и идет к комнате, дверь в нее открыта настежь. Открыта… Почему эта дверь открыта? Евстафий заходит внутрь, а Карл останавливается на пороге. Даже сейчас он не может заставить себя переступить порог собственной комнаты. «Даже сейчас» – это когда? Кажется, он уже начинает обо всем догадываться, но пока еще не в силах принять правду. А Евстафий тем временем осторожно складывает книги. Койка уже пуста – с нее убран топчан и столь любимое Карлом шерстяное одеяло.

– Не скорби, брат, – вдруг слышит Карл голос у себя за спиной.

Он резко оборачивается. У него за спиной стоит Амвросий, тот еще старый черт, по мнению Карла. Из Амвросия уже песок сыпется, воняет от него соответствующе, и он вечно строит из себя самого святого из святых. Евстафий косится на него, но ничего не отвечает. А вот у Карла уже никаких сомнений: если Евстафий еще мог участвовать в каком-то розыгрыше, то Амвросий на такое не способен в принципе. Старый монах обходит Карла, как будто… как будто прошел сквозь него. «А если он и правда прошел сквозь меня?» – с ужасом думает Карл.

– Он в руках Господа, он достаточно страдал, чтобы заслужить прощение.

Евстафий коротко кивает. Карлу даже кажется, что что-то блестит в уголках его глаз. Слезы? Удивительно… Амвросий уходит. Где-то через час Евстафий заканчивает складывать книги, приходят послушники, уносят их обратно в монастырскую библиотеку. Евстафий останавливается на пороге комнаты и окидывает ее последним взглядом, грустным и почти отчаянным. А потом он закрывает дверь. Карл делает несколько шагов вперед и останавливается у закрытой двери. В первые месяцы заключения он часто так делал – пилил эту проклятую дверь взглядом, как будто бы мог пройти сквозь нее. Карл делает шаг вперед. И проходит сквозь дверь. Он сжимает зубы, сдерживая крик, хотя кричать он теперь может сколько угодно – его все равно никто не услышит. Иан Аквинский сделал блестящий ход: зная, что он не сможет убить Карла, потому что тот получил бессмертие, он сделал его вечную жизнь поистине вечной – он заставил Черного пса превратить Карла в призрака.

***

С некоторых точек зрения новое положение Карла было даже удобно – исчезло очень много проблем. Например, больше не нужно было есть, спать и заботиться о своем внешнем виде. С другой стороны, был и очевидный минус. Вот на кой тебе вечная жизнь, когда ты даже поговорить ни с кем не можешь? Первое, что хочет сделать Карл – это уйти, наконец, из этого треклятого монастыря. Он шлепает босыми ногами по снегу к воротам. Следов он за собой не оставляет. Учитывая опыт с дверью, Карла не слишком волнует, будут ворота закрыты или нет. Они не закрыты, и Карл понимает, что сейчас из соседней деревни как раз должна вернуться повозка.

– Пока, ребята! – небрежно бросает Карл.

Он со всего размаха врезается во что-то, по ощущениям очень похожее на каменную стену. Только вот никакой стены перед ним нет. Карл пытается сделать еще один шаг, и на этот раз его отбрасывает назад – на монастырский двор. Он пробует снова и снова. Уже возвращается повозка, ворота закрывают, потом садится солнце, потом звонит колокол на башне, потом занимается тусклый февральский рассвет, а Карл все пытается и пытается. И только к вечеру следующего дня он понимает, что мало того, что стал бессмертным призраком, так еще и на целую гребаную вечность заперт в монастыре Святого Лазаря. Карл садится посреди двора и кричит так долго и громко, как только может. Конечно, никто его не слышит.

Сложно смириться с тем, что ты призрак, а уж с тем, что ты призрак, который ограничен в своей свободе – еще труднее. Но человек – а Карл все-таки человек – существо на удивление живучее. Ему удается свыкнуться и с этим. Примерно тогда же из отрывков разговоров ему удается узнать, что для всего Аквина он умер. Причем, папаше как всегда нельзя отказать в изобретательности: по версии Его светлости, которую, конечно же, никто и не смел подвергать сомнению, Карл в порыве безумия сам перерезал себе горло ножом для мяса. Ну психопат – что с него взять, не зря же его всегда к стулу привязывали. Тело Карла якобы отвезли в Аквин, где с помпой захоронили в семейном склепе. Вероятно, в суматохе отец как-то затолкал его к мертвым монахам, или приказал Черному псу, владельцем которого снова стал, и тот исполнил его желание.

– Ублюдок… – шипит Карл, сидя на ступенях церкви. – Нет, ну вы видели, какая тварь?

Еще одно преимущество его нынешнего положения – можно разговаривать с самими собой, сколько душе угодно.

Постепенно Карл погружается в ту сторону жизни монастыря, о которой он раньше и не догадывался. Не будем упоминать, к какому именно ордену относится монастырь Святого Лазаря, ибо этот орден благополучно существует и по сей день, скажем только, что монахам надлежало строго придерживаться аскезы. Ну-ну, как же… Были, конечно, такие, как Евстафий, кто если и нарушал что-то, то по мелочи, а потом искренне раскаивался в содеянном. Были и такие, как старикашка Амвросий, которые пришли в монастырь, чтобы каяться в своих грехах. Амвросий, кстати, не скромничал, что ему нужно каяться. Как выяснил Карл из молитв, которые Амвросий имел обыкновение бубнить себе под нос, у безобидного старика была очень насыщенная молодость: он и грабежом промышлял на большой дороге, и палачом подрабатывал, а также имел сразу несколько семей в нескольких деревнях. В общем, чем больше религиозный пыл, тем больше на то скрытых причин. Евстафий, например, стал монахом потому, что верил в бога и хотел ему служить. Банально до зубовного скрежета, но это так. Впрочем, Амвросий и Евстафий – самые скучные персонажи монастыря Святого Лазаря. Был, например, кружок пьяниц, регулярно прикарманивавших часть выручки от продажи овощей в деревне и пропивавших все это богатство под монастырской оградой. Конечно, все знали, что они так делают, но у всех хватало собственных проблем. Еще было несколько влюбленных пар, уединявшихся ночами у все той же ограды, не мешая пьяницам. У самого приора, кстати, был страстный роман с юным послушником. В общем, без женщин в монастыре происходят воистину чудесные вещи.

Через полгода после его смерти приехала Марианна. Она хотела забрать на память что-нибудь из его вещей, потому что в Аквине ничего не осталось. Почему она не приехала сразу? Как выяснил Карл, она снова забеременела, но потеряла ребенка на позднем сроке, ей нужно было время, чтобы восстановить здоровье. Евстафий отправился искать хоть что-нибудь, что можно было передать Ее светлости в качестве памяти. Хотя что он мог передать? Миску? Треклятые сапоги? Или одеяло, которое уже, наверное, моль сожрала? К удивлению Карла Евстафий принес то, о чем Карл даже не вспоминал все это время – весьма недешевый пояс с серебряной пряжкой. Когда он надевал его в последний раз? Да кто бы вспомнил. Видимо, его привезли из Аквина вместе с другой его одеждой. Марианна берет пояс в руки, коротко кивает Евстафию, молчит. Карл подходит почти вплотную и наклоняется к ней. Она не плачет, только смотрит на пояс, уголки губ опущены, вокруг глаз появились первые морщины.

– Я люблю тебя, – говорит Карл.

Но она его не слышит. И больше никогда не услышит.

***

Когда Карлу Аквинскому было пятнадцать, он превратился из несносного ребенка в несносного юношу. Как водится, когда есть скучающий богатый сынок, вокруг него быстро собираются единомышленники. Вскоре разудалая компания нажила огромный винный долг в соседнем Льеже и стала объектом жгучей ненависти всех благородных семейств, дочерей которых они лишили перспектив счастливого замужества. В замок Аквин потянулись жалобщики. Поначалу их выгоняли, но когда Карл и его дружки в пьяном угаре спалили дом какого-то крестьянина, дело все-таки дошло до герцога Аквинского. Разговор с отеческими наставлениями не состоялся: Иан Аквинский мастер чесать языком с дамами и с другими герцогами, а не с собственным сыном. Все оказалось проще: на следующий день все друзья Карла бесследно исчезли из Аквина, Карл получил в наказание личного надсмотрщика, который следовал за ним даже в уборную и – вот уж и вправду сенсация – работу в трактире в Льеже, на которой Карлу надлежало отрабатывать долг не только за себя, но и за своих закадычных друзей. Последнее, пожалуй, было самым страшным унижением: вчера Карл был повелителем и хозяином – сегодня превратился в мальчика на побегушках. Урок-то был правильный, но в пятнадцать лет такие уроки понимаешь плохо. Карл возненавидел своего отца. Впрочем, это продлилось недолго. Иан Аквинский договорился о браке Карла с Марианной Гасской и, когда Карл достаточно настрадался в роли слуги, отправил его знакомиться с будущей женой.

Когда Карл приехал в Гасс, то сказать, что он был в восторге – это не сказать ничего. Только там он понял, в какой мрачной дыре провел свои юношеские годы: яркие краски, калейдоскоп придворных дам, менестрели и даже свой собственный рыцарский турнир! В общем, в Гассе было все то, что Его светлость герцог Аквинский ненавидел всей душой. Короче, Карлу там понравилось. Учитывая, что для поездки ему собрали подобающую свиту и выдали немало денег, он тут же воспользовался шансом и предался гульбе, от которой его с такими усилиями отучали. До Бернара Гасского Карл дошел недели через две, если не дольше, и в тот день он вряд ли мог произнести что-нибудь внятное, потому что так и не протрезвел. А потом он увидел Марианну. Знаете, бывают в жизни такие моменты, которые делят ее на «до» и «после»? Вот это был как раз такой момент. Когда Карл ее увидел, то не испытал особого волнения ни в сердце, ни в других частях тела. Ему вдруг стало стыдно. Он стоял перед ней с растрепанными волосами, опухшим лицом и ароматом вчерашнего вина. А она была тихой, скромной, не особенно красивой, но когда она подняла на него свои удивительные серые глаза, Карл увидел в них то единственное, что в те времена способно было расшевелить Карла Аквинского. Брезгливость. Им брезговали! Его считали недостойным! Этого Карл так просто оставить не мог. В тот день они сказали друг другу только несколько вежливых фраз, но зато в последующие дни Карл из кожи вон лез, чтобы она его заметила: участвовал в этом их дурацком турнире, вопил как мартовский кот в песенном состязании, станцевал с Марианной все танцы, которые только можно. Но взгляд гордой герцогской дочки не менялся. В нем Карл продолжал видеть пьяного юнца, за которого ей не посчастливится выйти замуж. Но вот визит Карла подошел к концу. В тот день он окончательно понял, что ничего у него не вышло, и пошел на последний отчаянный шаг – решился поговорить с ней. Вообще-то к тому времени Карл уже влюбился в Марианну по уши, но не признался бы в этом даже под пыткой. Когда Карла впустили, он встал как идиот посреди комнаты, уставился на нее и заявил:

– Я уезжаю.

– Удачной вам дороги, – пожала плечами Марианна.

Тут Карлу бы сказать что-нибудь проникновенное, но на тот момент его покорение женского пола ограничивалось тем, что Карл заявлял, что он сын герцога Аквинского.

– Можно я буду вам писать? – запинаясь, спросил он.

Марианна долго и пристально смотрела на него, как будто бы решала, стоит позволять Карлу такую вольность или нет.

– Пишите, – наконец, ответила она.

Боже, что это был за момент! Карлу казалось, что до него снизошла сама царица Савская или Клеопатра! Карл не помнил, как добрался до Аквина, а там сразу же сочинил пространное письмо о двадцати листах. Потом разорвал его, сочинил еще одно, разорвал и его, начал хандрить и отправился бродить по кладбищу. Усевшись на первое попавшееся надгробье, Карл принялся преотвратно декламировать какой-то любовный стих на латыни, само собой с кучей ошибок и коверкая слова. И вот, в момент наивысшего душевного накала, Карл вдруг услышал хихиканье. Он вскочил, полный праведного гнева и желания растерзать наглеца, но наглецом оказался единственный человек, которого все угрозы Карла не могли впечатлить по определению. Было лето, стояла жара, окна покоев Его светлости выходили именно на кладбище, и в ту ночь окна были открыты. Привлеченный нечленораздельными воплями, Их светлость решили лично разобраться, кто же так тревожит его покой посреди ночи, спустились и обнаружили Его светлость Карла Аквинского. Карлу был задан вопрос, чем именно вызвано такое душераздирающее представление. Надо сказать, что собственные страдания настолько занимали Карла, что у него совершенного вылетело из головы, что он ненавидит Его светлость всей душой. Карл выпалил все как есть, недоговаривая слова и, кажется, даже захлебываясь собственной слюной. Надо отдать должное, герцог очень внимательно его выслушал и даже не перебивал, хотя последнее вряд ли было возможно, учитывая накал эмоций юного Ромео (старина Шекспир⁸ написал эту пьесу лет на четыреста позже описанных событий, но сравнение подходящее).