Не знаю, поймёте ли вы меня, если я скажу, что… Нет, не поймёте. Давайте уж лучше ехать дальше.
Всё дело в том, что мимо – неразрывный поток автомобилей. А сбоку от моего плеча – Аня, безразличная и к этой внеплановой прогулке, и ко мне, и, в общем-то, к автомобилям.
Если её разбить на отдельные кубики, может быть, удастся что-то понять? Глаз – один кубик. Нос – два. Ухо – три. Брюки – 127 кубиков. Или 126? Ну вот. Уже не получается.
– День, – говорю я.
– Что? – спрашивает она, едва поворачивая голову.
– День. Слышите, как он говорит – «день меня, день». Куда бы его деть?
– А что, вам нечего делать?
– Не помню, – я на ходу достаю еженедельник и читаю:
1. Поймать трёх чапель и одну снежную ящерицу.
2. Сказать Володе, что он дурак.
3. Устроить конец света.
– Кого поймать? – спрашивает Аня.
– Чапель. Давайте в кино сходим.
– Ну давайте.
– А у меня денег нет.
– И у меня нет. А у вас совсем-совсем нет?
– Нет, немного есть. Но не тратить же на всякие глупости вроде кино.
– Это правильно.
Кто такие чапли? А вы что, не знаете? Тем, кто не знает, и не объяснишь… Ну, те самые, о которых я каждый день пишу в еженедельнике: «Поймано чапель 0 штук, снежных ящериц 0 штук». Но иногда как зашуршит что-нибудь в кустах – и думаешь: «Вот она, чапля».
– А вам идёт эта шапочка.
– У меня нет шапочки.
– Э-эх… Не понимаете вы комплиментов.
Чапель нет. Володя остался в общежитии. Придётся исполнять третий пункт программы.
а) Описание окружающего пространства непосредственно перед концом света.
Машины на улице. Анна к северо-западу от меня. Я к юго-востоку от Анны. Прохожий дядечка приглаживает рукой лысину. Где-то скрипят тормоза.
б) НАСТУПАЕТ КОНЕЦ СВЕТА.
в) Описание окружающего пространства непосредственно после конца света.
Машины на улице. Анна к северо-западу от меня. Я к юго-востоку от Анны. Прохожий дядечка приглаживает рукой лысину. Где-то скрипят тормоза.
– Ну как вам конец света? – спрашиваю я.
– Ничего, – говорит она. – Только я не Света, а Аня.
– А вы любите детей?
– Нет. Как представлю, что у меня когда-то будут дети… Я, конечно, могу понять, что это долг…
– Ерунда. «Мать» – это не долг. Это просьба. Разве вы не знаете, что некоторые глаголы в повелительном наклонении оканчиваются на мягкий знак?
Примечание. День, ночь, мать, речь, ложь.
– Давайте хоть на метро покатаемся.
Вот как странно – когда едешь по кольцевой линии метро, всё время проезжаешь одни и те же станции. Над этим стоит подумать.
– Зайдёте?
– Я же к вам сегодня заходила уже.
– Так то с кастрюлей, а теперь со мной.
Заходим в комнату и видим Володю. Он стоит на стуле, просунув голову в петлю.
– Добрый вечер, – говорю я. – Я хотел тебе сказать, что ты дурак.
– Я знаю, – отвечает Володя. – А у меня завтра экзамен.
– А-а. Так это ты вешаешься?
– А что, я мешаю?
– Да нет. Продолжай.
– Сволочь, – говорит Володя и назло мне слезает со стула.
А теперь мы с Аней чистим картошку.
– Что это вы вдруг? – спрашивает Володя.
– Да ты не волнуйся, – говорю я. – Всё равно тебе не хватит.
Володя хмуро смотрит на меня, а потом возвращается за стол и снова раскрывает Ландафшица.
– У него завтра экзамен, – поясняю я.
– Я догадалась.
Тут дверь распахивается. Заходит Глотов.
– Ты кастрюлю обещал вернуть, – говорит он.
– А мы картошку варить хотели, – отвечает Аня.
– Ничего, – говорит Глотов, вытряхивая картошку вместе с водой на стол, – это вы как-нибудь в другой раз.
Анна ушла. Володя начал материться. Можно ложиться спать, что я и предлагаю сделать Володе.
– Я всего три билета из двадцати выучил, – говорит он.
– А я ни одного, – возражаю я.
– Так у меня экзамен завтра, а у тебя только послезавтра.
– Зато завтра я тоже лягу спать рано.
И через пару минут свет гаснет. Я лежу, закрыв глаза, и пытаюсь думать. И тут под кроватью кто-то начинает тихо и противно верещать. Я быстро запускаю под кровать руку и вытаскиваю снежную ящерицу. Она вертит глазками и обиженно шевелит носом.
– Всё равно никто не поверит, что я тебя поймал, – шепчу я. И опускаю её на пол. Она семенит к двери и проползает в щель под ней.
Ночь… Она тоже просит о чем-то своём: «Ночь меня, ночь». Но я не умею нокать. Поэтому по ночам просто сплю – до следующего дня.
Мы жили в комнате 206. Мы пили в комнате 206. Мы блевали в комнате 206. А зубы чистить ходили в умывалку в конце коридора.
– Тюков, – сказал я. – Мы кретины.
– Почему? – спросил Тюков.
– К нам никто не ходит.
– Ну и что?
– Я и говорю – кретины.
Володя тем временем сидит в наушниках и учит свой английский. С ним разговаривать бесполезно. Он может сейчас только губами беззвучно шевелить. Но у него ничего не выйдет. У него не в губах дело. У него мозг чисто русский до самого копчика. Он не может переварить предложение I saw her crossing the street, слегка нерусское по структуре, или даже просто произнести первый звук в слове the.
А я кретин. Ко мне никто не ходит. Но ничего. Теперь я это осознал и буду с этим бороться.
– Тюков, – говорю я. – Я пошёл.
– Нет, Константин. Ты поехал.
– Неважно. Убери весь этот срач. Я хочу, чтобы у нас появлялись гости.
– Костя, зачем? Нам тут и втроём-то тесно.
– Мне тесно, когда я один.
И я вышел. Поднялся по лестнице и ткнулся в первую попавшуюся комнату. Успел заметить номер на двери: 309.
На кровати в позе лотоса сидел абсолютно голый мужчина. Его взгляд был устремлён в бесконечность, а в ухе висела золотая серёжка с подвеской в виде сердечка.
– Извините, – сказал я. – Я не постучавшись вошёл.
– Они светлые и чистые, как козлиный пух, – сказал человек на кровати. – Они тоже ходят и стучат. Их барабаны большие и звонкие, как гора Арарат. Да славятся они вовеки веков.
– Аминь, – сказал я на всякий случай. – А кто это – они?
Мой собеседник изрёк нечто, что я не собираюсь излагать на бумаге, поскольку в этой тираде каждое второе слово было нецензурным.
– Отойди, – добавил он. – Ты икону загораживаешь.
Я обернулся. За моей спиной на стене висело кривоватое изображение волосатых парней в кожаных куртках, вчетвером оседлавших один уродливый мотоцикл.
– Я это, – сказал я нерешительно, – в гости хочу кого-нибудь. Вы не знаете, где здесь кто-нибудь живёт?
– Меня Селивестром зовут, – сказал голый человек. – Хочешь – присоединяйся.
– К чему?
– Садись рядом, устремляй свой разум в шестнадцатую плоскость космической энергии и кайфуй.
– А мне серёжку выдадут? – с надеждой спросил я.
– Нет, – ответил Селивестр. – Некоторые просто мочку уха отрезают. Но это ведь не главное.
– А что главное?
– Главное – достичь абсолютного просветления. Чтобы любой раб космоса, насколько ли бы то нибудь безгрешен он ни не был, мог прозреть насквозь каждую клеточку твоей плоти и пресытиться. Присоединяйся.
Я сел рядом с Селивестром в позу лотоса и начал считать плоскости космической энергии. Очнулся я от того, что моего лица коснулось горячее дыхание Селивестра.
– Э… – сказал он, внимательно глядя мне в глаза. – Да ты ещё недостаточно просветлел. Надо, чтобы зрачки ушли внутрь и не реагировали на свет. Свет внутри нас, понимаешь?
– ППАННИММАЙУУ, – сказал я и снова впал в транс.
Это была, кажется, комната 313. На каждой из трёх кроватей сидело по одной девушке. Они читали три книги – красную, синюю и черную – синхронно переворачивая страницы ровно через 25 секунд.
– Здравствуйте, сёстры, – сказал я, осенив их священным манием своих пальцев, сплетённых в косичку, знаменующую собой блаженность великого просветления, да славится оно вовеки веков.
– Кажется, кто-то вошёл, – сказала девушка в красной юбке.
– И что будем делать? – спросила девушка в синей юбке.
– Как вошёл, так и выйдет, – ответила девушка в чёрной юбке.
Они со звонким шорохом перевернули страницы.
– Это… – сказал я. – Космос – он большой. Давайте друг к другу в гости ходить.
– Чего он хочет? – спросила девушка в красных туфельках.
– Он хочет в открытый космос, – ответила девушка в синих туфельках.
– Пожалуйста, – сказала девушка в чёрных туфельках. – Сколько угодно.
Они перевернули страницы и на всякий случай подтянули края юбок к коленям.
– Это… – сказал я, – вы меня не поняли. Может, вам нужно чего-нибудь. Так вы это… заходите чаю попить.
– Может, он чаю хочет? – предположила девушка с красными ногтями.
– Да вроде нет, – отозвалась девушка с синими ногтями.
– А столовая в другом здании, – заметила девушка с чёрными ногтями.
Они разом оторвали взгляды от книжек и крикнули:
– Чарли!
Из тумбочки в углу вылез двухметровый дог пегой масти с газовым баллончиком в зубах.
– Это… – сказал я.
– Пшик, – сказал дог.
Следующая дверь – если не ошибаюсь, 443 – открылась от звука моего очередного чиха.
– Это… – сказал я. – Только не надо собак…
Человек в очках с толстыми линзами вытянул губы трубочкой и немного подумал.
– У вас аллергия на шерсть? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – Просто, оказывается, я плохо перевариваю некоторых людей.
– Вы каннибал?
– Нет. Но в предыдущей комнате сидело три разных девушки в этих юбочках…
– Вы фетишист?
– Простите, я что-то плохо понимаю. Космос – он большой. В смысле, аминь. А они меня собакой. Давайте друг к другу в гости ходить.
– Вы гомосексуалист?
– Нет, я это… в смысле, гетеро. Но эти с книжечками…
– Вы антисемит?
– Почему антисемит? Я вообще не против кого угодно. Лишь бы в гости кто зашёл – поболтать, в кино сходить. В общем, как-то время вместе провести.
– Вы хронофаг?
– Я? Да, может быть. Но некоторые девушки – они такие умные, конечно. Книжки читают. Им не нужно ничего.
– Вы феминистка?
– Да. Но я не об этом. Почему нельзя просто по-человечески? Ой, нет, вы опять меня неправильно поймёте… Я в том смысле, что все сидят в каморках, как кроты…
– Вы страдаете клаустрофобией?
– Да. Мне тут тесно у вас.
Я вышел, успев услышать за спиной:
– Какой патологический случай…
Она лежала на коврике перед входом и чесала что-то у себя под комбинацией.
– Простите, – сказал я. – Я что-то очень плохо сегодня соображаю. Я уже в двери перестал стучать.
– Давай трахнемся, – сказала она. – Ты такой сексуальный.
Я подумал, а потом предложил робко:
– Может быть, в кино сходим?
– Я тебе не нравлюсь?
– Ну… Я не знаю пока.
– Ты только попробуй. Тебе понравится.
– Да нет, я не это… В смысле, я ещё не до такой степени просветлел.
– Может, у тебя с головой что-то не то?
– Ну да. Клаустрофобия и каннибализм.
– Так съешь меня в коридоре. Я очень сладкая…
– А как тебя зовут?
– Тьфу. Да что я, помню, что ли? Вчера звали Пупсиком, сегодня Колокольчиком. Какая разница?
– Никакой. Что пупсики, что колокольчики…
Я пожал плечами и пошёл к комнате 407.
Там меня внимательно выслушал человек в малиновом пиджаке и галстуке в сине-жёлтый горошек.
– Так… – сказал он. – Пиши.
– Что писать?
– Договор. Заключён между Константином и Гоги, именуемыми в дальнейшем сторонами. Стороны обязуются заходить друг к другу в комнаты NN 407 и 206 соответственно не реже двух раз в неделю. Ну и так далее. Пиши все, что нужно. Число и подпись. С тебя пятьдесят долларов плюс по десять каждую неделю.
– Ммм, – сказал я. – Да у меня и денег-то нет.
– О'кей, – сказал он. – Заходи, когда будут.
…
Я, Володя и Тюков сидели у себя в комнате и медитировали. В ответ на раскрывшуюся дверь я поднял газовый баллончик, Володя засунул ноги в уши, а Тюков просветлел и зарычал.
Тот, кто вошёл, кашлянул и сказал что-то.
– Чего он хочет? – спросил я.
– Явно не чаю, – ответил Володя.
– Да все они тут уроды, – сказал Тюков.
– Вали отсюда, – сказал я.
– Алконавт непросветлённый, – добавил Володя.
– И тысячу баксов на стол! – взревел Тюков.
– Я это, – сказал вошедший дог Чарли. – В смысле, вы произвели на меня неизгладимое впечатление. Извините за тогдашнее. Давайте в кино сходим или на охоту какую-нибудь.
– Сколько стоит сходить с ним в кино? – спросил Тюков.
– Он недостоин космоса, – сказал Володя.
– Да нет, постойте, – сказал я. – Чарли, ты это серьёзно?
Чарли немного подумал.
– Пока не знаю, – сказал он. – Но ты это… Заходи. Если что.
И уплыл куда-то в 21-ю плоскость энергии.
Мы разом что-то почесали и вознеслись. Было здорово. Где-то возле нас парили соседние общежития, дома и целые города. Всеобщее просветление приближалось. Я чувствовал его тёплое дыхание почти так же отчётливо, как аминь.
И от этого парить становилось все легче.
28.5.95
– Хвостики? Какие Хвостики?
А если я на вас Утюга спущу?
Хозяин усадьбы.
В г. Козлогонске каждые пять дней умирал один полноценный гражданин, не считая пенсионеров и интеллигентов. А каждые 20 дней рождался другой человек, который никогда не претендовал на звание выдающегося. И никто не хотел приезжать в город, стоящий вдалеке от транспортных артерий и прочей требухи, не говоря уж об отсутствии какого бы то ни было культурного времяпрепровождения. Но, несмотря на это, население неуклонно росло.
Пошёл Володя охотиться на мамонта. Одел шкуру, взял топор каменный, не брился три дня – всё честь по чести. Пришёл в лес – мамонтов нет. «Не судьба», – решил Володя и пошёл обратно. Но на обратном пути его забрали в милицию. Вот тебе и правовое государство.
Малообеспеченные – те, кто обеспечен хоть какой-то малостью. Нищие к этой категории не относятся.
Посреди холодной лужи пота в центре города Козлогонска очнулся ото сна уважаемый гражданин Покобатько. Одна мысль резала его мозги и жгла горло, как «Аэроантимоль»: «Четверг сегодня или суббота?» Виктор Николаевич и допустить не мог, что сегодня пятница, поскольку день стоял просто поганый. Он поднялся, пролез сквозь колючие кусты и узнал знакомый угол винного магазина, где обычно лезло и ворочалось существо, похожее на очередь. Там было пусто. Сердце ухнуло в живот и загудело. «Воскресенье устроили, сволочи», – пробурчал Покобатько и сплюнул.
Лёд тронулся вместе с господами присяжными заседателями.
Читаешь газеты – мамочки! Посмотришь телевизор – батюшки! Все мы одна семья – советский народ.
1. Володя пришёл в столовую и взял салат из капусты со сметаной. Смотрит – а салат-то неоднородный. Решил перемешать. Долго мешал. Неоднородности не исчезли. «Патология», – понял Володя.
2. Володя пришёл в столовую и взял салат из капусты со сметаной. Смотрит – а салат-то неоднородный. Решил перемешать. Долго мешал. Капуста растворилась. «Патология», – понял Володя.
Революция – такой переворот, который приводит к смене одного строя другим. Если же допустить, что любой переворот – революция, то мировые революции происходят каждые 12 часов.
– Есть ли среди вас человек, который совсем не умеет думать?
– Есть. Это я.
– Как фамилия?
– Иванов.
– Что ж вы отвечаете, не подумавши?
Володя попробовал воткнуть ключ в замок. Не получилось. Наверно, это был не тот ключ. Чтобы убедиться в этом, Володя достал из кармана запасной ключ от этого замка и сравнил. Ключи были совершенно разные. «Как же я теперь домой попаду?» – задумался Володя.
Спасибо было такое огромное, что не смогло вылезти изо рта.
Выключатель – это то, что выключает. Включатель – это то, что включает. А то, что и включает, и выключает, должно называться универсальным коммутационным устройством.
Запахло жареным. Инквизиция сжигала учёных.
Володя пришёл в кинотеатр. Смотрит – а там люди сидят.
– Извините, – сказал Володя и вышел.
Человек едет в метро и слышит объявления:
– Осторожно, двери закрываются. Это была станция «Смоленская».
– Осторожно, двери закрываются. Это была станция «Арбатская».
– Осторожно, двери закрываются. Это была станция «Александровский сад», конечная. Поезд идёт в парк.
Табуретка отличается от таблетки главным образом размерами и выполняемыми функциями.
У Володи стал выпадать зубы. Хронически. Назад втыкает – выпадают. На клей сажает – все равно выпадают. Тогда он положил их на полку и перешёл на духовную пищу.
Стук в дверь. На пороге – молодой человек.
– Здравствуйте, – произносит он.
– Здравствуйте, – отвечает хозяин и закрывает дверь.
Снова стук в дверь.
– Простите… – говорит молодой человек.
– Прощаю, – отвечает хозяин о закрывает дверь.
Опять стучат.
– Я хотел бы занять у вас денег, – говорит молодой человек.
Хозяин в восторге:
– Ну хоть один пришёл по делу.
Володя выплыл на плоту из сарая, нащупал под водой крышку колодца, открыл её и опустил туда ведро. Зачерпнул полное и, довольный, поплыл обратно.
В небе над советско-японской границей японскими войсками ПВО был сбит советский танк Т-72, полностью разрушившийся при падении. В обращении к Президенту СССР Горбачёву, направленном из Японии, выражается: 1) надежда, что подобные инциденты впредь не повторятся; 2) возмущение правительства Японии актом нарушения основных принципов добрососедского сосуществования.
Аналогичное обращение к японскому правительству принято Верховным Советом СССР.
Володя нашёл баночку с белым сыпучим веществом и никак не мог понять, соль это или сахар. Тогда он взял щепотку в рот и начал жевать. Но так ничего и не понял. Видимо, это был стиральный порошок.
Он любил носить часы на цепочке и смотреть, как из них выпрыгивает кукушка.
Володя и Константин попали на необитаемый остров. Скука жуткая, а на двоих всего одна книга. Решили читать по очереди: Володя читает с первой страницы по пятидесятую, Константин – с пятьдесят первой по сотую и т. д.
Но спустя некоторое время Константин понял, что его надули. Ведь Володе достались последние страницы, и Константин так и не смог бы узнать, чем все кончилось. Тогда он потихоньку стащил книгу и прочитал конец. Однако Володя узнал об этом и после возвращения с острова подал на Константина в суд.
Можно стать великим в какой-то области, имея о ней лишь поверхностное представление. Так, например, Великий комбинатор практически не был знаком с комбинаторикой.
Володя пришёл в магазин, где Константин работал продавцом. И увидел на прилавке ботинок. Один. Левый. Чтоб не украли.
– Сколько стоит? – спросил он Константина.
– Две тысячи, – ответил тот.
Володя протянул ему две тысячи. Константин положил ботинок в коробку и пододвинул к Володе.
– Постой, – сказал Володя. – Но мне же нужно два ботинка.
– Два ботинка – четыре тысячи, – ответил Константин.
Володя заплатил ещё две тысячи, получил второй ботинок и отправился домой. По дороге он думал, не стоит ли ему вернуться, чтобы купить ещё и правые ботинки.
Он наложил на себя руки, чтобы убедиться в их конгруэнтности собственному телу.
– Тут уж выбирайте – либо терциум, либо нон датур.
Володя, Константин и Тюков стояли на пристани и ждали автобуса.
КОНСТАНТИН. Идёт какой-то.
ВОЛОДЯ. С табличкой «180».
ТЮКОВ. Значит, наш.
ВОЛОДЯ. Спросим на всякий случай у водителя.
ВСЕ ТРОЕ (орут дружно). Какой номер?
ВОДИТЕЛЬ. Сто восьмидесятый.
КОНСТАНТИН. Восемьсот десятый?
ТЮКОВ. Сто пятидесятый?
ВОЛОДЯ. Семьсот шестьдесят первый?
ТЮКОВ. Значит, не наш.
ВСЕ. Давай, отчаливай!
Они берут весла и отталкивают автобус от берега, а потом садятся на парапет и ждут очередного автобуса.
Виктор Николаевич Покобатько – человек семейный. И если что, так даже и в таком случае ни-ни, и ни одной ногой, и ни в одном глазу. Но на крайний и пожарный лежал у Виктора Николаевича в подкладке пиджака заветный четвертак. И в один, как всегда, прекрасный вечер, когда хозяин плохую собаку на улицу не выпустит, вышел он погулять под дождём, поскольку его благоверная отлучилась в Москву за колбасой. И купил Виктор Николаевич, решившись на отчаянный шаг, какую-то умную книжку на все свои двадцать пять, не считая трояка на хлеб и молоко. Пришёл товарищ Покобатько домой, полистал книжку и ничего не понял.
Тогда Виктор Николаевич почесал голову и сказал: «Тьфу!»
В соседней комнате зашумело мужское платье.
Володя стоит у окошечка кассы и заказывает себе обед:
– Салат из картофеля… Суп картофельный… Котлеты картофельные… с картошкой… А напиток картофельный у вас есть?
– Нет.
– А я думал – приличная столовая.
«Велосипед» – вроде бы от слова «сипеть». А не сипит. Вот это техника!
Соседка Володи заметила, что он часто водит к себе девушек. Причём не выводит обратно. Приходит вечером с девушкой, а утром уходит один.
Это соседку заинтересовало. Она ежедневно высовывала свой нос в замочную скважину и нюхала. Девушки обратно не выходили.
Чтобы увидеть кучку разлагающихся трупов или забитый головами холодильник, старушка проникла в володину квартиру. Но ничего криминального не нашла – Володя девушек измельчал и варил из них холодец.