Kitabı oku: «Ревизор: возвращение в СССР 2», sayfa 4

Я взял учебник и стал читать дальше. Пафосные оды материализму быстро надоели.

– Атеизм это тоже религия. – сказал я, засовывая учебник в портфель и доставая химию.

– Что-что? – спросила удивлённая бабушка.

– Атеизм тоже религия, – повторил я. – Вера в то, что Бога нет.

– Так его и нет, – присоединилась к нам за столом Эмма и взяла баранку из корзинки.

– Так это не доказано, – передразнил её я её же тоном, – как не доказано и то, что он есть. А значит ты в любом случае веришь в то, что доказать нельзя. Значит, атеизм – тоже по сути религия.

Эмма ошалело смотрела на меня. По ее глазам было видно, что такая точка зрения на вопрос никогда раньше не приходила ей в голову. Она пыталась осмыслить новую информацию и придумать контраргументы, но ничего не получалось. В итоге она просто сидела и хлопала глазами. Выглядело все это довольно забавно.

– Так. На горшок, умываться и спать, фантазёры, – распорядилась бабушка. Я не стал спорить с ней. Тему религии лучше без необходимости в СССР не трогать, чревато.

Ходики показывали уже половину одиннадцатого, и правда, надо ложиться спать.

Я быстро умылся и лёг. Женщины ещё какое – то время копошились, потом разлеглись по койкам. Вскоре всё стихло.

Я думал о Цушко, о Никифоровне. И о том, как несправедлива жизнь. Я обещал Никифоровне заменить патрон в сенях, а никак не могу в течение недели дойти до рядов на Площади. В воскресенье рынок, и опять я не попадаю. Хоть занятия в школе прогуливай.

– Ба, – тихо позвал я.

– Что?

– А какого чёрта дети в школах по субботам учатся? Разве это удобно? Родители дома, а дети в школе.

– Взрослых три года только как на пятидневку перевели, – ответила бабуля. – Подожди, и школы тоже переведут.

– Три года? А раньше как работали?

– Шестидневку.

– Один только выходной был?

– Да, но мы работали по семь часов. Кстати, сейчас тоже чёрные субботы есть, как минимум, раз в месяц.

Да уж, чёрные субботы, как же, как же, помню. Я повернулся на бок и улёгся поудобнее.

– Спокойной ночи, – пожелал я бабушке.

– Спокойной ночи, – ответила она.

Я почти сразу уснул.

* * *

Ивану не спалось. Он всё ворочался и думал, как же так, Цушко умер, документы унитожены. Нет больше угрозы Веронике. Не надо что-то выдумывать, само всё рассосалось.

Цушко умер… О мёртвых или хорошо, или никак.

И Пашка, конечно, прав: хорошо, что он умер не из-за их подставы.

Как же им обоим повезло, что не пришлось марать руки и совесть.

С этой мыслью Иван, наконец-то, успокоился и заснул.

* * *

Проснулся я от того, что бабуля трясла меня за плечо.

– Просыпайся, полседьмого, – доложила она, увидев, что я наконец-то открыл глаза.

Я сел в кровати, пытаясь вспомнить, какой сегодня день, и что я должен сейчас делать. Вышел на улицу в одних трусах и майке. Уже почти рассвело. Чувствовался лёгкий мороз. Но небо было чистое, будет солнечный день, что не могло не радовать в свете предстоящего похода.

Вернулся в хату, умылся, оделся и вышел на улицу. Славки ещё не было видно. Я вернулся во двор, помахал руками, поотжимался. И услышал громкий хруст льда под чьими-то ногами. Вышел на улицу как раз навстречу Славке. Он, не сбавляя ходу, протянул мне руку, я шлёпнул по ней вместо приветствия.

Мы побежали вдвоём по уже ставшему привычным маршруту.

– Как дела? – спросил он.

– Нормально. Как сам? Как самочувствие?

– Думал, будет хуже, – ответил он.

– Родители ничего не сказали?

– Что вчера было, не помню, – честно признался Славка. – А сегодня быстренько оделся и на зарядку сбежал.

– Не, ну сегодня ты бодрячком, – заверил я его. Коньяк у Цушко был хороший. – Вернёшься сейчас домой, веди себя, как ни в чём ни бывало.

– Угу, – согласился Славка. – Что Эмма, собралась?

– Собралась вроде. Вчера дядька её заходил племянницу проведать, московских баранок оставил целую корзинку. Напомни мне в поход взять немного.

– Хорошо, напомню. А что насчёт вина? – поинтересовался Славка. – Ты хотел взять в поход девчонкам.

– Всё нормально, есть бутылка, – ответил я, покосившись на него. Он что, не помнит, что было в той сетке, что я вчера таскал, когда ушли с базы?

– О, отлично, – заметно повеселел Славка.

Пробегая мимо дома Герасимовичей, я вспомнил, как рылся вчера в снегу в поисках сетки с бутылками, когда на неё наехала буханка.

Кстати, буханка так и стояла у ворот второго дома по правой стороне сразу после Большого моста.

Я обратил на неё внимание, но никаких выводов не сделал.

– Интересно, отпустят Светку в поход? – задумчиво спросил я.

– О. А мы ходили вчера к ней?

– Здрасте! – воскликнул я и от удивления остановился перед Славкой. – А ты не помнишь? Ты же сам сказал вчера, что я классно выступил перед Светкиным батей.

– Не помню, – виновато пробормотал Славка, наскочив на меня, – вот как и ты говоришь постоянно, о чем не спроси из прошлого – не помню.

– Во дела, – пробормотал я. – Ну, в школу придём, спросим у неё.

Мы побежали дальше, добежали до проходной хлебозавода, развернулись и побежали обратно.

В предыдущие дни обратно мы бежали на скорость. Я думал, что сегодня у нас это не получится с бодуна. Но, на удивление, мы рванули и добежали до поворота на нашу улицу. Что значит, молодой организм. Славка опять меня обогнал, хотя я упирался изо всех сил.

Свернув к нам на улицу, мы перешли на шаг. Я уже предвкушал водные процедуры во дворе и собрался прощаться со Славкой, но он с деловым видом открыл нашу калитку и впереди меня направился к дому.

– Ты куда? – догнал я его и схватил за рукав.

– Спрошу у Эммы, всё ли у неё к походу готово, – невинно ответил он.

– Славка, нельзя с утра врываться к девушке, – я взял его за плечи, – она в ночнушке, не причёсана. Ты представляешь, как она смутится? Потом каждый раз при встрече будет стесняться глаза на тебя поднять. Ты этого хочешь?

– Нет, – озадаченно ответил Славка.

– Тогда топай отсюда, – сказал я ему.

Глава 6

20.02.71 г. У дома Домрацких-Ивлевых.

– А ты? – спросил он, подозрительно глядя на меня.

– А я ей уже как брат, – безапелляционно заявил я, потому что оно так и было.

Я бесцеремонно вытолкал Славку со двора. И, как оказалось, правильно сделал.

Когда я вошёл, Эмма сидела за столом в кухне только что проснувшаяся, недовольная, лохматая.

Бабушка хлопотала у конфорок печи. Когда я вошёл, она кивнула в сторону полотенца, висевшего на спинке стула. Быстро она приняла мои утренние обливания.

– Вытрись как следует перед тем, как в дом заходить, – сказала она, – а то вечно с тебя течёт…

– Хорошо, – с улыбкой сказал я. – Сейчас еле отбился от Славки. Хотел с Эммой поговорить.

Эмма тут же проснулась и сделала испуганное лицо.

– Чего он хотел? – удивлённо спросила бабуля, оторвавшись от кастрюли.

– Шефство мечтает над Эммой взять, – подмигнул я бабушке, раздеваясь до трусов. – Беспокоится, всё ли она в поход взяла.

Я взял ведро и потащил его во двор.

– Полотенце! – крикнула мне в след бабуля.

Эмма взяла полотенце, вышла из хаты и выглядывала из двери сеней, с любопытством наблюдая за мной.

Я лил на себя воду медленно: и руки качаются, пока десять литров над головой держишь, и эффект от обливания усиливается.

Я поставил пустое ведро на крыльцо. Стянул у впечатлившейся Эммы с плеч полотенце и шлёпнул им её по бёдрам, намекая, чтобы она свалила в хату и дала мне раздеться и вытереться.

Она, насупившись, ушла. Я так и не понял, чего она обиделась, не стриптиз же я должен был ей в сенях устраивать.

Я обернул полотенце вокруг бёдер, мокрые трусы швырнул в грязное бельё и пошёл одеваться в комнату бабули.

Одевшись, я вышел к столу, на котором уже стоял завтрак: омлет и бутерброд с маслом.

– Ба, а можно взять баранок в поход? – спросил на всякий случай я.

– Бери, конечно.

– Дай, пожалуйста, мешочек какой-нибудь, – попросил я, уплетая омлет.

Надо сразу бутылку вина в рюкзак положить, чтобы не забыть, подумал я, наливая чай.

– Рюкзак! – вырвалось у меня. – Я же не нашёл ещё рюкзак. Ба!

– Что ты орёшь? – спокойно ответила бабушка. – В сенях посмотри в сундуке.

Я поставил чашку на стол и рванул в сени. В сундуке, и правда, нашёлся брезентовый рюкзак с клапаном на ремнях и тремя внешними карманами. Вместительный такой.

Как я мог забыть про рюкзак и всё остальное?! Я принёс его в хату, положил на Инкину кровать, на которой сейчас спал. Она была уже заправлена. В рюкзаке, во внешнем кармане, оказался в отдельном мешочке набор КЛМН, коробок спичек в жестяной коробке от драже монпансье, армейская фляжка и компас. Уже что-то.

Я пошёл, глотнул чаю и закинул в рот баранку. Сходил в сени за спальником.

– Ба, дай трофейный фонарик в поход, – попросил я. – А ещё старые штаны тёплые две штуки. Два свитера старых, один с горлом. Рубашку и носки: две пары тонких, две пары толстых. И есть какая-нибудь куртка или штормовка старая?

– Посмотрю сейчас.

Я опять глотнул чаю, закинулся баранкой и пошёл за водой.

Когда я принёс ведро воды, на кровати рядом с рюкзаком уже лежали какие-то вещи. Я пошёл посмотреть. Штаны с начёсом какого-то тёмно-бордового цвета и х/бшные чёрные трико. Фланелевая рубашка с длинным рукавом в клетку. Два свитера, один, что потоньше, явно женский. И носки. Я отобрал пару тонких и толстых носков, положил в рюкзак, тонкий свитер тоже. Женский, не женский – нужно будет переодеться, если вспотеешь, все пойдет в дело. Остальное надену на себя.

В комнату вошла бабушка, держа в руках брезентовый свёрток. Она подала его мне. Для штормовки великоват. Я начал разворачивать его. На пол упал шнур с обмотанными краями. Я уже понял, что это такое.

– О! То, что надо, – воскликнул я.

Плащ-палатка. Армейская. Настоящая. Новая. Сколько мы в армии с такой-же пережили. И марш-броски. И наряды. И спали мы на них, свернув в несколько раз.

Я улыбнулся ей как старому другу. Развернул, проверил люверсы, шпеньки и петли. Всё на месте, всё в лучшем виде. Я бережно свернул её, вложив обратно в свёрток шнур, и спрятал в рюкзак.

– Ты знаешь, что это такое? – спросила бабуля, подозрительно глядя на меня.

– Конечно, – напрягся я. – А разве не должен?

– Откуда?

– В кино видел, – соврал я.

– Что видел?

– Красноармейца в плащ-палатке. Ба! Ну, ты чего?

– Как ты её в сложенном виде узнал?

– На НВП показывали, – нашёлся я.

Я поспешил выйти из комнаты, чтобы завершить этот допрос. Похоже, что опять спалился. Надо делать ноги поскорее, тем более, что пора было уже идти в школу.

Я оделся, взял портфель, вышел на улицу и остался стоять у своей калитки ждать Славку.

Чего бабушка такая подозрительная сегодня? Что я такого сделал?

* * *

Бабушка стояла в своей спальне, растерянно глядя на Пашкин рюкзак. Что-то очень беспокоило её. Она сосредоточенно вспоминала, как Пашка ловко обращался с плащ-палаткой.

Он так буднично, привычными движениями развернул её, проверил крепления, свернул, как будто делал это много, много раз до этого.

Она была уверена, что внук сегодня держал в руках плащ-палатку первый раз в жизни. Но то, как он обращался с ней говорило об обратном.

* * *

Вскоре показался Славка, я помахал ему рукой и не спеша направился в сторону школы. Он вскоре догнал меня.

– Представляешь, – начал жаловаться ему я, – обо всех позаботился, к Светке сходил, чтоб её в поход отпустили, вина раздобыл девчонкам, за Эмку перед Аркадием хлопотал, а о самом главном даже не подумал.

– О чём не подумал?

– Себе рюкзак собрать. Бегал сейчас по дому как курица с отрубленной башкой. Рюкзак искал, собирал.

Славка хихикнул.

– Да ладно, брось. Хорошо, что вообще про поход вспомнил. После вчерашнего. Я домой с зарядки прибежал, мне так влетело.

– За что? – удивился я.

– Говорят, я вчера с бати тапки снять пытался, орал, что это мои.

– А это не твои были?

– У нас одинаковые. Вторая пара в сенях стояла, но я её с пьяных глаз не заметил.

Я начал тихо смеяться, отстал немного, чтоб Славка не заметил. Он оглянулся, и я заржал в голос, представляя, как он бухой пытается с отца тапки снять.

Он тоже засмеялся.

Мы так и дошли до школы, то смеёмся до слёз, успокоимся немного, потом посмотрим друг на друга и давай опять ржать.

Входя в раздевалку, мы сделали серьёзные лица, поздоровались с одноклассниками. Светка была уже тут.

– Ну что? – спросили мы её в один голос. – Отпустили?

– Отпустили, – ответила Герасимович, еле сдерживая смех.

– Ура! Мы победили, – воскликнул я и повернулся к Славке. – Дай пять.

– Как вам в голову пришло в таком виде заявиться? – ухмыляясь, спросила она. – У меня батя с братом весь вечер вчера ржали.

– Не важно. Главное – результат! – возразил ей я. – А чего они ржали – то?

– Да вы оба никакие вчера были!

– Неправда. Мы ещё очень даже ничего были, – сказал я.

– На ногах стояли, – поддакнул Славка. – Вроде.

– А не вы ли вчера авоську с бутылками в снег зарыли? – вдруг серьёзно спросила Светка. – Брат вчера рассказывал, парковался возле дома…

– Это твой брат был? – искренне удивился я. – Не. Не мы.

Это прозвучало как признание. Все засмеялись.

– Так, так. Что за бутылки? – оживился Полянский.

– Одна бутылка, – поправил его я. – Вечером увидишь.

Мы пошли на историю. Игорь Иванович был уже в классе. Лёха Мужицкий о чём-то спорил с ним. Мы со Славкой уселись на свои места.

Сегодня у нас была очередная тема по Великой Отечественной Войне. Не прошло и минуты с начала урока, как директор вызвал меня к доске.

– Ну что же, Павел, – сказал он, – помня твой интерес к этой теме, хотел бы послушать, как ты оцениваешь нашу великую победу с точки зрения ее влияния на весь мир.

Интерес я на уроках действительно демонстрировал. Уж больно хорошо Игорь Иванович преподавал историю – оставалось только жалеть, что в прошлой жизни мне такого учителя не досталось. Впрочем, кто его знает – может, пошел бы под его влиянием учиться на исторический факультет, а не на экономику. И можно только представить себе, как бы мне тогда тяжело было выживать в 90-е с таким дипломом. Наверное, всему свое время. Теперь, прекрасно разбираясь в экономике, я могу вволю интересоваться историей.

Вопрос мне задал директор прямо в масть – тут мне учиться заново не надо, только совсем уж равнодушный мужик моих лет не вел на эту тему многочасовые дискуссии до хрипоты. Когда Союз распался, в девяностых было не до трепа, все сосредоточенно выживали. А вот в двадцать первом веке немного отъелись, и вот тогда и осознали, что потеряли. Спорили так ожесточенно, что закадычные друзья врагами становились! Но материала я набрался много, мне его не на один урок истории в советской школе хватит. Главное, что-то не ляпнуть не то. Так, надо почаще говорить про империализм вместо Запада, и по идее должно будет прокатить. Ну а НАТО давно существует, его можно так и употреблять.

– Советский Союз, – начал я, – в результате этой победы стал самой сильной военной державой в мире и создал на территории Европы мощный социалистический лагерь из освобожденных от фашизма стран. Болгария и Польша, Венгрия и Чехословакия, Румыния и ГДР присоединились к делу строительства социализма. Не случайно буквально сразу же после войны обеспокоенный Запад… э, лагерь империалистов, начал объединять свои силы, чтобы попытаться остановить влияние идей социализма на собственное население. Было создано НАТО – агрессивный военный блок, терпеливо ждущий любой ошибки в наших действиях, чтобы тут же попытаться перехватить лидерство в мире.

В свою очередь, руководство СССР тоже понимает, что противостояние с лагерем империалистов серьезно. Мы мирная страна и никому не угрожаем, но нам нужна сильная армия и постоянная бдительность. Запад… э… капиталистический мир будет нас провоцировать и всячески стремиться к тому, чтобы мы совершили какую-нибудь серьезную ошибку под его давлением.

– Интересное, зрелое выступление, – видно было, что директор удивлен, – и какие ошибки, ты считаешь, мы не должны делать?

– Нам нужно, прежде всего, сохранить ту сплоченность, что появилась после победы в великой войне. Если мы будем едины, как граждане одной великой страны, как советские люди, то никто не сможет с нами справиться. Империалисты надеются, что мы начнем забывать о том, что мы граждане одной страны, они надеются сделать из советских людей снова сотни национальностей, чтобы разорвать нашу страну на множество отдельных государств. А сделав это, они смогут тут же забрать себе и социалистические страны Восточной Европы – сами они, без СССР, противостоять им не в состоянии.

– Очень интересно, Павел! – директор был явно воодушевлен, – и как ты считаешь, какие способы будут использовать империалисты, чтобы ударить по единству советского народа?

– Воспевать чуждые нам ценности, конечно! – пожал я плечами, – ссорить между собой русских и украинцев, белорусов и литовцев. Внушать народам СССР, что они могли бы жить лучше, если бы где-то в Москве не съедали бы их колбасу. Воспитывать алчность, стремление владеть как можно большим количеством денег и материальных ценностей. Приукрашивать жизнь в империалистическом лагере, жалеть нас прилюдно, как мол, плохо мы в СССР живем. Замалчивать любые достижения Советского Союза, от бесплатной медицины и отсутствия безработицы до выделенных государством квартир. Помалкивать о том, что в странах империализма никто тебе квартиру не даст, если не подпишешься на рабство перед банком за выданный кредит на тридцать лет. И будешь дрожать каждый месяц, чтобы не уволили, потому что банк тогда квартиру отберет и тебя с семьей выкинет на улицу.

Я остановился на несколько секунд – в горле пересохло. В классе стояла звенящая тишина – муха пролетит, и то будет слышно. Сглотнув, продолжил дальше:

– И, что особенно неприятно, всячески искажать правду о Великой Отечественной Войне. Внушать, что победу в ней одержал не Советский Союз, а США и их союзники, заставлять забыть о том, что именно войска СССР разгромили четыре пятых войск фашистской Германии. Воспевать предателей, которые помогали Гитлеру измываться в концлагерях над советскими гражданами, делать из них героев, называть в их честь улицы и ставить им памятники. Разрушать памятники в честь настоящих героев Великой Отечественной Войны, принесших свободу Европе.

Глаза не то что у учеников – у самого директора стали круглыми, когда я это сказал. Ну да, в такое невозможно поверить, если сам не побывал в будущем! Я же просто рассказал вкратце, как оно все там будет, а прозвучало, как ненаучная фантастика.

– Спасибо, Павел, присаживайся! – директор, посадив меня на место, закашлялся, видно было, что нарисованные мной зловещие планы империалистов его потрясли, – ну что же, ребята и девчата, постараемся не дать этим планам империалистов воплотиться в реальность, не опорочим память наших отцов и дедов, погибших на этой войне!

– Ну ты задвинул, раз уж так директора проняло! – ткнул меня в ребра локтем Славка, – даже не знал, что ты так можешь! Фантазия, у тебя, конечно, сумасшедшая – называть в честь предателей улицы!

Я лишь грустно ему в ответ улыбнулся. Доживешь до моих прежних лет, Славка, все увидишь своими глазами.

Физику отсидели без происшествий. Занятия шли своим чередом. Я думал, что НВП у нас не будет, и мы сразу разойдёмся по домам за рюкзаками. Но урок никто отменять не собирался.

Мы спустились в подвал. Там нас ждали Аркадий и школьная медсестра. Оказывается, по учебному плану у нас сегодня оказание первой медицинской помощи.

Прозвенел звонок.

– По местам, – зычно крикнул Аркадий.

Мы разбрелись по подвалу.

– Сегодня у нас урок ведёт Наталья Кирилловна, – доложил он нам, когда мы расселись.

Ничего нового я на этом уроке не узнал. Нам показывали, как делать искусственное дыхание.

Я не стал умничать по поводу того, что не всем пострадавшим это можно делать, особенно пострадавшим в ДТП, рёбра могут быть сломаны и этой процедурой можно лёгкое осколком ребра проткнуть. Спросить могут – откуда узнал, и что говорить?

Я ходил вокруг одноклассников, которые разбившись парами по очереди делали друг другу искусственное дыхание. Один лежал на мате, второй его спасал.

Мне одному, как-то так вышло, пары не хватило.

Одноклассники веселились, медсестра и Аркадий сначала активно показывали им, как это делается, потом медсестра, утомившись, встала рядом с матами.

Я встал рядом с ней.

– Всегда хотел узнать, – от скуки начал я, – как долго надо делать искусственное дыхание?

– Сколько надо, столько и надо делать, – ответила она. – До приезда скорой.

– А если нет скорой и не будет?

– Как это?

– Ну, например, далеко мы в тайге в экспедиции.

– Ну, тогда, пока человек сам не задышит, – ответила она.

– Искусственное дыхание является реанимационным мероприятием? – донимал её я.

– Конечно, сердечно-лёгочная реанимация, – ответила она.

– Я, когда в больнице лежал, видел, как доктор Юрий Васильевич мужику ударом кулака сердце завёл.

– Это называется прекардиальный удар, – улыбнулась Наталья Кирилловна. – На самом деле, ударов должно было быть два.

– Точно, два, – вспомнил я.

– С высоты 20–30 сантиметров бьёшь вот в эту точку, – показала она, ткнув меня в грудь. – Но это сработает только, если сердце остановилось не более тридцати-сорока секунд назад. И после каждого удара контролируется пульс.

– Как контролируется? – заинтересовался я. – На шее?

– На сонной артерии. Вот тут, – она нажала мне на шею. – Попробуй.

Да, знаю я это место, все удушающие захваты делаются по сонной артерии.

Как интересно. В техникуме у нас была военная подготовка, но такого нам не рассказывали. Век живи, век учись.

Тут раздался девчачий визг. Мы с медсестрой резко повернулись к матам. Ветка поменялась с Юлькой местами и пыталась делать ей искусственное дыхание. Юлька извивалась и визжала с хохотом.

Да она щекотки боится!

– Давай, я попробую! – улыбаясь, громко предложил я, подходя к ним.

– Не надо! – тут же стихла Юлька.

Ну нет, так нет. Я же по-доброму хотел. Да и вообще, раз все ее моей девушкой считают, и она вроде как и не против, может, пора ей что-то уже и делать в этом направлении. Или убедить меня, что ничего такого на деле и нет, и время зря на это не тратить, продолжать развивать дружескую линию.

Я хотел ещё что-нибудь спросить у медсестры, но она уже стояла рядом с Аркадием и что-то с ним обсуждала.

До конца урока оставалось ещё время, но Аркадий собрал нас вокруг себя.

– Всё. Урок закончен, – объявил он. – Туристы, по домам. Встречаемся у школы через час. Не опаздывать! Кто без лыж, приходите раньше минут на десять-пятнадцать – лыжи подобрать.

Мы бросились в раздевалку.

Вино бы не забыть, думал я, когда мы со Славкой неслись домой.

– Я сейчас быстренько поем и к тебе, – пообещал Славка, когда мы добежали до моего дома.