Kitabı oku: «Где собака зарыта», sayfa 3
Тут из глубин дома раздался голос.
– Ась? – голос был мужским, грубым и недружелюбным, и показался мне смутно знакомым. Я ощутил странный зуд в зубах – словно их очень захотелось во что-нибудь вонзить.
– Йо, – сказал Берни.
– Ха? – сказал мужчина за дверью.
Иногда мне сложно понять человеческую речь. Порой меня это малость раздражает, а порой мне просто интересно, что значит вся эта чушь. Все эти «Ась», «Йо», «Ха» оставили меня в недоумении.
– Это ты, Виктор? – спросил Берни.
– Нет.
– Виктор Прол?
– Вовсе нет.
– А по-моему, ты звучишь как типичный Виктор Прол, – настаивал Берни. – С его-то прогнатическим прикусом.
У Берни была еще одна особенность – иногда я вообще не понимал, о чем он. Так что я просто стоял рядом, неотрывно смотрел на дверь и ничего не делал. Мы же партнеры, так что какой бы тупоумной фигней – ах, как мне нравилось это выражение! – он ни занимался, я был…
Дверь распахнулась и на пороге появился громадный мужчина. Челюсть у него была просто великолепная – выдвинутая вперед, как и нужно. Редкая черта среди людей. Остальное лицо было абсолютно непримечательным – маленькие глазки, плоский нос, клочковатая борода. Я принюхался к его запаху и тут же все вспомнил. Да, я знал Виктора Прола: он был по-настоящему плохим парнем, которого мы застукали за каким-то злодеянием, уже и не вспомню. А до этого он как следует врезал Берни в лифте. Я вообще-то не люблю лифты – и по правде говоря, стараюсь их избегать – но в том лифте, к счастью, я был.
Он перевел взгляд маленьких глазок с Берни на меня, а потом обратно на Берни.
– Ты, – только и сказал он.
– Ну как, вживую я лучше выгляжу? – спросил Берни. – Или вид через прицел тебе нравится больше?
– Через прицел?
– Твоей винтовки 7,62х63 калибра.
Виктор Прол скривил лицо и прищурился, надолго погрузившись в раздумия. Зрелище, скажу я вам, не из приятных.
– Бессмыслица какая-то, – заключил он и попытался закрыть дверь.
С Берни такое не работает. Он резким движением просунул ногу между косяком и дверью, не дав той закрыться.
Из общения с преступниками, бандитами и прочими злодеями я вынес одно наблюдение: слететь с катушек они могут от любой мелочи. Одно невинное движение ногой – и все, он готов. Лицо Виктора Прола налилось кровью, губы искривились в неприятном оскале. Больше всего в глаза мне бросилась его рука, нырнувшая куда-то за дверь. Потом блеснула серебряная вспышка, и в следующий момент Виктор уже замахивался на Берни тяжелым гаечным ключом. С ними я был знаком еще с того времени, когда Берни решил установить новый унитаз – такой, специально для экономии воды – но так уж вышло, что в тот день воды мы израсходовали просто неприличное количество.
Я прыгнул вперед, метя в запястье Виктора, но мои зубы сомкнулись на пустоте. Непонятно, почему, но Виктор уже лежал на полу, а на нем верхом сидел Берни. События развивались стремительно. Обожаю! Я влетел в общую кучу, и мы катались по полу, пока Виктор не заорал:
– Хватит уже, мать твою! – Берни заломил ему руку за спину, а это всегда означает конец схватки.
– Где винтовка? – спросил он.
– А?
– Та, из которой ты палил по нам в каньоне.
– Палил? Ни по кому я не палил. У меня нет ни винтовки, ни любого другого оружия.
– Как-то на тебя непохоже.
– Ты мне сейчас руку сломаешь, – заметил Виктор.
– Прости, – извинился Берни. – Когда в меня стреляют, я становлюсь очень несдержанным.
Вид у растянувшегося на полу Виктора был очень растерянным.
Я же почувствовал запах травки. Я пошел по следу – это очень просто, словно следуешь за журчащим ручейком – и оказался у дивана, примостившегося напротив телевизора. А под диваном я нашел немного травки, крепко замотанной в полиэтиленовый пакетик. Правда, для этого мне пришлось как следует повозиться, пытаясь просунуть лапу в щель между полом и диваном. Я взял пакетик в зубы и понес его к входной двери.
– Да меня даже не было у каньона в то утро, – продолжал отпираться Виктор. – У меня в то время была назначена встреча с куратором по условно-досрочному, – хватка Берни слегка ослабла. – Клянусь, – сказал Виктор. – На этот раз я исправился. Я даже йогой начал заниматься.
К этому времени они оба смотрели на меня во все глаза. Я выронил пакет с травкой на пол и завилял хвостом.
Берни позвонил офицеру, взявшему кураторство над Виктором, и его алиби подтвердилось. Мы не сдали его за травку и даже не забрали ее с собой. Все, что мы взяли – это гаечный ключ, правда, я ума не приложу, зачем он понадобился Берни. Было ли это как-то связано с тем, что в ножевую драку нельзя было брать ложку? Других вариантов у меня не было.
Мы вернулись в машину. Берни совсем затих – я чувствовал, что он над чем-то думает. Это очень расслабляюще, когда он вот так сидит и думает. Я почти ощущал, как его мысли проносятся мимо, словно легкий ветерок.
– Займусь этим потом, – наконец, со вздохом сказал он и бросил взгляд на часы. Мне часы Берни не нравились. Мне вообще не нравилось, что люди всегда навешивали на себя какие-то механические штуки. Мне тут же жутко захотелось куснуть эти часы, и я даже потянулся к ним – хотя вообще-то я уверен, что ни разу ничего такого раньше не делал – но тут Берни перевел на меня взгляд.
– Принцесса прилетает через двадцать минут.
И я сел прямо.
Глава пятая
– Когда у человека появляется слишком много денег, – заявил Берни, – всегда начинаются проблемы.
Проблемы? У нас определенно было некоторое количество проблем, но прямо сейчас думать о них я не мог. Мы были в новом, доселе неизведанном месте – что всегда очень весело – на взлетной полосе посреди пустыни, в окружении маленьких самолетиков, блестящих на солнце.
– Как думаешь, сколько стоит обслуживание одной такой крошки? А сколько стоит купить такой самолет, я представить боюсь. Нет, все-таки богачи – это настоящие дойные коровы.
Коровы? Даже начинать не буду. Я хорошенько потянулся, встряхнулся как следует, покружился на месте и, наконец, улегся в тени нашей машины. Неплохо было бы немного перекусить, а в остальном я не жаловался. Издали, из-за песчаного цвета гор, послышался слабый гул.
– Старый порядок во всей его красе, – сказал Берни. – За исключением напудренных париков и гильотин.
Я привалился боком к машине и бросил на него взгляд. Когда Берни волновался, на его лице появлялись морщины, которые обычно было не заметить. Вот и сейчас они избороздили его лицо. Только о чем он беспокоился? Я понял только что-то про парики. Хотя… Постойте! Гильотины – это, наверное, как гильзы? Дошло! Берни беспокоился из-за того, что в нас стреляли. Неплохо я его расколол, да? Мой мозг вдруг начал работать на сверхвысокой скорости. У Виктора Прола было алиби – хотя выглядел он и пах ровно так, как должен был выглядеть и пахнуть наш стрелок. Значит, следующим шагом будет иден-цифицировать снайпера. Я был с Берни на одной волне. Проще пареной репы. А почему бы мне не быть с Берни на одной волне? Мы все-таки партнеры. Правда, стоит заметить, что единственный раз, когда я пробовал пареную репу, она в итоге повздорила с моим желудком.
Отдаленный гул становился все громче. Я перевел взгляд на небо – над вершиной гор показался самолет, ослепительно сияющий в лучах солнца. Очень симпатично это выглядело.
– По-моему, я что-то слышу, – заявил Берни спустя пару минут. Он вгляделся в небо и наконец-то заметил самолет. – Вот они где.
Я повнимательнее присмотрелся к ушам Берни. Вроде не такие уж они и маленькие – вполне себе среднего человеческого размера. Так почему же они совсем не работают?
Самолет описал несколько больших кругов, сел на посадочную полосу и, подпрыгивая, покатился в нашу сторону. В то же самое время откуда-то из-за низких холмов на пыльную дорогу выехал длинный черный лимузин. Мчался он с приличной скоростью, оставляя за собой золотистый след мерцающей на солнце пыли. Иногда вокруг такая красота происходит, что хочется бросить все и просто молча наслаждаться зрелищем.
Но сейчас на это не было времени: у нас была работа. Я стоял, подняв хвост и вскинув голову, готовый к любым неприятностям.
Неподалеку остановился лимузин, и из него вышел водитель. Это был шофер Аделины, одетый во все черное. Я заметил, что в одном ухе у него маленький бриллиантовый гвоздик.
Он открыл заднюю дверь, и из машины вышла Аделина. Я поначалу ее даже не узнал, потому что одета она была, как какой-то ковбой: большая белая шляпа, рубашка с бахромой, ковбойские сапоги.
Я взглянул на Берни. Ой-ей. Он стоял, широко раскрыв рот. Только женщинам – некоторым, не всем – удавалось вызвать у Берни такую реакцию.
Впрочем, Берни быстро собрался с силами, закрыл рот, и мы зашагали к Аделине.
– Вы пришли вовремя, – заметила она. Берни кивнул. У него было множество особых кивков на все случаи жизни. В этот раз он кивнул холодно.
Ну да. Мы всегда приходим вовремя, мы же с Берни профессионалы.
– Есть новости? – спросил он.
– Какие, например?
– Новые письма. Что угодно еще, о чем нам стоит знать.
– Одного письма что, мало?
– Вполне достаточно, иначе бы нас здесь не было. Но в нашей работе информация играет важнейшую роль. Худшее, что может сделать клиент – это попытаться что-то скрыть.
– Я ничего не скрываю.
Берни кивнул. Кажется, этот кивок означал, что он ей совсем не поверил, но точной уверенности у меня не было, и времени как следует об этом подумать – тоже.
Самолет замедлил свой ход и, наконец, остановился. Я гавкнул. Не нравятся мне самолеты, не знаю, почему – я ведь даже ни на одном не был.
– Почему он лает? – Аделина устремила на меня взгляд зеленых глаз. Берни улыбнулся. Я уже говорил, что у него была великолепная улыбка? Улыбка для людей – почти то же самое, что вилять хвостом.
– Трудно сказать, – ответил он.
– Вы точно уверены, что он не опасен? – спросила Аделина. – Он такой… Неуемный, а Принцесса – очень нежное создание.
Неуемный? Это еще что? Но кажется, как-то раз я слышал, что Чарли называли как-то похоже. А что, мне нравится. Видимо, Аделине я все-таки нравлюсь. От радости я залаял, и наверное, слишком уж громко, потому что Аделина дернулась. Она начала было что-то говорить, но в этот самый момент дверь самолета открылась, из отверстия появилась лестница и сама собой опустилась на асфальт. Странное было зрелище. Мне тут же захотелось выкопать яму, что я немедленно и решил сделать. У обочины дороги была просто отличная земля.
– Че-ет?
Я взглянул вверх, так и не опустив переднюю лапу. Берни поймал мой взгляд и покачал головой: это был один из наших молчаливых сигналов. Значит: «нет». Я всегда мог вырыть яму попозже, сколько угодно ям. У меня сейчас было очень копательное настроение.
– Че-ет?
Берни поманил меня пальцем. Это значило: «подойди». Я вернулся назад и встал рядом, ведь мы партнеры, а я настоящий командный игрок. Но мысли мои витали далеко: я думал, что было бы неплохо подкопаться под забор, который отделяет наш дом от дома старика Хейдрича. И почему мне раньше это не приходило в голову?
Из самолета вышла коротко стриженная большая женщина. Волосы у нее были темные, только виски почему-то странного серого цвета. В руках она держала меховой шарик.
– Принцесса, – воскликнула Аделина. Она приветственно замахала ковбойской шляпой и бросилась навстречу. Мы с Берни пошли следом.
Большая женщина уже спускалась по лестнице. Принцесса – она оказалась еще меньше, чем я представлял – задрала нос кверху и прикрыла глаза, отказываясь смотреть в нашу сторону. Мне сразу же захотелось ее куснуть – так, немножко. В общем, знакомство у нас не заладилось.
– О, Принцесса, – стоило только большой женщине ступить на взлетную полосу, как Аделина немедленно забрала Принцессу у нее из рук. – Я так по тебе скучала! – она принялась осыпать ее голову поцелуями. Мне кажется, или Принцесса старается увернуться? Может, и так. И если она и виляла хвостом – где бы в глубинах ее шерсти ни скрывался хвост – я этого не заметил.
– Это Принцесса, – сказала Аделина, поворачиваясь к Берни.
– Гм, – ответил Берни.
– Поздоровайся с этим милым детективом, Принцесса.
Принцесса все так же разглядывала небо.
– А это Нэнси, наш тренер, – представила большую женщину Аделина.
– Берни Литтл, – сказал Берни, обмениваясь с Нэнси рукопожатием. Обычно женские ладони полностью терялись в ручище Берни, но в этот раз их размеры оказались вполне себе сопоставимы. Лицо у Нэнси было темное, загорелое, а глаза подведены яркими голубыми тенями. Это сочетание цветов произвело на меня странное впечатление: мне тут же захотелось слизнуть с нее весь макияж, чего я, конечно, делать бы никогда не стал.
Нэнси окинула Берни долгим взглядом.
– Вы правда думаете, что Принцесса в опасности?
– Нет.
Нет? Вот так вот сразу – нет? А что, если нас уволят? Берни, это же две штуки в день!
– Тогда… – начала Нэнси.
– Но иногда такие угрозы оказываются реальными, – закончил он.
– Именно, – сказала Аделина. Она повернулась к Нэнси, сузив глаза. – Я думала, мы это уже обсуждали.
Нэнси опустила взгляд. Отношения между людьми часто очень сложные и запутанные. У нашего народа – народ внутри народа, как говорит Берни – тоже бывают сложные отношения, но мы умеем быстро решать возникшие проблемы. Я уже привык к этим неловким сценам, которые часто случались у людей, и даже начал находить их занимательными. Я открыл пасть, вывалил язык, затем втянул его обратно.
Аделина вновь сосредоточила все свое внимание на Принцессе. Вы удивитесь, узнав, как часто люди используют наш род – если Принцессу можно отнести к нашему роду – для того, чтобы сгладить неловкость.
– Моей маленькой Принцессе нужно прийти в себя? – у Аделины было два голоса – с Принцессой она сюсюкала и ворковала, в то время как со всем остальным миром общалась исключительно ледяным тоном. Мне больше нравилось второе. О, а теперь Аделина снова ее целует. – Бедная Принцесса, сидела взаперти в этом ужасном тесном самолете.
Сидела взаперти в тесном самолете? Да ее можно в почтовый ящик засунуть, и еще куча места останется. Я перевел взгляд на Берни – выражение лица у него было абсолютно нечитаемым.
– Нэнси? – окликнула ее Аделина. – Это не опасно?
Нэнси наклонилась и потрогала асфальт рукой.
– Да.
– Он не слишком горячий? – не успокаивалась Аделина. – Помнишь Барселону?
– Все в порядке, – чуть более резким голосом повторила Нэнси.
Аделина окинула ее строгим взглядом и осторожно поставила Принцессу на дорогу. Ого, да у нее и лапы есть. Они словно сами собой выросли из слоя шерсти, что живо напомнило мне о лестнице, спускающейся из самолета. Я боялся, что эта мысль приведет к той, другой мысли, но к счастью, этого не случилось. Фух. Давай, здоровяк, притормози.
И я притормозил, все еще разглядывая Принцессу. Ее крошечные лапки касались асфальта. Она стояла неподвижно, а ее огромные темные глаза, казалось, смотрели в никуда. Интересно, что бы я делал на ее месте? Точно сначала бы как следует отряхнулся. Кстати, а почему бы мне и правда не отряхнуться? Не вижу никаких поводов этого не делать.
Я легонько встряхнулся, чувствуя, что Принцесса перевела на меня взгляд своих огромных глаз. И угадайте, что? В следующую же секунду Принцесса тоже встряхнулась. Если, конечно, это можно было так назвать: слабое, почти незаметное движение, словно порыв ветра взъерошил ее шерсть. Я это заметил только потому, что пристально разглядывал Принцессу в ответ.
– Она раньше когда-нибудь так делала? – спросила Аделина.
– Никогда, – ответила Нэнси.
– Думаешь, с ней что-то не так? О боже… она что, заболела?
– По-моему, все с ней в порядке, – заметил Берни, и на него устремился взгляд огромных черных глаз. Впервые за все это время Принцесса пришла в движение по собственной воле, но как именно это выглядело, объяснить довольно сложно. Ее маленькие лапки вроде как быстро шевелились, словно она бежала трусцой, но шла она с ужасающе медленной скоростью. Вот она дошла до края асфальтовой дороги…
– Только не ходи по земле, Принцесса, – сказала Аделина. – Она вся грязная.
…и продолжила путь, обогнула пыльное растение с мясистыми листьями – у которого лично я непременно задрал бы заднюю лапу – и остановилась почти у самого Порше. Несколько секунд Принцесса его рассматривала, а потом посеменила назад, да так быстро, что ее лапки так и мелькали в воздухе. А ее глаза… мне кажется, или в тот момент они были полны беспокойства? Когда она вернулась на асфальт и остановилась рядом с Берни, мне почти стало ее жаль – дико звучит, да? Принцесса же, не сводя с Берни вновь опустевшего взгляда, присела.
– Хорошая девочка, – похвалила Аделина.
По асфальту начала растекаться желтоватая лужица. Она становилась все больше и больше, достигая воистину удивительных размеров. Запах был – и я это признаю – восхитительным. Но это было не главным. Главным было то, что желтоватая лужица расширялась очень быстро и быстро достигла ботинок Берни – черных кожаных туфель, которые тоже обладали очень интересным запахом, к слову говоря. Но сейчас мы не об этом. Сосредоточимся на расплывающейся по асфальту луже – целому озеру – и тому, как Принцесса все это время неотрывно смотрела на Берни.
– Долгий полет, – сказал он, отступая в сторону.
Тут Принцесса проделала кое-что, чего я прежде никогда не видел. Все еще присев на задние лапы, ни на секунду не прерывая льющийся из нее поток, она по-крабьи двинулась в его сторону.
– Кажется, вы ей понравились, – заметила Аделина.
– Определенно, – согласилась Нэнси.
– Ну, кхм, – Берни сделал еще один шаг в сторону, поднял ногу и оглядел подошву – и да, она была мокрой.
В конце концов Принцесса иссякла. Она выпрямилась и спокойно встала, почему-то высунув розовый кончик своего крошечного языка.
– Может, побалуем нашу маленькую звездочку? – сказала Аделина. – Есть кусочек бекона?
– Я немного беспокоюсь о ее весе, – ответила Нэнси. – Все-таки выставка совсем скоро.
О весе? Да у Берни под кроватью были клубки пыли, которые весили больше, чем Принцесса.
– Один кусочек не повредит, – решила Аделина. – У нее был трудный день.
Нэнси достала из кармана кусочек бекона. Отличный был бекон, толстый и ровный, я такого никогда не видел. Она подошла к Принцессе, держа на вытянутой руке лакомство и улыбаясь, и зубы у Нэнси тоже были отличные – крупные и белые. Принцесса так и стояла, неподвижно замерев. Единственное усилие, которое она сподобилась сделать – это слегка приоткрыть пасть, когда Нэнси поднесла к ее морде бекон.
А что касается меня… как бы это объяснить? Фактически произошло вот что: я вдруг очутился в воздухе, уши прижаты назад, лапы вытянуты в прыжке; и на полном ходу вырвал из рук Нэнси бекон – как раз в тот момент, когда она вручала его Принцессе. Возможно, я сбил Принцессу на землю – но совершенно случайно. Да вообще вся эта история была чистой случайностью.
А что касается кусочка бекона – он оказался просто великолепен на вкус.
Дальше я помчался по взлетно-посадочной полосе, одним махом проглотил бекон, и остановился у колеса самолета, чтобы задрать заднюю лапу. Без понятия, зачем я это сделал – никакой срочной нужды у меня не было, но чувство было приятное. Все же любят, когда им приятно? Или я чего-то не понимаю?
Глава шестая
Были в моей жизни времена, когда я чувствовал себя плохо. Например, когда один бандит по имени Гулагов запер меня в клетке; или когда Леда собрала все вещи Чарли и увезла его – и теперь мы видели Чарли только иногда, по выходным и праздникам; или когда я был еще щенком и жил вместе с торговцем наркотиками, который имел привычку пинать меня каждый раз, когда в жизни у него что-то не складывалось. Но, кажется, хуже чем в тот день я себя не чувствовал – сразу после того небольшого инцидента с беконом, когда я стоял на взлетно-посадочной полосе, все еще задрав ногу у колеса, и вдруг услышал, как Аделина говорит: «Вы уволены».
Мы уехали с аэродрома. Как и обычно, я ехал на переднем сидении, но теперь я не сидел, смотря прямо перед собой, как делал это всегда. Вместо этого я лег на кресло, свернувшись калачиком и отвернувшись к двери. Не слишком удобная была поза – металлический жетон ошейника больно впивался мне в шею, но я решил: ну и пусть. Нас сняли с дела, и все из-за меня.
Через некоторое время Берни наклонился и поправил жетон. Затем он скормил проигрывателю диск, и вскоре из динамиков заиграла Билли Холидей. Берни обожал Билли Холидей. Он переключал треки, пока не началась «Если бы ты была моей» – в последнее время это была его любимая песня. Он принялся подпевать – Берни вообще очень приятно поет, я уже рассказывал? – и прибавил звук, когда ближе к концу заиграла труба.
– Тебе ведь тоже нравится этот проигрыш, а? – сказал Берни.
Да. Он мне очень нравился. При звуках этой трубы во мне что-то очень живо отзывалось.
– Рой Элдридж, – продолжил Берни. – Его называют Маленьким Джазом, понятия не имею, почему. Может, хм-м-м… О! По аналогии с Луи Армстронгом, наверное, которого называют Большим Джазом? Наверное, в этом дело?
Я понятия не имел, о чем вообще говорит Берни. Кроме того: две тысячи в день! Они нам были нужны. Наш бюджет – одна сплошная неразбериха, как вообще можно было думать о чем-то, кроме этих двух тысяч в день? Две тысячи в день! И все эти дни, когда мы должны были работать над делом – не уверен, сколько именно. Но Берни, похоже, совсем не думал о деньгах. После того, как «Если бы ты была моей» сыграла в тридесятый раз – а это много – я почувствовал, как Берни на меня смотрит. Видеть я его не мог, потому что все еще свернулся на сидении, отвернувшись к двери.
Вдруг Берни начал смеяться. Он просто хохотал и хохотал не переставая – кажется, я еще никогда не видел, чтобы с ним такое происходило. Он все никак не успокаивался, и в конце концов начал хрипеть и задыхаться, и все еще хрипя и задыхаясь, он наклонился и потрепал меня по спине. Чувствовалось это приятно.
– Ну и заплесневелые же у них мозги, – выдавил Берни, – Ты точно сломал им шаблон! – а затем снова принялся смеяться.
Заплесневелые мозги. Это что-то новенькое. Я, конечно, знал, что такое плесень – еще с тех времен, когда с нами жила Леда. Она жутко боялась, что стены дома могут заплесневеть, и потому наняла специального человека, который должен был внимательно все изучить – и это несмотря на то, что Берни сказал ей, что в пустыне не бывает никакой плесени. И инспектор, конечно же, ничего не нашел. Помню, как Берни победно улыбнулся – а потом был вынужден оплатить счет.
Значит, когда у кого-то плесневеют мозги – это когда никакой плесени не нашли? А Берни вспомнил об этом дне и вдруг нашел в нем что-то очень смешное. Я шутку не понял, так что просто сел и придвинулся поближе, и Берни почесал мне между ушами, как раз так, как мне нравится. Мой хвост дернулся сам собой пару раз. Сейчас было не время, знаю – я крупно облажался, плохо поступил, повел себя совсем не как командный игрок и не как профессионал, и что хуже всего, я подвел Берни – но сделать с этим я ничего не мог.
– Хороший мальчик, – сказал Берни.
Когда мы добрались до дома, на автоответчике телефона мигал огонек. Люди вообще любят придумывать все эти штуки – огоньки автоответчика, будильники, счета – которые нарушают их спокойствие. Берни сразу же подошел к телефону и нажал на кнопку. У нашего телефона есть свой собственный своеобразный голос, который звучит совсем как голос робота из фильма, который мы с Берни как-то раз смотрели. Даже не просите объяснить, о чем был фильм, но в конце Берни сказал: «Ну что, понял? Робот тут главный». Ого. Робот все это время был главным? Мне стало страшно, и тут фильм закончился.
Но все это неважно. Берни нажал кнопку, и наш телефон сказал: «Два новых сообщения».
А потом:
– Привет, Берн, приятель, – я узнал этот вроде-бы-дружелюбный голос: то был парень в гавайской рубашке из «Сухого ущелья». – Это Чак Экель. Как ты там? У нас тут небольшое происшествие в торговле оловом – позвони мне как только получишь сообщение. Это, типа, супер-срочно.
А потом:
– Привет, Берни, – и этот голос я узнал – действительно дружелюбный, а не только притворяющийся. Это была Джейни, мой парикмахер, лучший собачий парикмахер во всей Долине. У нее было отличное заведение с гениальной бизнес-идеей: «Парикмахерская для животных Джейни – сами увезем, сами привезем». Вообще давненько ее не видел, если так подумать. – Это Джейни. Просто хотела узнать, что тебе сказал ветеринар.
– А? – произнес Берни и поднял трубку телефона. – Джейни? Это Берни Литтл. Получил твое сообщение. Что ты там говорила про ветеринара? Позвони мне, когда будет время, – затем он набрал еще один номер. – Чак? Это Берни Литтл. – Берни замолчал, слушая ответ. Есть один художник, который очень нравится Берни, не могу вспомнить его имя, он рисовал портреты – целую кучу, как сказал Берни – и части лиц людей на его картинах, казалось, не вполне сочетаются друг с другом. Так вот, лицо Берни с каждой секундой все больше и больше походило на такой вот портрет. – Землетрясение? Я не… В Боливии? Но как это?.. Три тысячи? Но… – он снова замолчал, слушая ответ, и лицо его становилось все неестественнее и неестественнее. – Что это значит – закрыть позицию? – я слышал голос из трубки, и дружелюбия в нем было все меньше. – Ты никогда… – еще меньше дружелюбия. – Потеряли все вложения? Я не так себе это представлял… Когда-когда тебе нужны деньги? – Берни повесил трубку, но я успел услышать, как Чак Экель сказал:
– Закрой сделку сегодня, приятель.
Когда Берни чем-то расстроен или даже подавлен – не то чтобы что-то действительно может расстроить Берни – у него есть привычка сильно терять глаза костяшками пальцев. Вот и сейчас он это делал. И хотя я знаю, что ничто не может по-настоящему расстроить Берни, я совершенно не выношу, когда он вот так вот трет глаза. Так что я подошел и толкнул его головой, а потом еще раз, потому что первый раз он, кажется, не заметил.
– Да, малыш, – сказал Берни. Он перестал тереть глаза и взглянул на меня. Я взглянул на него в ответ, и теперь мы смотрели друг на друга. Постепенно его лицо возвращалось к нормальном выражению. – Как насчет жевательной косточки?
Жевательная косточка? Я что, сделал что-то, чтобы заслужить жевательную косточку? В голове немедленно всплыла сцена на взлетно-посадочной полосе. Я точно знал, что нет, не заслужил. Вполне вероятно, что я не заслуживал никакой косточки еще долгое, долгое время – может, еще день или даже два. В то же самое время я ощутил внезапный порыв ветра, и понял, что мой хвост яростно виляет из стороны в сторону.
Берни рассмеялся.
– Тяжело отказать жевательной косточке, а, малыш?
Полагаю, что совершенно невозможно.
Мы отправились на кухню. Берни открыл шкафчик над раковиной и достал из него жевательные косточки и бурбон. Он вручил мне косточку и я немедленно в нее вгрызся. Это сложно объяснить, но мои зубы чувствуют себя просто прекрасно, когда я вот так вот ее жую. А какой у нее вкус! Просто неземной, что бы это ни значило. Тем временем Берни налил себе в стакан бурбона – совсем немного, чему я был рад, но потом, правда, он проглотил бурбон одним махом и налил себе еще. Стакан он унес к себе в рабочий кабинет, а я пошел за ним, пытаясь растянуть косточку на подольше, хотя на самом деле я уже с ней почти покончил.
Берни снял фото Ниагарского водопада и принялся вводить код от сейфа. Он собирался снова достать винтовку? Без понятия, зачем нам сейчас винтовка, но какова бы ни была причина, винтовка – это всегда хорошо. Берни открыл сейф и потянулся внутрь, но достал не винтовку, а маленькую черную коробочку. Я знал, что это за коробочка: внутри лежали часы, принадлежавшие дедушке Берни, наша самая ценная вещь в доме, за исключением Порше. Я проглотил последние остатки косточки. Я знал, что будет дальше: нам предстояло встретиться с мистером Сингхом.
– Берни! Чет! – воскликнул мистер Сингх. – Как сегодня поживает наш чудесный хронометр?
Берни протянул ему дедушкины часы. Его дедушка когда-то владел большим ранчо – теперь на его месте была Мескит-Роуд и вообще весь наш район, но в конце концов потерял все. Возможно, из-за проблем с алкоголем, а проблема с алкоголем вроде как возникла из-за какой-то другой истории, которую мне рассказывал Берни, истории о каком-то другом родственнике. Но не об отце Берни. Берни никогда не говорил о своем отце, который умер давным-давно. А вот мать Берни все еще была с нами. Я ее как-то повстречал – та еще штучка. Она жила где-то далеко со своим новым мужем, а может, и с еще более новым мужем. И она назвала Берни пацаном! Что с ней не так? Но мне все равно не следовало делать то, что я сделал, впрочем, эта история сейчас подождет.
Мистер Сингх взял часы в обе ладони и теперь с восхищением их рассматривал.
– Вы знаете, что таких сделали всего дюжину? – спросил он. – Как бы мне хотелось показать их на телешоу «Антиквар», – у мистера Сингха была странная манера говорить, очень музыкальная. Я мог его слушать хоть весь день. – Вы так и не узнали, откуда он их получил?
– Нет, – сказал Берни.
– А я бы на вашем месте поискал, где тут собака зарыта. История, должно быть, знатная.
Собака зарыта? Мистер Сингх что, считает, что дедушкины часы как-то связаны с зарытой собакой? Зачем вообще кому-то зарывать собаку? Слушать мистер Сингха всегда приятно, но понять его трудно. Мы ушли: у Берни в кармане прибавилось налички, а я получил пару кусочков кебаба из козлятины. Люблю этническую еду, и Берни тоже. В мире полным-полно придирчивых ко вкусу людей, но мы с Берни не из их числа.
Мы остановились у банка – одно из немногих мест, куда мне нельзя входить. Да без проблем. Обычно я был не против подождать в машине, к тому же, что Берни скоро вернулся, бормоча что-то про олово и землетрясения в Боливии.
– В мире повсюду текут деньги, Чет. Целые реки денег. Проблема только в том, как бы загрести их себе.
Реки денег? В реках Долины даже воды не было. Я свернулся в кресле и закрыл глаза. Какая у нас сейчас работа? Я мог вспомнить только одно мелкое дельце: развод в Саншайн-сити. Мы с Берни ненавидели работу, связанную с разводами. А может, я ошибался насчет этих рек с деньгами. Может, они и правда существуют. Как здорово бы было, правда? Я почти наяву видел, как ныряю в этот денежный поток.
* * *
Я проснулся, чувствуя себя просто замечательно. Где это я? А, в машине. Во рту все еще сохранялся привкус кебаба из козлятины, что было довольно приятно. Постепенно я возвращался к реальности, припоминая последние события: часы, мистер Сингх, заняться нечем, кроме как делом о разводе. Я проверил Берни: он сидел, положив руки на руль, и лицо у него было мрачным. Я тоже сел и придвинулся к нему поближе.
