– Только он не придёт, – тихо произнесла девочка.
– Почему?
– Он меня больше не слушает.
А потом Маша заплакала.
– Он плохой. Плохой. Я хочу, чтобы они вернулись.
Прощаясь, Лена долго стояла в коридоре и молча глядела на Машу.
– Лена Сергеевна, вы мне не верите.
Это был даже не вопрос. Маша ушла в комнату и скоро вернулась, неся в руках альбомный лист.
– Вот, это каравай. И он мне больше не нужен.
Сказала и убежала обратно.
Лена вгляделась в рисунок, будто он мог дать ответы на все вопросы, что терзали её. Видно, девочка плохо представляла, что такое каравай и поэтому её «каравай» больше походил на мультяшного колобка. Плохого колобка. В глаза сразу бросался огромный отвратительный рот с мясистыми губами. Озорные глазки прятались за набухшими веками. Руки-спички. Сверху Маша написала «Мой друг Каравай». Лена положила рисунок в портфель и хотела пойти к Маше, но остановилась. Слов не было. У неё не было ничего, что она могла бы дать этой девочке. Тихонько закрыв за собой дверь, Лена спустилась во двор и только тут смогла глубоко вдохнуть.
На третьем этаже заморгала лампочка, от ветра скрипнула фрамуга. У Лены закружилась голова. Вот сейчас, стоя на лестнице, вцепившись побелевшими ладонями в перила, на фоне всей этой подъездной иллюминации, она поняла, насколько ей страшно. Страх, до поры дремавший на пороге, сейчас жадно протянул свои липкие руки. Едва зайдя в квартиру, Лена рухнула на кушетку. Не раздеваясь, в грязных туфлях. Внутри всё дрожало и переворачивалось.
«Надо бороться. Соберись». Но как бороться с тем, чего нет? Как – нет? А разве эти исчезновения не реальны? А этот страх? А Машин танец? Рисунок, наконец?
Лена пошарила рукой и открыла портфель. На ощупь достала рисунок и поднесла к глазам. И тут же зажмурилась. Долго не могла решиться снова посмотреть. Собиралась с духом. Медленно, по миллиметру, приподняла одно веко, затем второе… Так и есть. Рисунок был пустым. Точнее – пейзаж, надпись – всё это осталось. А вот самого каравая не было. На его месте осталось лишь белёсое пятно.
– Зоя Ивановна, это снова я.
– Забыла чего?
– Да…, да… я на секундочку, – Лена в нетерпении топталась на дверном коврике.
– Ну, иди. Чего уж там? – Зоя Ивановна запустила Лену, а сама пошла досматривать телевизор. «Ну хоть ничего не расспрашивала», – облегчённо подумала Лена. Прошла к Маше. Та вся зарёванная бросилась к ней.
– Лена Сергеевна! Я боюсь.
– Машенька, солнышко моё. Не плачь. Скажи мне, а вот этот дом ты тоже выдумала?
Маша оторвала лицо от ладошек и посмотрела на рисунок.
– Я не помню. Может быть.
– Вспомни, пожалуйста. Может ты его где-то видела?
Маша задумалась, а потом слегка кивнула.
– Видела. На речке.
«Старая водокачка. Я тоже её узнала». Лена присела на корточки и обняла девочку за колени.
– А каравай может быть там?
– Наверное.
– Маленькая, одинокая девочка, которой не с кем поговорить, за которую некому заступиться, придумала себе друга. Друга-защитника. И, представь себе, он ожил.
Разъярённая Лена металась по кабинету участкового. Битый час она пыталась втолковать этому олуху, что знает, как можно вернуть детей. А Игорь лишь уклонялся, от её пикировок и с опаской поглядывал на телефон. Не ровён час, понадобится.