Kitabı oku: «Дело о пропавшем векселе, выписанном на предъявителя», sayfa 3
В этот момент внезапный сильный толчок останавливает пароход и роняет всех присутствующих на палубу. Течение начинает разворачивать корму парохода в правую сторону, наваливаясь бортом на проскочившую по инерции вперёд неуклюжую баржу и прижимая её к отмели пологого, заросшего густым кустарником острова. Пароход, сцепившийся с баржей, начинает основательно затягивать течением на отмель. Слышится глухой треск, звон бьющейся посуды и крики людей. Густой дровяной дым от низкой трубы застилает палубы парохода баржи, вызывая у людей вместо криков приступы натужного кашля. Всё сущее погружается в тёмно-серую шевелящуюся мглу.
________________________________________________________________________
**** крайний носовой отсек корпуса судна между форштевнем и первой («таранной») переборкой, на «Сибири» спуск в форпик организован через люк в носовой части парохода.
Часть вторая.
Над величественной рекой непроглядной пеленой стоит белесый холодный туман. Видимость в нём настолько короткая, что уже в двух шагах предметы теряют свои очертания, показывая наблюдателю лишь свои выступающие части.
Помещение командирского салона. Всё приведено в первозданный порядок.
Вдоль стола сидят: Шилов, Лепехин, Русов, Савельев и Маликов. Возле пианино на табурете Лепехина, спиной к зрителю, играет по нотам девятую тему «Nimrod» из тридцать шестого опуса «Вариаций «Enigma» для фортепиано Сэра Эдуарда Уильяма Элгара. Одеты очень тепло. Перед Шиловым лежит раскрытая папка с небрежно сложенными исписанными листами бумаги, раскрытый судовой журнал и истрёпанная записная книжка. Перед Маликовым письменный прибор и небольшая стопка чистых листов писчей бумаги. В центре стола графин с водой и стаканы.
Шилов. Итак, господа, я властью, определённой мне Речным Уставом, обязан провести предварительное расследование всех деталей случившихся у меня на пароходе происшествий. Мы с Алексеем Алексеевичем давеча договорились, что все мы, кто находится сейчас здесь, в салоне – имеем взаимное алиби на время происшествий и можем, если никто не против, вместе сейчас опросить по очереди всех, кто был на пароходе и не имел алиби. (Лепехину) Правильно я говорю, Алексей Алексеевич?
Лепехин. Всё так, Василий Васильевич.
Шилов. (Маликову) Николай Михайлович, Занесите, пожалуйста всех собравшихся и отметьте что вы ведёте протокол.
Маликов. (кивнув и начав писать) Приступаю, Василий Васильевич!
Шилов. (громко, зычно) Боцман! Александр Илларионович!
В салон, отворив дверь, заглядывает боцман Макаревич.
Шилов. (Макаревичу) Александр Илларионович! Давайте сюда первым вахмистра.
Боцман кивает и скрывается за дверью
Шилов. (всем присутствующим) Первым я предлагаю заслушать нашего буяна-жандарма. Думаю, что если взять с него слово чести, что не будет буйствовать – то мы можем его присовокупить к нашему заседанию в качестве должностного лица, осуществляющего на пароходе Имперскую власть. Как вы считаете, господа?
Русов. (громко смеясь) Жандармам слово чести неведомо, Василий Васильевич!
Шилов. И всё же будет лучше, если мы этого буяна освободим и дадим для успокоения служебное задание. От участия в дознании он по Закону не имеет права отказаться. Так, Алексей Алексеевич!?
Лепехин. (менторским тоном) Согласно параграфа сорок четвёртого Положения о жандармском корпусе тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года служебные либо иные обязанности на нижних чинов не могут быть возложены без согласия Шефа жандармского управления.
Шилов. И всё же если Капитан судна, как Высшая инстанция, при исполнении своих обязанностей, пригласит жандармского чина к содействию…
Лепехин. (продолжая фразу Шилова, менторским тоном) … то тогда, согласно параграфа двадцать шестого вышеупомянутого Положения, несут обязанности содействия к восстановлению нарушенного порядка. (переводит дух) Впрочем, только в том случае, если будут приглашены местными властями. То есть в данном Случае Вами, как капитаном судна…
Боцман с матросом вводят в салон вахмистра Корчагина.
Лепехин. (глядя на Корчагина, менторским тоном) …в случае же небытности на месте чинов исполнительной полиции, непосредственно принимают участие в сохранении спокойствия! (властно) Вахмистр Корчагин! Откуда была цитата!?
Корчагин. (сквозь зубы) Положение вы неточно цитируете… Параграф двадцать шестой главы третьей!
Лепехин. (зло) Я, милейший, в настоящий момент доступно изъясняю присутствующим особенности Вашей службы!
Русов. (смеясь) Законники…
Шилов. Господин вахмистр! Я вынужден требовать от Вас слова, что вы не будете силой менять свой status quo! Обещайте, что ни при каких обстоятельствах не предпримете повторного смутьянства на моём судне!
Корчагин. (зло) Вы, любезный, здесь капитан до тех пор, пока моя докладная не ляжет на стол губернатора!
Шилов. Возможно, возможно…
Лепехин. Согласно принятого Устава речной службы распоряжения капитана в пределах его полномочий подлежат беспрекословному исполнению всеми находящимися на судне лицами – в случае неподчинения, тем более с применением готового к бою огнестрельного либо любого другого оружия считается подстрекательством к бунту и пресекается максимально быстро и строго, в соответствии с уложениями Устава и Законов Российской Империи.
Корчагин. Я перед губернатором ответ держу! И только перед ним…
Шилов. На судне мне обязаны подчиняться все, ибо я здесь – высшая власть, господин вахмистр! И покончим с этим – вы даёте слово офицера?
Корчагин. В сложившихся обстоятельствах – да!
Лепехин. Поточнее, пожалуйста!
Корчагин. Вахмистр – не офицерское звание!
Лепехин. Но вы – должностное лицо при исполнении обязанностей офицера жандармской службы!? Насколько я могу судить – вы из гвардии? Сверхсрочник? Стало быть, по общевойсковому табелю – подпрапорщик? Так или нет?
Корчагин. Так!
Лепехин. Вы нам нужны, господин Корчагин, здесь сейчас, в качестве законного представителя исполнительной Власти Империи. Извольте знать, что за время, проведённое Вами взаперти, у нас на пароходе произошло преступление, которое мы с Василием Васильевичем намерены скорейшим образом раскрыть. А так как вы на момент преступления, равно как и мы все, здесь присутствующие, имеете алиби – я прошу Вас к нам присоединится.
Шилов. Так вы даёте слово, вахмистр!?
Корчагин. Да! Даю.
Шилов. Тогда извольте чётко и ясно проговорить вслух: «Я, вахмистр транспортной жандармерии Ен-ской дистанции Корчагин обязуюсь вести себя подобающе сложившейся обстановке, не проявляя желания завладеть оружием и не учинять смуту до того момента, пока не сойду с парохода на берег»! Кстати, оружие Ваше хранится в моей каюте, и я обязуюсь по прибытии в М. тот час-же Вам его передать с глубочайшими извинениями за причинённые Вам неудобства во время нашего перехода от имени Пароходства и от себя лично!
Корчагин. (Шилову) Я, вахмистр транспортной полиции Ен-ской дистанции Корчагин обязуюсь вести себя подобающе сложившейся обстановке, не проявляя желания завладеть оружием и не учинять смуту до того момента, пока не сойду с парохода на берег! А когда вы намерены освободите из-под стражи унтер-офицера Страхова?
Шилов. До прибытия в М. он пробудет в трюме. Вы намерены оспорить моё решение силой, вахмистр?
Лепехин. Согласно Устава капитан вправе изолировать в особом помещении лицо, подозреваемое в совершении преступления, или лицо, действия которого не содержат признаков уголовно-наказуемого деяния, но угрожают безопасности судна или находящихся на нем людей или имущества…
Шилов. Ваше слово, вахмистр…
Корчагин. (расслабленно) А! Да чёрт с вами… Я согласен… Позвольте проявить любопытство, Ваше Сиятельство – а как вы распознали, что я из гвардии?
Лепехин. Вы ведёте себя как отставник из нижних чинов, достигших потолка по службе…
Русов. Вы, господин вахмистр, харáктерно упрямы и заносчивы. Как и все в гвардии… Это же очевидно!
Лепехин. (Корчагину) Позвольте я вас введу в курс нашего дела!?
Корчагин. Я слушаю вас, Ваше Сиятельство.
Лепехин. Вчера, примерно во время стрельбы и ваших с поручиком упражнений, у Пётра Силантьевича Страхова из каюты пропали финансовые документы большой ценности. Пока пароход ждёт ясной погоды и стоит на якоре, мы намерены выяснить подробности этого происшествия. Для нас очень важно, чтобы при этом разбирательстве присутствовал представитель Имперской власти.
Корчагин. Я согласен, вот только…
Лепехин. (перебивая Корчагина) Очень хорошо, господин вахмистр. (Шилову) Тогда давайте приступать, Василий Васильевич…
Шилов. (боцману) Александр Илларионович, приведите сюда нашего анархиста…
Макаревич. (молодцевато) Сию минуту будет исполнено, Василий Васильевич!
Боцман и матрос, немного запутавшись в дверях салона, уходят, закрыв за собой дверь.
Корчагин. Что же вы, господа, у этого недоноска выпытывать собираетесь!? Видно же, что – импульсивный дурак. Восторженный. Напитанный под завязку (брезгливо передёрнувшись) «Революцией»! Сообщников у него явно не было… Увидел он вас, Ваше Сиятельство – перемкнуло в нём… Вот и побежал стрелять! Навидался я таких за время службы… Что вот таких как он, молодцов без царя в голове, что девиц восторженных…В обморок от каждого грубого слова падающих…
Русов. Это вы, вахмистр, дело Засулич поминаете?
Корчагин. (с вызовом, привстав за столом) Её тоже! С её оправдания всё началось! С того момента все чахотошные студенты и курсистки уловили в жизни – теперь «можно»! Понеслась околесица по губерниям… Вместо того, что бы как встарь, вот так (вздевает свой крепко сжатый кулак) держать – сусолимся с ними… Теперь вот чуть что – стреляют…
Шилов. И стреляются тоже! Ядами травятся… Мода!
Корчагин. Травят себя – Бог с ними… Никто кроме родителей не всплакнёт! Они же других людей калечат… Во множестве…Уж нам по инстанции доводят, мать её, статистику!
Лепехин и Русов. (одновременно, грозно) Вахмистр!
Корчагин. (повернувшись к Лепехиной) Простите меня, Ваше Сиятельство… За мой язык казарменный… (поворачиваясь к остальным) Вот только из «бульдога» какого ни-будь паршивого, или «браунинга» – и застрелить, и застрелиться толком не получается! По их маломощности… Людей сколько покалеченных… (делая движение рукой к бедру и ощупав пустую кобуру, растерянно всем присутствующим) Не то что армейский «Смит-Вессон»! Бац – и упокойник… (опустошённо рухнул на свой стул, повернулся невидящим взглядом к белёсому от тумана окну)
Русов. Довелось… (раскуривает сигару) Во время одной из встреч с лидерами кадетов шестого года на квартире у Муромцева нам Веру Засулич представили… Нигилистка, грязная, нечесаная, оборванная, в истерзанных башмаках… Представили, как некую надежду в примирении с левыми фракциями… Ничего, конечно же, у светил демократии не вышло… Хочу вам ответственно, господа, заявить, что это приснопамятное оправдание Засулич – какой-то ужасный, кошмарный сон… В зале суда самодержавной Империи произошло столь наглое торжество крамолы, перевернувшее общество! И ради кого!? Грязной вонючей замарашки с бредовыми идеями?
Стук в дверь. Боцман с матросом вводят в салон связанного по рукам Ситина.
Русов. И вот, господа, перед нами ещё один нигилист… (тушит сигару) Грязный, расхристанный и нечёсаный!
Шилов. (Ситину) Доброго утра, Владимир Иванович… Вас ведь так зовут?
Ситин. (кивнув) Да. Здравствуйте…
Шилов. Мы вас пригласили, что бы постараться разобраться в причинах произошедшего вчера события…
Лепехин. Из слов вашего непосредственного начальника нам известно, что вы привлекались по делу о пропаганде идей анархо-коммунизма по предыдущему месту службы?
Ситин. Положим привлекался, а что!? Это высшая степень произвола режима, хочу заявить: преследовать за то, что свободные люди говорят между собой на свободные темы – противозаконно и в высшей степени нелепо!
Лепехин. Воля Ваша, Владимир Иванович! Но как же вы умещаете в себе службу Режиму и Ваши взгляды? Ведь служба есть высшее проявление неволи?
Ситин. Всё так! Для меня служба – каторга!
Лепехин. Так отчего же вы не дезертир!? Ведь уйти с той каторги, в которой вы изволите пребывать – не составляет труда? А в Париже, и в Лондоне, где обосновались лидеры вашей фракции, насколько мне известно – сытно и привольно живётся?
Ситин. Пока нет возможности.
Лепехин. Так… Почему? Ответьте!
Ситин. Руководство партии считает, что каждый сознательный приверженец идеалов анархии обязан по праву совести нести свет в среду тёмного крестьянства и солдатства. К тому же в конвойной команде я могу помогать своим товарищам, попавшим в застенки.
Лепехин. То есть вы как шпион – пребываете по заданию в расположении врага? Позвольте, но ведь, насколько я могу судить из написанного в разные годы князем Кропоткиным и воззваний последнего времени ваша партия придерживается ненасильственного, экспансионистского пути свержения власти, просветительской работы среди промышленного пролетариата – вы же сейчас утверждаете, что ориентированы на крестьянство? Партия приняла решение расширять экспансию?
Ситин. Ха! Эти безмозглые дураки-хлебовольцы – удобное прикрытие для того, кто проповедует безначалие! Мы придерживаемся террористического курса!
Лепехин. Вот как!? Отлично! Двойное прикрытие! Понимаю… Скажите, а не в вашей ли фракции состояла госпожа Рачевская?
Ситин. Рачевская до самоубийства – это Парижская группа, я же солидарен к «Чёрному террору»!
Лепехин. Но ведь «Чёрный террор» публично заявлял о приверженности идеям безначальства!? Вы знаете, что автором провокации, за которой последовал разгром «Чёрного террора» стоял Азеф, из-за раскрытия деяний которого я, в свою очередь, имею счастье сейчас здесь беседовать с Вами?
Ситин. Известно! К этому подлецу у нас особый счёт!
Лепехин. Зачем же вы стреляли в меня? Да будет Вам известно, что моя семья самым непосредственным образом пострадала от террористических действий Татьяны Самсоновны Рачевской! Неужели Вам этого мало? Где же логика в Ваших поступках?
Ситин. Согласно пятому принципу безначалия – как акт беспощадной народной расправы с пусть бывшим, но царским проводником насилия! Это ведь при Вашем руководстве были разгромлены коммуны общинников!? (истошно завывая) Гнет царский воплощая! Дух татарский, напавший на Русь и водворивший Царевщину! Ведь было же время, когда на Руси не было ни помещиков, ни царей, ни чиновников – и все люди были равны! А земля принадлежала только народу, который работал на ней и делился ею между собою в общине поровну!
Лепехин. (смеясь) Какой вывих! Что вы такое несёте!? Почитали бы кого-то из историков, что ли! Ключевского…
Ситин. (истошно, с апломбом) Дурят эти Ваши историки народ по заказу татарскому! Известно же, что Сенатская комиссия только холуёв Царских разрешает печатать на Руси!
Лепехин. Вы больны, господин Ситин! Нет сил и времени с Вами спорить… (боцману) Уводите его, господа. (в пространство) Нет логики! Нет логики… (повернувшись к Екатерине Дмитриевне и Сергею Дмитриевичу) Это ведь мы о той даме сейчас говорили, что похищение Варечки организовала! (в пространство) Тесен мир. Воистину…
Боцман с матросом уводят Ситина.
Лепехина. И полно…
Лепехин. Ты озябла? Может я отведу тебя в каюту?
Лепехина. Нет, Алексей. Здесь хорошо и свежо. А в каюте некуда будет деться от своих и твоих мыслей… Принеси мне плед.
Лепехин встаёт и выходит из салона. Дёрнулся следом Корчагин.
Шилов. (Корчагину) Вы куда, вахмистр!?
Корчагин. Сопровождать…
Шилов. Останьтесь с нами!
Корчагин. Я обязан…
Шилов. Вы обязаны подчиняться моим распоряжениям! Боцман! Дверь!
Боцман с матросом загородили собой выход из салона.
Русов. Вахмистр! Угомонитесь уже наконец! Вы дали слово – извольте его держать!
Шилов. Сядьте, вахмистр!
Корчагин. Это должностное преступление!
Шилов. Ваш статус сейчас – задержанный при попытке подстрекательства к бунту на гражданском речном судне! Временно, под честное слово, выпущенный из-под ареста. С ограниченным перемещением. Этим помещением ограниченный!
Корчагин неохотно опустился на стул.
Русов. А ведь я помню их Парижского идеолога Романова. По Шлиссельбургу! Псевдоним был – «Бадбей». Щуплый такой, маленького росточка. Кавказец. Из Гори. Черный лицом. Глаза на выкат. Темпераментом был необычайно подвижный. Горяч. Порывист. Джигит! С репутацией острослова. Болезненно обидчивый. Произвёл на меня впечатление душевнобольного…
Встаёт, с жаром начинает вещать присутствующим.
И вообще, хочу заметить, что чем больше меня затягивает в революцию, тем больше склонен согласиться с теми, кто утверждает, что природа революций лежит не в социальной и экономической, а в культурно-психологической пропасти. Те же символисты, коих возглавлял Бальмонт, во многом ведь солидарно выступали и за учение Кропоткина. Это выступление у Казанского собора в первом году – честнейший срез настроений тогдашнего Петербуржского общества – оно оказалось фатально незрелым! Как младенец, пробующий своих родителей на запреты. И этот младенец сейчас дорос как раз до половозрелого своего состояния – попытка бунта в пятом году показала, что никто не был готов к водружению своего права – и больше было похоже на попытку коллективного суицида! Государство внезапно для самого себя обнаружило свою старость. Общество вошло в отрочество. И начало сходить с ума. Выбрасываться из окон. И переломало кости, – как тот же Бальмонт, что по примеру Сида Вишеса выбросился из окна третьего этажа…
Нам всем представлялось, что Государство России – это европейская империя. Империя экстра-класса… Вот только что-то чуть-чуть приболела антисемитизмом и оскудением народа. И что попытка вытянуть общество Первой Думой провалилась только по близорукости Государя нашего Императора!
Как можно в здравом уме вообразить ситуацию: вы учреждаете суд присяжных – а присяжные начинают оправдывать террористов, которые убивают членов вашей семьи!? Или вы учреждаете парламент – а депутаты воруют бумагу с чернилами и призывают чернь к беспорядкам. Или вы предпринимаете колониальную экспансию в острой фазе – а у вас в Столице начинаются забастовки на оборонных предприятиях, переходящие в вооружённые мятежи. Войска проигрывают сражение за сражением…
Почему? А почему некоторые подростки бунтуют против взрослых?
Да потому что взрослые перестали понимать детей. Потому что дети скоро перебесятся и займутся своей жизнью. А вот взрослые…
Корчагин. Ваше Сиятельство…
Шилов. (перебивая Корчагина) Ваше Сиятельство! Вы, как мне кажется, идеализируете…
Корчагин. (перебивая Шилова) Ваше Сиятельство…
Савельев. (перебивая Корчагина) Ваше…
Лепехина. Господа! Господа…(громко роняет руку на клавиши пианино)
Входит Лепехин. В салон он застаёт насмешливо разглядывающих присутствующих с высоты своего роста Русова, пунцового от напряжения Корчагина, недоумённо и подозрительно оглядывающегося Шилова, откровенно испуганного Савельева и возмущённо привставшую супругу.
Лепехина. (вставая от пианино и направляясь к супругу, порывисто) Алексей! Ты вовремя!
Лепехин. (набрасывая плед на плечи супруги, негромко) Сергей?
Лепехина кивает головой и отходит к пианино.
Лепехин. (напуская на себя нарочито сердитый вид, казённым тоном, Русову) Сергей Дмитриевич! Па-азвольте спра-асить!?
Русов. (вытянувшись во фрунт) Да, Ваше Сиятельство!
Лепехин. Па-апрашу воздержаться от крамольных речей в присутствии сторонних людей при исполнении!
Русов. Не извольте беспокоиться, Ваше Сиятельство!
