Kitabı oku: «Во власти цифр. Как числа управляют нашей жизнью и вводят в заблуждение», sayfa 2

Кроме того, эта книга – о нас, потребителях чисел. Потому что мы позволяем числам ориентировать и дезориентировать нас. Числа влияют на то, что мы пьем, что едим, где работаем, сколько зарабатываем, где живем, с кем вступаем в брак, за кого голосуем, как решаем вопрос, брать ли ипотеку, как оплачиваем страховку. Более того, они влияют даже на то, заболеваем ли мы или выздоравливаем, живем или умираем.

У нас нет выбора; даже если мы не интересуемся числами, числа управляют нашей жизнью.

Цель этой книги – сделать мир чисел менее таинственным, чтобы каждый мог различать, когда числа используются корректно, а когда ими злоупотребляют. Чтобы все мы могли спросить: какую роль мы хотим отвести числам в своей жизни?

Числам пора знать свое место. Не на пьедестале, не на свалке, но там, где они и должны быть: рядом со словами. Но, прежде чем мы придем к этому, нам нужно начать с самого начала. Где и когда зародилась наша одержимость числами? Позвольте представить вам самую знаменитую медсестру в истории – Флоренс Найтингейл.

1
Цифры могут спасать

Она так и не смогла избавиться от воспоминаний об этих живых скелетах⁵. О британских солдатах – изможденных, покрытых вшами, мучившихся на гнилых деревянных койках и умиравших один за другим.

Переполненные госпитали, в которых Флоренс Найтингейл работала во время Крымской войны между Россией и Великобританией, Францией, Сардинией и Турцией, были настоящими бойнями. В конце 1854 года Найтингейл возглавила сестринскую службу военного госпиталя в Скутари⁶, к востоку от нынешнего Стамбула. Но британская военная медицина была настолько плохо организована, что Флоренс приходилось заниматься множеством дел, не входящих в обязанности медсестры: готовкой, стиркой, реквизицией запасов. В некоторые дни она работала по двадцать часов. Через несколько недель она обрезала свои густые каштановые косы, не имея времени ухаживать за длинными волосами. Ее черные платья пачкались все сильнее, в белом чепце появилась дыра. Даже поесть ей удавалось не всегда, но, выкроив хотя бы несколько минут, она писала письма во внешний мир – и делала все, что могла, чтобы ее солдаты смогли выжить.

Но этого было недостаточно. Умирали слишком многие. «Мы хороним каждые сутки», – писала она в одном из своих многочисленных отчаянных писем Сидни Герберту, британскому государственному секретарю по вопросам войны. В самом страшном месяце, феврале 1855 года, умерло больше половины солдат, поступивших в госпиталь. Большинство скончалось не от ран, а от болезней, которые можно было предотвратить. Канализация была забита настолько, что земля под зданием госпиталя превратилась в одну большую выгребную яму. Испражнения стекали из отхожих мест прямо в водяные цистерны. Нужно было что-то менять.

Тем временем в Британии пало правительство, которое критиковали за некомпетентное ведение военных действий в Крыму. Новый премьер-министр Генри Джон Темпл решил взять другой курс. Он организовал Санитарную комиссию, призванную добиться того, чтобы в Скутари не умирало столько солдат. Помощь наконец подоспела 4 марта 1855 года, через четыре месяца после того, как в госпиталь прибыла Найтингейл.

Комиссия нашла положение дел «убийственным» и принялась за дело. С территории госпиталя убрали более двадцати пяти трупов животных (в том числе давно разложившийся труп лошади, который закупоривал водопровод). В крыше просверлили отверстия для лучшей вентиляции, стены побелили, заменили сгнившие полы. К концу войны, в 1856 году, госпиталь в Скутари изменился до неузнаваемости. В нем воцарились порядок и чистота, уровень смертности резко снизился. В этой метаморфозе сыграла решающую роль не только королевская комиссия, но и Флоренс Найтингейл. Без инициатив с ее стороны комиссия, вероятно, так и не добралась бы до Скутари. Когда Флоренс вернулась в Британию, ее встречали как героиню, «ангела-хранителя».

Но сама она считала, что не справилась со своей задачей. «Бедные мои солдаты, такие выносливые и терпеливые, – писала она в дневнике после отъезда. – Я чувствую, что была вам дурной матерью: я вернулась домой, а вы остались лежать в крымских могилах».

Ее преследовали видения бессмысленных смертей, переполненных палат, вшей. Хотя в госпитале в Скутари положение улучшилось, армейская организация ухода за больными и ранеными военнослужащими оставалась глубоко несовершенной. Расплачиваться за это приходилось человеческими жизнями.

Найтингейл решила добиваться реформ. Используя свой опыт, знакомства и недавно обретенную славу, она собиралась убедить власти в острой необходимости улучшить санитарно-гигиенические условия. И в этой борьбе у нее было острое как бритва оружие – числа.

Истоки нашей страсти к числам

Флоренс Найтингейл родилась в 1820 году и выросла в состоятельной британской семье. Ее отец, сторонник прогресса, считал, что девочки не меньше мальчиков достойны получать образование. Поэтому Флоренс и ее сестру Партенопею – обеих назвали в честь мест, в которых те родились⁷, – учили физике, итальянскому, философии и химии.

А Флоренс учили еще и математике, в которой она показывала блестящие успехи. С самого раннего детства она любила считать и классифицировать. С семи лет она начала писать письма, которые часто сопровождала списками и таблицами. Кроме того, она обожала книги с головоломками и задачами вроде такой: «Если в мире шестьсот миллионов язычников, сколько потребуется миссионеров, чтобы приходилось по одному на каждые двадцать тысяч?»

Интерес к числам сохранился у нее на всю жизнь. И когда в 1856 году государственный секретарь по вопросам войны спросил у нее о положении в Крыму, она воспользовалась возможностью. В течение двух лет она работала над 850-страничным докладом, в котором при помощи цифр показала, чем именно плоха существующая армейская система медицинской помощи⁸. Самый важный ее вывод сводился к следующему: многие солдаты умирали от предотвратимых причин, в том числе раневых инфекций и заразных заболеваний. Даже в мирное время британские военные, которые лечились в военных госпиталях, умирали чаще, чем больные из числа гражданских. В два раза чаще. Это было не меньшим преступлением, считала Найтингейл, «чем выводить по 1100 человек в год на Солсберийскую равнину и расстреливать».

«Диаграмма причин смертности в армии на Востоке», опубликованная Флоренс Найтингейл в 850-страничном докладе о медицинском обслуживании в британской армии

Источник: Notes on Matters Affecting the Health, Efficiency, and Hospital Administration of the British Army (1858)

Но каким бы мрачным ни казался этот вывод, Найтингейл опасалась, что он затеряется среди сотен страниц слов и статистических данных. Поэтому она решила представить свою статистику в виде цветных графиков для наглядности. На самой знаменитой из ее иллюстраций мы видим две диаграммы – два года Крымской войны. Найтингейл показывает, по каким причинам каждый месяц умирали солдаты – прежде всего они гибли от болезней, которые можно было предотвратить.

Она разослала эти и другие графики влиятельным людям, среди которых был и бывший государственный секретарь Сидни Герберт, к тому времени председатель Королевской военно-медицинской комиссии. Кроме того, Флоренс намеренно допустила утечку своих результатов в печать⁹ и попросила писательницу Гарриет Мартино написать для широкой общественности статью о необходимости реформ¹⁰.

В конце концов Найтингейл удалось убедить власти при помощи чисел. В 1880-х годах многие из проблем были решены: солдаты стали лучше питаться, чаще мыться, казармы стали чище¹¹. Положение вещей улучшилось настолько, что вновь построенные госпитали вскоре оказались слишком большими. «Если число больных сократилось настолько, что [Медицинская служба армии] не может заполнить свои госпитали, в этом, право же, нет нашей вины», – иронически замечала Найтингейл¹².

Флоренс Найтингейл одной из первых в мире использовала графики для внедрения перемен¹³. Несомненно, она была умна, трудолюбива и упорна, но, кроме того, она была человеком своего времени. В XIX веке впервые в истории началось широкое использование статистики, и эта тенденция сохраняется до сих пор. Именно тогда возникли национальные государства, и их растущие бюрократические системы требовали от своих граждан все больше информации. Кто умер, кто родился, кто с кем вступил в брак – сведения такого рода впервые стали регистрироваться в широких масштабах¹⁴. Философ Ян Хакинг назвал это событие «лавиной печатных чисел»¹⁵, а исследовательница технологий Мег Лета Амброз считает его «первой волной больших данных»¹⁶.

Систематизация численных данных о бедности и преступности; учреждение отделов записей актов гражданского состояния; публикация средних значений и графиков в ежедневной прессе – все это началось в XIX веке, менее двухсот лет назад, и возникло не на пустом месте. Чтобы понять, почему Найтингейл и ее современники начали широко использовать числа (и получили возможность это делать), нам нужно еще сильнее углубиться в историю и рассмотреть три важных события, предшествовавшие численной мании XIX века.

Начинаем стандартизацию

Человек считает с незапамятных времен¹⁷. Самое древнее из сохранившихся письменных сообщений содержит символы, обозначающие числа. На глиняной табличке из города Урука, который существовал на территории нынешнего Ирака, записано: «29 086 мер ячменя 37 месяцев Кушим». Эта запись сделана между 3400 и 3000 годами до н. э. Текст, вероятно, означает, что некий Кушим получил за период 37 месяцев чуть менее 30 000 мер ячменя.

Как предполагает историк Юваль Ной Харари, Кушим – это первый человек, чье имя дошло до нас. «Характерно, что первое в истории записанное имя принадлежало не пророку, поэту или завоевателю, а бухгалтеру»¹⁸. Несомненно, это обстоятельство говорит о многом, потому что числа были жизненно важны для развития общества.

Охотник-собиратель был способен запомнить всю информацию, в которой нуждался. Где водится дичь, какие ягоды ядовиты, кому можно доверять. Крестьянин, живущий в малочисленной общине, хранил все необходимые знания у себя в голове. Но после сельскохозяйственной революции люди начали сотрудничать в более крупных масштабах, на уровне поселений, городов и даже целых стран. Экономика усложнялась; вместо натурального обмена появились деньги; развивалась сеть экономических отношений, все более сложная для понимания. Человек был в долгу у одного, ждал возвращения долга от другого, платил за аренду жилья третьему. Так наш вид столкнулся с препятствием: мы уже не были способны запомнить все необходимое.

Особенно остро эта проблема стояла в государствах, собирающих налоги с большого числа людей. Чиновникам нужен был метод, позволяющий регистрировать все входящие и исходящие платежи. Этим методом стала письменность. Благодаря записи соглашений – законодательству – и отчетов о действиях людей – административной документации – можно было уже не полагаться только на человеческую память. И во многих из этих записей – как в случае с ячменем Кушима – присутствовали числа.

В развитии роли чисел имел важное значение не только сам тот факт, что мы начали их записывать, но и то, что именно мы записывали. Вернемся к существенному моменту в записи Кушима: «29 086 мер». В этом случае мы должны договориться не только о числе, 29 086, но и о том, что означает слово «мера».

На протяжении большей части истории человечества договоренности о единицах измерения носили сугубо локальный характер¹⁹. Скажем, во Франции площадь земельного участка измерялась в «бишере» (bicherées) – количестве «бише» (bichets), то есть бушелей зерна, необходимых, чтобы засеять эту пашню, или в «журналье» (journaliers²⁰) – эта мера соответствовала площади, с которой сборщик винограда мог собрать урожай за один день²¹. В английском языке до сих пор сохранились следы таких старинных единиц измерения: a stone’s throw (букв. «камень добросить», то есть рукой подать), within earshot («в пределах слышимости»). Даже если в разных регионах использовали одни и те же единицы измерения, их точное значение могло варьироваться чрезвычайно широко. К примеру, в XVIII веке пинта во французской деревне Преси-су-Тиль была в три с лишним раза больше, чем пинта в Париже, всего в двух сотнях километров²². По имеющимся оценкам, во Франции XVIII века использовали до четверти миллиона разных мер длины и веса²³.

Два человека не смогут понять друг друга, если будут говорить на разных языках. Точно так же невозможно договориться, если по-разному использовать числа²⁴. В 1999 году произошел инцидент, показавший, насколько опасным может быть отсутствие общего числового языка. В то время космический зонд Mars Climate Orbiter должен был достичь Марса. Однако 23 сентября 1999 года связь с зондом прекратилась. Впоследствии его так и не смогли найти. Как такое могло произойти? Для управления зондом требовалось взаимодействие двух компьютерных программ. Одна из них измеряла импульс в фунт-сила-секундах в соответствии с американо-британской системой, а другая использовала принятые во всем мире единицы – ньютон-секунды. В результате этого недоразумения зонд оказался на 170 километров ниже, чем планировалось, и, вероятно, разрушился в атмосфере Марса²⁵.

По счастью, в наши дни такие проблемы бывают скорее исключением, чем правилом, потому что почти все страны мира используют теперь Международную систему единиц. Но этот переход произошел не без трудностей – для него даже потребовалась революция. После Великой французской революции (1789–1799) революционеры решили отбросить все местные единицы измерения. Они предложили нечто новое: метрическую систему. Такие единицы, как метр и килограмм, хорошо согласовывались с идеями ученых того времени, а кроме того, что немаловажно, с их помощью страну предстояло сделать более управляемой²⁶.

Как государство может собирать налоги, если все используют разные меры длины? Разумеется, никак, но решение этой проблемы было найдено. На это ушло немало времени, но в конце концов метрическая система – впоследствии Международная система единиц – распространилась из Франции почти по всему миру. Всего три страны – Соединенные Штаты, Либерия и Мьянма – используют другие официальные единицы измерения, такие как фунты и мили²⁷.

Таким было первое из новшеств, которые легли в основу мышления Найтингейл: мы начали стандартизацию. Другими словами, мы договорились о том, как следует измерять определенные величины. Метр и килограмм были лишь началом. Во времена Найтингейл, полвека спустя, числа стали увлекать нас еще сильнее. Люди мигрировали из сел в города; переполненные, они трещали по швам; в них накапливались всевозможные проблемы – бедность, преступность, болезни²⁸. Откуда взялись эти беды? И как с ними бороться? Этими вопросами задавалось все больше людей, как в правительстве, так и вне его.

Чтобы оценить серьезность этих проблем, предстояло разработать четкие категории: кого считать бедняком, преступником или больным? Например, знаменитый статистик Уильям Фарр, помогавший Флоренс Найтингейл в работе над ее отчетом, и его коллеги составили перечень заболеваний, который в конце концов взяла на вооружение Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Найтингейл и сама использовала в своих графиках категории, показывая, сколько человек умерло 1) от предотвратимых болезней, 2) от военных ран и 3) по всем остальным причинам.

На первый взгляд определение таких концепций, как «заболевание» или «причина смерти», не имеет ничего общего с числами, но на самом деле это совершенно не так. Нечто можно выразить численно, только если дать ясное определение. Говоря словами философа Яна Хакинга, «подсчет жаждет категорий»²⁹.

Стандартизация привела к тому, что мы наконец-то стали общаться на одном и том же языке чисел. Сегодня люди во всем мире говорят о метрах и килограммах, о росте ВВП и уровнях IQ, о выбросах CO₂ и гигабайтах. Самым распространенным языком стал не китайский, не английский и не испанский, а язык чисел³⁰. А он, в свою очередь, сделал возможным появление следующего новшества: мы начали собирать числа «по-крупному».

Мы начинаем собирать числа

Как мы видели на примере глиняной таблички Кушима, числа собирались и записывались на протяжении тысячелетий. Но в случае Кушима речь шла всего лишь о мелкомасштабных измерениях (историки полагают, что он мог отвечать за сырьевой склад при пивоварне)³¹. В последующие тысячелетия власти начали собирать числа в более широких масштабах. Одна из самых известных в западной культуре историй, история рождения Иисуса Христа, не произошла бы в Вифлееме, если бы римляне не захотели узнать, сколько жителей в их империи. Переписей населения в мировой истории было очень много – их проводили от Древнего Египта до империи инков, от Китая династии Хань до средневековой Европы³².

В 1085 году Вильгельм Завоеватель сделал следующий шаг. Он захотел переписать имущество всех жителей Англии. В «Книгу Судного дня» (Domesday Book) должны были войти данные более чем о 13 000 населенных пунктов Англии и Уэльса. Каждое из этих мест посещала группа чиновников, которые записывали более 10 000 данных о каждом графстве: имя владельца имения, число сервов – крестьян, работающих в поместье, число мельниц и рыбных прудов и т. д.³³. Трудно представить себе, сколько времени должно было занять такое предприятие.

Масштабы сбора сведений для «Книги Судного дня» оставались исключительными еще много веков. Экспоненциальный рост объема имеющихся данных начался только в XIX столетии³⁴. В это время появилось множество организаций для их сбора. Зачастую эти организации создавало государство (в конце концов, и английское слово statistics – «статистика» – происходит от слова state – «государство»). В 1836 году было создано Генеральное управление регистрации по Англии и Уэльсу, которое отвечало за регистрацию рождений и смертей, но вскоре начало проводить переписи населения³⁵. Начали собирать численные данные и организации, не связанные с правительством. К примеру, Британская Ост-Индская компания вела учет данных приблизительно двух с половиной тысяч своих сотрудников: кто заболел, кто умер, кто прекратил работать в компании³⁶.

Стремление улучшить военную медицину, проявленное Найтингейл в середине XIX века, соответствовало духу времени: численные данные тогда собирали все и повсюду. Но для действительных перемен не хватало еще одного, последнего новшества. Одно дело – собрать горы чисел; понять, что они означают, – совсем другое.