Kitabı oku: «Где собака зарыта», sayfa 4

– Хорошо поспал? – спросил он.

Просто отлично. Я широко-широко открыл пасть, прочищая голову ото сна. Мы были на Мескит-Роуд, недалеко от дома. В окне было видно Игги. Увидеться с ним всегда приятно. Я услышал его приглушенное «тяв-тяв-тяв», доносящееся из-за стекла, и гавкнул в ответ. Игги встал на задние лапы, опираясь передними на оконное стекло, и следил, как мы проезжаем мимо. Мы свернули на нашу подъездную дорожку, и почти тут же подъехала еще одна машина, такой фольксваген-жук. Я в машинах не разбираюсь – ну, то есть всегда могу распознать Порше, конечно – но фольксваген-жуки различить просто, и кроме того, конкретно эту машину я хорошо знал. Во-первых, она была ярко-желтой, а во-вторых, я ездил на ней много раз. Машина Сьюзи Санчез. Чудесная машина, в бардачке которой всегда спрятана коробочка с печеньем.

Мы выбрались из Порше. Сьюзи пошла нам навстречу. Пахла она мылом и лимоном, и у нее были блестящие темные глаза, которые цветом всегда напоминали мне столешницу на нашей кухне. Мне очень нравилась Сьюзи.

Во взгляде, которым она обменялась с Берни, явно читалась неловкость пополам с целой смесью сложных запутанных чувств. Это проблема. У нашего народа – нация внутри нации – принято делать все как можно проще. Возьмем, к примеру, недавний случай, когда я услышал, как с другой стороны каньона призывно лает какая-то леди, и…

– Привет, Берни, – сказала Сьюзен. – Привет, Чет. Замечательно выглядишь, – она запустила руку в свою сумочку. – Можно дать ему печеньку?

– Он только что поел, – сказал Берни. Чего? О чем он вообще говорит? Совершенно точно не о кебабе, потому что его там было буквально на один зубок, и вообще это было уже давно.

Рука Сьюзи вернулась из сумки, и в ладони у нее ничего не было. Напряжение между людьми очень интересная штука. Ты можешь его буквально почуять – ну, ладно, может ты ине можешь, но я могу. И этот запах ощущался с самого начала, и сейчас он стал только сильнее, потому что Берни сказал:

– Как там Дилан?

Ой-ей. Дилан МакНайт был бывшим парнем Сьюзи, но кажется, из ее жизни он до конца не исчез, судя по их совместной поездке в Лос-Анджелес. Я не слишком хорошо был знаком с Диланом МакНайтом – мы встречались всего один раз и совсем не поладили. Парень он был симпатичный, а еще – бывший заключенный. В тот день, когда мы встретились, он оказался на дереве, хотя точные детали я не припомню. Помню только, что потом Берни дал мне обрезки от говяжьей вырезки.

Голос Сьюзи, до этого теплый и дружелюбный, быстро изменился, и теперь она говорила очень холодно.

– Откуда мне знать.

– Да? – спросил Берни. – Он все еще в Лос-Анджелесе?

– Вроде бы нет.

– Вернулся в Долину?

Сьюзи сделала глубокий вдох.

– Берни? – сказала она. На лице Берни застыло упрямое выражение.

– Да?

– Нам обязательно о нем говорить?

– Не знаю. А о чем ты хочешь поговорить?

– Вообще-то, – ответила Сьюзи, – я сейчас работаю над статьей, и при расследовании неожиданно всплыло твое имя.

С лица Берни слетела всякое упрямство.

– Какой еще статьей?

– Об этой женщине, – Сьюзи перелистнула страницы своего блокнота. – Аделина Боргезе.

– И что с ней?

– Судя по всему, ее похитили.

– Похитили? – Берни вздрогнул, да так сильно, словно его ударили. Никогда раньше не видел, чтобы он так себя вел. – Мы видели ее только сегодня утром.

Сьюзи снова опустила взгляд в блокнот.

– Это произошло сразу после двенадцати дня, – сказала она. – Судя по всему, она владелица какой-то выставочной собаки.

– Принцесса.

Сьюзи перевернула страницу и кивнула.

– Да, Принцесса, – сказала она. – Собака тоже пропала.

Глава седьмая

События развивались слишком стремительно. Принцесса пропала? А Аделину похитили – получается, украли? Мне стало жарко, и я шумно задышал.

– Откуда у тебя эта информация? – спросил Берни.

– Да так, напели.

– Кто?

Лицо Сьюзи стало жестче, а взгляд тверже – теперь она живо напоминала мне Берни, когда на того находило упрямство.

– Я не выдаю свои источники.

Берни заговорил громче. Такое происходило, только если он был действительно сильно расстроен – да и тогда нечасто.

– Меня не интересуют твои чертовы источники, – сказал он. – Я хочу знать, насколько твоей информации можно доверять.

Когда Берни злился, большинство людей сдавали назад. По правде говоря, Берни мог быть – не хочу говорить «опасным», потому что это Берни, и он лучше всех – так что давайте скажем, что он иногда был довольно жестким человеком, но только с преступниками, а Сьюзи преступницей не была. Но вот сюрприз: Сьюзи сдавать назад не стала, напротив, зло вздернула подбородок.

– Моей информации можно доверять.

Они смерили друг друга взглядами. Мне не нравилось, к чему все шло, вот ни капельки. Я гавкнул, и они оба на меня посмотрели. Я собирался гавкнуть еще раз, но тут в доме зазвонил телефон. Берни поспешил внутрь.

Я потрусил за ним. Из автоответчика разносился сердитый голос.

– Какого черта происходит? – это был лейтенант Стайн. – Я думал, ты на нее работаешь. А ее похитили прямо на дороге посреди бела дня? Да возьми ты уже трубку, господи боже мой!

Берни подошел к телефону. Он шел медленно, словно двигался сквозь толщу воды, так что я с уверенностью мог сказать: трубку он поднимать не хотел. Затем его спина стала неестественно прямой, словно он каким-то образом нашел скрытый резерв сил – я такое видел уже много раз – и он снял с рычага телефон. Берни – и, наверное, в этом и кроется наше с ним небольшое различие – мог себя заставить делать вещи, которое он делать не хотел. Но лично я считаю так: зачем лишний раз себя утруждать?

– Да? – сказал он.

– Что, черт возьми, случилось? – раздался голос лейтенанта Стайна через громкую связь.

– Это ты мне расскажи.

– Какие-то парни остановили ее лимузин на Рио-Локо-Роуд, наставили пистолет на водителя и похитили Боргезе. И ее проклятую собаку. Ты почему был не с ними?

– Она нас не наняла, – объяснил Берни.

– Что? Она сказала мне, что наняла. Как-то не сходится, Берни. Ты же не пытаешься… – тут Берни нажал на кнопку и голос лейтенанта Стайна стал гораздо тише – теперь он звучал через динамик телефонной трубки.

– Я ничего не пытаюсь, – сказал Берни. – Она уволила нас так быстро, что можно считать, что и не нанимала, – лейтенант Стайн сказал что-то в ответ, но что, я не разобрал. – Не могу сказать, почему. Это ее право. А ты как с этим связан? Их тренер тоже была в лимузине? Что…

Я услышал из динамика громкий щелчок. Берни повесил трубку, посмотрел сначала на меня, потом на Сьюзи. Та что-то быстро писала в своем блокноте.

– Сьюзи? – очень тихо сказал он. – Что ты пишешь?

Она подняла взгляд. Ручка в ее руках продолжила двигаться, хотя Сьюзи даже не смотрела, что делает. Иногда люди меня восхищают.

– Я пишу… Вопрос для Берни: почему тебя уволили?

Берни смерил ее холодным взглядом. Да что между ними происходит? И вообще, вся эта история с увольнением: это был я виноват, а не Берни. Я гавкнул. Сьюзи закрыла свой блокнот, подошла ко мне и принялась гладить меня по голове.

– Хороший мальчик, – сказала она. Правда заключалась в том, что я был плохим мальчиком, а не хорошим, но полагаю, что Сьюзи об этом не догадывалась. Что еще мне оставалось делать? Да и гладила она меня так приятно, что я просто прогнал все мысли из головы и принялся наслаждаться каждой секундой.

– У нас возник личный конфликт, – сказал Берни. Сьюзи перестала меня гладить.

– У тебя и миссис Боргезе? – спросила она.

– Верно.

– И каковы были обстоятельства?

– Я не хочу вдаваться в подробности, – сказал Берни. – И все это я говорю не под запись.

– Что – все?

– Все, что я тебе рассказываю.

– Ты мне ничего и не рассказал, Берни. Возможно, ты не осознаешь, насколько это все важно. Собачья выставка «Грейт-Вестерн» – детище мэра. Он сейчас вне себя от злости. И ты – часть этой истории, нравится тебе это или нет.

– Ты мне что, угрожаешь?

Угрожает? Я ничего такого не заметил. И Сьюзи ведь наш друг, верно? Она бы никогда не стала нам угрожать. Может, Берни просто устал. В конце концов, я тоже немножко устал. Я прилег под столик, стоящий в коридоре. Иметь крышу над головой – это всегда приятно. Конечно, я понимаю, что мы в доме с крышей, так что фактически у меня над головой сейчас целых две крыши, а это еще приятнее. А что насчет потолков? Ведь потолок – это тоже своего рода крыша? Я понял, что совсем запутался.

– Вовсе нет, – сказала Сьюзи. – Просто пытаюсь тебя предостеречь, вот и все. Мэр в ярости и срывается на шефа полиции. Шеф полиции срывается на Стайна. И все они будут искать того, на кого можно свалить всю вину. Но может быть, если ты первым все расскажешь, это поможет выставить тебя в лучшем свете, и…

– То есть, я должен свалить вину на кого-то еще? – сказал Берни.

– Необязательно. Ты можешь просто объяснить, почему тебя сняли с дела.

Берни взглянул на меня, лежащего под столом. Один глаз у меня был приоткрыт. Я слабо вильнул хвостом, чувствуя, как начинаю засыпать.

– Мне нечего рассказывать, – сказал Берни.

Они обменялись холодными взглядами – никогда раньше между ними такого не было. Сьюзи убрала блокнот, сделала несколько шагов к двери, потом остановилась.

– Как Чарли? – спросила она чуть мягче. Берни глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул. Я чувствовал, как в воздухе витают тяжелые человеческие эмоции – как и его, так и ее.

– В порядке, – сказал Берни. – Он в порядке.

– Хорошо, – сказала Сьюзи.

Берни кивнул. Сьюзи открыла рот, словно собиралась сказать что-то еще, но потом передумала. Вместо этого она двинулась к двери.

Веко моего единственного открытого глаза стало очень-очень тяжелым.

Когда я проснулся, первое, что я услышал – это голос Берни, доносящийся откуда-то из глубин дома. Слов я разобрать не мог, но мне нравилось просто вот так вот лежать, слушая, как Берни говорит. Затем я вылез из-под стола, как следует потянулся: передние лапы вытянуты вперед, голова опущена к полу, задница высоко поднята – даже говорить не буду, насколько это приятно – и отправился в кабинет, туда, откуда доносился звук. Берни говорил по телефону. Он стоял у белой маркерной доски и писал что-то на ней ручкой с очень интересным запахом, который, впрочем, отнюдь не означал, что эта ручка съедобна – об этом я знал из собственного опыта. Я сел позади Берни на ковер, полной грудью вдыхая запах ручки. Белая доска была полностью покрыта рядом букв, стрелочек, рисунков. В детективном агентстве Литтла знали, что такое упорный труд.

– Понимаю, – сказал Берни. – Но я был бы очень благодарен, – он какое-то время слушал ответ. – Спасибо, я знаю это место, – он повесил трубку и увидел меня. – Пора за работу, малыш.

Я бросился к двери и домчался до нее первым.

Выбежав из дома, я точно так же первым добежал до машины и запрыгнул на переднее сиденье. Однажды Берни попробовал повторить этот трюк. Смешной тогда выдался день.

Он повернул ключ, переключил передачу – я всегда любил на это смотреть – и мы тронулись с места.

Долина простирается сразу во всех направлениях – я уже об этом рассказывал? Мы выехали на автостраду, затем съехали на другую. Поначалу движение шло медленно – я видел, что Берни это не нравится по тому, как крепко он стискивал руль – но потом пробка рассосалась, и мы рванули вперед. Порш мерно урчал – я обожал этот звук, мимо проносились запахи и смазанные в движении здания, и все это было так быстро, что голове было впору закружиться. У меня голова не то чтобы кружилась, но зато я мог откинуть ее далеко-далеко назад, так далеко назад, что нос почти касался…

– Чет! Ты что вообще творишь?

Я резко вскинул голову, выпрямился и сел, смотря перед собой, всем своим видом излучая профессионализм.

По автостраде мы проехали через горный перевал, миновали последние оставшиеся на нашем пути новостройки и торговые центры – воздух был так чист и свеж, что мои ноздри трепетали от возбуждения – и скатились по другую сторону горы, прямо в пустыню. Вскоре мы уже ехали по двухполосной дороге в почти полном одиночестве.

– А что, если мы так и поедем дальше? – сказал Берни. – И никогда не остановимся.

Я знал ответ на этот вопрос из личного опыта: у нас кончится бензин. Я перевел взгляд на Берни: он хлопал себя по карманам в поисках сигарет. В конце концов он нашел завалявшуюся под сиденьем погнутую сигарету и прикурил. Берни сделал глубокую затяжку и долгое-долгое время держал в легких дым.

– Господи, – сказал он, когда наконец выдохнул. Мне нравился запах дыма, но мне не нравилось, когда Берни так сильно нервничал. Из-за чего он вообще переживал? Я совершенно этого не понимал. Все, что я знал – это то, что он беспокоится, так что я тоже начал нервничать. Я поскреб сиденье передней лапой и через некоторое время почувствовал себя немного лучше.

Через некоторое время впереди появилась взлетно-посадочная полоса. На солнце поблескивали несколько небольших самолетов, а на ветру развевался красный флаг – Берни, правда, говорит, что с цветами у меня не очень, так что не верьте мне на слово. Вскоре мы свернули на грунтовую дорогу, вьющуюся через холмы. Когда я оглянулся назад, то увидел, как позади машины закручиваются клубы пыли, и это смутно напомнило мне кое о чем: как спускался по дороге – наверное, по этой же самой – лимузин Аделины. Я понял, зачем мы тут: для выслеживания. Мы с Берни отлично читали следы. Он часто говорил, что из нас вышли бы неплохие следопыты Дикого Запада – что бы это ни значило.

Грунтовая дорога привела нас на вершину холма, затем свернула, огибая огромную скалу с другой стороны. У ее подножия, между обочиной дороги и крутым обрывом, был припаркован мотоцикл.

Берни остановил машину позади мотоцикла. Лично я всегда любил мотоциклы, а однажды даже катался с байкерами, но это уже другая история.

Из тени вышла женщина в джинсах и футболке. Большая, сильная, очень загорелая, с короткими темными волосами и серыми висками: Нэнси, тренер Принцессы. Она смерила Берни тяжелым взглядом.

– Ты говорил, что никакой опасности нет.

– Я ошибался.

– Это уже ясно, – сказала Нэнси. – Я не понимаю, чего ты хочешь и зачем приехал.

– Мы хотим помочь.

Нэнси впервые перевела на меня взгляд.

– Вы свой шанс уже профукали.

– Давай так: оставим взаимные обвинения на потом, – сказал Берни.

– На потом?

– Это значит: после того, как мы их спасем.

– Их? – переспросила Нэнси.

– Аделину и Принцессу, – объяснил Берни. – Кто еще пропал?

Взгляд Нэнси немного смягчился.

– Никто, – сказала она. – Просто немногие сейчас беспокоятся о Принцессе.

– Гм, – сказал Берни. Так он говорит, когда чувствует себя неловко. Иногда, как, например, сейчас, он добавляет: – Ну, гм, – он прочистил горло и перевел взгляд на обрыв. – Сначала нам нужно подробное описание, что именно случилось. Начиная с того момента, как вы отсюда уехали.

Нэнси облизнула губы. Меня всегда привлекало это зрелище, не знаю, почему. Человеческие языки – довольно хилые маленькие штучки – вызывали у меня живой интерес. У языка Нэнси, например, был острый кончик. У Берни язык был более круглый и приятный глазу.

– Мы уехали спустя пару минут после… – она бросила на меня взгляд. – Инцидента с твоим, э-э…

– Его зовут Чет.

– Инцидента с Четом, – сказала Нэнси. Я завилял хвостом. Мне начинала нравиться Нэнси! А что касается слабого запаха травки – то что с того? У нас везде травкой пахнет. – Мы поехали по этой дороге, – продолжила она. – Это кратчайший путь к ранчо на Рио-Локо.

– Ты, водитель, Аделина и Принцесса? – уточнил Берни. Нэнси кивнула.

– Аделина сидела сзади, а Принцесса у нее на коленях. Я сидела к ней лицом, так что не видела, как именно все началось. Мы поднялись по дороге, выехали на поворот, и примерно здесь лимузин затормозил и остановился. Довольно резко затормозил – меня вжало в сиденье. Я услышала, как Руи нажал на клаксон, повернулась, чтобы посмотреть, и увидела, что какая-то машина перекрыла дорогу. Ну, ты знаешь, стоит посреди дороги боком. К тому времени Принцесса уже вовсю лаяла – она ненавидит звук клаксона. Кажется, Аделина сказала что-то вроде: «Руи, что происходит?», но он даже ответить не успел, потому что в следующую секунду нас уже окружили размахивающие оружием люди. Они были в масках – по-моему, лыжных масках – так что лиц было не разобрать. Они распахнули двери – здесь у меня уже все как в тумане – и какой-то мужик, здоровенный такой, просто схватил Аделину и стал тащить ее наружу. Я потянулась за ней, схватила ее, кажется, за лодыжку, но потом кто-то ударил меня сзади, и я повалилась на пол. Он из меня весь дух выбил, я даже шевельнуться не могла. Мужской голос прокричал что-то про ключи. Потом, наконец, я смогла подняться на четвереньки и выползла из лимузина. К тому времени пикап уже был в самом низу долины, – Нэнси указала вниз с обрыва. Ладони у нее были широкие и сильные, и я не мог перестать размышлять: как это чувствуется, когда она тебя гладит?

– Пикап? – переспросил Берни. – В первый раз ты сказала «машина».

– Разве?

– Так это был пикап или машина?

Глаза Нэнси, такие же голубые, как ее макияж, стали задумчивыми.

– Я не уверена.

– Полностью понимаю, – сказал Берни. – А затем?

– Я увидела Руи – он лежал, обмякнув, на руле, а на голове у него была глубокая ссадина. Я позвала его: Руи, Руи, и он открыл глаза, выбрался наружу и принялся блевать.

Блевать: эту часть я точно понял. Лично меня давно уже не тошнило – последний случай был связан с тем, что оказалось пачкой жевательного табака, которую я нашел в автомобиле Никсона Панеро. Рвота сама по себе была довольно интересным процессом: до нее ты чувствуешь себя просто ужасно плохо, а сразу после ты уже совсем как новенький!

– …проверила зажигание, – продолжала Нэнси. – Ключей не было. Я позвонила в 911, – она пожала плечами. – Вот и все.

– Сколько людей участвовало в нападении? – спросил Берни.

– Я пытаюсь точно вспомнить, но не могу. Все случилось так быстро, – Берни внимательно смотрел на Нэнси. Этот взгляд означал: он что-то о ней думает, но что именно, я понятия не имел. Нэнси, кажется, тоже заметила его взгляд. – Мне жаль, что я не могу помочь.

– Ты хорошо справилась, – сказал он. – Просто отлично. Как сильно ты пострадала?

– Физически?

Берни кивнул.

– Просто парочка синяков.

Синяки? Я знал, что они иногда оставались у людей на коже – довольно интересное зрелище. Иногда Берни просил кого-нибудь показать синяк, но не в этот раз.

– Что-нибудь ты можешь рассказать об этой машине, она же пикап? Какого, например, она была цвета?

Нэнси покачала головой.

– Что-нибудь, что помогло бы опознать напавших?

– Я же сказала, они были в масках.

– Но ты могла увидеть цвет кожи, или услышать акцент.

Она снова покачала головой.

– Может быть, что-то особенное в одежде?

Нэнси закрыла глаза. Люди так часто делают, когда им надо очень сильно сосредоточиться – как по мне, в этом нет никакого смысла.

– Извини, – сказала она. – Мне жаль, что я больше никак не могу помочь.

– Вообще-то можешь.

– Как?

– Нам нужен клиент.

– Я не понимаю, – сказала Нэнси.

– Чтобы я мог поговорить с полицией, чтобы мы могли расследовать дело – нам нужен клиент. Кто-то, кто нас наймет.

– Ты просишь меня, чтобы я тебя наняла? – сказала Нэнси. – После… После… – она бросила на меня взгляд. – Зачем бы мне вообще это делать?

– Потому что мы хороши в подобных делах, – сказал Берни. – Розыск людей. Можешь проверить – обычно этим мы и занимаемся.

– И вообще, у меня нет таких денег.

– Мы будем работать за символическую плату.

Ой-ой. Я знал, что такое символический: по моему опыту это было красивое слово, которое значило: «ничего».

– Я даже этого сделать не могу, – сказала Нэнси. – Не без одобрения.

– Чьего?

– Мистера Боргезе.

– Можем мы ему позвонить? – спросил Берни. – Прямо сейчас. В подобных случаях время играет на преступника.

Глаза Нэнси, сияющие на солнце, вновь обратились ко мне. Я решил сесть, сам не знаю, почему, и старался выглядеть спокойным, уравновешенным и хорошо обученным, надежным вдоль и поперек.

– Я вас к нему отведу, – сказала Нэнси. – Он на ранчо.

Глава восьмая

Я был на ранчо и раньше – на настоящем, работающем ранчо, как сказал Берни – во время семейной поездки, которая состоялась еще во времена Леды. Берни купил всем ковбойские сапоги – Чарли, Леде, себе. Я в обуви не нуждался, нет, спасибо большое, как я уже и говорил. Было ужасно весело – начиная с того, какими взглядами одарили Берни работники ранчо, когда он спустился к завтраку в ковбойских сапогах и своей любимой гавайской рубашке, той, что с оранжевыми цветами. Потом, когда они решили устроить состязание по стрельбе – такое, с бутылками из-под колы на заборе – и с улыбочками спросили у Берни, не хочет ли он попытать удачи, взгляды изменились. Бам, бам – только осколки летят во все стороны! А потом оказалось, что Берни и с лассо обращается неплохо, что не стало для меня неожиданностью. Чарли тоже – он обожал лассо. Он пытался заарканить и меня, и я даже дал ему подойти поближе – только за то, что он был Чарли. Но набросить лассо я не позволил: никто меня не заарканит, неважно, ради забавы или всерьез.

Единственное, что мне не понравилось в ранчо – это лошади. Что в них такого? Абсолютно ненадежные, вечно дергаются безо всякой причины, а людям как будто все равно. Только и знают, что распинаться, как они прекрасны и великолепны, пока мне не начинает хотеться подобраться поближе к этой странной лошадиной ноге – одна кожа и кости – и совсем легонечко… Но я бы такого никогда не сделал. По крайней мере, не после того, что случилось на ранчо в прошлый раз.

Рассказываю я все это потому, что первое, что я увидел, когда мы подъехали к ранчо Боргезе – это большая белая лошадь, гарцующая в загоне, обнесенном белым заборчиком. Что-то в ней мне не понравилось с самого начала. Ранчо без лошадей – вот было бы замеча…

– Чет! А ну завязывай!

Что завязывать? Лай? Это что, я был? Я широко-широко открыл рот, позволив языку вывалиться наружу, и попытался принять невинный вид. Губа у меня зацепилась за клыки, и какое-то время я пытался вернуть все как было.

Мы следовали вслед за Нэнси и ее мотоциклом. Она ехала быстро, всем телом наклоняясь при поворотах, и двигатель при этом ревел – врум-врум-врум – звук, от которого мне хотелось сесть прямо и навострить уши. В итоге Нэнси привела нас к воротам, на котором красовалась огромная табличка.

– Ранчо Рио-Локо, 1846, – сказал Берни. – Говорят, тут жил Дикий Билл Хикок.

Дикий Билл Хикок? Звучит по-бандитски. Хотя именно его я не помнил, но всех упомнить трудно – мы с Берни столько дел успешно закрыли.

Нэнси припарковала мотоцикл рядом с машинами, стоящими неподалеку от загона, а мы остановились рядом. Только мы успели выскочить из машины, как боковая дверь стоящей за загоном конюшни открылась, и оттуда вышла Сьюзи, на ходу убирая свой блокнот. Увидев нас, она в нерешительности замерла. Нерешительность – сугубо человеческая черта, и такая интересная: она заставляет их самую чуточку трепетать. Но что все это должно значить, даже не спрашивайте.

Сьюзи медленно к нам подошла.

– Привет, Берни, – сказала она. – Привет, Чет.

Берни кивнул. У него в арсенале было много кивков. Конкретно этот означал – что ж, подождем и посмотрим.

Сьюзи перевела взгляд на Нэнси.

– Вы ведь Нэнси Малон? – спросила она. – Тренер Принцессы?

Нэнси кивнула в манере, очень похожей на кивок Берни. Она что, еще была и Нэнси Малон? У людей очень сложные имена, понятия не имею, почему. Сколько я себя помню, я всегда был Четом, просто и со вкусом.

– Сьюзи Санчез из «Трибуны Долины», – сказала Сьюзи. – Я оставила вам несколько сообщений на автоответчике.

Нэнси облизнула губы. Мы с Берни всегда за этим следили, я – потому что любил маленькие человеческие языки, я ведь уже об этом говорил, да? А Берни – по каким-то своим причинам.

– У меня не было времени его проверить, – сказала Нэнси.

– Можете сейчас уделить мне минутку?

– Простите.

– Когда сможете? – не отступала Сьюзи.

– Я к вам вернусь, – сказала Нэнси.

– Надеюсь, что скоро, – заметила Сьюзи. – Думаю, в интересах всех, чтобы мы рассказали историю как можно точнее.

– Да ладно? – Нэнси повернулась и исчезла за той же самой дверью, из которой только что вышла Сьюзи.

И что теперь? Все это меня озадачило. Я придвинулся поближе к Берни. Сьюзи взглянула на него через полуприкрытые ресницы – словно пыталась защититься от невидимого сигаретного дыма.

– Значит, ты немного приврал, когда сказал, что тебя сняли с дела? – спросила она. – Или тут что-то другое?

– Что-то другое, – сказал Берни. Сьюзи посмотрела на него долгим взглядом.

– Берни, – сказала она. – В чем дело? Что пошло не так?

– Где пошло не так? – сказал Берни. Ага! Он ответил на вопрос вопросом. Я не до конца понимал, что тут происходит, но любил, когда он так делает.

А вот Сьюзи, кажется, не очень это нравилось – это я мог сказать по морщинкам, которые появились на ее лбу, и по тому, как сузились ее глаза.

– Ты специально ведешь себя, как идиот?

– Ну, это выражение по своему определению подразумевает умышленность.

– И зачем? В чем смысл?

Эй! Они что, спорят? От этого мне стало грустно. Сьюзи что, не нравится Берни? Или Берни не нравится Сьюзи? Я повернул голову и принялся грызть зубами шерсть на боку. Берни открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент дверь конюшни открылась и в загон для лошадей вышел мужчина в сопровождении Нэнси, несущей седло. На мужчине были блестящие сапоги, а в руках он нес короткий хлыст – собственно, его я заметил первее всего – и стоял он очень прямо, но все равно был ниже Нэнси. Мужчина свистнул – резкий, грубый свист, который болью отозвался в моих ушах – и к нему трусцой подбежала лошадь. Теперь она стояла рядом, встряхивая гривой в очень раздражающей манере.

Нэнси вышла вперед и принялась седлать лошадь. Я много раз катал Чарли на спине, это было очень весело – но носить седло? Нет уж, спасибо. А эти блестящие штуки, которые Нэнси сунула в рот лошади, блестящие штуки, прикрепленные к поводьям? Сразу забудьте.

Мужчина взял поводья, поставил ногу на стремена. Нэнси присела рядом, сцепила руки в замок, и одним рывком подняла его в седло. На каждом ботинке были маленькие острые металлические штуки, смотрящие назад, это привлекло мое внимание.

– Сам граф? – спросил Берни.

– Кто же еще? – сказала Сьюзи.

– Как у него с английским?

– Неплохо.

– Также неплохо, как у Аделины?

Сьюзи рассмеялась.

– Что смешного? – спросил Берни.

– Аделина родилась и выросла в Пассаике, – сказала она.

– В Пассаике? – переспросил Берни. Для меня это тоже было в новинку. Это что, где-то в Долине? Долина простирается вдаль бесконечно, и еще дальше? Однажды я побывал в одном приключении в Нью-Мексико, а еще я был в Сан-Диего. Мы с Берни занимались серфингом! Ну, вроде как.

– Пассаик, Нью-Джерси, Берни, – объяснила Сьюзи. – Удачи с делом.

Она развернулась и пошла к желтому фольксвагену-жуку, припаркованному у дальней стороны конюшни. Забралась в него и укатила прочь.

Берни смотрел, как она уезжает.

– Господи, – сказал он и опустил на меня взгляд. – Я что, все испортил? – Берни? Испортил? Да никогда. Я боднул его головой. – И если так подумать, у меня действительно есть эта назойливая мысль, которая, может, и правда идиотская…

Назойливая мысль? Тут я совершенно потерял нить беседы, но это и неважно было, поскольку мы оба отвлеклись на тяжелый топот лошади, перешедшей в галоп. Я повернулся и увидел, как граф наклонился вперед, направляя лошадь прямиком к тому, что выглядело как стоящий посреди загона кусок забора. Довольно высокий забор, стоит сказать – сможет ли…

Ого! Еще как сможет. И я увидел, для чего нужны эти металлические штучки – шпоры, вспомнил я, мы с Берни видели их, когда смотрели вестерны, и Берни все повторял: «Видишь, как раньше все было?», пока вестерны наконец не отправились в самый низ стопки дисков с фильмами и не остались там навсегда.

О чем это я? Ах да, металлические штучки: они были для того, чтобы втыкать их в бока лошади, когда ты хочешь заставить ее прыгнуть. Я тоже мог прыгать, причем абсолютно самостоятельно, и был бы совсем не против тоже попрыгать через забор. Сейчас для этого вообще подходящее время? А почему бы и нет? Мой взгляд упал на Берни. Он что, сейчас покачал головой?

Лошадь приземлилась на землю с глухим стуком, и земля под нами задрожала. У графа было суровое выражение лица, словно ему было совсем не весело, и я не понял, почему: заставлять землю дрожать должно было быть очень даже весело. Лошадь поскакала вокруг загона.

Нэнси подошла к нам и остановилась с другой стороны забора.

– Поэзия в движении, – сказала она.

Поэзия? Берни любил поэзию. Он знал очень много этой самой поэзии, и иногда – например, когда мы долго ехали на машине – она начинала из него изливаться. Мое любимое стихотворение звучало так: «Пушки справа, / Пушки слева, / Пушки позади, / Оглушающий грохот слышен впереди». Еще мне нравилось: «Старый пес Трей, / Он на свете всех верней, / От горя старый пес Трей не вешает хвост; / Нежен, душа его добра, / И мне не найти, не найти никогда / Друга получше, чем старый пес Трей». Правда, это стихотворение я никогда до конца не понимал, поскольку единственный пес Трей, с которым я был знаком, был старым и мерзким задирой, сторожившим свалку в Педрое, и друзей у него не было.

Берни кивнул, вроде как соглашаясь с этой самой поэзией в движении.

– Шесть Олимпийских игр назад он участвовал в соревнованию по выездке. Представлял Италию, – сказала Нэнси.

– Я и не знал, что лошади так долго живут, – заметил Берни.

– Я говорила о графе, – Нэнси бросила на него взгляд.

– О, – только и сказал Берни.

Лошадь рысью подбежала к нам, высунув голову за забор.

– Тпру, – сказала граф. Я наконец смог рассмотреть его лицо: узкое, с большим носом, быстрыми темными глазами. Еще у графа были усы. Усы мне не нравились, понятия не имею, почему. Граф смотрел на Берни, лошадь смотрела на меня. А я во все глаза смотрел на нее в ответ, уж поверьте. Лошадь заржала – ужасающий звук – и принялась медленными шажочками отходить в сторону. Граф прищелкнул языком, и лошадь замерла на месте. Я же обнаружил, что придвинулся к ним ближе.

– Это тот самый детектив, – сказала Нэнси.

– Берни Литтл, – представился Берни. Он протянул через забор ладонь для рукопожатия, но граф этого словно не заметил.

– Что это вы хотите? – сказал граф. Он немножко странно говорил – как-то неправильно, понять его было трудно.

– Помочь найти их, – сказал Берни. – Вашу жену и Принцессу.

– В данном вопросе вы уже провалились, нет?

– Если и так, – сказал Берни, – то наша мотивация стала только сильнее.

– Есть мотивация, – сказал граф. – А есть компетентность.