Kitabı oku: «Враг един. Книга вторая. Чёртов плод», sayfa 4

Глава 4

Больше всего на свете Флинн любил две вещи: писать песни и летать.

Но если музыку он любил бескорыстно и трепетно, как рыцарь любит свою прекрасную даму, то к полётам относился как к земным женщинам из плоти и крови: как и полёты, отношения с женщинами давали ему ощущение полноты бытия, дразнили, привлекали своей непредсказуемостью. Плавные или стремительные, неторопливые или рискованные, утомительные или безудержно сумасшедшие… («Знаешь, Флинн, что интересно. Ты ведь вроде бы даже и не кобель, – со свойственной ей прямотой заметила однажды Фрейя после того, как он развёлся в четвёртый раз. – Тебе просто скучно всё время находиться рядом с одной и той же. Постоянно нужно завоёвывать кого-нибудь нового…»)

Впрочем, Фрейя всегда подкалывала его исключительно по-дружески. Её, в отличие от своих многочисленных фанаток, Флинн никогда в жизни даже не пытался соблазнить – Фрейя была ему почти как сестра. Даже, пожалуй, ближе, чем трое родных сестёр Флинна, которые вечно хором сочувствовали по очереди всем его бывшим жёнам.

А Фрейя была давний боевой товарищ. Незаменимая скрипачка-самородок, душа и второй голос «Псов полуночи».

Свой первый спортивный самолёт – серебристого стального красавца с удивительной скороподъёмностью и волшебным обзором из кабины – Флинн купил после первого же их крупного стадионного тура по Европе. В детстве он всегда мечтал научиться летать. Лет в пять любил ещё представлять себе перед сном, что летает по-настоящему, сам, безо всякой техники. В двадцать лет, когда «Псы полуночи» только начали устраивать первые мировые турне, подсел на прыжки с тарзанки – прыгал и со знаменитой швейцарской плотины в Тичино, и с моста в Инсбруке, и ещё с одного моста в Западном Кейпе. Прыгал даже с телебашни Макао в Китае. Фрейя качала головой и обзывала его адреналиновым наркоманом. А Флинну почему-то никогда не бывало по-настоящему страшно во время этих прыжков – было просто очень хорошо.

И он старательно воплощал в жизнь свои детские мечты – иначе зачем вообще было столько лет добиваться в жизни какого-то там успеха и заполненных под завязку стадионов?

Впрочем, справедливости ради, мерить успех степенью заполненности стадионов Флинн перестал уже довольно давно. Сочинять песни ему всегда нравилось больше, чем играть перед публикой, и сейчас, спустя три десятилетия после начала музыкальной карьеры, он был как никогда рад тому, что его продюсерский центр приносит хороший и стабильный доход, и можно, наконец, слегка остепениться и выступать только тогда и там, где ему самому захочется – в любимых городах, в маленьких клубах, просто для души. И можно позволить себе всякие другие милые чудачества.

Например, рвануть на пару дней на другой континент, в родной город музыкального кумира своей юности, с твёрдым намерением выложить кругленькую сумму за какое-нибудь имущество этого кумира, от которого решили избавиться его благодарные внучата…

Флинн бросил сигарету в высокую придверную пепельницу, примостившуюся рядом с жёлтым, как светофор, пожарным гидрантом, и посмотрел на часы. Торги должны были начаться в два часа дня, до открытия оставалось ещё минут сорок. В душный зал раньше времени идти страшно не хотелось – на улице было славно, в Торонто всё ещё стояла золотая осень, немного непривычная Флинну после промозглого Хельсинки, где накануне его отлёта как раз выпал первый снег.

На маленьких деревянных крылечках кирпичных домиков с полукруглыми окнами и островерхими крышами были аккуратно выставлены крупные тыквы, остроконечные шляпы и фигурки разнообразных игрушечных монстров. Домики трогательно соседствовали с возвышающимися на противоположной стороне улицы многоэтажными бетонными громадами и казались необыкновенно нарядными на фоне сияюще-синего октябрьского неба.

Терпкий осенний воздух трепал волосы порывами пронизывающего ветра, и ветер этот был словно струи ледяного расплавленного хрусталя в золотистых лучах солнца, которое пробивалось сквозь сыплющиеся на землю пожелтевшие листья.

«Нет на свете явления природы более красивого и завораживающего, чем осенний листопад», – философски подумал Флинн, перекатывая меж широких, сплошь покрытых татуировками ладоней подобранный с земли гладкий, словно пуля, жёлудь (выпитая час назад пара рюмок крепкого, как обычно, настроила его мысли на возвышенно-лирический лад).

Мир вокруг невообразимо прекрасен – и невообразимо холоден, словно взгляд василиска. Если долго смотреть на него, наверное, можно окаменеть под этим взглядом и застыть меж красно-золотых деревьев ледяной прозрачной скульптурой, безмолвным памятником собственному прошлому – но кто сказал, что люди замирали не от восхищения, встретившись со взглядом василиска?

Флинн проводил взглядом с жужжанием прокативший мимо красный одновагонный трамвайчик, обкатывая в уме последнюю фразу. Надо бы не забыть её записать – может, пожалуй, получиться неплохая баллада. За что Флинну нравилось сочинять песни, так это за то, что те всегда приходили к нему сами. Он не представлял себе, как люди пишут, например, романы под триста страниц. Ведь для написания хорошего романа, наверное, десять лет по миру шляться надо… а для написания хорошей песни вполне хватит и одного-единственного дня.

Мужчина снова посмотрел на часы и потянул на себя тяжёлую дубовую дверь, шагая обратно в здание.

В просторном, залитом электрическим светом фойе было людно; под белым лепным потолком раздавался пчелиный гул множества оживлённых голосов. Телемонитор на облицованной розовым мрамором стене беззвучно демонстрировал последние новости: какие-то грязные улицы под тропическим небом, заполненные толпами скандирующих что-то людей, бронетранспортёры, баррикады из автомобильных покрышек. «Новый, более серьёзный виток конфликта в так называемой Новой Африке не за горами, – сообщил телеканалу высокопоставленный источник в службе безопасности страны. – А теперь к новостям спорта…»

В мире всё было как обычно.

Флинн мрачно усмехнулся, отводя глаза от экрана, и прошёлся вдоль висящей у входа в аукционный зал длинной интерактивной доски, разглядывая список лотов. Демозапись «Многих миль земной коры» на старинной аудиокассете в исцарапанном пластиковом футляре. Какая-то тетрадь – явно рабочие заметки, местами смахивающие на ежедневник, с колонками телефонных номеров («Ах, этот трогательный символ безвозвратно ушедшей эпохи», – сентиментально вздохнул про себя Флинн), планами встреч, наспех нарисованными табами и прочими совершенно непонятными постороннему человеку «паролями и явками»…

В начале века Кристофер Браун был фигурой в музыкальном мире знаковой, если не сказать легендарной. По материнской линии он был исландцем, и свой принёсший ему мировую популярность проект назвал «Асатру» – по названию единственной официально признанной в Европе языческой религии, которая в Исландии, кажется, до сих пор была второй государственной. Это именно им, «Асатру», подражали «Псы полуночи», когда Флинн писал свои самые первые песни, основанные на древнегерманских мифах, – про Нифлхойль, про валькирий, про Рагнарёк…

Что бы сказал знаменитый «исландец из Торонто», если бы мог понаблюдать сейчас за тем, как в очередную годовщину его смерти все его дорогие сердцу цацки торжественно идут с молотка? «Вот она, вся твоя жизнь, дружок, любуйся, – хмыкнул про себя Флинн. – Жизнь, оценённая совершенно посторонними тебе людьми вроде меня во сколько-то там миллионов невидимых электронных монеток». Как любила говаривать его бабушка, бывшая истинным кладезем финских мудростей разной степени потрёпанности: жадность собирает, да смерть с землёй ровняет… Интересно, а как будет выглядеть жизнь самого Флинна, когда придёт срок?

Иногда так хотелось бы стать бессмертным…

Ну-с, что тут у нас ещё? Именные гитары, концертный реквизит, пара раритетных синтезаторов, опять именные гитары… Альбом «Сто дней лета», получивший платину в две тысячи четвёртом – в золотистой рамочке с эмблемой Всемирной музыкальной премии. Стартовая цена: тысяча филинг-койнов… тоже хлам. У любого более-менее известного музыканта с определённого момента этих почётных рамочек набирается такое несметное количество, что их начинают отправлять пылиться на чердак чуть ли не сразу же после вручения.

Так, а это ещё что?

«…долгое время они были чем-то вроде нашей семейной реликвии, – говорит Хлоя Браун. – Эти браслеты, привезённые из тура по Африке, дедушка собирался надеть для выступления в тот самый день – самый последний день своей жизни. Когда у него остановилось сердце накануне так и не сыгранного концерта, они всё ещё были у него на руках…» Стартовая цена: пятьдесят тысяч филинг-койнов. В качестве доказательства к описанию была приложена знаменитая последняя прижизненная фотография Брауна – скриншот с камеры одного из тусовавшихся в день его смерти в гримёрке журналистов. Пресловутые браслеты были заботливо помечены на фотографии двумя жирными мигающими красными стрелочками.

Флинн ухмыльнулся. «Ух-х ты, вот это маркетинг. Семейная реликвия, ну надо же как загнули, чтобы цену набить. Ну ничего святого у ребят…» С другой стороны, а за что им любить своего дедулю, если их родители даже родство после смерти папани, кажется, доказывали через суд? Да и вообще в обычной жизни Браун был, как рассказывали, той ещё сволочью…

Лидер «Асатру» умер при загадочных обстоятельствах – на сердце, насколько было известно Флинну, тот не жаловался никогда. Одно время даже поговаривали, что беднягу якобы чем-то отравили, но это уж определённо являлось простой третьесортной журналистской байкой из числа тех, на которые иные издания не стесняются литрами изводить типографскую краску.

Мужчина прикоснулся к фотографии лота, загружая медленно поворачивающуюся вокруг своей оси голографическую модель. Симпатичные побрякушки. То ли золотые, то ли серебряные… и тоненькие, словно женские серьги. Надо же, настоящие Браслеты Судного Дня, как в одной из его ранних песен.

Флинн обожал подобные мрачные штучки.

«Сегодня этот сувенирчик точно станет моим», – решительно подумал он.

* * *

Колонель шёл по полутёмной галерее, отчётливо слыша, как поскрипывает лакированный паркет под лапами волчеголового, и физически ощущая взгляд того на своём затылке. Тени от растопыренных пятерней декоративных канделябров на обшитых буком стенах слегка подрагивали в такт тяжёлым шагам за его спиной.

Почти сразу же, свернув за угол, он увидел двух своих бойцов, которых оставлял охранять лестницу.

На самом деле Колонель, наверное, ничуть не удивился бы, обнаружив, что на их месте давно уже лежат два мёртвых тела – но парни около резных лестничных перил всё ещё стояли по стойке «смирно», уверенно сжимая оружие, застывшие, словно восковые куклы.

Глаза у обоих были закрыты.

Колонель отвёл взгляд и, не дожидаясь толчка в спину, стал спускаться по тёмным деревянным ступеням, против воли чувствуя, как смерзается глубоко в животе огромный ледяной ком.

Если его сейчас собираются затолкать в какой-нибудь автомобиль и увезти отсюда в неизвестном направлении… Нет, Новая Африка ни за кого не станет платить никакой выкуп. Хочется надеяться, что те, кому нужно, об этом осведомлены.

– Они живы? – глухо спросил Колонель, не оборачиваясь.

– Живы, – раздалось сзади после недолгой паузы. – Лично мне совершенно ни к чему здесь лишние трупы, приятель.

В холле на первом этаже ярко горел свет, а прямо посреди просторного проходного зала вполоборота к ним стоял рослый мужчина с рыжими кудрями до плеч и с любопытством разглядывал заполненный ползающими блестящими жуками гигантский аквариум.

– Не думал, что у богачей сейчас в таком тренде инсектарии. Чудные существа, – стоящий повернулся к нему лицом. – Ты ведь знаешь, что у них с рождения оч-чень острые челюсти, м-м? Когда мамаша укрывает детёнышей у себя под крыльями, те сразу же разгрызают ей кожу и начинают пить её кровь. По-моему, это ужасно трогательно. Совсем как у людей…

Колонель невольно тоже глянул на аквариум, чувствуя, как по его позвоночнику пробегает короткая неуправляемая дрожь, сменившаяся волной мучительной тошноты.

– Послушай, – начал он, с трудом снова переводя взгляд на лицо незнакомца и стараясь говорить уверенно. – Я не знаю, что за фокусы вы здесь используете, но вам не удастся больше запугать меня… всем этим маскарадом.

Он кивнул на волчеголового. Тот оскалился и издал короткий хрюкающий звук, отдалённо напоминающий сдавленный смешок.

– Да ну? – мужчина улыбнулся. – А разве я выгляжу так, словно собираюсь тебя чем-то запугивать, смертный? – он развёл руками. – Или неужто мои соратники уже пытались?

Фигура рыжеволосого неожиданно подёрнулась мелкой рябью и в следующий момент вдруг материализовалась словно из ничего в полушаге от Колонеля. Тот дёрнулся от неожиданности, непроизвольно отступая к стене.

– В общем-то, знаешь, у нас с тобой пока ещё есть немного времени, – продолжил незнакомец, закладывая большие пальцы в карманы джинсов и насмешливо прищуривая золотисто-карие глаза. – Так что я, пожалуй, могу даже выслушать твои жалобы. Чем, например, провинился перед тобой этот шустрый волчара, м-м? Насколько я знаю, он всегда выступает за конструктивный диалог… так ведь, юный воин? – рыжеволосый положил узкую жилистую ладонь полуволку на плечо. – Или, может быть, тебе показалось, что он говорил с тобой недостаточно почтительно?

– Чт-то означает весь этот спектакль? – хрипло спросил Колонель, сжимая кулаки и не отводя взгляда от заострённого птичьего лица.

– А ты был прав, молодой тули-па, – рыжеволосый ухмыльнулся, на секунду оборачиваясь. – Он действительно ничего. Мне нра-витс-ся… А ты никогда не думал, смертный, что твоим зверушкам может быть тесновато в этой большой стеклянной коробке, м-м?

Он отступил в сторону и вдруг взмахнул рукой, поворачиваясь к аквариуму. Колонелю показалось, что в воздухе мелькнула острая медная стрелка, а в следующий момент толстое стекло покрылось сетью трещин и с оглушительным звоном осыпалось на пол. Мужчину мгновенно прошиб ледяной пот. Он с трудом сглотнул, чувствуя, как кровь отливает от лица и как предательски слабеют колени.

Чёрт. Только… только не…

Мерзкие жуки, обрадованные неожиданной свободой, резво поползли во все стороны по дубовым паркетным шашкам. Некоторые из них с отвратительным жужжанием распахивали короткие жёсткие надкрылья, безуспешно пытаясь взлететь.

Длинноволосый мужчина на несколько секунд задержал над полом открытую ладонь – и вдруг все эти копошащиеся твари, плотоядно двигая длинными усиками и перебирая тонкими лапками, стали сползаться в одну большую шевелящуюся серебристую кучу, а потом, словно по команде, стремительно двинулись прямо на Колонеля. Сразу несколько жирных блестящих жуков проворно залезло ему в штанины, мужчина судорожно попытался стряхнуть их с себя, но другие в это время уже забирались ему на руки, ползли вверх по шее и по волосам, и Колонелю почудилось, что он ощущает исходящий от них гадкий землистый запах…

Крошечные лапки повсюду защекотали кожу. Перед глазами помутилось, по телу прокатилась волна озноба, ноги словно свело короткой судорогой, и Колонель, хватая ртом воздух, лихорадочно смахнул одного из этих мерзких, толстых, усатых, многоногих гадов со своей щеки и начал медленно сползать по стене, чувствуя, как желудок прокалывает внезапная непреодолимая тошнота.

– Ты лучше не делай резких движений, – посоветовал заинтересованно наблюдавший за ним рыжеволосый, складывая руки на груди, и Колонелю почудилось, что глаза у того на мгновение блеснули тусклым рубиновым светом. – Они, конечно, вроде бы не ядовитые, но иногда, если их разозлить, могут ведь и укусить…

В ушах оглушительно зазвенело, перед глазами тучами замелькали слепящие искры, и Колонель почувствовал, как пол, покачнувшись, разом уходит у него из-под ног…

– Ты смотри-ка, и впрямь отключился, – присвистнул Вильф. – Нет, ну так совсем неинтересно…

– Аспид говорил, что у него вроде бы сердце… – неуверенно начал Кейр, присаживаясь рядом с осевшим на пол мужчиной на корточки.

– Я помню, – рыжеволосый подошёл ближе и, наклонившись, небрежно прикоснулся двумя пальцами к ямочке у того между ключиц.

Смуглое лицо мужчины, казавшееся сейчас при ярком галогенном свете почти жёлтым, было неподвижно запрокинуто к потолку, морщинистые, покрытые белыми шрамами руки – безжизненно разбросаны в стороны. Кейр, не в пример Аспиду, всегда плоховато умел различать постороннюю боль извне; тем не менее, насколько он мог судить, токи энергии, тянущейся сейчас от смуглолицего, были вполне себе живыми и чистыми. Да и правда – ну как можно получить сердечный приступ от посаженного на морду таракана, в самом-то деле? Это же тебе, в конце концов, даже не Вельз с Бероном…

– Ерунда, – лениво подтвердил Вильф, отнимая руку. – Просто обморок. Ну надо же, а ещё военный…

Блестящие насекомые, освободившись от наброшенной рыжеволосым невидимой упряжки, медленно расползались по комнате. Один крупный, металлически поблёскивающий жук с едва слышным стуком свалился с седой шевелюры бесчувственного мужчины на дубовые шашки пола и тут же проворно взобрался Кейру на покрытую густой шерстью ступню. Полуволк подставил ему чёрную длиннопалую ладонь и с любопытством поднёс её к глазам. Жук был похож на миниатюрную модельку какого-нибудь декоративного беспилотника. Зрением тули-па было видно, словно под лупой, как двигаются два маленьких чёрных глаза на его прикрытой блестящим, словно фарфоровая пластинка, щитком треугольной голове, и как беспокойно шевелятся крошечные щетинки на тонких подвижных усиках.

И вот чего, спрашивается, этот мужик вообще держит у себя дома подобную живность, если он весь из себя такой нервный?

– В Цитадели их тоже всегда так много, всех этих… разных ползучих… – задумчиво проговорил Кейр, стряхивая жука с ладони.

– Владетель ничего и никогда не делает без причины, юный воин, – откликнулся Вильф. – Подумай сам. Ползучие многочисленны, беспощадны к чужим и не признают слабых среди своих. Живут везде, живут и среди людей, но не являются частью мира людей. Многие из них живут на столетия дольше людей и способны… как видишь… заставить смертных бояться себя, совершенно ничего для этого не делая. М-м? Считай, что они уже по-своему завоевали этот мир, – рыжий улыбнулся и распахнул широкую стеклянную дверь, выходя на погруженную в сумерки террасу.

Кейр поднялся, опираясь руками о мохнатые колени, и шагнул за ним следом.

На улице было сыро и свежо. Над крышей роскошной виллы плыли низкие серые тучи, из тёмного сада доносилась разноголосая перекличка первых ночных птиц. Накрапывал дождь; редкие увесистые капли барабанили по жёстким вытянутым листьям растущих по сторонам террасы оливковых деревьев, висящая в воздухе водяная пыль терпко пахла морем и мокрым деревом. Холодные мраморные плиты под лапами Кейра, уставленные какими-то уродливыми абстрактными скульптурами, были покрыты блестящими, словно обрывки глянцевой плёнки, лужами, поверхность которых то и дело вздрагивала от падающих на них дождевых брызг.

Кейр щёлкнул одну из скульптур когтем по мясистому приплюснутому носу. Больше всего та напоминала растолстевшую рогатую крысу из базальтовых пещер Цитадели. А вот Хота бы, наверное, сказал, что она похожа на Галактического Мутанта из комиксов про капитана Грома…

Парень нахмурился. Про Хоту ему сейчас хотелось думать меньше всего. И про ту долбаную вожжу, которая попала под его долбаный хвост. Противно было даже представлять себе, что Кейр должен снова уговаривать его, как капризную бабу… да не уговаривать даже – почти просить, а ведь тули-па, чёрт побери, никогда и никого ни о чём не просят…

Хавьер как будто специально нарывался на неприятности. Будто бы он был уверен, что Кейр так до бесконечности и будет жевать сопли, будто бы нарочно делал вид, словно не понимал, что с другим разговор давно бы уже был гораздо жёстче… Кейр невольно сжал чёрные длиннопалые кулаки. «Ладно, – мрачно подумал он. – Посмотрим…»

В конце концов, они ведь всегда были не разлей вода, твою мать. Может быть, стоит с ним просто встретиться вдвоём. Выпить по пиву, как в старые добрые времена. Ещё раз спокойно обсудить всё с глазу на глаз.

Погано было только то, что времени оставалось всё меньше…

– Тули-па ведь берёт под покровительство смертного, только если тот ему полезен, так? – спросил Кейр негромко, поднимая взгляд от ряда похожих на детские пирамидки газонных фонариков, которые тлели вдоль кромки виднеющегося под ногами гигантского бассейна тусклыми гнилушками – видимо, за сегодняшний день их солнечные батареи так и не успели набрать достаточно энергии.

Вильф повернул голову и внимательно посмотрел ему в глаза.

– Конечно, юный воин. Среди смертных полно бессмысленного мусора. Этим мы и отличаемся от них… что тебя смутило?

– Я просто, бывает, думаю… – Кейр посмотрел на едва заметно мерцающие призрачные когти на собственных пальцах. – Ведь наши браслеты могли же оказаться у кого угодно, ага? И кто угодно из смертных, получается, мог бы найти их и тоже стать…

Рыжеволосый покачал головой:

– Нет, молодой тули-па. Не мог бы.

Во взгляде Кейра мелькнула растерянность.

– Вспомни, как ты себя чувствовал, когда впервые надел активаторы? – Вильф облокотился о мокрую каменную балюстраду.

– Паршиво… – пробормотал парень.

– Активация – это всегда боль, – кивнул мужчина, глядя на проникающие из панорамного окна электрические блики, которые сверкающей сетью дрожали на чёрной глади бассейна. – Она как рождение. Или как смерть. Существуют, конечно, счастливчики, которые рождаются и умирают спящими, но их очень, очень мало, юный воин. А активация – ещё и чудовищно мощный выплеск энергии. Слабое сердце воссоединение со зверем просто уничтожит. Смертного похоронят, браслеты снимут, и они останутся ждать того, кто способен выдержать слияние. Могут похоронить и в браслетах, конечно, – Вильф усмехнулся. – Тогда вся надежда на археологов. Думаю, активаторы каждого из нас убили немало народу перед тем, как попасть к нам в руки… – рыжеволосый с наслаждением потянулся. – Возвращайся в Цитадель, молодой тули-па. Ты мне сегодня здесь больше не нужен.

Кейр кивнул было, скрещивая руки на груди, но остановился. Он давно уже усвоил, что Вильф (разумеется, когда тот бывал в хорошем настроении) может съездить когтями по уху за лишние вопросы всё же с несколько меньшей долей вероятности, чем Тео, – а спросить хотелось уже давно.

– Почему Правитель всё время называет вас тэнгу?

– М-м… кажется, какая-то японская легенда, – рассеянно отозвался рыжеволосый. – Какая разница, малыш? – он пожал плечами. – Это всё такое человеческое. Все мы заложники того, во что верили когда-то…

Когда фигура полуволка растворилась в дрожащих сумерках, Вильф вдохнул полной грудью пахучий ночной воздух и на несколько секунд запрокинул голову, закрывая глаза и с удовольствием подставляя лицо под струи постепенно усиливающегося дождя. В Цитадели легко было позабыть о том, что на свете существует дождь. Холодные водяные капли, щекотящие щёки и мелкой пылью оседающие на ресницах. Солоноватый морской бриз, который облизывает кожу, забираясь в волосы…

– Как тебе с ним вместе работается? – раздался знакомый голос за его спиной.

– Он мне нравится, Тео, – ответил рыжеволосый, не поворачивая головы. – Сильное сердце. Видно ещё, конечно, что пока не особенно умеет переступать через себя… но уж этому-то ты его научишь. Знаешь, он мне даже иногда немножко напоминает меня самого в молодости…

– Даже так? – Тео не удержался и фыркнул. – Не могу сказать, что меня это радует. Если я сейчас начну вспоминать всё, что ты умудрялся проделывать за спинами у Правителей, пока был оруженосцем…

– Ну бро-ось… – протянул Вильф, улыбаясь. – Я просто старался по возможности получать от жизни удовольствие… Я и сейчас стараюсь. Кроме того, каждого ведь иногда в юности тянет на эксперименты.

Он повернулся к Тео лицом и снова оперся локтями о балюстраду:

– А вот ты вообще уверен, что знаешь о малыше всё?

– Я знаю, что он, в отличие от тебя, по крайней мере, умеет подчиняться приказам… – проворчал Тео. – Что вы сделали с этим бедолагой, воин? Похоже, я пропустил что-то интересное…

Он кивнул на панорамное окно, с любопытством наблюдая за тем, как смуглолицый мужчина массирует себе лоб, а потом, сделав над собой видимое усилие, с натугой приподнимается на локтях и садится на полу, помогая себе руками.

– А будешь знать, как опаздывать, – Вильф поймал на язык несколько дождевых капель, прислушиваясь к плывущему в мокром воздухе едва слышному гулу автомобилей, который доносился с далёкого шоссе. – Ну, похулиганили немного… Чёрт, Тео, ну я правда не рассчитывал, что этот малый настолько сильно боится своих собственных питомцев.

Прислонившийся к стене ярко освещённого зала мужчина тем временем начал судорожно осматриваться, прикасаясь к лицу дрожащими ладонями. Тео с трудом подавил смешок и отодвинул в сторону стеклянную дверь, шагнув внутрь зала. Мужчина пошевелился, оборачиваясь на звук, поднял взгляд – и замер, цепенея.

– Отрадно видеть, что ты очнулся, – беловолосый обвёл взглядом комнату, усыпанную стеклянным крошевом с ползающими по нему блестящими жуками, и задумчиво хмыкнул. – Полагаю, было бы страшно бестактно с нашей стороны не дать тебе немного времени, чтобы прийти в себя, как ты думаешь? Мне не хотелось бы, чтобы у тебя оставались ещё какие-то сомнения насчёт того, что тебе всё это не привиделось.

Он подошёл ближе, глядя на мужчину сверху вниз:

– А вот теперь можно и поговорить…

– Я не знаю, кто вы… или что вы… – сипло начал смуглолицый, с трудом поднимаясь на ноги и опираясь рукой о стену.

– А этого от тебя в данный момент и не требуется, смертный, – вошедший следом за блондином Вильф улыбнулся, отряхивая воду с отсыревших кудрей.

– Я хочу знать, что вам от меня нужно.

– Ну что же, это справедливо, – Тео поднял с пола и повертел в руках длинный, словно кинжал, прозрачный осколок. – Я люблю работать с теми, кто с самого начала задаёт правильные вопросы. Постарайся и дальше меня не разочаровывать… Нас интересует ваша последняя разработка… как её там? «Чёртов плод», да? – светловолосый усмехнулся. – Хорошее название.

– Неплохое, но немного отдаёт средневековьем, как по мне, – вполголоса заметил Вильф, опускаясь на плетёную циновку рядом с разбитым аквариумом и сцепляя пальцы на коленях.

– Вы не получите от меня образцы, – твёрдо произнёс смуглолицый. – И не найдёте их в этом здании.

– А я пока что и не говорил, что нам нужны от тебя образцы, – лениво отозвался Тео, трогая пальцем острый стеклянный край. – Или что мы собираемся их где-то искать…

– Убирайся… убирайтесь из моего дома… – хрипло прошептал мужчина, стискивая зубы.

Губы его сжались в одну тонкую линию, тёмно-карие глаза, не отрываясь, смотрели на Тео.

– А ты разговорчив, смертный, – беловолосый внезапно выбросил вперёд правую руку, и в следующий момент блеснувшие сталью пальцы ловко разжали мужчине челюсти, и два изогнутых заострённых лезвия подцепили его за язык. – В принципе, я ничего не имею против разговорчивых. Но только если они… разговаривают… по делу…

Блондин неторопливо потянул руку на себя. Из горла мужчины вырвался глухой подвывающий стон; по страшным кривым когтям Тео заструилась, пачкая смуглолицему рубашку и капая на тёмный деревянный пол, густая липкая кровь.

Глаза светловолосого ярко вспыхнули, и вскинутые было руки вжавшегося в стену мужчины тут же плетьми упали вдоль туловища, поражённые мгновенным парализующим разрядом:

– Что ж, я полагаю, нас сегодня ожидает очень увлекательный вечер… как ты думаешь, Вильф?