Kitabı oku: «Три небылицы за постой», sayfa 4
СКАЗ ПРО СТЕПАНА-ДРОВОСЕКА, ДОБРОГО ЧЕЛОВЕКА
и про злую ведьму Нужду Беспросветную
Как часто людям в жизни приходится выбирать между добрым и злым, между светлым и тёмным, между правдой и кривдой… И вся-то беда в том, что выбирая правду человек, не так уж и редко, оказывается в убытке, а выбрав кривду – с прибылью, пусть и неправедной. Так уж устроен наш белый свет, из-за чего, иной раз, кажется он сажи чёрной чернее. И вот ведь какая хитрость: всяк, даже распоследний вор и злодей, усердно угождающий злой кривде, всегда надеется и желает, чтобы уж с ним-то другие поступали только по правде. И что же было бы с этим белым светом, если бы все сущие на нём разминулись с правдой, и жили лишь так, как нашёптывает злодейка кривда?!!
В старинном, богатом стольном граде, что широко и привольно раскинулся на трёх холмах, с южной стороны широкой рекой омываясь, а с северной – в леса дремучие упираясь, жил мастеровой человек по имени Степан. Работящий он был и умелый по всякой части, как про таких говорят – золотые руки. За какую работу ни возьмётся, всё сделает и в срок, и по уму, и по совести. Про него и говорили: У Степана – без обмана. Его слово было как гвоздь вбитый: дал – назад и зубами не вырвать. Правда, не всяк заказчик по совести ценил его мастерство. Скажем, сработает Степан резные наличники на окна хором купеческих – глаз не оторвать, а купец, чтобы заплатить меньше обещанного, начинает кривиться и изъяны выискивать. Дескать, и вон там, вроде бы, кривовато, и вот здесь, как будто, косовато… И вместо десяти обещанных монет серебром, даёт всего пять. Вроде того, тебе и этого много будет. Или, к примеру, подрядится Степан выложить двор боярский камнем разноцветным. Сделает ровно и красиво – залюбуешься. А боярин, знай, недовольствует: никудышная работа! Лучше бы я другого нанял. И плату раза в три урежет.
Оттого, хоть и было Степану до седин ещё далековато, а лиха он успел хлебнуть столько, что иному и на три жизни хватило бы. Отчего-то не везло ему, хоть тресни. Казалось бы, такой работящий, такой умелый и расторопный, должен жить – как сыр в масле кататься. А на деле, жил он в постоянной бедности, как говорится, перебиваясь с редьки на квас. Трудясь от зари до зари, рук не покладая, зарабатывал он только чтобы хоть кое-как свести концы с концами. Случалось и такое, что, сделав непростую и трудную работу, он вообще оставался без копейки, а то и при убытках. Благо, Марья, жена Степана была ему под стать – умелая да работящая. И огород был у неё всем на зависть, и для соседей шила и вязала. А тоже не в злато-серебро наряжалась. Придёт Степан домой, отдаст жене медяки, а она добавит к ним свои и не знает, на сколько времени их растягивать, чтобы хоть как-то одеть и обуть двоих сорванцов и накормить кроху-дочку.
Правда, бывало, хоть изредка, но и Степану улыбалась удача. Срубил он как-то избу зажиточному гончару, так тот с ним не только расплатился, как подобает, так ещё и своему ремеслу обучил. Накупил Степан на радостях обнов жене и детям. А его «половина» остаток денег тут же спрятала – кто знает, как оно дальше повернётся? И – как в воду глядела. Взялся Степан строить новый дом богатому купеческому приказчику, а когда возводил стены, его словно кто-то в спину толкнул, и упал он с высоты прямо на брёвна. Расшибся – еле до дому дошёл. Прибежал к нему приказчик, раскричался: или немедленно иди дом достраивай, или расторгну с тобой договор и найму других. А куда и как пойдёт Степан, если он не может даже встать?
Ну а приказчик и рад тому. Нанял других строителей, хоть они и знали дело намного хуже. Кое-как с огрехами достроили дом, и половинной оплатой были довольны. А уж как приказчик-то радовался тому, что столько денег выгадал, оставив Степана без оплаты! А мастеровой, чуть подлечился, решил другим делом заняться. Вспомнил уроки гончара и тоже занялся гончарным ремеслом. Поставил круг гончарный, сложил печь для обжига, привёз хорошей глины, и начал делать всякую посуду. Его жена-умелица расписала их яркими красками да покрыла глазурью. Собрался Яков на ярмарку. Только везти на чём? Посуды – гора, на себе не перетаскаешь. А лошади – откуда ей взяться при жизни такой? Нанял он возчика. Погрузил на телегу горшки, миски и плошки, и отправился в предместье, где на площади и зимой и летом шумела ярмарка. И, гляди-ка, была бы ему неплохая прибыль – добротная, красивая посуда получилась. Да в дороге случилось непредвиденное – в одном месте на самом косогоре у телеги как нарочно соскочило с оси колесо. Будто кто чеку специально выдернул. Рухнула телега под откос, и от посуды одни лишь черепки остались.
Затужил, загоревал Степан – целый месяц работы пропал впустую. Те деньги, что жена приберегла, к этому времени уже закончились. Только то и было на столе, что на огороде выросло. Снова начать бы плотничать или кузнечить – так, как назло, заказов ни одного. Как тут быть?! Тут услышал Степан, что по новому царскому указу разрешили беспошлинно брать в лесах сухой валежник, чтобы очистить их от сухостоя. И решил он пойти в дровосеки. Тоже не мёд работа. Сначала пешком вёрст десять надо идти по лесам, нарубить валежника, а потом на себе тащить вязанку в город. Ну, а что поделаешь? Взял топор, верёвку, и – спозаранку в лес по дрова. На ногу Степан был лёгкий, в плечах крепок, так что, за день дважды успел обернуться. К вечеру принёс домой денег, да ещё и мелюзге своей по леденцу.
Так и пошло. Хоть и не очень сытно, но жить стало можно. У умелого-то да старательного – всякое дело в прибыль. Но уж, как известно, если к кому привязалась нужда, то избавиться от неё дело непростое. Всякую уловку найдёт, проклятущая, чтобы человеку жизнь испортить. По своим ремёслам работы Степан так и не нашёл, да и с дровами отчего-то вдруг стало непросто. Встретил его как-то в лесу царский лесничий, и давай браниться:
– Как ты смеешь, негодный, государево добро без спросу брать?!
Стал говорить ему Степан, что на то есть царский указ, что берёт он только сухой валежник, и никакой кражи в том нет. Однако лесничий и слушать его не желает, он своё гнёт:
– Ты – вор! В тюрьму тебя посажу!
Видит Степан – дело худо, нет у человека и капли совести, раз и царский указ – ему не указ. Ну а тот, поорав и потопав ногами, вдруг заговорил по-другому:
– Ладно, не буду доводить дело до суда, но только ты теперь будешь отдавать мне половину заработанных денег. Понял?
Пришлось дровосеку согласиться – а куда денешься? Если и этого заработка лишишься, тогда совсем конец. Сел он на пень и задумался – как дальше жить? Теперь ему только на хлеб и будет хватать. А одеваться на что, а подати чем платить? Совсем дело плохо … И вдруг почудилось ему, будто кто-то стоит неподалёку и смотрит на него недобрым взглядом. Оглянулся Степан и увидел какую-то крючконосую старуху с клубком пряжи в руках. Смотрит она на него змеиным взглядом, ехидно ухмыляется, и нитку, что сама по себе непонятно откуда вытягивается, на клубок мотает.
– Кто ты и что тут делаешь? – удивился Степан.
– Кличут меня люди Нуждой Беспросветной, – ответила старуха скрипучим голосом. – Знают меня и боятся очень многие. Ты тоже знаешь – изведал мой характер сполна. Но это ещё что! Дальше будет такое, что все твои нынешние беды и неурядицы райским житьём покажутся. Глянь на мой клубок, и сам прикинь, сколь вольготно и весело живётся мне на этом свете. Знаешь, что это за нить? Это беды и горести людские. Коль где-то человека на пятак обманут – на мизинчик нитка удлинится. Ежели пожар приключился – на десять локтей прирастает. А уж коль случится мор – день и ночь приходится мотать клубок без передышки.
– А зачем тебе эта пряжа? – спросил её дровосек.
– Из пряжи горестей сотку полотно бедствий великих для того, чтобы сшить платье для всемогущего Владыки Тьмы. Проскачет он со своим войском неисчислимым по всей земле, и настанет конец роду людскому. Жалко только, что ещё три года прясть и ткать придётся… Спросить тебя хочу, Степан: ну, как, жить в нищете ещё не надоело? Не надоело видеть своих детей в заплатах и жену изнурённую заботами?
– Как же не надоело? – хмурится Степан. – Кому же это в радость видеть свою семью, живущей без достатка?
Ухмыльнулась Нужда и заговорила вкрадчивым голосом:
– Есть способ разбогатеть быстро и сразу. Всё ведь очень просто! Главное – во всём слушаться меня и моей сестры Кривды. Слушай меня внимательно. Сейчас по лесной дороге будет ехать тот самый купеческий приказчик, что недавно тебя обманул. Он везёт суму с золотом, чтобы купить для своего хозяина дорогих заморских тканей. Я покажу тебе место, где ты сможешь его подкараулить. А как дождёшься – хватай свой топор, набрасывайся на него, и руби. Заберёшь себе его коней и всё, что он с собой везёт.
– Что ты говоришь, старуха?! – нахмурился дровосек. – Это ты меня, что же, на разбой подбиваешь? Ты в своём уме, если советуешь такое? Я и слышать об этом не желаю.
Скривилась Нужда недовольно, злобно ему шипит:
– Глупец! Ты даже глупее, чем я думала! Ладно, есть другой способ стать богатым. Покажу тебе место в лесу, где под деревом зарыт большой кувшин серебра. Выкопаешь его и возьмёшь себе. Но только обязан будешь стать ростовщиком. Будешь давать деньги людям в долг, и требовать возврата вдвойне.
– Ну а это чем лучше? – покачал головой дровосек. – Такой же разбой, только по-другому называется. Нет, это мне тоже не подходит.
– Экий ты бестолковый да привередливый! – в конец разозлилась Нужда. – Что ему ни посоветуешь – всё не по нраву. Ну, тогда последний мой совет. Могу поспособствовать, чтобы взяли тебя на царскую службу сборщиком податей. Но подати брать будешь не так, как в законе прописано, а так, как я скажу: кто должен в казну три рубля серебром – с того будешь брать десять, кто должен пять – с того тоже десять, но уже золотом. Понял? И года не пройдёт, станешь богаче иного купца.
Отмахнулся Степан и сказал ей сердито:
– Нет, не годятся мне твои советы. Зря только своё время потратила. Лучше останусь я дровосеком, чем становиться душегубом и грабителем. Всё, старуха, уходи, недосуг мне с тобой лясы точить.
– Не-е-т!!! – завизжала Нужда Беспросветная. – Всё равно будет по-моему! Я заставлю тебя исполнять мою волю! Сейчас же превращу тебя в зверя дикого, лесного, и пока не совершишь три злых дела, самим собой не станешь. Ну а если сделаешь так, как я сказала, то награжу щедрее щедрого.
Завыла она, руками замахала, закружилась. По лесу ветер пошёл, солнце в небе помрачилось, откуда-то вылетел чёрный вихрь и помчался прямо на дровосека. Зажмурился Степан, чтобы глаза песком не засыпало, а когда открыл, то увидел, что превратился в большого дикого кабана. Тело поросло рыжей с чёрным щетиной, лицо обратилось в длинное, кабанье рыло, на руках и ногах вместо пальцев появились раздвоенные копыта. Ужаснулся он тому, что с ним случилось, и крикнул он Нужде Беспросветной:
– Что ты наделала, ведьма?!!
Но вместо речи человеческой раздалось громкое кабанье хрюканье. Та в ответ только злобно расхохоталась.
– Помни, что я тебе сказала! – проскрипела она. – И знай, что если вместо того, чтобы творить чёрные дела, будешь делать всё наоборот, превращу тебя в другую тварь – поменьше. Но если тебя и это не вразумит, станешь крохотной козявкой, которую растопчу, не раздумывая.
Топнула она ногой, и тут же исчезла, словно её никогда и не бывало. А Степан, превращённый в вепря, пошёл по лесу, куда глаза глядят, не зная, что же ему теперь делать. Как теперь без него будет жить семья? Кто ей поможет, кто поддержит? Сам он теперь помочь не сможет ничем. Да и как это сделать в его теперешнем зверином облике? Ведь теперь их даже пойти проведать невозможно. И дрогнуло сердце дровосека. Рассудил он: хочешь – не хочешь, а, как видно, придётся подчиниться тому, что велела сделать злая ведьма Нужда.
Вышел он на лесную опушку, а там пасётся стадо диких кабанов, жёлуди подбирает. Увидели вепри новичка, позвали к себе. Стал и Степан ходить, как и они хрустеть желудями. Слушает разговоры вепрей. А те меж собой уговариваются, мол, как только сумерки вечерние настанут, устроим набег на огороды в округе стольного града. Сказано – сделано. Как только солнце скрылось за лесом, пошли кабаны в сторону столицы. Вышли из лесу и остановились в раздумье – куда бы лучше податься? Говорит Степан-вепрь своим новым товарищам:
– А, давайте, пойдём на богатые огороды, что рядом с большими домами? Там, поди, всего вдосталь – и репы, и капусты…
– Не-е-е-т, – несогласно мотают головой секачи, – Лучше пойдём в другую сторону, на бедняцкие. Но богатых сторожа с собаками сторожевыми, с рогатинами, чего доброго, убить могут. А на бедняцких – один старый дед с палкой. Его ли нам бояться?
И повалила свиная орда на бедняцкие огороды. Всё подряд ногами топчут, всё подряд рылом выворачивают. Выбежал из шалаша старик с палкой. А на секача и с дубиной – попробуй, пойди! Машет палкой старик, кричит на кабанов:
– Что ж вы творите, ироды проклятые?! Эх, пропали мы теперь, пропали – всю зиму будем голодать…
А кабаньей стае – какое дело до того, что он кричит? Кабаны, знай, по огородам скачут, людское добро в навоз переводят. Не выдержал Степан, накинулся на вепрей, начал их с огородов прогонять. Поднялся тут чёрный вихрь и чей-то злобный голос на самым его ухом прохрипел: «Глупец!» Разъярились секачи – добро бы, человек за свои огороды вступился, а то такой же зверь лесной, как и они сами. Со всех сторон накинулись на него, словно бес в них вселился, своими клыками исполосовали его бока так, что живого места не осталось, и убежали в лес.
Весь в крови, еле поднялся Степан-вепрь на ноги и кое-как поплёлся в чащу. И когда силы его уже почти покинули, увидел он лесной ручей, бегущий в тени кустов. Три дня скрывался он в гуще леса, выходя лишь попить воды да омыть ею раны. На его счастье, вода в ручье оказалась целебной – к исходу третьего дня от ран и следа не осталось. Но Степан понимал, что неспроста ему от кабанов досталось, что всё это – проделки злой ведьмы Нужды. И если он и дальше будет ей противиться, то она и в самом деле может наслать на него беду ещё и похуже.
Выздоровев, Степан-вепрь снова отправился бродяжить по лесу, хоронясь и от людей, и от кабанов – теперь он и к тем не мог вернуться, и к этим ему уже не прибиться. Питался кореньями и дикими яблоками, постоянно думая, как там сейчас у него дома? Сыты ли дети, здорова ли жена? Что может быть хуже, ничего не знать и не иметь возможности помочь?! И снова пришли на ум мысли о том, что надо бы уступить злой ведьме, что надо сделать так, как хочет она. Забрёл он в дальнюю чащобу и вдруг услышал чьи-то крики:
– Помогите! Помогите! Волки! Напали волки!
Степан и сам не понял, как, не раздумывая, со всех ног бросился в ту сторону, откуда доносились голоса. Выбежал он на большую поляну и увидел насмерть испуганных детишек, сбившихся в кучу, и окружившую их стаю волков. Как видно, те в лесу собирали грибы и ягоды, и нечаянно забрели в эту волчью глухомань. А волки зубы оскалили, лёгкой поживе радуются, того гляди детей растерзают. Понял Степан-вепрь, что и тут не обошлось без ведьмы Нужды Беспросветной, что опять он должен выбирать – или смотреть, как звери расправятся с беззащитными детьми, или вступиться за них.
Не стерпела его душа, и с громким рыком вепря накинулся он на серых разбойников. Но те тоже оказались зверями матёрыми, сильными и проворными, с острыми, крепкими клыками. Злые и голодные, они и его самого разорвать были готовы, думая, что дикий кабан пришёл отнять у них добычу. Долго Степан с ними бился. Снова от головы до хвоста был искусан и изорван. Правда, и волкам не поздоровилось. Кто-то с поджатым хвостом ускакал в лес на трёх лапах, кто-то и вовсе остался валяться на поляне, поддетый клыками секача. И снова Степан-вепрь поплёлся к уже знакомому целебному ручью, чтобы там залечить свои раны. Раны и эти он залечил, душу чем излечить?! На душе лишь тоска и кручина – ведь уже почти неделя прошла, как он в облике дикого зверя живёт в лесу. И никак ему не удаётся сделать так, чтобы угодить злой старухе, чтобы вернула она ему человеческий облик. Но как это сделать, как переступить через себя? Ведь даже став вепрем, не утратил он души человеческой…
И решил Яков остаться у ручья, никуда от него не уходя. Вода в ручье есть, желудей на дубах в достатке, прокормиться можно. А там, глядишь, может быть и сжалится над ним судьба? Но, как видно, Нужда Беспросветная ни на минуту о нём не забывала. Дня через два утром услышал Степан звук охотничьих рогов и лай собак. Понял он, что это царь со своей свитой выехал на охоту, и теперь ему надо думать, как бы ноги унести. А то ведь затравят его собаками и заколют охотничьей рогатиной – чего ещё ждать дикому зверю от охотников?
Но будь на месте Степана обычный дикий кабан, он бы побежал наутёк куда понесут ноги, и неминуемо был бы настигнут сворой гончих. А Степан-вепрь мог думать и размышлять по-человечески, и поэтому решил пойти на хитрость. Побежал он по ручью навстречу охотникам, чтобы сбить собак со следа, а потом выбрался на берег и кинулся в сторону болота, где схорониться было легче лёгкого. Всё, как он задумал, и вышло. Добежали собаки до ручья, пометались взад-вперёд и, не найдя следа, отправились дальше, искать другую добычу. Казалось бы, на этом и делу конец. Но не тут-то было! Свежий след вепря заметил подручный главного царского егеря, и тут же сообразил, что секач где-то рядом. А что, если никого не известив, самому настигнуть кабана и добыть его единолично, старым охотникам на зависть? Ведь тогда его и в настоящие егеря перевести могут!
И, изготовив рогатину, подручный отделился от всех прочих и поскакал вслед за секачом. А Степан-вепрь добежал до болота и слышит – сзади доносится конский топот. Не мешкая, затаился он в кустах и смотрит – кто же это за ним гнаться надумал? И почти тут же из лесу на всём скаку вылетел молодой охотник с рогатиной наизготовку. А вепря-то и нет! Стал подручный егеря оглядываться по сторонам – куда ж это зверь делся? Не покажется ли, не попадётся ли он на глаза?
Вепрь и показался. Да только не с той стороны, откуда ждал его охотник. Выскочил он из кустов позади коня, и с рыком свирепым накинулся на него. Конь перепугался, взвился на дыбы и метнулся в сторону. Не удержался помощник егеря в седле, и улетел прямо в болото, в зыбун по самые плечи провалился. Рогатина ещё раньше него в трясину булькнула. Чует охотник, что и он сейчас уйдёт следом за ней – под ногами топь бездонная, ни опереться, ни зацепиться хоть за что-нибудь. Понял охотник, что смерть подходит неминучая, что меньше минуты жить ему осталось. Заплакал он, стал звать на помощь. А кого звать-то? Кто его услышит в этом месте пустынном? Разве что, вепрь, который на берегу стоит и его погибели дожидается? Понял охотник, что нет ему никакого спасения, и стал прощаться со своей молодой женой, с детьми малыми, со стариками-родителями…
И тут, глазам своим не веря, увидел он, как вепрь начал подрывать своими бивнями корень осины, растущей на берегу. А потом навалился на неё боком и повалил так, чтобы её вершина легла прямо рядом с ним. Известное дело – утопающий и за соломинку хватается. А тут – целое дерево судьба послала. Не помня себя, схватился подручный егеря за ветки, и начал выбираться к берегу. Кое-как выполз, весь в тине и грязи болотной, никак не может поверить в то, что жив остался. Пока он выбирался, вепрь ушёл в лес, а конь ещё раньше убежал. И пошёл охотник, шатаясь и спотыкаясь, на звук рогов и лай собак. Вскоре увидел он, как в его сторону скачут егеря.
– Ты куда запропастился? – спрашивают. – Почему такой грязный?
Не стал подручный кривить душой, всё как есть рассказал – и как желая отличиться и, попасть в старшие егеря, один отправился добывать секача, как упал в болото, и как его, неведомо почему, спас от неминуемой смерти тот самый секач, которого он хотел убить. Удивились егеря – сколько уже лет охотятся, а такого дива ни с кем ещё не случалось. Дали подручному лошадь, поскакали с докладом к царю. Тот тоже удивился и задумался: что бы это могло значить?
– Не иначе, – рассудил он, – тут замешано какое-то колдовство. А потому, до особого моего приказа охоту в этом лесу запрещаю.
Тут же приказал протрубить конец охоты и велел всем возвращаться назад.
А Степан-вепрь, едва к своему ручью вернулся, чтобы напиться чистой, родниковой воды, на его берегу прямо перед собой увидел Нужду Беспросветную. Сверкает старуха злобными глазами, шипит по-змеиному, трясущимися руками свой клубок мотает.
– Эх ты, глупец! – скрипит Нужда, головой мотая. – Не считала я тебя шибко умным. А ты и вовсе, полным дураком оказался. Ладно, там, с огородов бедняцких кабанов прогнал. Ладно, там, у волчьей стаи оборвышей деревенских отбил. Так, что ж ты надумал спасать того, кто тебя самого убить собирался? Не послушал моих наставлений? Так, пеняй же на себя. Будь же с этого часа вороном, вестником бед и несчастий. И не вздумай своевольничать! Иначе потом трижды об этом пожалеешь!
Завыла она, замахала руками и топнула ногой. По лесу ветер пошёл, откуда-то чёрный вихрь налетел. Вепря подняло, закружило, и тут же обратился он в чёрного ворона. Закаркал Степан-ворон, взмахнул крыльями и взлетел на дерево. А старуха погрозила ему кулаком и снова исчезла.
Сидит Степан на дереве в облике ворона и вздыхает горестно. Как ни скверно он себя чувствовал став вепрем, но за эти-то дни малость притерпелся и даже привыкать начал к жизни кабаньей. Теперь же – всё начинай сначала. Поесть бы, да вороны желудей и кореньев не клюют – им чего-нибудь палого подавай. А Степан, и став вороном, даже помыслить не мог о том, чтобы питаться тем, что любят есть обычные вороны. Однако же, сиди – не сиди, а лететь куда-то надо. Взмахнул он крыльями и полетел над лесом, горестным карканьем с неба весть о себе подавая.
Вдруг видит – сидят на дубе пять чёрных воронов. Смотрят они куда-то вниз, о чём-то меж собой разговаривают. Сел рядом с ними Степан, тоже вниз глянул. А под дубом какой-то путник уснул, как видно, человек небогатый. Всего-то и добра при нём – котомка холщёвая с краюхой хлеба да посох дорожный. А через кусты, что вдоль дороги, в его сторону крадутся два дюжих мужика недоброго вида с ножами в руках. Сразу Степан-ворон понял, что убить они его собираются, чтобы его нищенской котомкой завладеть. Один из воронов своим приятелям говорит:
– Вот радость-то нынче! Сейчас разбойники убьют этого бродягу, и он нам достанется. Эх, и попируем!..
У Степана-ворона над самым ухом кто-то тут же проскрипел: «Не вздумай лезть, куда не просят!» Однако сколь ни бит был он прежде, в облике кабаньем, но и теперь не утерпел. С громким карканьем сорвался Степан-ворон с дерева, когтями вцепился путнику в плечо и клювом крепко ущипнул за ухо. Вскрикнул тот и вскочил на ноги. А злодеи-то – вот они, уже прямо перед ним. Зубы оскалили, их острые ножи сверкают… Но не сплоховал путник – тёртым калачом оказался. Схватил свой посох, и давай их со всего размаху угощать! Те и ножи побросали, и, хватаясь за голову, кинулись наутёк. Тут же в лесу раздался злобный хриплый вой, а по лесной дороге пробежал чёрный вихрь
Степан-ворон сразу же, не мешкая, поспешил скрыться в ближайшем орешнике. Знал он, что не поздоровится ему теперь. А вороны и в самом деле рассердились не на шутку – что это за дурак, который спас какого-то там человечишку и оставил их без обеда?! Кинулись они в погоню за Степаном, грозя и когтями его исцарапать, и клювами исклевать, общипав до последнего пёрышка, да только он сумел затаиться так, что зря они чуть не до самого вечера искали его по всему лесу. А как только суматоха утихла, да ещё и свечерело, Степан – тишком, украдкой, от берёзки – к берёзке, от осинки – к осинке, выбрался в чистое поле, и полетел прямо в стольный град. Летит и думает: «Эх, глянуть бы на свой дом, проведать, как там мои поживают?..»
Отправился он на тот край города, где на ремесленной улочке стоял его дом, залетел во двор, сел на изгородь и увидел, что дверь и окна досками заколочены, во дворе тихо и пусто, как на кладбище. И ни у кого не спросить, ни от кого не узнать, где сейчас его жена с сыновьями и дочкой. Горько ему стало, и закричал он в крайней горести:
– Где моя семья? Куда они ушли?! Что с ними сейчас?!!
Только люди-то слышат одно лишь воронье: «Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р!» Услышав это, выбежал сосед, стал в него камнями кидать, приговаривая:
– Улетай, проклятый ворон! Улетай! Нечего нам несчастья накликать!
Поднялся Степан, и полетел к старой берёзе, что росла неподалёку. В гуще её ветвей скоротал ночь, а с рассветом полетел искать свою семью. Решил так, что будет летать над городом до тех пор, пока кого-нибудь не увидит. Так и сделал. Долго он кружил, то над улицами и переулками, то над садами и огородами, то над речками и озёрами. Но нигде-нигде никого из своей семьи найти ему не удалось. Утомившись, ближе к полудню сел он немного передохнуть в чьём-то саду на старую яблоню. Глянул, а в тени под яблоней стоит детская кроватка, в которой недвижимо лежит мальчик, похожий на его старшего сына. И сразу же он понял, что ребёнок очень болен и жить ему осталось совсем немного. Горем убитая мать ребёнка увидела ворона и заплакала:
– Ну, вот уж и чёрный ворон прилетел. Знать, смерть совсем уже близко…
Хотел Степан улететь, чтобы упрёков напрасных не слышать, но тут до его слуха донёсся тихий шёпот яблони, человеческим ухом неслышимый:
– Если сорвать мой плод, что прямо над ребёнком висит, и дать ему отведать, в тот же миг уйдёт болезнь и смерть.
И понял тут Степан, что снова ему придётся выбирать: или улететь и этим заслужить благосклонность Нужды, или помочь больному, и ещё больше её разозлить. К тому же, снова услышал он шипение ведьмы: «Не смей своевольничать!» Но, подумал он, подумал, да и решил: «Не быть по-твоему, ведьма проклятая! Как я потом своим детям в глаза глядеть буду?» Спустился он пониже, сорвал клювом яблоко, и бросил его к изголовью больного. Удивилась женщина увиденному, и одолели её тяжкие сомнения: а к добру ли взять яблоко, сорванное вороном? Для чего это он сделал? Но, поразмыслив, как видно, решила, что хуже уж, наверное, и не будет. А яблоко-то, может быть, и ко благу? Дала она его сыну. Тот с трудом едва смог надкусить яблоко, но на его щеках тут же заиграл румянец. Ещё раз откусил он от яблока – ушла из тела лихорадка. А откусил третий раз – сам поднялся с постели, словно и не болел никогда. И в тот же миг где-то в стороне словно кто-то хрипло застонал, а по улице пролетел чёрный вихрь. Обрадовалась мать чудесному выздоровлению сына, от счастья ног под собой не чует. Хотела поблагодарить ворона, да только он уже улетел неведомо куда.
Летит Степан-ворон над людными улицами городскими, а сам размышляет про то, что если ещё раз сделает не так, как этого хочет ведьма, то превратит она его в козявку неприметную. Тогда уж – точно, никого не сможет найти, ни жену, ни детей. Поэтому, пока не найдена семья, может быть ему и в самом деле ни в какие дела больше не ввязываться? Может быть, хватит злить ведьму, и заречься от добрых дел?
Но – это в мыслях. А вот на деле-то получилось совсем не так, как он думал, а потому никак не удалось ему исполнить свой зарок. Пролетая над царским дворцом, увидел он огромную стаю городских воронов, кружащихся в небе, и услышал, как они радуются тому, что скоро будет ужасная сеча, и все окрестные поля будут усыпаны убитыми людьми. А всё из-за того, что в это царство войдёт войско султана, правителя страны Турзямской, которое все города и сёла выжжет дотла.
Смотрит Степан-ворон, и видит, как из городских ворот выходит царская рать и идёт в полуденную сторону, чтобы сразиться с вражеской силой. Вороны тут же стаей полетели следом. Полетел вместе со всеми и Степан. Слышит, внизу ратники разговаривают:
– Глянь, сколько воронья слетелось! Видно, чуют, что много людей останется на поле брани… Эх, устоять бы нам перед неисчислимой силой орды султанской. Случись, не одолеем врага – пройдёт он по нашей земле, не пощадит ни старого, ни малого.
Скверно стало на душе у Степана. Был бы человеком – сам бы пошёл с врагом биться. А так – чем он сейчас свой рати поможет в облике ворона? «А, была – не была! – думает. – Полечу-ка я к войску султанскому, гляну, что это там за сила. Авось, что-нибудь и придумаю».
Обогнал он воронью стаю и что есть духу помчался к высокому холму, на котором даже издалека был виден сверкающий золотом султанский шатёр. А вокруг шатра – войско, кажущееся бесчисленным. Почитай, раза в три больше царской рати. Стоит эта орда и ждёт приказа наступать. А Степан-ворон летит, и словно слышит скрипучий голос старой ведьмы: «Ты опять?!! Ой, поплатишься, Степан! Ой, поплатишься!» Но он и не подумал назад повернуть. Наоборот, ещё быстрее полетел. Видит, над войском султанским тоже стаи воронов кружат, тоже добычи дожидаются. Заметили они чужака и кинулись его бить – чего, мол, сюда притащился? На чужой каравай – рот не разевай! Но Степан вовремя это приметил, прошмыгнул меж лошадьми, под повозками обоза, и – прямо к шатру султана. Там стража – в три ряда понаставлена. Только, что ворону стража? Взлетел он на верхушку шатра, в ней – большая круглая отдушина, чтобы, значит, свежим ветерком в шатёр задувало.
Заглянул Степан внутрь и видит, что в самом центре на троне сидит султан, а вокруг него на коврах расселись его визири. Советники, значит. Перед султаном стол, на котором лежит карта, где план сражения нарисован. Взял султан перо, обмакнул в золотую чернильницу и собрался что-то подписывать. Как видно, приказ о начале битвы. Не мешкая, Степан сорвался вниз и, схватив когтями чернильницу, опрокинул её прямо на середину карты. План тут же залило – ничего на нём не разобрать. Визири крик подняли, кинулись к столу, чтобы изловить зловредную птицу. И, гляди-ка, удалось-таки главному султанскому воеводе-паше в последний миг схватить ворона за ноги. Только зря он это сделал. Ворон извернулся в его руках, да со всего размаху как клюнет пашу в правый глаз! А левого-то глаза у паши уже лет десять как не было – во время прежнего нашествия, царский ратник попал ему в глаз меткой стрелой.
Заорал паша как резаный, ворона выпустил, за глаз хватается. Как ему теперь султанское войско в бой вести?! Полководец он был – и не описать, какой заслуженный. Сколько сражений выиграл – уже и сам не помнил, сколько городов осадой и приступом взял – на руках и ногах пальцев не хватит, чтобы счесть. Наград на его халате висело дюжин пять, а то и больше. Без него, можно сказать, и войско – не войско. А потому в шатре султанском настали горесть и уныние. Визири охают, лекари с примочками бегают, стражники как ошпаренные мечутся… А уж паша – горемычнее всех. Ладно бы, второй глаз потерял в бою, а то ведь какой-то ворон его выклевал! Стыд и позор! Хоть домой не возвращайся…
