Kitabı oku: «Три небылицы за постой», sayfa 3

Даже затрясся Трёхглавый от злости, зверем диким заревел, огнём плеваться начал: как же это так? Его, непобедимого и всемогущего, какой-то там человечишка посмел провести вокруг пальца! Только, для чего он это сделал? Подумал Погубило, подумал, и понял Николкину хитрость по-своему: «Видно, тому витязю страшно стало, и решил он хоть на недолгое время своим обманом заставить меня покинуть поле брани».

– Ну, ладно, ладно! – заскрежетал Трёхглавый зубами. – Сейчас вернусь – иссеку тебя в лапшу! Ух, что я с тобой сделаю!..

Снова запрыгнул на своего коня, который едва успел отдышаться и, дав ему шпоры в бока, скорым бегом погнал обратно. И невдомёк недогадливому чудищу, что оно само привело того витязя к заветной горе, где хранится средоточие его колдовской силы и самой жизни.

Едва топот коня-дракона затих в лесу, уже не таясь Николка пробрался через густые, колючие заросли к поляне и, приготовив лук и стрелы, достал из-за пазухи деревянную дудочку, которую выстрогал позапрошлой ночью в саду. И раздались над поляной соловьиные трели. Потом дудочка засвистела чижом, залилась малиновкой, и снова защёлкала соловьём… А змея, хоть она и железная, но всё равно ведь – змея, лакомая на певчих пичуг. Услышав птичьи голоса закрутилась завертелась – уж очень захотелось ей полакомиться птичкой. Но едва она высунула голову из куста, чтобы разглядеть – где это столько птиц собралось? – как тут же просвистела над поляной острая стрела. Угодила она железной змее прямо в голову: вошла в правую глазницу, а вышла в левую. Дёрнулась железная змея назад, а стрела-то упирается в куст, обратно не пускает! И мгновения не прошло, ещё одна стрела угодила точно в зажатое змеиной пастью каменное яйцо. Покатилось оно по поляне, а Николка – тут, как тут. Схватил яйцо, кинул его в заплечную суму, и бегом вернулся к своему коню. Зашипела змея, метнулась, было, за ним, да сослепу промахнулась и запуталась в кустарнике.

И снова поскакал вороной по лесам и полям в сторону столицы. Видит Николка на своём пути разорённые, дотла сожжённые сёла, разрушенные города, и вдруг заметил в чистом поле большую кузню, из которой дым идёт. Значит, кто-то в ней кузнечит, железо куёт. Подъехал он к кузне, спешился, вошёл внутрь. А там семь кузнецов мечи богатырские куют. Увидели нежданного гостя, встревожились, стали расспрашивать – кто он такой и зачем к ним пожаловал? Уж, не чудище ли трёхглавое подослало его, чтобы выведал он их секреты кузнецкие?

– Нет, люди мастеровые, ни к чему мне чужие секреты, – говорит им Николка. – А вот помощь ваша нужна. По всей нашей земле прошёл Трёхглавый, сами видите, сколько он городов и сёл пожёг, сколько народу загубил! Но теперь конец ему приходит – нашёл я колдовское, каменное яйцо, в котором вся его сила чёрная. На семи огнях надо его калить, семью молотами надо бить, пока не расколется. А кроме вас никто этого сделать не сможет.

Отвечают ему кузнецы:

– Хорошо, богатырь, поможем тебе! Разожгём сейчас самый большой горн, и – за дело! Правда, осталось у нас всего семь мешков дубового угля. Авось, и хватит для такого дела великого!

Разожгли они горн огнём от лампады, чтобы пламя было чистым, и бросили в него каменное яйцо. Начали дуть большими мехами. Пламя такое ярое разгорелось, что аж глаза слепит, любой камень или железо вмиг расплавились бы. А колдовской камень и докрасна накалить не удалось. Схватили его кузнецы клещами, положили на наковальню, стали молотом бить. В минуту и наковальня развалилась, и молот рассыпался, а на яйце – ни трещинки, ни царапинки. Но кузнецы решили, что лучше вовсе останутся без своего кузнецкого снаряжения, но богатырю помогут, чего бы это им ни стоило.

В другой раз засыпали угля, снова начали дуть. Теперь хотя бы чуть закраснело на огне каменное яйцо. Но и вторая наковальня с молотом рассыпались. И так – шесть раз. Настал седьмой, последний раз. Снова дуют мехами кузнецы, Николка им тоже помогает. Глядят – раскалилось каменное яйцо до самого белого каления. Призвали они себе на помощь силы небесные и снова ударили по яйцу последним молотом. Брызнули во все стороны искры, и рассыпалось яйцо на мелкие кусочки. В тот же миг взметнулся над кузней страшный вихрь – даже крышу с неё сорвало. Донёсся откуда-то издалека звериный вой и стон, и всё затихло. Поблагодарил кузнецов Николка за труд их славный, и поскакал к стольному граду.

А там радость и ликование – рассыпалось, обратилось в чёрную глину несокрушимое трёхглавое чудовище вместе со своим конём. Погубила-то, вернувшись к столице со своей горы, втрое злее стал. Почти все пригородные посады пожёг, люди еле успели за городские стены спрятаться. Витязи, что биться с ним взялись, при одном его виде врассыпную разбегаться стали. Кто-то и вовсе в густом лесу спрятался, затаился – авось, не заметит и в живых оставит. Только вдруг отчего-то захромал конь-дракон, и сам Погубила свою прыть утратил. Вроде и скачет, а мечами машет впустую и невпопад. Приободрились витязи, осмелели малость, начали чудище копьями закидывать, стрелами осыпать. А иные с наскока бить его начали палицами, мечами рубить. И настал такой момент, когда все богатыри, разом налетели на него, и вонзили в Трёхглавого свои мечи. Повалил от чудища чёрный дым, и стал он большой кучей чёрной глины.

Народ из города высыпал, славить витязей начал, все радуются, пляшут, столы накрывают. А среди витязей тут же начались раздоры и споры – кто именно победил страшилище, кто нанёс ему смертельный удар? Всяк доказывает, что это именно он сразил Погубилу. А уж те, кто в лесу прятался, и вовсе в грудь себя кулаком стучать начали, дескать, я это был, я! Всякому же хочется стать царским зятем, красавицу-царевну повести под венец. Дошло до того, что иные даже за мечи хвататься начали – я победил, и – всё тут!

Увидел царь Дементий Премудрый, что радость избавления от одной беды, того гляди, в другую беду перерастёт – в сечу междуусобную, встревожился и очень опечалился этому… Что же делать, как же быть? И повелел он всем остановиться и прекратить всякие споры. Сказал он богатырям:

– Идёмте ко мне во дворец, храбрые воины, давайте сядем за столы уже накрытые, остынем от горячки ратной, и спокойной, разумной речью обсудим, как нам лучше поступить.

Подумали витязи и согласились. Стали пировать, своей доблестью бахвалиться, а царь позвал на пир старого придворного звездочёта и попросил сказать: кто же из тех, что сидят за столом, стал настоящим победителем чудовища?

– Хорошо, – сказал звездочёт, – спрошу я у звёзд имя того, что чья рука сразила Трёхглавого. Но только мне на это понадобится времени немало. Поэтому, государь, продолжай пир – пусть слуги подносят витязям вина и яства, пусть они пируют – всё спокойнее будет.

На том и порешили. А Николка той порой на полпути к стольному граду решил прилечь, отдохнуть. Отпустил коня пастись на лесной поляне, сам лёг под деревом на тот случай, если вдруг пойдёт дождь и задремал. Сквозь сон услышал он медвежье рычание и проснулся. Съел оставшийся орешек, и стал слушать, чего там медведи разревелись. А косолапые говорят про каких-то людей на конях при оружии, которые прячутся в соседней роще.

– …В ельнике густом они прячутся, над тропинкой лесной сетку натянули. Уж, не охотники ли к нам нагрянули? – беспокоится молодой медведь.

– Нет, это не охотники, – отвечает старый. – Сороки стрекотали, что в наши леса заявился разбойник Карпило -Живодёр. Ищет он какого-то человека, чтобы изрубить его на мелкие кусочки. Неспроста в наш лес со всей округи волков набежало – видно, чуют богатую поживу…

Понял Николка, что это по его душу заявилась сюда разбойничья шайка.

«Ну, что ж, – думает он, – трём смертям не бывать, а одной – не миновать. Поеду через ельник. А уж там – как судьба решит. Посмотрим, чья возьмёт…»

Собрался он, оседлал коня, и поехал по лесной тропе в сторону ельника. А там разбойники и в самом деле его поджидают. Подсказал им подлый человек, присланный боярским сыном Фолопием, где и как им Николку сыскать. Да ещё за его смерть прислал большой кошель золота. Как тут Карпиле не польститься? С любой стороны, как ни глянь, ему выгода. И золота получил, и коня богатырского себе заберёт, и ненавистного ему Николку погубит… Чем не радость для души разбойничьей?

Только не знали разбойники, что уже ведомо Николке про их засаду, и что к сече с ними он уже изготовился. Как только увидели они витязя, сразу же сбросили на него крепкую шёлковую сеть, что и медведю не под силу разорвать. Да что сеть против меча, откованного из самого крепкого булата?! Лишь раз им махнул Николка, и распалась она на две половины. Взвыли от злости разбойники, уже заранее праздновавшие лёгкую победу. Выхватили сабли, и со всех сторон кинулись на богатыря во главе со своим атаманом Карпилой. И началась сеча беспощадная и лютая. Рубится Николка, машет мечом и направо, и налево. Как кочаны капусты во все стороны разлетаются разбойничьи головы.

Уж, и у него самого, и у коня кровь из ран течёт, а разбойники не унимаются – как ополоумели в своей слепой злобе, всё кидаются и кидаются. Но, как видно, судьбой было решено, что найдёт их шайка свою погибель в этом лесу. Последним набросился на Николку сам Карпило. Он всё надеялся, что устанет богатырь биться с его подручными, и тогда он сможет победить его одним ударом. Да только просчитался злой разбойник. Хоть и утомился, хоть и ранен был Николка, но одним махом перерубил саблю атамана и тот, с перепугу свалившись с коня, разбил голову о придорожный камень, да и дух последний тут же испустил.

Лишь один молодой разбойник, который в сече не участвовал, остался жив. Упал он перед витязем на колени, и стал просить о пощаде.

– Встань! – сказал ему Николка. – Не поднимаю я руку на безоружного. Скажи мне лучше, кто позвал сюда Карпилу, кто на меня напасть подговорил?

И рассказал ему разбойник, что намедни был чей-то гонец у них, в Карпиловых лесах, который привёз атаману большой кошель золота и письмо тайное. После этого-то их шайка и подалась под стольный град, чтобы выследить богатыря и устроить на него засаду. Сразу же понял Николка, что это подлое дело учинил кого-то из знатных завистников. Приказал он разбойнику взять коня Карпилы и следовать за ним.

– …Хватит тебе шляться по лесам, хватит разбойничать! – сказал он. – Езжай к отцу-матери, поди, истосковались, тебя вспоминая, и займись хорошим, добрым делом.

– Рад бы к родителям, да не знаю я их, – пригорюнился разбойник. – Ещё когда себя не помнил, попал я в эту шайку, при ней и вырос. Когда Карпило шёл в набег, я охранял их пещеру и готовил еду. Хотел он и меня к своему ремеслу пристроить, да не по душе мне было злодействовать. Хоть и был я в шайке, а чужой крови на моих руках нет.

Доехали они до ручья, окунул Николка в него свою чудесную раковину, сам испил воды, напоил коня, промыл себе и ему раны, и стали они тут же затягиваться. Уже темнеть начало, как приехали путники в посад. Хоть и пожёг его Трёхглавый, но там всё равно – и радость, и веселье. Еле-еле смогли они добраться до избушки Селивёрстовны – всяк их за стол зовёт, всяк угостить норовит. А избушку огнём хоть и опалило, но она, всё же, уцелела. Вошли путники в избу, хозяйка высекла огня, зажгла лучину, взглянула на того, что пришёл с её постояльцем, отчего-то ахнула и спросила, как его зовут.

– Всегда Пантелеем звали… – ответил разбойник.

Вскрикнула она, и упала без памяти. Подняли её, водой напоили и, плача, сказала Селивёрстовна молодому разбойнику:

– Ты – сын мой, много лет назад похищенный злыми людьми.

Рассказала она что когда-то напала на их посад невесть откуда взявшаяся разбойничья шайка. кого-то – ограбили, кого-то убили. А у неё забрали малолетнего сына. Его отец в это время был на промысле. Когда вернулся и узнал о случившемся, с горя заболел и вскоре умер.

– Где ж ты был все эти годы? – спрашивает Селивёрстовна.

– Там же и был, в разбойничьей шайке, – признался Пантелей. – Поэтому, прости, матушка, но остаться с тобой я не смогу. Ведь если узнают, что я из шайки Карпилы, то быть мне на плахе. Пусть никого я не убил, не ограбил, но как теперь это докажу?

– Не горюй! – сказал ему Николка. – Сейчас же поеду в царский дворец, и попрошу у царя для тебя милости, чтобы снята была с тебя всякая вина. Бог даст, царь в моей просьбе не откажет.

– Да, надо бы тебе туда съездить, надо бы! – вздыхает Селивёрстовна. – Там сейчас пир горой, победу над чудищем празднуют. Одна только царевна Настенька, говорят, сидит в слезах. Ей теперь из господ князей или графьёв кого-то в женихи выбирать себе придётся. Только она уже объявила, что скорее в монастырь уйдёт, чем выйдет замуж за немилого и постылого. Говорят, ждёт она того, что на пир не пришёл.

…А во дворце уже который час пируют витязи, уже не одну бадью вина осушили, съели жареного быка, дюжину баранов, а уж уток и гусей – и вовсе бессчётно. Музыканты для них на гуслях, дудках и бубнах играют, шуты скачут и кувыркаются, бояре здравницы провозглашают… Веселятся богатыри. Оно и понятно: на дармовщину – что ж не разговеться-то? Пусть даже от иного в сече пользы было – ни на медный грош, зато языком-то себе славу можно раздуть и на сотню золотых! И все ждут, что же скажет старый звездочёт. Вечер-то уже настал, звёзды все, как есть, высыпали. Смотри, да угадывай… А его всё нет и нет.

И, наконец-то, вошёл он в пиршественный зал, длинную, белую бороду сжимая в кулаке и опираясь о посох. Увидел царь звездочёта, и сделал знак рукой, чтобы тишина настала. Тут же смолкли музыканты, тут же притихли и богатыри. Ждут, что скажет звездочёт, но в душе-то каждый надеется, что назовут именно его! По совести сказать, немалое число витязей через своих доверенных слуг пробовали передать старику золотишка. Чтобы гадал он не по звёздам на небе, а по золотым в кошелях. Но слуги так ни с чем и вернулись – и близко не подпустил их к себе несговорчивый старик.

Со вздохом поклонился царю звездочёт, развёл руками и сказал:

– Прости, государь, простите и вы, господа рыцари, но звёзды говорят, что сейчас нет среди вас того, кто одержал настоящую победу над порождением чёрной бездны.

Рассердились витязи, разгневались – как это так?! Это кто же тогда, если не они, убил Трёхглавого?!! Старик, понимаете ли, совсем из ума выжил – несёт невесть что! А вот они, богатыри, точно помнят, как вонзали в Погубилу свои мечи!

Покачал старик головой и сказал:

– Что спорить петухам, сидящим на заборе о том, чей из них крик поднял солнце утреннее? Вот также и здесь – мечи-то вы вонзили, да только уже в тот момент, когда настоящий сокрушитель чудовища отнял у него чёрную колдовскую силу.

– Ну и где же он сейчас? – спросил царь Дементий Премудрый.

– Едет к твоему дворцу, государь, на коне, сияющем чистым серебром. Скоро ты его увидишь!

Удивились витязи, притихли. Что бы это значило? У кого из тех, что выезжал на битву, конь был серебряной масти? Да, белой масти кони были, но – белой, а не серебряной! Про питьё и еду забыли богатыри, глаз от дверей не отрывают – кто же это он?!

А Николка въехал в город, и по мощёной камнем улице направился во дворец. Сам всё думает про то, как бы ему ещё хоть раз увидеть царевну Настеньку. Вдруг слышит, какой-то мальчишка закричал на всю улицу:

– Смотрите! Витязь на серебряном коне! Витязь на серебряном коне!

Удивился Николка – это где он такого увидел? Оглянулся – вроде, никого… И тут его взгляд упал на коня, и своим глазам он не поверил: его вороной конь вдруг стал белее снега и засветился серебром! Не знает он, что и думать о таком чуде. Народ со всех сторон стал сбегаться. Кто-то из толпы кричит:

– Вот же он, наш настоящий избавитель!

Спешился Николка перед воротами царского дворца, а стража дорогу ему загородила, во двор не пускает. Твердят, что, мол, самим царём не велено им никого пускать. И могло бы так случиться, что если бы не обещание данное Пантелею, махнул бы рукой Николка, и поехал бы прочь. Но не мог он обмануть мать и её сына, что чудом смогли встретиться. Стал добиваться, чтобы открыли ему ворота, а иначе, пригрозил, выбьет их плечом. Тут слышит он голос знакомый:

– Ну, здравствуй витязь, вот мы и свиделись!

Оглянулся Николка и видит перед собой того самого десятского, что приезжал в их деревню звать удальцов на битву с Трёхглавым. Правда, теперь десятский в чинах вырос до сотского. Стал он спрашивать стражников: а сам ли государь отдал приказ никого не пускать? Замялись стражники. Признались, что такой приказ от имени царя им передал зять царский – Фолопий.

– А с каких это пор Фолопий стал называть себя царским зятем? – нахмурился сотский. – Свадьбы не было, под венцом они с царевной не стояли, она его своим женихом не назвала. Что за глупости? А ну-ка, открыть ворота!

Деваться некуда, подчинились стражники, открыли. Пошёл Николка во дворец. Входит в пиршественный зал, и тут же настала там мёртвая тишина. Всяк по-своему удивился. Царь Дементий дар речи потерял потому, что победителем чудовища оказался не князь, не боярин, а простой крестьянский сын. Царевна Настенька даже слова не могла вымолвить от радости, снова увидев своего ненаглядного. У боярского сына Фолопия от страха, что сейчас все узнают про сотворённую им подлость, и язык отнялся, и ноги как не свои стали. Идёт Николка к царскому столу, а со стороны бояр шепотки злые доносятся:

– Это что за невежа неотёсанный? Как смеет он, мужик лапотный, идти, и нам, знати родовитой, не кланяться?!

А Николка подошёл к царю, поклонился и сказал:

– Пришёл я, государь не за наградами, а просить милости твоей для разбойника Пантелея, который в малолетстве был похищен шайкой Карпилы. Правда, хоть и вырос он среди разбойников, но никакой вины на нём нет – настоящим разбойником он так и не стал. А сегодня после многолетней разлуки встретил он свою мать, и просит о том, чтобы было позволено ему остаться жить в посаде и продолжить ремесло своего отца.

Подумал царь и махнул рукой:

– Быть посему! С этого часа считать Пантелея ни в чём не повинным, свободным и вольным человеком. А почему ты стал просить за него?

И рассказал Николка, что напала на него по пути к столице шайка разбойничья, которая хотела его убить, да сама и полегла в жестокой сече.

– …Теперь, государь, нет больше разбойников в Карпиловых лесах, все дороги там открыты и для конного, и для пешего. И ещё скажу, государь. Пантелей рассказал мне, что подговорил Карпилу и дал ему за мою голову кошель золота, кто-то из тех, что сейчас сидит за этим столом.

И снова настала гробовая тишина. Витязи удивляются, меж собой переглядываются. Один лишь Фолопий побледнел, как полотно, сидит, ни жив, ни мёртв.

– Отрадные вести ты принёс! – одобрил царь Дементий. – Но почему же не спрашиваешь о награде? Ведь это же ты сумел лишить Трёхглавого его колдовской силы? Или не ты?

Улыбнулся Николка в ответ.

– Государь, для меня главная награда – мир на той земле, где я родился и живу. А бить себя в грудь кулаком и кричать о том, что это я один со всем справился – было бы недостойно настоящего воина.

Услышали его слова сидящие за столом, и стало им стыдно за своё самохвальство. А Николка продолжил:

– Уж, коли на то пошло, государь, то не было бы избавления от чудовища, если бы не подмога семи кузнецов, что не пожалели ни своей кузни, ни кузнецкого снаряжения, и разбили-таки усилиями великими колдовское каменное яйцо, в котором таилась вся сила Трёхглавого. А что бы я сделал, если бы не подарок вдовы кузнеца из посада – этот меч и доспехи, что крепче, самого крепкого булата? Поэтому не буду я хвалиться и одного себя победителем называть.

Задумался царь. Никак не ожидал он услышать от крестьянского сына столь рассудительных и мудрых речей, исполненных настоящего благородства. Иной на его месте, гляди-ка, запросил бы себе богатства и славы вдвойне против обещанного. А этому, как будто, вообще ничего не нужно.

– Так ты, что же, сам отказываешься от всего того, что мною было обещано? – спрашивает царь.

– От всего, кроме одного-единственного – руки твоей дочери Настеньки. Без неё мне и свет не мил. Если только, конечно, она сама не против…

– Я согласна! – ответила Настенька, и показала ему на своей руке серебряное колечко.

Уже на следующий день их обвенчали, и сидел Николка за свадебным столом в богатой одежде, не в силах поверить своему счастью, что с ним теперь будет его любимая. Веселятся гости, молодых поздравляют, но только неспокойно на душе у жениха. Чувствует он, что кто-то готовит им обоим злую западню, кто-то их обоих собирается погубить. И как только подали молодым поднос с яствами и вином, взял он свой кубок и незаметно обмакнул в него чудесную раковину. Дал её Настеньке и шепнул, чтобы сделала она то же самое.

– Зачем? – удивляется царевна.

– А чтобы наша с тобой свадьба не обратилась в наши похороны… – ответил ей Николка.

Не стала больше расспрашивать его Настенька, и следом за ним окунула раковину в свой кубок.

Как стали гости провозглашать здравницы в честь новобрачных, по обычаю отпили они из своих кубков по самой малости. И тут же словно неведомая сила в них влилась, здоровья у обоих втрое прибавилось, радость и веселье переполнили душу. А боярский сын Фолопий в это время смотрел на них из-за другого стола, и всё ждал: когда же они оба упадут замертво, чтобы больше уже не поняться? Он ещё утром, когда шло венчание, приказал своему слуге подсыпать молодым в кубок отравы. Но они хоть и выпили из отравленного кубка, а умирать почему-то и не подумали. Наоборот, царевна стала ещё краше, а Николка стал на зависть любому заморскому принцу. Одолели Фолопия сомнения: а яду ли ему дала старая ведьма, которой он отдал за него триста золотых? А что, если она чего-то напутала, и вместо отравы дала целебное зелье, придающее сил и здоровья?

«Так оно и есть! – думает Фолопий, сам аж зубами скрежещет. – Напутала хрычовка окаянная. Ну, раз уж деньги я отдал, а отравить эту деревенщину и царевну не получилось, так хоть самому себе сил прибавить. Где там склянка с зельем?»

Всыпал в свой кубок остаток ведьминого снадобья, размешал с вином, и выпил. И тут же в глазах у него потемнело, в голове помутилось, дыхание остановилось, и он умер, даже не уразумев, что же с ним такое стряслось. Только тогда и поняли Николка с Настенькой, когда бездыханного Фолопия выносили из-за стола, что он-то и был тем тайным злодеем, который творил подлые дела. Видя это, испугалась знать, начала меж собой шушукаться, что, мол, как видно, и в самом деле хранит этого крестьянского сына неведомая сила – ни меч, ни яд его не берёт. Уж лучше не желать ему зла, а то к самим же оно и вернётся.

И стал с той поры царевич Никола жить во дворце со своей Настенькой в любви и согласии. Только не любил он без дела по углам околачиваться да на пирах напихивать себя всякими яствами. Что ни день – едет по городам и весям, смотрит, где какие неурядицы, где какие кривды творятся. А как час выдастся, идёт перенимать у царя Дементия мудрёную науку – как страной править. Чай, это куда труднее, чем пасти стадо коров! И когда настал тому срок, начал он править сам, и остался в летописях тамошних как царь Никола Справедливый. И никто-никто даже не мог припомнить, что когда-то, очень давно, был он бездомным сиротой Николкой Ничьим, который пас по лесистым буеракам деревенских коров. Лишь Настенька, когда они оставались наедине, просила его сыграть на жалейке…

* * *