Kitabı oku: «Человек, стрелявший ядом. История одного шпиона времен холодной войны», sayfa 3

Глава 5
Улицы Мюнхена

Холодная война все сильнее грозила пожаром войны настоящей, и Сталин занялся реформой разведслужб. В ноябре 1952 года он высказал такие замечания по организации новой службы: «Главный наш враг – Америка. Но основной упор надо делать не собственно на Америку. Первая база, где нужно иметь своих людей – Западная Германия». Советскому вождю нужны были агенты, готовые исполнить любой приказ. Поэтому он добавил: «Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЧК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец»³⁴.

Сташинского, который поступил в школу внешней разведки осенью 1952 года, и вправду натаскивали сделать все, что пришло бы в голову начальству. Работать ему предстояло в Западной Германии – на главном театре намеченной в Кремле тайной войны. Два года учебы в Киеве студент овладевал навыками шпионажа: от фотографии до борьбы, стрельбы и умения засечь слежку и оторваться от нее. Он брал индивидуальные уроки немецкого и польского, штудировал вездесущую историю ВКП(б), теперь переименованной в КПСС. В марте 1953 года Сталин умер. Летом 1954 года Богдан наконец-то был готов к путешествию на Запад. Теперь он служил уже в Комитете государственной безопасности, сформированном вместо министерства в марте 1954 года³⁵.

Новое имя службе дали после чистки кадров. Смерть вождя привела к тому, что Хрущев – теперь уже руководитель не КПУ, а всей КПСС, – убрал Лаврентия Берию, бывшего наркома внутренних дел и правую руку Сталина. Хрущев и союзники велели схватить Берию в июне 1953 года, а в декабре он был расстрелян. Взяли и его помощников, в том числе Судоплатова, которому пришлось пятнадцать лет томиться в тюрьме. Генерал-убийца остался не у дел, зато Хрущев, новое первое лицо в государстве, понукал молодых офицеров госбезопасности ревностнее выслеживать Степана Бандеру. Пришла очередь и Сташинскому включиться в долгую разработку украинских эмигрантов в Центральной Европе.

До Германии он добирался через Польшу. Машина с новоиспеченным секретным агентом пересекла советскую границу к западу от Львова. Предупрежденные командованием пограничники оставили границу без замка почти на час. Они подняли шлагбаум и не проверяли транспорт по обе стороны разграничительной линии, пока Сташинский и его куратор не выехали в Польшу. Их путь лежал на северо-запад – к бывшему немецкому Штеттину (теперь Щецину) в Померании, разделенной не так давно между Польшей и ГДР. Остановку сделали в Старгарде – средневековом городке, центр которого полностью разрушила союзная авиация в заключительные годы войны. Немцев оттуда выгнали и вместо них заселили поляков, а также украинцев, депортированных с приграничных юго-восточных территорий, – таким образом польские власти лишали УПА опоры в массах.

В Старгарде Богдан надел очередную маску. В Киеве он жил под фамилией Мороз, теперь же стал Брониславом Качором. Его прикомандировали к офицеру польских спецслужб. Вместе с ним «Качор» пять месяцев заучивал вымышленную биографию Йозефа Леманна – человека, которым ему предстояло обернуться в Германии. Леманн якобы родился на востоке Польши в немецко-польской семье 4 ноября 1930 года (Сташинскому оставили его день рождения, состарив при этом на год) и был персонажем непростой судьбы, до переезда в Восточную Германию жил в Польше и на Украине. Потому и говорил по-немецки с акцентом.

Начинающий шпион даже посетил несколько польских городов, якобы хорошо знакомых Леманну. Когда он вызубрил свою очередную биографию, куратор отвез его на новую польско-германскую границу. Ночью они пересекли Одер пешком по мосту. Сташинский сдал документы на имя Бронислава Качора и превратился в Леманна.

Там же на границе он встретил нового куратора – старшего лейтенанта Сергея Александровича Деймона. Во всяком случае, так его представили подопечному. Хотя офицеру было порядком за сорок, лицо его, благодаря курносому носу и приятной, обезоруживающей улыбке, казалось молодым. За этой внешностью скрывался закаленный в боях оперативник. Алексей Деймон (так его звали на самом деле) успел повоевать с УПА, а теперь, уже в звании майора, возглавлял отдел 6-го управления КГБ в Восточной Германии, ответственный за работу среди эмигрантов – то есть против украинских националистов.

Деймон, украинец из восточной части республики, одинаково хорошо говорил по-украински и по-русски. Он был женат, но детей не имел. В НКВД его завербовали в 1939 году, когда он работал инженером на донбасской шахте, и поручили бороться с экономическим саботажем. К ноябрю 1940 года он записал на свой счет арест по меньшей мере одного «вредителя». Во время войны Деймон руководил под Сталинградом подготовкой диверсантов-одиночек и диверсионных групп. Из борца с «внутренним врагом» он стал специалистом по разведке, сам принял участие в нескольких вылазках за линию фронта, в одной из них повредив обе ноги, и получил медаль «За отвагу». Деймон всей душой ненавидел нацистов – весной 1942 года они застрелили его мать, не покинувшую оккупированную территорию. После войны он служил в МГБ УССР, сначала в Киеве, а затем в Чехословакии, куда его направили выслеживать командиров и бойцов УПА.

Деймона награждали и повышали в звании за участие в борьбе с бандеровцами, а также их соперниками среди украинских националистов. Он получил и чехословацкую медаль за храбрость, и советское наградное оружие. Начальство видело в нем расторопного и смекалистого офицера, хорошо осведомленного о подноготной украинского национализма. Деймон не раз успешно засылал агентов в круги эмигрантов. В сентябре 1954 года его перевели в Берлин и поставили во главе украинского отдела управления, занятого, само собой, не УССР. «Леманн» был первым агентом, которого Деймону поручили самому подготовить и курировать. С этого дня они работали вместе. Деймон – для Сташинского «Сергей» – стал его новым наставником и командиром³⁶.

От польской границы Богдана отвезли на советскую базу в Восточном Берлине. Юноша впервые попал в Карлсхорст (деревню Карловку, как называли ее русские) – недоступный простым смертным участок в пригороде Берлина, где располагался штаб оккупационной администрации и ее спецслужб: КГБ и ГРУ (военной разведки). Два с половиной квадратных километра территории окружал трехметровый забор под охраной подразделения КГБ. Военные и гражданские чины не только работали, но и жили в Карлсхорсте. Кое-кто из первых лиц ГДР тоже: охраняемая зона казалась им куда более безопасной для их семей, чем соседние районы.

В 1954 году Берлин был не только передним краем холодной войны, но и единственной в Европе прорехой в железном занавесе. Формально город оставался оккупирован четырьмя державами антигитлеровской коалиции – СССР, США, Великобританией и Францией, – но настоящая граница проходила между западной и советской зонами оккупации (пока еще без колючей проволоки и бетонной стены). Анклав в центре ГДР был связан с Западной Германией шоссе, по которому Лубянка засылала для выполнения заданий в странах НАТО сотни агентов в погонах и в штатском. На базу в Восточном Берлине опирался советский шпионаж в Америке и других частях света. Оттуда легко было доехать в аэропорт Темпельхоф в западной части города и вылететь в любую точку земного шара.

Этой прорехой пользовалась и другая сторона. Из Западного Берлина так же легко пробирались на восток. Тысячи штатных и внештатных сотрудников западных спецслужб попадали в ГДР и следили за советскими оккупационными войсками, армией и промышленностью ГДР.

Можно было без труда попасть из Западного Берлина в Восточный и обратно, как, скажем, с Хаммерсмит на Пикадилли. На главных улицах были контрольно-пропускные пункты, не мешавшие, впрочем, передвижению людей в обоих направлениях. В метро никакой проверки вообще не было. Все это делало Берлин идеальным центром разведывательной деятельности, и представлявшиеся здесь возможности использовались по максимуму.

Так писал в мемуарах Джордж Блейк, британский двойной агент и ценнейшее приобретение Кремля. И далее: «Создавалось впечатление, что по крайней мере каждый второй взрослый берлинец работал на ту или иную разведку, а то и на несколько сразу»³⁷.

Сташинский провел в Карлсхорсте около месяца, прежде чем ему позволили обосноваться в городе. Немецкий, которому его научили в Киеве, оказался недостаточным для жизни в одиночку – Богдан читал, но едва понимал немцев на слух. На Рождество 1954 года он снял номер в гостинице в Восточном Берлине. Нерадостный, видно, был праздник для сельского парня в чужой стране, где вокруг говорили на чужом языке. Семья его была далеко – да что там, семью он потерял. Его приемная семья, КГБ, ушла в краткосрочный отпуск.

Первые месяцы 1955 года Сташинский посвятил изучению немецкого языка и образа жизни. К апрелю его куратор Деймон поверил, что подопечный готов носить свою новую маску. Молодого человека послали в Цвиккау работать на совместном советско-восточногерманском предприятии. Планировалось, что он будет административным служащим, но знания языка «Леманну» все еще не хватало, поэтому пришлось идти в рабочие. Деймон не смог бы подтянуть его – он сам едва говорил по-немецки. Майор брал уроки в Карлсхорсте, но преподавателя никак не радовала его успеваемость – в докладах наверх значится, что Деймон проявил себя плохим учеником. Он читал по-немецки, но не схватывал правила грамматики, а поддержать разговор был просто неспособен. После трех семестров Деймон бросил немецкий.

Сташинский не мог позволить себе такую роскошь. Он должен был добиться результата – и добился³⁸. Теперь Леманн становился реальным человеком – настоящая работа, настоящие документы с настоящими печатями. Летом 1955 года КГБ наградил Сташинского за упорный труд отпуском на Черном море. Осенью он вернулся в Восточный Берлин и снял комнату, представляясь Йозефом Леманном, сотрудником Министерства внешней и межгерманской торговли ГДР. Теперь ему следовало получше узнать Западную Германию, главным образом Мюнхен – резиденцию Бандеры и других вождей украинского национализма.

В начале 1956 года Деймон послал его туда на встречу с агентом КГБ под псевдонимом Надийчин (от украинского «надія» – «надежда»). На самом деле того звали Иван Бысага. Родился он в 1919 году в крестьянской семье в Закарпатье, которое как раз вошло в состав Чехословакии (в СССР – лишь в 1945 году). После войны Бысага проходил обучение шпионскому делу в Киеве, а в 1953 году всплыл в Австрии под личиной беженца. На следующий год – как раз тогда, когда Сташинский в Польше входил в образ Леманна, – он переехал в Мюнхен. Там он пытался связаться с бандеровцами, но тщетно – его подозревали в работе на КГБ, как и любого, кто покинул Украину после 1945 года. А вот доверие соперников Бандеры он сумел завоевать. Они группировались вокруг газеты «Украинский самостийник», издаваемой Львом Ребетом, юристом, журналистом и политиком³⁹.

Когда Сташинский впервые приехал в Мюнхен, Ребету было 44 года. Он жил в Мюнхене с супругой Дарьей – журналисткой, политически активной не меньше мужа, – и детьми, Андреем и Оксаной. Ребеты возглавили оппозиционное крыло в ОУН, получившее от бандеровцев ярлык марионеток ЦРУ. А вот Деймон, куратор Сташинского, полагал, что тексты главного редактора «Украинского самостийника», интеллектуального лидера украинского национализма, вредят международной репутации Кремля и удерживают эмигрантов от прекращения антисоветской деятельности и возвращения на родину.

Сташинскому поручили роль курьера между Карлсхорстом и Бысагой – статиста в разыгрываемой КГБ пьесе. Ее сюжетом было похищение Льва Ребета. В Восточном Берлине органы планировали склонить его к участию в антинатовской пропаганде, как некоторых других «перебежчиков».

По приказу из Карлсхорста «Леманн» предложил Бысаге подсыпать Ребету в пищу химикат, который на время лишил бы его сознания, и вывезти. Бысага прямо не отказывал, но всячески избегал риска. Он убеждал Сташинского, что не настолько близок к объекту и задание для него окажется непосильным. Андрей Ребет позднее припомнил, как он заходил к отцу в редакцию с сестрой Оксаной (ему тогда было тринадцать, ей – четыре) и в каком восторге Бысага был от маленькой девочки. Возможно, Льва это немного смягчило, но Дарья, его волевая жена, все так же подозревала «беженца» – тому не суждено было стать другом их семьи⁴⁰.

В обязанности курьера входило не только снабдить Бысагу деньгами и переправить его рапорты в Карлсхорст. Следовало и поддержать его морально. С точки зрения КГБ у него плохо ладилось дело не только с Ребетом. Бысага явно расклеивался – ему повсюду мерещилась слежка бандеровцев, ЦРУ и контрразведки ФРГ. В итоге Сташинский помог ему уехать в Восточный Берлин. Как обычно в таких случаях, Лубянка не замедлила превратить тайного агента в пропагандиста. В советских газетах напечатали «покаянное письмо» Бысаги – он разоблачал подрывную деятельность верхушки украинской эмиграции против СССР⁴¹.

Агент уехал, зато объект остался на месте, и скоро «Леманн» понял, что теперь уже ему придется наблюдать за Ребетом. Ранней весной 1957 года Деймон показал Сташинскому фото лысого мужчины в круглых очках. Это был Ребет. Куратор знал, где расположена редакция «Украинского самостийника», и дал подопечному задание проверить домашний адрес главреда. В апреле Богдан поехал в Западный Берлин и вылетел из аэропорта Темпельхоф в Мюнхен.

Он явился в гостиницу «Грюнвальд» и заполнил регистрационную карту так: «Зигфрид Дрэгер, житель Эссена (район Хаарцопф), родился 29 августа 1930 года в Ребрюкке близ Потсдама». Документы Леманн-Дрэгер имел поддельные – но Деймон уверял его, что качество подделки непревзойденное. Настоящий Зигфрид Дрэгер и вправду жил в Эссене, поэтому Сташинский до начала миссии побывал в этом городе и осмотрел дом человека, за которого теперь себя выдавал. Схвати его вдруг полиция и стань расспрашивать о родных местах, агент нашел бы правдоподобные ответы.

Стороннему наблюдателю герр Дрэгер показался бы любителем прогулок и городской архитектуры. Он часами слонялся по центру, разглядывая здания и публику. Особенно привлекал его Швабинг – район на севере Мюнхена. КГБ полагал, что семья Ребетов обитает именно там. В Карлсхорсте агенту сообщили точный адрес: Франц-Йозеф-штрассе, дом 47. Подъезд не запирался, и «Дрэгер» обошел все этажи, читая таблички на дверях. Нужной фамилии нигде не было. Еще несколько дней Сташинский потратил на выяснение того, живет ли там вообще Ребет. Он наблюдал за домом и прилегающей улицей с семи до десяти утра, в обеденное время и с трех до пяти вечера. Объект не показывался. Тогда Богдан пошел на воскресную службу в грекокатолическую церковь: большинство украинских эмигрантов в Мюнхене были ее прихожанами. Но Ребет не попался ему и в храме.

Ничего не оставалось, как перенести поиски в центр города. Агент зачастил на знаменитую площадь Карлсплатц, не обходил вниманием и начало Дахауэрштрассе – самой длинной улицы города. По данным КГБ, Ребет работал и там, и там.

Сташинскому повезло на Карлсплатц – в один прекрасный день он заметил лысого человека с фотографии, когда тот выходил из дома № 8. Объект сел в трамвай, преследователь успел заскочить в тот же вагон. Когда тронулись с места, «Дрэгер» понял, что едут они в хорошо знакомый ему Швабинг. Он встал прямо за спиной у Ребета, пытался успокоиться, но это было непросто. Не мог даже сообразить, какой покупать билет: цена зависела от расстояния, но он не знал, куда собрался Ребет (у того имелся проездной). Что если он купит билет за 25 пфеннигов, а Ребет поедет дальше? Поколебавшись, агент взял билет за тридцать. Потом он заметил, что в салоне ни на ком нет солнечных очков. На занятиях его учили надевать их, чтобы не привлекать внимания. Погода стояла ясная, но в трамвае очки выделяли его из толпы, и он их снял.

Тут соглядатаю почудилось, что следят за ним самим. Угадал или нет? Бог знает. Он отодвинулся подальше от объекта. На остановке «Мюнхнер-Фрайхайт», неподалеку от Английского сада, Ребет вышел. Сташинский не посмел идти за ним и на следующий день вернулся в Берлин. Ему приказали не задерживаться дольше десяти дней, которые уже истекли. Побывал в Мюнхене он не зря: во-первых, выяснил, что известный КГБ адрес устарел и теперь искать надо было в другом районе, а во-вторых, узнал, на каком трамвае объект добирается с работы домой.

В июне 1957 года Сташинский снова наведался в Мюнхен, чтобы лучше изучить будущую жертву. Остановился в том же «Грюнвальде», но в этот раз попросил номер с окнами на Дахауэрштрассе – на этой улице находилось одно из мест работы главреда «Украинского самостийника». Ребет неминуемо пройдет утром под окнами отеля, и агенту не составит труда вести его до другой конторы, а затем и до дома. В итоге «Дрэгер» проехал вслед за Ребетом на Мюнхнер-Фрайхайт, а затем шел за ним несколько кварталов до Оккамштрассе. На этот раз чекист сел в другой вагон и не надевал темных очков – но нервы все равно были на пределе. Казалось, что его раскрыли. На Оккамштрассе Ребет свернул направо в арку, к кинотеатру. Агент последовал за ним и внезапно едва не наткнулся на Ребета, разглядывавшего афиши. Впрочем, стоило Сташинскому зайти в арку, как тот пошел дальше.

Выйдя снова на улицу, преследователь увидел, как объект заходит в угловое здание. Он прошел мимо и заметил на двери табличку с именем Ребета. Назавтра он вернулся к тому же дому с фотоаппаратом, подождал, пока хозяин уйдет на работу и снял фамилии жильцов. Начальникам в Карлсхорсте Сташинский угодил – установил место жительства Льва Ребета и выяснил его маршрут на работу и домой. В июле шпиона вновь послали в Мюнхен, подтвердить установленные им факты и проверить, есть ли почтовые ящики в подъезде дома, где живут Ребеты.

Сташинский не знал, что именно задумали на Лубянке, и, понимая, где служит, никого и не спрашивал. Казалось, погоня за Ребетом для него закончилась⁴².

Глава 6
Чудо-оружие

Шпионская жизнь вошла в колею, хоть время от времени Богдану приходилось понервничать. Он выслеживал украинских эмигрантов во время регулярных поездок в Мюнхен, закладывал деньги или записки в тайники (получатели вынимали их намного позже, избегая личной встречи), наблюдал за военными объектами США и Западной Германии. Короче говоря, занимался своим делом. Все резко переменилось в сентябре 1957 года, когда Деймон вызвал его на явочную квартиру КГБ в Карлсхорсте, предупредив, что к ним приехал важный гость из Москвы. «Время пришло», – многозначительно добавил куратор. Молодой человек не знал, чего ждать, пока неизвестный не вынул из кармана странную штуковину: металлический цилиндр около двадцати сантиметров длиной и двух сантиметров в диаметре. Устройство имело спусковой крючок и предохранитель.

Приезжий объяснил Сташинскому, что это оружие, и показал, как им пользоваться. В цилиндр заряжалась ампула с жидкостью. Стоило нажать на спуск, как ударник бил по капсюлю и пороховой заряд приводил в действие поршень, который разбивал ампулу и разбрызгивал яд. Цилиндр следовало навести в лицо или на грудь жертвы, чтобы та вдохнула пары летучей жидкости. Яд приводил к немедленной потере сознания и скорой смерти, при этом бесследно испарялся за считанные минуты. Деймон сравнил это с удушением. Гость из Москвы уточнил, что через две-три минуты наступает смерть от остановки сердца. И добавил: «После испарения жидкости нельзя установить никаких следов. Через минуту после смерти человека кровеносные сосуды возвращаются в прежнее состояние и поэтому невозможно определить насильственную смерть». Деймон заметил, что оружие надежно на сто процентов⁴³.

Сташинского такой поворот событий застал врасплох. Его явно прочили в убийцы, иначе не показали бы секретное оружие и уж тем более – как из него стрелять. Богдан понял, что станет не первым, кто опробует это на человеке. Он не мог знать, что в СССР, видимо, усовершенствовали германский пистолет с жидким ядом времен Второй мировой войны.

Гость из Москвы хотел подтвердить на деле стопроцентную надежность аппарата и зарядил его ампулой с водой. Он нажал на спуск, и Сташинский услышал звук, похожий на хлопок в ладоши. На расстоянии метра вода оставила на приколотом к стене полотенце пятно диаметром двадцать сантиметров. Инструктор объяснил, что яд выстрелит на полметра дальше и разойдется заметно шире, поскольку он легче воды. Гость вынул из ящика с инструментами гаечный ключ, развинтил оружие, почистил его и перезарядил. Выстрелил еще несколько раз, затем совком и веником собрал с пола осколки ампулы – не больше миллиметра величиной.

Напоследок незнакомец предупредил Сташинского: стрелок тоже рискует жизнью, вдыхая ядовитые пары, но контора позаботилась и об этом. Надлежит, во-первых, за час-полтора до выстрела принять таблетку – на протяжении четырех-пяти часов препарат не даст кровеносным сосудам сужаться. Во-вторых, следует использовать противоядие из особой ампулы немедленно после выстрела. Ампулу надо раздавить в куске марли и вдохнуть пары. Противоядие настолько сильное, уверял инструктор, что в течение минуты может даже вернуть к жизни жертву покушения. Для полной гарантии стоило принять и таблетку до выстрела, и противоядие – после. К тому же, добавил гость, Сташинскому неплохо было бы испытать оружие на живом существе. Так думал и Деймон. Решили, что надо найти какую-нибудь собаку и провести эксперимент. На этом совещание закончилось⁴⁴.

Деймон предложил отвезти подопечного из Карлсхорста в город. Он поздравил Богдана с тем, какая честь ему оказана столь ответственным заданием. Тот не разделял энтузиазма и отмалчивался. Деймон спросил, вполне ли он осознает, насколько ему доверяют высокопоставленные лица. На суде Сташинский припомнил, как начальник изображал их обоих «спасителями страны». Сам он не мог собраться с мыслями. Ему приходилось предавать близких людей, он рисковал жизнью в боях с партизанами в карпатской глуши. Но как можно хладнокровно убить безоружного человека? Его воспитали верующим, и прежние нравственные устои все еще давали о себе знать. В то же время он видел, что выбора нет. Чем дольше Богдан обдумывал свое положение, тем сильнее ощущал себя загнанным в угол. Дилемма терзала его днями и ночами, но выхода он так и не нашел.

Проверка заряженного ядом пистолета на собаке через пару дней никак не облегчила его душевные муки – скорее наоборот. Деймон и приезжий незнакомец купили на рынке дворнягу, сели в машину и подобрали будущего убийцу в центре города. Они выехали из Восточного Берлина и остановились близ озера Мюггельзе. Инструктор из Москвы дал Сташинскому таблетку с противоядием. Собаку привязали к дереву и ждали час: таблетка действовала не сразу. Впрочем, она не вызывала каких-либо необычных ощущений. Сташинскому вручили заряженный аппарат. Ему тяжко было смотреть на бедное животное. Когда он приблизился к собаке с пистолетом, она пыталась лизнуть ему руку – он отвернулся и нажал на спуск. Облако яда попало собаке в морду. Она упала, дергая лапами, и через несколько минут затихла. «Моя первая жертва», – подумал Богдан, зная, что будут и другие. Кто-то раздавил ампулу с противоядием и все трое вдохнули пары. Потом сели в машину и вернулись в город. Эксперимент признали удачным⁴⁵.

Агент ясно понимал, кто станет его второй жертвой. Вызывая его на первую встречу с гостем из Москвы, Деймон упомянул, что речь пойдет о его «старом знакомом». Имени «знакомого» никто из троих не произнес, но Сташинский знал, что это – Лев Ребет. Бысага уехал, никаких людей, способных близко подобраться к проблемному журналисту, у КГБ больше не было, поэтому его решили не похищать, а убить. Офицеры давали понять Сташинскому, что оружие уже побывало в деле, но сами едва могли надеяться на заключение о смерти от сердечного приступа. Напротив, они неплохо представляли дальнейшее: начнутся поиски заказчика и подозрение падет на заклятых врагов главного редактора «Украинского самостийника» – Бандеру со товарищи. Подобно Сталину при организации убийства Коновальца, они рассчитывали на обострение противоречий среди украинских националистов.

Обитатели Карлсхорста, следившие за эмигрантами, нередко вели разговоры об устранении их вожаков – те якобы мешали простым выходцам с Украины принять советскую власть и вернуться на родину. Но Богдану не приходило в голову, что это не просто разговоры (скорее, он гнал такие мысли). Теперь его преследовали слова, которым он сперва не придал значения. Когда Сташинский рассказал куратору, как стоял за спиной журналиста в вагоне, когда впервые засек того и сел в трамвай на Швабинг, Деймон заметил: «Уколоть бы его сзади иглой – и дело улажено». Само собой, он имел в виду яд. Теперь стало ясно, почему «Дрэгеру» следовало выяснить, есть ли в подъезде у Ребета почтовые ящики. В КГБ, видимо, обдумывали закладку бомбы. Сташинский доложил начальству, что ящиков нет, и тем самым сделал себя центральной фигурой плана Б⁴⁶.

Молодой человек разрывался между нежеланием убивать и страхом перед невыполнением приказа. Что ему грозило в таком случае, догадаться было нетрудно. Вскоре после приезда в Германию Сташинский прочел в газетах о бегстве на Запад убийцы из КГБ Николая Хохлова. Он спросил Деймона, кем был этот Хохлов, какую должность занимал в комитете. Куратор ответил: «Авантюрист и морально опустившийся человек». И добавил то, что позднее долго не давало покоя Богдану: «Мы доберемся до него рано или поздно». И добрались. Инструктор из Москвы, чьего имени Сташинский так и не узнал, вероятно, имел отношение к другому «научному эксперименту» – неудачному покушению на Хохлова, которого в тот же месяц пытались отравить во Франкфурте радиоактивным таллием. «Контора» слов на ветер не бросала и охотилась на перебежчиков по всему миру. Хохлов не стал убивать назначенную ему цель, сбежал на Запад и теперь сам оказался под прицелом.

Сташинский в итоге нашел приемлемый для себя выход – оправдал преступление политической целесообразностью. Он убьет одного, зато поможет многим найти путь на родину. Такую идею подкинул ему куратор, а Богдан поспешил за нее ухватиться, чтобы побороть угрызения совести. Начиналась критическая фаза операции «Доктор» – так в КГБ назвали покушение на Ребета. Предстояло «специальное мероприятие»⁴⁷.