Kitabı oku: «Тревожная командировка 2», sayfa 3
Они еще поговорили, потом Костя ушел. Тома снова задумалась. Впереди еще несколько месяцев рейса. Что же делать? А может посмотреть и увидеть, что есть у этого Вячеслава?
Тома вспомнила его лицо, его глаза, его прикосновения, ее передернуло. Неужели он настолько противен? Странный запах от него. Вроде бы и не дешевый одеколон, но вместе с его потом – это просто суррогат какой-то.
Тома закрыла глаза и сосредоточилась на Вячеславе. Медленно, словно нить, она стала вытягивать информацию из темно-коричневого объема, который она видела у него за спиной. Эта информация была необычной. Ее нужно было как-то упорядочить, это было самым трудным в ее способности. Да, она видела образы, иногда были ощущения, и даже чувства и эмоции, но перевести все это в слова было трудно. Так бывает, когда проснешься и вспоминаешь сон. И пытаешься уловить исчезающие ощущения, задержать остатки чувства, которые были во сне.
Сейчас она видела его запреты. Она расшифровала их так: Вячеславу нельзя было гулять, имелось в виду менять женщин. Это скоро могло кончиться плачевно. Хотя жизнь и предупреждала его. Его жены и были предупреждением.
Второе: – Вячеславу нельзя было ловчить, она поняла это так, что нельзя было делать махинации. Рано или поздно он должен был попасться и тогда мог попасть в тюрьму. Тома понимала, что в этом мире расхищение государственного имущества и приписки караются очень жестоко, и человека мало что могло спасти.
И наконец, третье: – перестать обманывать себя. Вот это, Тома понимала, самое сложное. Каждый человек обманывает себя. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Он видит себя в каком-то образе. Чаще идеальном. А на самом деле он не такой. И мало кто может признаться в этом. Даже те люди, которые доказывают своей жизнью, что они самые добрые, самые умные, самые значительные, все равно обманывают себя.
В этом случае Вячеславу грозила болезнь. От которой он мог умереть. Если не перестанет врать себя. А в этом разобраться без мудрого человека практически невозможно. Почти все психологи лечат по схемам, мало кто готов разобраться, что же происходит на самом деле.
Тома устала переводить с языка образов на язык слов. Она, как могла записала все что узнала о Вячеславе, и спрятала записную книжку в сумку. Ей не хотелось это говорить никому, тем более Вере. Она хорошая девушка, но понять то, что хотела бы сказать Тома, скорее всего не смогла бы. А уж Вячеслав тем более. Хотя, кто знает, может наступит такое время, когда ему понадобится эта информация. Как-то даже жалко стало его. Так, бывало, поэтому Тома не любила смотреть запреты людей. Видишь, что может произойти с человеком и никак не можешь ему помочь.
Вспомнился Серый. Вот он задумался над своими запретами. Где он сейчас? Чем занимается? Тома погрузилась в воспоминания.
Глава 5
Я вспомнил, как медведь приходил во второй раз. Я только начал жить у деда. И ничего не понимал. Потихоньку заживала моя нога, я понемногу шевелился по хозяйству. Конечно, удивительно, я городской парень, который привык, что еду ему готовит мама, а тут он должен готовить сам, да еще на двоих.
Старик тогда сказал: – Я, конечно, не хочу ослушаться Хозяина. Но думаю, что ты не тот человек, за которого выдаешь себя. И это подтвердил Хозяин. Но выгонять я тебя не хочу. Я не могу тебя заставить уйти, но скажу сразу – ты мне не нравишься.
Я смотрел на него и думал, как я смогу жить у безумного старика. Когда-нибудь он меня отравит или отдаст медведю. Нет, такая перспектива меня не устраивала. Опять же, вот заживет у меня нога, дальше что? Он выпроводит меня отсюда, и куда я? Надо что-то делать, и я не знаю что.
Когда-то тренер по рукопашке говорил, что жизнь иногда делает вызов, и надо принимать или не принимать его. Вот сейчас наверно такой момент настал. И я ничего не могу решить.
Старик посмотрел на меня и потом сказал, – давай так! Вот тебе неделя, как раз нога твоя заживет, а там решим, что с тобой делать? Ну а пока, раз ты тут живешь, давай-ка мне помогай. А после поговорим.
Неделя продолжалась. Ночью мне снились сны, в которых я от кого-то бегал. Днем я толок порошки, старик говорил, это на зиму. Мы почти не разговаривали. Он молчал, я же не решался с ним беседовать. В любой момент мог нарваться на грубость. И грубость его всегда была правильная. Главное очень обидная.
Как-то он сказал: – вот ты лентяй внутри себя. Ты всегда хочешь быстрее сделать работу, а потом отдыхать. А не понимаешь, что отдых твой тоже работа, только другая. И толку от твоего отдыха-работы никому нет. И тебе в первую очередь. Ты когда отдыхаешь, ты даже не радуешься.
Мне так хотелось возмутиться, как это я не радуюсь. Но старик опустил на стол свою большую ладонь, – нет, не радуешься. Потому что не умеешь. Да и кто тебя научил-то? Все люди, как слепые кутенки ползают по Земле, сами не знают чего хотят.
Я не стал спорить, зачем, что можно доказать старику. Прошла неделя и настало время, когда дед разрешил мне разрезать тугую повязку, сделанную наподобие гипса.
Попробовал сделать шаг, не больно, второй, тоже не больно. Все отлично. Настроение на глазах поднималось. Я уже решил остаться у деда. Но случилось вот что.
К деду пришел парень из деревни. Они поговорили, и дед засобирался. Мне сказал, что уходит на неделю. Лечить будет, в соседней деревне на мужика мишка напал. Сильно поломал его. Мне же дед сказал вести хозяйство. Если кто придет, то не показываться. Хотя старик никого и не ждал.
Я остался один, почувствовал какую-то свободу. Правда память о Михайло Потапыче была, но надеялся, что он не будет навещать меня.
Я сходил на второй день в свое убежище, о котором деду ничего не сказал. А зачем? Пусть это место будет на всякий случай.
Все было по-старому. Я еще там поделал кое-что. Закрыл дальше стену, сделал даже небольшую дверь, через которую можно было заползать в пещерку. Разжег костер, сам покоптился немного. И мой домик стал пахнуть жильем. Свое есть свое. Но зимовать в нем, конечно, нельзя, замерзнешь.
Прошло уже четыре дня, скоро должен был вернуться старик. Утром, когда я еще спал, в дверь избушки кто-то постучал. Я быстро скатился с лавки к окну. Никого. Может почудилось? Нет! Стук продолжился. Пришлось подойти и отодвинуть засов. В дверь вошел крупный бородатый мужчина. Я узнал его. Это был старший деревни. И что ему надо? Он когда-то говорил, что мне нужно уезжать отсюда.
Старший поздоровался и стоял у порога ждал. Я сообразил и пригласил его на лавку за стол. Он грузно сел и уставился на меня.
Первым разговор начал я, – вы что-то хотели?
– Я к тебе, парень. Знаю, что ты остаешься на зиму. Что разрешил тебе старик. Но ведь и я здесь тоже решаю. Зачем ты в наших краях? Только не ври мне.
Бородатый мужик смотрел прямо в глаза и врать ему не стоило. Я точно знал, что он почувствует, если я буду врать. Значит надо говорить правду. Ну что ж!
Я сказал, что меня ищут люди. Я их не знаю. Это не власти. И мне нужно какое-то время переждать. О том что я здесь, не знает ни один человек. Добирался я сюда окольными путями, так что вот так.
Старший прищурил глаза и спросил, – так ли, что ни один человек не знает?
Пришлось сказать, что про это место мне говорила одна бабушка в Приморье, но она умерла.
– Значит время пришло, – отозвался старший. – Хорошо, я тебе верю. Про тебя в деревне знает только несколько человек. Они никому не скажут. Но и ты не ходи к нам. Мы раз в неделю посылаем парня к старику, он приносит еду. Будет приносить больше, но он тебя тоже не должен видеть.
Мужчина вздохнул, – если бы не его уменье лечить, то не жил был он здесь. Неудобный он человек. Да и тебе не разрешили бы. А так …
Старший достал котомку, из нее выложил три банки тушенки, два мешка с крупой, и два больших каравая хлеба.
– Передай старику, что я приходил, и что разрешил тебе остаться до начала лета.
Мужчина окинул взглядом избу, поморщился, и попрощавшись, вышел.
Вот оно как получилось! Что такое? Я уже и думать начинаю по-деревенски. Как быстро человек приспосабливается.
Прошло семь дней, старик все не приходил. Зато вечером заявился Михайло Потапыч. У меня снова начался мандраж. Да тут любого бы пробрало!
Медведь ходил вокруг избы и урчал. То ли жрать хотел, то общения жаждал. Но какое от меня общение. Я бегал от окна к двери и проверял, хорошо ли закрылся. Подумал о ружье, но отбросил эту мысль. На медведя и бывалые мужики боятся идти, не то, что я. Хотя если прижмет… я представил картину, что я стою перед избушкой, а на меня идет на задних лапах Михайло Потапыч. Я вскидываю ружье и … сильный удар сотряс избушку. Мне стало не до фантазий. Ведь если он захочет, то запросто раскатает ее по бревнышкам.
Я суетился, я не мог стоять на месте. Нужно что-то делать. А вот что? Никак не мог сообразить. Хватал то одну вещь, то другую. Все не то. Да и чем можно защититься от разъяренного зверя? А что он разъярен, это я уже чувствовал по ударам лапой по стенам избушки. У меня уже стала появляться мысль – а зачем я хочу здесь остаться? Когда-нибудь он меня сожрет.
Я вдруг сел на лавку и замер. Слышу медведь тоже затих. Я тихонько присел и стал пробираться к окну. И вот здесь я видимо задел что-то на полу, потому что мне вдруг пошли картины. Подземелье, освещенное чем-то. Ход тянется вдаль. Этот ход невысокий, человеку пролезть только если на карачках.
Послышалось сопение. Я чуть не помер. В окне была большая медвежья морда.
Я не мог трезво мыслить. Я замер, застыл, как в каталепсии. Морда исчезла. Я сидел на полу и тяжело дышал. Картина подземелья снова возникла передо мной. Только сейчас я сообразил – внизу же есть подземный ход.
Морда снова появилась в окне. Медведь словно хотел что-то разглядеть в избе. Как в трансе я полез под широкую лежанку и в углу нащупал шатающуюся доску. Я аккуратно подцепил ее ножом, отодвинул в сторону, и скользнул вниз. Как ни странно, я не забыл свечу и спички. Там тихонько я задвинул доску на место. Прислушался и только потом зажег спичку.
Да похоже это подземелье мне и виделось. Я пополз по нему и через пару метров остановился. До меня дошло – это подземелье не от медведя. Оно от человека. Ведь если я сейчас где-то вылезу, даже и за тридцать метров, пусть даже и сорок, медведь меня все равно почует. И тогда … все …
Я сидел в подземелье уже наверно пару часов. Свечку я, конечно, потушил, зачем зря расходовать. Вот и вспомнилась мне тренировка с землей на курсе. Я даже задремал. Разбудил меня мерный шум. Как будто кто-то заколачивал гвозди. Только все это слышно было глухо. Я осторожно стал двигаться обратно в избушку. Шум прекратился. И сколько я не прислушивался его больше не было.
Я тихонько вылез из подполья и сразу к окну. Тихо. Неужели ушел? Я подождал. Ничего не было слышно. Я раньше читал, что медведи очень хитрые животные. И могут караулить добычу долго.
Прошло наверно еще часа два. Мне надоело сидеть в избушке, и я решил выйти и посмотреть. Я приготовился выглянуть и сразу закрыть избушку.
Я выдохнул, резко открыл дверь, крутанул головой по сторонам и быстро закрыл. Вроде бы никого. Я опять подождал и уже чуть подольше посмотрел вокруг избушки. Никого. В третий раз, я, будь что будет, вышел наружу и прислушался. Никого. Я обошел дом, готовясь в любую секунду вернуться обратно. Но никого вокруг не было. Я сел на пенек и задумался. Как мне дальше жить? Ведь Михайло Потапыч когда-нибудь до меня доберется. Чем-то я ему не понравился.
Ночью я почти не спал, несколько раз вставал, подходил к окошку высматривал медведя, но его не было. Да и вообще, что это было? Не приходил ли он проверять, где его друг? Не может быть чтобы он приходил из-за меня. Зачем я ему, неужели еды ему не хватает?
Я задумался о своей способности. Вот опять она начала проявляться. Как-то странно это все. То не было, как бы я ни хотел, то в самый нужный момент начинает работать. Конечно, хотелось бы научиться пользоваться ею по команде, но сколько я не пытался ничего не получалось.
Вспомнилась Тома. Как у нее дела? Наверно и не вспоминает обо мне. Хотя, хотелось, чтобы помнила. Какие у нас были приключения, я даже улыбаться начал.
Под утро раздался стук в двери. Я приподнялся. Послышался крик снаружи: – открывай!
Я понял – старик пришел. Открыл ему дверь, он вошел, поздоровался, и скинул с плеча мешок.
– Разбери! – коротко кивнул, и уселся на лавку. Я начал развязывать мешок и доставать оттуда мешки с крупой, сушеной рыбой, муку, сахар, соль. Все это нужно было разложить.
Я начал говорить, – тут старший приходил, тебя спрашивал. Со мной поговорил. Разрешил мне остаться, но только до начала лета.
Старик посмотрел на меня, пересел за стол, – корми меня. Я стал накладывать кашу в глиняную миску. Старик начал аккуратно есть. И откуда у него эти аристократические замашки. Он сам отрезал хлеб, положил его аккуратно рядом. Кашу он ел, не чавкая и не причмокивая. Подбирал все крошки.
Я ждал что он мне начнет рассказывать. Но он сам спросил: – что напугал тебя Михайло Потапыч? Я кивнул. Понятно, как узнал, там всюду его следы.
– А чего ты хотел? Что он будет вокруг тебя прыгать? Он Хозяин здесь. Он тут давно живет. Может уже тысячу лет, а может поболе …
Я подумал, что старик заговаривается. Не могут медведи долго жить. Я читал, что медведи максимум живут тридцать лет. Все больше я думал, что мне нужно уходить отсюда. Но куда?
– Ты зря его боишься. Он умнее нас с тобой, да и всех в округе. Он следит здесь по всему лесу за порядком. Но почему он без меня приходил? Ничего, разберемся. Завтра пойдем на Дальнее болото, за травой. На зиму запасы будем делать. Чую я, зима тяжелая будет!
Я кивнул и сам сел есть. Потом вышел из дома и начал прибираться на территории. Подмел все, убрал сучки. Положил еду птичкам, я их подкармливал. Сделал даже для них из щепы небольшую кормушку и повесил на ветку. С первых дней я заметил одну необычную птицу. Она не отличалась особым окрасом, она была с виду как все. Но поведение ее иногда ставило меня в тупик.
Я видел, как эта птичка сидела над муравейником и наблюдала за муравьями. Никогда не думал, что птицы на такое способны. Хотя может быть она искала муравьиные яйца.
Однажды эта птичка посмотрела на меня, она поворачивала голову и разглядываламеня совсем, как человек. Еще немного, и, казалось, она меня о чем-то спросит.
Птичка совсем меня не боялась. Я потом узнал, что это поползень. Небольшая сантиметров двенадцать, она все время была в движении. То ползала по коре дерева, то выковыривала что-то из пенька.
Ко мне она сначала относилась настороженно, но потом привыкла и даже не улетала, когда я насыпал зерна на кормушку. Иногда она сидела на дереве и наблюдала за тем, что я делаю.
Временами она исчезала куда-то и несколько часов ее не было. Затем возвращалась и проверяла – все ли в порядке на полянке у избушки. Ее блестящие бусинки глаз смотрели во все стороны. Шея у нее была короткая поэтому птичка поворачивалась всем телом.
Дед однажды заметил мой интерес к поползню и настрого предупредил не трогать птицу. Он сказал – это заветная птица, но, когда я спросил, что это значит, он ничего не ответил.
Как-то я задумался – а как у птиц устроено мышление? Они же что-то думают. Вон как поползень летает между веток. Я представил себя на его месте. Да я бы упал сразу. На такой скорости соображать куда лететь, у меня точно не получилось бы.
Я вернулся из воспоминаний. Подкинул дров в печку, поправил одеяло деду и вышел из дома. Окинул взглядом нашу стоянку. Четыре поленницы с дровами стоят почти ровными рядами. Два лабаза приготовлены. Поляна перед избушкой чиста, я вчера промел все. Конечно, сигнализацию бы сделать. Но из чего? Нужна хотя бы проволока. А так? И тут всплыла у меня схема простейшей сигнализации. Нам объясняли ее устройство на курсе.
Я задумался, а куда ее установить? Ну, конечно, на тропинке. По ней ходят люди к старику. Если сигнализация сработает, то у меня будет время чтобы спрятаться.
Я пошел на место, куда хотел установить сигнализацию. Конечно, нужно сделать так, чтобы ее было не видно. Мне нужен нож, топор, веревка и пустая банка из-под тушенки. Хотя если даже нет банки, можно обойтись сухой берестой.
Я выбрал место, где тропинка поворачивала налево. Это всего в метрах тридцати от избушки. Вокруг были кусты вереска. В них очень удобно было замаскировать устройство. Банку я не нашел, поэтому взял бересту, скрученную в валик.
Выбрал самое узкое место в кустах, где проходила тропинка и протянул через неё тоненькую веревочку на высоте примерно сантиметров двадцать. Один конец привязал, другой запустил в кусты. Там сделал устройство похожее на ловушку. И повесил сверху бересту. Закрутил палку, поставил сторожок и стал проверять работоспособность.
Пришлось немного подкорректировать, и сигнализация заработала. Идея в том, что когда человек проходил по тропинке и задевал веревочку, то в кустах срывался сторожок и закрученная палочка начинала бить по сухой бересте и звуки ударов разносились по окрестностям.
Конечно, охотник на такую сигнализацию не попадется, да и зверь обойдет ее, но непрошеный человек точно не заметит веревочку и устройство сработает.
Я могу такие сигнализации поставить со всех сторон. Но особой необходимости нет. Я больше опасаюсь людей, которые могут прийти со стороны деревни. А беглые зеки? Старик говорил, что это бывает очень редко.
А что я буду зимой делать? Свечей у нас немного. Да и зачем эти свечи? Книжек все равно нет. Радио нет. Чем буду заниматься, ума не приложу. Хотя дед обещал научить силки ставить, следы распутывать.
Но это все не то. Я современный молодой человек и застрял в этом лесу. Жизнь стала какая-то замедленная, то ли дело раньше. Все крутилось, вертелось, еле успевал реагировать.
Вспомнилось, как дед говорил, – вот считают, что умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Так вот – ерунда это все. Это глупый в гору не пойдет, а умный наоборот, пойдет.
Старик продолжал: – глупый такой же как ты, лишь бы ничего не делать. Вот он и выбирает что полегче. А умный? Тому надо сильнее стать. Он не знает, что дальше будет. Как жизнь распорядится им. Вот и когда в гору-то пойдет, то гораздо сильнее будет, чем раньше. Умный-то это понимает, а дурак нет.
Я плохо понимал деда. Получалось, что все время нужно выбирать трудности. Но ведь так тяжело жить. Когда же радоваться жизни, наслаждаться. Трудности, проблемы, задачи, а когда жить?
Хотя … что-то в словах старика есть. Надо будет подумать. Интересные мысли у старика. Да и вообще, кто он такой?
Глава 6
Рейс продолжался. Все бригады работали шесть через шесть. То есть шесть часов работали, шесть отдыхали. Во время отдыха члены команды смотрели кино, болтали, отдыхали и даже читали книги. Кто-то занимался гирями, кто-то подтягивал английский, один мужчина писал стихи.
Тома четко и быстро выполняла свою работу. Ничего сложного не было. Главное расставить приоритеты и распределить время. У женщин это получается гораздо легче, чем у мужчин.
Буфетчица Ольга темноволосая, с короткой стрижкой, симпатичная привыкла к вниманию мужчин. Она жила в каюте с Любаней, которая была уборщицей. Люба была блондинкой, с весьма впечатляющими формами. Почти каждый мужчина оглядывался, когда она проходила по коридору.
Разумеется, у них были мужчины. У Ольги – мастер обработки, у Любани – мужчина из бригады добычи.
В море женщины вниманием мужчин не обделены. Наоборот, им приходилось порой отбиваться.
Однажды буфетчица Ольга вошла в столовую, когда там не было моряков и устроила скандал Томе. Сначала Тома ничего не поняла. Ольга сразу начала говорить на повышенных тонах.
– Ты почему моего мужчину отбиваешь? Ты что закона не знаешь? Он мой и только мой!
Тома в это время протирала стол. Она замерла с тряпкой и недоуменно смотрела на Ольгу.
– Не делай вид, что не понимаешь! Все ты понимаешь! – Ольге хотелось поскандалить, выплеснуть эмоции.
– Ты успокойся, Оля, – сказала Тома.
Ольга не хотела успокаиваться. Ей нужны были эмоции.
– Ты зачем к Вячеславу лезешь? Зачем? Пришла на пароход и все … королева бензоколонки …
Тома поняла, речь шла о мастере обработки, о том мужчине, который пытался ухаживать за ней. Также она поняла, что Ольга хочет показать свою власть над Вячеславом. Многим женщинам хочется иметь власть над мужчинами.
Что могла сказать Тома оскорбленной женщине. Совсем некстати Тома начала видеть запреты Ольги. Ясно и четко она поняла, что Ольге нельзя делать аборты, также нельзя связывать свою судьбу с мужчинами, которые гуляют, и еще нельзя рассказывать о своей жизни.
Все эти запреты настолько ярко предстали перед Томой, что она не удержалась и сказала Ольге.
– Не нужен мне твой Вячеслав. Он совершенно не в моем вкусе. Да и тебе не надо с ним дружить. Тебе может быть нехорошо от такого человека. К тому же он сам ко мне пристает. И вообще разбирайтесь сами.
Из всей речи Томы Ольга уловила только то, что Тома сказала, что ей не надо с ним дружить, а то будет плохо.
Напоследок Ольга послала Тому подальше и выскочила из столовой. Повар Костя высунулся из окна кухни и сказал, – как же ты всем нравишься на судне. Его улыбка не была ехидной, все-таки он добрый парень, но все равно от его слов Томе было обидно.
Володя был рыжим, не то, чтобы очень, но все-таки. Длинные усы его, как у Чапаева всегда загибались вверх, отчего лицо выглядело задиристым. Худая, нескладная фигура, скрипучий голос и постоянная улыбка, вот, пожалуй, и все. Да, еще добрейший характер и неистощимый оптимизм.
Володя был рефмашинистом, это специалист, который следит за работой холодильных установок, что морозят рыбу на траулере. Он поставил со сменой добычи столитровую бочку браги. Запрятали ее в рефотделение, там, где работал Володя. Уже на третий день он начал снимать пробу. Доливал кипяченую воду, чтобы бригада не заметила. Много ему не надо было, он на берегу полтора месяца не «просыхал».
Все шло просто прекрасно, Володя постоянно под кайфом, время летит незаметно и вообще жизнь хороша.
Но вот как-то раз проснулся Володя, занялся своими делами и совсем забыл опохмелиться. Это была большая ошибка. Наверно из-за этого ему в голову пришла шальная мысль: «А не навестить ли ему женщин?» Отмахнуться от мысли Володя не смог, наоборот, он ей с удовольствием подчинился. И через минуту Володя заторопился в женские каюты.
На таких траулерах женщин мало, всего четыре, пять на весь экипаж. Они кажутся все красотками уже через месяц рейса. Мужики есть мужики. Вдали от берега, естественно, желания удесятеряются. Вот и Володя, регулярно подогреваемый брагой, а, как известно в ней содержится много калорий, воспылал страстью к женщине, неважно к какой, лишь бы была женщиной.
Он культурно постучался в женскую каюту и вошел. В двухместной каюте была только Ольга. Она лежала на верхней койке и читала какой-то журнал. Володя, соблазнительно улыбаясь и шевеля своими знаменитыми усами, подошел к койке и начал, как ему казалось, нежно поглаживать руку Ольги. Та, широко раскрыв глаза, оторопело смотрела на Володю. Володя осмелел, и рука его двинулась ниже, к бедрам. Тут Ольга не выдержала и отбросила наглую руку Володи.
– Ты чего, Вова? – обеспокоено заговорила Ольга.
– Да нет, я ничего… Олечка, давай я к тебе залезу…
– Володя, что с тобой?
– Ну, чего ты, Оля? Давай быстренько, никто не узнает.
– Володя, да ты ведь знаешь, я с Вячеславом живу…
– Ну и что! Мы быстро.
Ольга не соглашалась. Тогда Володя, быстро скинув с себя брюки и рубашку, остался в одних трусах и полез к Вере на койку. Женщина кричать не стала, она как-то вывернулась и выскочила из каюты. Володя, отупевший от алкоголя, разлегся на верхней койке. Придет, никуда не денется.
Однако через десять минут в каюту ворвались мужики. Руководил ими боцман Миша, здоровый, который раньше занимался борьбой. Володю скрутили в два счета, и, опутав веревками, потащили по коридору. По пути боцман все допытывался у Володи: «А если бы моя жена в каюте была, ты бы полез к ней?» Володя молчал, молчал, да и сказал: «Если тебя Миша так же связать, как меня, то тогда, конечно, полез бы».
Бросили Володю в вентиляционную камеру. Снаружи дверь закрыли на замок, как будто он мог сбежать, это связанный-то….
Прошло два часа. Володя изрядно замерз. А попробуйте в одних трусах на железе…. Наконец он услышал долгожданный стук замка. Боцман Миша заглянул в камеру и спросил: «Ну что, будешь еще?»
– Нет, нет, Миша! Конечно, не буду. Я все. У меня все прошло!
Миша распутал веревки, вывел Володю в коридор и только хотел что-то сказать, как у Володи нога сама собой поднялась, и пнула Мишу в это самое, ну, в общем, понятно куда. «Попал, конечно, попал» – радовался Володя, глядя на корчившегося боцмана. Но надо было успевать. Володя подхватился, и, мелькая голенастыми ногами, помчался на кухню. Возле дверей он прислушался. Все тихо спокойно. Тогда он, призывно улыбаясь и выпятив грудь, торжественно вступил в зал.
А там готовили ужин. Тома разговаривала с Верой. Они обернулись и замерли. Посиневший, худой, с воинственно поднятыми усами Володя походил на покойника, сбежавшего из морга. Уж потом, когда узнали его, все чуть не перекрестились.
Володя начал свое выступление.
– Товарищи женщины, я человек простой, потому скажу прямо: кто первая? Да-да, кто? И давайте побыстрее, я тороплюсь.
Тома и Вера смотрели во все глаза на Володю и не могли понять, шутит он что ли?
Какие шутки, Володя начал снимать трусы, чтобы сразу поразить их, как вдруг… Вот так всегда, на самом интересном месте и случается вдруг.
Дверь сзади распахнулась и ревущий, как бык, боцман Миша схватил Володю за плечо, вернее попытался схватить, потому что тот выскользнул и пустился вскачь меж столов. Охотники, крича и ругаясь, устремились за беглецом.
Поплутав по проходам, Володя выскочил на трал-палубу. И, прыгая по палубе, стал удаляться от преследователей. Те догоняли. В голове Володи мелькнуло спасительное воспоминание. Бабушка в детстве говорила, что от чертей можно спастись только в воде. А боцман Миша с командой естественно представлялись Володе чертями, которые вот-вот поймают его и уж потом поизмываются над ним, отведут душу.
Володя не будь дураком и сиганул за борт. Вот здесь он почувствовал, что такое холодная морская вода.
Спасся бы Володя от чертей, точно бы спасся, только спасся бы на том свете. Да боцман Миша, друг все-таки, быстро спустил шлюпку и выловил бедного Володю. Еще бы немного и не было бы человека с чапаевскими усами.
Завтра подошел перегрузчик за новой партией рыбы и сдали Володю на него. А на нем отправили на берег.
А к вечеру по громкой связи вызвали Тому к помполиту, к помощнику капитана по политической части. Пока она шла, вспоминала все свои прегрешения. Вроде бы их не было. Разве что кто-то из команды пожаловался. Но это редко бывает, говорила Вера, обычно в рейсе не до того, нужно работать. Да и мужчины в этом плане по-другому устроены в отличии от женщин. Редко кто из мужчин жалуется, тем более из моряков.
Оказалось, все проще и одновременно сложнее. Ольга буфетчица пожаловалась на Тому.
Помполит, мужчина лет сорока пяти, седоватый, скорее всего бывший военный, посадил Тому на диван и начал говорить.
– Тамара, как вы относитесь к религии?
Тома пожала плечами, – никак не отношусь. В церковь не хожу. Книжки не читаю, не молюсь. А что?
– Да дело не в религии. А в том, что некоторые у нас в команде, понимаешь, верят во всякую ерунду. Ты вот веришь в мистику?
Что могла сказать Тома? Что она может видеть у людей их запреты. То, что им нельзя делать, под страхом болезней, неприятностей, а то и смерти. Понятно, что она промолчала.
Помполит продолжил.
– Понимаешь, Тамара, на судне должна сохраняться здоровая атмосфера. Доверительная. Тем более у нас район лова находится у берегов Японии. А на самом деле что происходит?
– Что? – автоматически переспросила Тома.
Помполит был подкован не только политически, он явно прошел обучение по психологической обработке.
– Тамара, я здесь поставлен для того, чтобы на судне не было склок, скандалов и других разборок. А что же я вижу? А вижу, что жалуется на тебя Ольга. Да и жалуется на то, что не может быть у нас. На мистику какую-то.
Помполит опутывал Тому словами, как паутиной. Ей хотелось сказать, – хватит тянуть, говорите уже.
– Давай, Тамара рассказывай, что у тебя произошло с Ольгой и мастером обработки?
Тома усмехнулась, чем вызвала гневный прищур мужчины. И сказала.
– Ничего у нас не произошло. Так небольшое выяснение отношений.
– Так, так. Ближе к делу, – неожиданно потер руки помполит.
Но Тома замолчала. Не хотела она говорить о том случае. Зачем раздувать его?
Молчал и помполит. Прошла минута. Он понял, что Тома ничего рассказывать не будет. Он поднял брови, покачал головой и продолжил.
– Так вот, дорогая Тамара, жалуется на тебя Ольга буфетчица. Она говорит, что ты колдуешь. При этих словах он впился взглядом в Тамару. Та простодушно смотрела на помполита.
– Она сказала, что ты пригрозила ей порчей и сглазом. И случай с Владимиром рефмашинистом произошел по твоей вине. Ольга сказала, что это ты его направила к ней.
Тут Тома стала улыбаться и очень широко. Ей на самом деле стало смешно. Неужели Ольга настолько глупа, чтобы придумать такое и тем более потом жаловаться.
Помполит опешил. Он не ожидал, что Тамара будет улыбаться. Но надо отдать ему должное, он подхватил улыбку Томы и в свою очередь растянул губы, изображая улыбку.
Помполит лихорадочно искал выход. Что ему говорить дальше? Как воздействовать на эту непонятную женщину?
– Так вы же не верите в мистику и колдовство? – спросила Тома.
– Конечно, не верю во всю эту ерунду! – пришлось признаться помполиту.
– Тогда, о чем этот разговор? – пожала плечами Тома.
Помполит облизал губы. Что за упрямая женщина. Тяжело с ней разговаривать. То ли придуряется, то ли на самом деле такая.
– В общем, Тамара, я к чему все это говорю. Ты давай помирись с Ольгой. Дружно надо жить на судне. Ведь мы здесь одна семья.
Тома сидела кивала и думала. Вот стерва, эта Ольга. Да и Вячеслав ее хорош. Сам попытался подкатить к Томе, и тут же оправдался перед Ольгой, с которой в этом рейсе дружил.
Дальше разговор быстро закруглился, и Тома пошла к себе в каюту. По пути она раздумывала, рассказать соседке Вере, об этом или нет. Хотя помполит сказал, чтобы о разговоре никто не знал.
Вера сама вытянула все из Томы. Весь пароход уже знал, что Тома может колдовать. Что запросто может навести сглаз и даже порчу. И Вере было не смешно. Она даже отодвинулась от Томы и предложила ей коробку конфет, которую хранила на праздник.
