Благородство — это готовность действовать наперекор собственным интересам.
В Америке больше религиозных людей, чем у нас. При этом здешние верующие способны рассуждать о накопительстве. Или, допустим, о биржевых махинаациях. В России такого быть не может. Это потому, что наша религия всегда была облагорожена литературой. Западный верующий, причем истинно верующий, может быть эгоистом, делягой. Он не читал Достоевского. А если и читал, то не "жил им".
Сильные чувства — безнациональны. Уже одно это говорит в пользу интернациональзма. Радость, горе, страх, болезнь — лишены национальной окраски. Не абсурдно ли звучит:
"Он разрыдался как типичный немец".
Всякая литературная материя делится на три сферы:
1. То, что автор хотел выразить.
2. То, что он сумел выразить.
3. То, что он выразил, сам этого не желая.
Третья сфера — наиболее интересная. У Генри Миллера, например, самое захватывающее — драматический, выстраданный оптимизм.
Загадка Фолкнера. Смесь красноречия и недоговоренности.
Чтобы родить (младенца или книгу), надо прежде всего зачать. Еше раньше – сойтись,
влюбиться.
Что такое вдохновение?
Я думаю, оно гораздо ближе к влюбленности, чем принято считать.
У Иосифа Бродского есть такие строчки:
"Ни страны, ни погоста,
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать..."
Так вот, знакомый спросил у Грубина:
- Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?
Грубин ответил:
- Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.
Вольф говорил:
- Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее - это когда зовут, а ты не идешь.
Генрих Сапгир, человек очень талантливый, называл себя "поэтом будущего". Лев Халиф подарил ему свою книгу. Сделал такую надпись:
"Поэту будущего от поэта настоящего!"
Как-то мы сидели в бане. Вольф и я. Беседовали о литературе. Я все хвалил американскую прозу. В частности – Апдайка. Вольф долго слушал. Затем встал. Протянул мне таз с водой. Повернулся задницей и говорит: – Обдай-ка!