Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика

Татьяна Петровна Знамеровская и Павел Сигизмундович Чахурский. 1935 г.

© Санкт-Петербургский государственный университет, 2021

© А. В. Морозова, сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент., указатель, 2021

А. В. Морозова
Искусствовед Татьяна Петровна Знамеровская: личность и судьба

Татьяна Петровна Знамеровская (1912–1977)^[1], доктор искусствоведения, ученый, без чьих трудов немыслимы отечественные искусствоведческие испанистика и итальянистика^[2], была очень яркой личностью и человеком необычной судьбы. В 2022 г. исполнится 110 лет со дня ее рождения. Она работала доцентом на кафедре истории искусства исторического факультета ЛГУ (ныне Институт истории СПбГУ). Искусствоведы ее чтут и помнят. Перед уходом из жизни Т. П. Знамеровская сдала свой архив на хранение в Ленинградское отделение ЦГАЛИ и в рукописный фонд РНБ, «закрыв» его для публикации на разные сроки. В 2002 г. открылась возможность издания части архива, «закрытой» на 25 лет, и многое, несомненно, заслуживает быть опубликованным.

Предлагаемая книга является серийным изданием («Научно-популярная серия РФФИ»), следующим за изданной в 2020 г. Издательством Санкт-Петербургского университета при поддержке РФФИ (проект № 20-19-40009 д_нпи) книгой Т. П. Знамеровской «Воспоминания. Лирика (Любовь и жизнь. Стихи)» (сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент., указатели А. В. Морозовой). В новой книге в дневниковой форме описываются годы жизни Т. П. Знамеровской, следующие за представленными в изданной книге детскими и отроческими годами, публикуется новая подборка стихов.

Многие «действующие» в дневнике лица были охарактеризованы автором в выпущенной книге: родственники Знамеровской, друзья детства, некоторые сослуживцы отца, семья Абрамовых, взявшая к себе Таню после отъезда ее родителей и брата на место нового назначения папы в Днепропетровск, их гости и некоторые школьные друзья из Детского Села. В дневнике автор не считает нужным описывать их заново – эти люди хорошо ей знакомы.

В отличие от предыдущей книги, теперь перед читателем не воспоминания о годах детства и юности, написанные взрослым человеком, стоящим на пороге небытия. Перед нами юношеский дневник автора, охватывающий 1928–1931 гг. В начале повествования Знамеровской исполняется шестнадцать лет, в конце – девятнадцать. В начале автор учится в последних классах школы, в конце – на втором курсе института. По существу, она еще совсем девочка. И веришь, когда читаешь в дневнике о том, что с короткой стрижкой в мужском костюме ее часто принимали за мальчика. Физиологически фигура ее еще не совсем оформилась, в ней еще было много детского, незрелого.

При этом литературный стиль изложения в дневнике очень близок к стилю воспоминаний. Он уже сложился, отточен многолетней практикой ведения дневников, систематическим чтением хорошей художественной литературы.

Поражает и душевная и духовная зрелость автора. Основные этические, поведенческие принципы, которых она будет придерживаться на протяжении всей жизни, уже выработаны ею и осознанно приняты. Жизненные цели сформировались. Свои позиции она умеет сформулировать и готова отстаивать в спорах, даже если это споры с любимыми и уважаемыми ею людьми и противостояние им грозит охлаждением и даже отчуждением с их стороны. Как личность она уже существует, и ее яркость и цельность притягивают к себе окружающих. Но сама она не занята самокопанием или самолюбованием, ее глубоко интересует окружающее.

Как никто она умеет понять и оценить красоту природы, благо жизнь ее в описываемые ею в дневнике годы протекала сначала в окружении парков Детского Села (в настоящее время г. Пушкин, до революции Царское Село), потом на фоне панорамы Днепра, гор Крыма, невских берегов. Она тонко чувствует красоту искусства и архитектуры, всем сердцем полюбив построенное в ретроспективном псевдоренессансном стиле здание бывшей мужской Николаевской гимназии Царского Села, после революции превращенной в 1-ю единую трудовую школу Детского Села. Она без устали ходит по горным тропам Крыма, наслаждаясь его природными и архитектурными памятниками. В знаменитом «Ласточкином гнезде» в Алупке открыт читальный зал, откуда Таня любуется красочно описываемой ею картиной моря. Она всем сердцем прикипела к Ленинграду, с которым отныне навсегда связала свою судьбу.

Этот дневник повествует о зарождении и развитии ее любви к будущему мужу Павлу Сигизмундовичу Чахурскому. О том, как она боролась за свое счастье, преодолевала препятствия, мирилась с трудностями. Как, однажды полюбив, готова была терпеливо переносить непростой характер возлюбленного. И хотя в дневнике рассказано лишь о начале жизненного пути, понимаешь, что это такая Любовь, которую автор сумеет пронести, не загасив, через всю жизнь. Любовь, расцветшая на восхищении красотой и богатством личностей друг друга! Любовь, построенная на полной свободе и равноправии двух людей, соединивших свои судьбы, и при этом построенная «навсегда». Любовь, закаленная трудностями и испытаниями, выпавшими на ее долю уже у ее истоков.

Конечно, в дневнике много записей о П. С. Чахурском, описаний его манер, его характера, черт его лица, его поступков, его жизни, его радостей и горестей, его слов… Но даже «Павлуша» не заслоняет от Тани всех остальных друзей.

В центре ее внимания именно люди! Она внимательно вглядывается в каждого. Узнает его биографию, его пристрастия и увлечения. Все описаны очень красочно, выпукло, живо. Автор буквально любуется каждым из встреченных ею людей. Для нее имеют значение не социальные или имущественные критерии, не возраст, хотя, конечно, преимущество остается на стороне молодежи, не пол, хотя она и отдает предпочтение мужской дружбе перед женской, даже не степень образованности, начитанности, не уровень знаний, а высота моральных принципов и яркость и неповторимость личности. Она умеет внимательно слушать, запоминает поведанное ей, не скрывает своего восхищения людьми, даже если они происходят из совсем иной среды, чем она. Записывает любимые словечки друзей, их выражения, шутки, здравые и мудрые мысли, услышанные из уст товарищей.

В дневнике Знамеровской ярко охарактеризована детскосельская молодежь конца 1920-х ⸺ начала 1930-х годов. Складывается впечатление не только об отдельных ребятах, но в целом о той среде, в которой все они вращались. Они живут совсем по-другому, чем современная молодежь. Они много общаются, встречаются, вместе проводят время, играют в преферанс, танцуют дома под аккомпанемент фортепьяно, часто устраивают и посещают школьные вечера с представлениями, постановками, собственными выступлениями, ездят в Павловск и Ленинград на музыкальные концерты. Конечно, многие, и больше всего Павлуша, курят, иногда выпивают по бокалу вина. Но, главное, они живут напряженной духовной и душевной жизнью.

Часто это братья и сестры из семей, в которых традиционно много детей. И старшие члены семьи рады их гостям, они с ними сидят за столом, в курсе их интересов и увлечений. Родственные узы необычайно сильны. Таню опекает в Детском Селе живущий в Ленинграде старший брат отца, «дядя Миша», в Москве ей рады другой папин брат «дядя Саша» и его сестра «тетя Тася», дочь «дяди Саши» Леля показывает Тане Москву. С «дядей Мишей» в Детское Село всегда приезжает Маруся, дочь старшей сестры папы, уже ушедшей к тому времени из жизни. Во время поездок в Ленинград Таня останавливается в семье старшей дочери Абрамовых Наташи…

Поражает атмосфера открытости, добросердечия, взаимопомощи и сочувствия. Слабых защищают и им помогают, встречают с поезда, провожают, несут чемоданы. В этой среде часто звучат насмешки, подтрунивания, но не случается предательств, товарищи умеют хранить тайны и уважать чужие чувства. Они умеют признаваться в любви и мужественно принимать отказы…

Понятно, что уже к началу 1930-х годов многое изменится и в Детском Селе. После закрытия в 1929 г. 1-й единой трудовой школы окажутся в административной ссылке многие старые преподаватели, в том числе мать П. С. Чахурского, учитель черчения Н. П. Чахурская, а также другие представители интеллигенции, например профессор, у которого «Павлуша» работал ассистентом. Но в годы, описанные Знамеровской, в Детском Селе еще сохраняется осколок дореволюционной культурной интеллектуальной элиты, которая существовала в Царском Селе.

Так же широко, общительно, гостеприимно, как и семья Абрамовых, живут и Знамеровские, и в украинских селах около военных лагерей, куда на лето выезжает полк отца, и в квартире в Днепропетровске. У них дома постоянно бывает кто-то из Таниных сокурсников по Днепропетровскому горному институту или кто-то из школьных товарищей ее брата Бориса. Они разговаривают, играют в настольный теннис, слушают музыку, пьют чай, обсуждают самые разные проблемы, расспрашивают друг друга о взглядах на жизнь… В широком кругу они отмечают семейные праздники. Эта культура общения в последующем во многом уйдет из нашей жизни. Сталинские репрессии 1930-х сыграют тут немалую роль, существенно ослабнет и сила родственных связей.

Перед нами встает талантливо написанная очевидцем и участником картина днепропетровского студенчества, с его горячностью, порою необузданностью, увлеченностью, молодым задором…

И, казалось бы, совершенно уникальная ситуация влюбленности друг в друга между Павлом Чахурским и Таней повторяется в несколько ином варианте в Днепропетровске. Возникает любовный треугольник, в котором Таня готова сделать выбор в пользу Жени Иейте, музыканта, человека, уже много пережившего, яркого, напоминающего ей немного «Павлушу». Танин интерес к людям и ее делает необычайно притягательной для них! К тому же сама Судьба благоволит Знамеровской. Отец получает новое назначение в Ленинград, и Таня вновь встречается с «Павлушей». Он делает ей предложение руки и сердца, она принимает это предложение, и их роман вступает в новую фазу своего развития, о которой Знамеровская пишет в своих следующих рукописях. Старые друзья, однако, не отринуты и не преданы забвению. Как когда-то Чахурский умел отказаться от предложенного ему сердечного дара, не затронув самолюбия Тани, так и Таня умеет даже отказом не обидеть и не унизить друга.

Удивительно, но основанный на реальных событиях дневник имеет при этом ясную, продуманную литературно-художественную композицию. В нем присутствует четкая симметрия. Он начинается с восхищения Тани Павлушей Чахурским и заканчивается этим восхищением, пройдя через испытание отверженностью. Он начинается с Детского Села и заканчиваются Детским Селом и Ленинградом, включив в свою середину Рудяково, Днепропетровск и Крым. Складывается ощущение, что не столько события затягивали автора в свой круговорот, сколько автор своей волей и талантом диктовала логику разворачивающимся событиям.

В издаваемой рукописи можно найти материалы для изучения истории советского школьного образования 1920–1930-х годов, для исследования особенностей постановки в те годы преподавания в Днепропетровском горном институте, поскольку автор достаточно подробно описывает как изучавшиеся предметы, так и многочисленные практики, воспоминания о которых запечатлелись в ее памяти на всю жизнь. Особенно прочувствованно в дневнике воспроизводится поход по Крымским горам с изучением их геологии, с жизнью практикантов без какого-либо комфорта, но в дружной компании увлеченных людей, исследующих свой предмет не только по книгам и учебникам, но и в живой природе, стирая ноги и до ссадин и синяков обдирая руки.

В предыдущем издании мы уже писали о поэтическом даре Знамеровской. В ее архивах хранятся сотни стихов. Для этой книги мы подобрали стихотворения, написанные юной Таней в годы, описанные в ее дневнике и примыкающие к ним. Проза позволяет лучше понять стихи, а стихи служат красочным аккомпанементом к прозе, раскрывая не только смысл происходящего, но и бушующие в душе поэтессы чувства и переживания.

На наш взгляд, книга обладает огромным воспитательным потенциалом для молодежи, рассказывая о подлинной любви, пронесенной через всю жизнь, уча уважению и вниманию к людям и ответственности за свою жизнь и свою судьбу.

Выражаем сердечную признательность за помощь и содействие в издании рукописи племяннице Т. П. Знамеровской – Наталии Борисовне Знамеровской, вдове хранившего доверенные ему автором рукописи преподавателя кафедры истории искусства Валентина Александровича Булкина – Татьяне Николаевне Лариной, в свою очередь передавшей эти рукописи нам для их опубликования, Т. Е. Сохор и В. Бередниковой за помощь в наборе текста и поддержку в деле издания рукописей Знамеровской, преподавателям обеих кафедр истории искусства Института истории Санкт-Петербургского государственного университета за сочувствие и содействие, ученикам Знамеровской – за неподдельный интерес к ее творчеству! Моей семье – за терпение. Большое спасибо Издательству Санкт-Петербургского университета за бережное, любовное и внимательное отношение к тексту и неподдельное уважение к его автору – Татьяне Петровне Знамеровской!

Только о личном
Страницы из юношеского дневника^[3]

Так в высшем суждено совете…

То воля неба: я твоя…^[4]

А. С. Пушкин

[1928 год]

Детское Село^[5]

4 января. Накануне Нового года Мария Ивановна^[6] поехала в Ленинград^[7] за покупками и там заболела, и для встречи Нового года ничего не было приготовлено. Тогда Катя^[8] и Сережа Муравьев^[9] поехали в Ленинград, чтобы купить что-нибудь к встрече Нового года, и видели Марию Ивановну. Она с Михаилом Ефремовичем^[10] осталась там у знакомых, а Катя должна была хозяйничать дома^[11]. Я и Борис^[12] ей помогали. Мы спекли сладкий пирог к чаю, накрыли празднично стол, мальчики принесли разных сладостей и вина. С нами были Миша^[13], Павлуша^[14], Сережа и Борис Соколов^[15]. Из дому я получила поздравительную телеграмму, и мне захотелось встретить Новый год со своими близкими. В 12 часов мы выпили вина и поздравили друг друга с разными пожеланиями. Потом решили погадать. Мы написали на бумажках имена мужские и женские и, смешав их, начали вытягивать по очереди трубочки из фуражки. Мне два раза вышел «Павел», а Мише – «Екатерина». Чтобы скрыть тайное волнение, меня охватившее, я смеялась над ними, а они надо мной и Павлушей. Танцевали, играли в фанты, жгли, гадая, бумагу, и вечер прошел весело. Павлуша издевался, что он мой жених и что напишет об этом папе и маме^[16]. Странно, – почему-то это меня и смущало, и сердило, и вместе с тем доставляло удовольствие.

6 января. Вчера был вечер в 4-й школе, куда нас с Катей пригласили, но мне там не понравилось. Концерт самодеятельности был малоинтересный, да и вообще были незнакомые ученики и ученицы. Мне хотелось домой. Когда я стояла во время танцев, ко мне подошел мальчишка и, глядя на меня, сказал: «Можно вас поцеловать?» Это меня возмутило, и я резко ответила: «Много видела дураков, но такого вижу первый раз», – и ушла от него. А когда узнали об этом наши мальчики, Боря и Миша, они жалели, что я им не рассказала на вечере. «Мы бы хорошо с ним посчитались», – сказал Миша.

Ил. 1. Михаил Николаевич Москвин. В альбоме подпись рукой Т. П. Знамеровской: «Миша Москвин, изображающий хулигана. Ленинград. 1931 г.»

По воскресеньям мы часто ходим гулять в парк, там катаемся на финках^[17] с кем-нибудь из мальчиков нашего класса и на салазках^[18] с гор. Парк в снежном уборе бывает очень красив. Один раз, идя с Катей, мы встретили компанию мальчишек, и один из них хотел нас толкнуть, а другой ему крикнул: «Не тронь их, не знаешь, что ли, Мишу Москвина?» – и они прошли мимо. Одно имя Миши спасает нас от неприятности, и на его силу можно положиться вполне. С компанией товарищей Бори Абрамова я в хороших, дружеских отношениях, и, когда они приходят, мы с ними весело проводим время. По субботам обычно приходят Сережа Муравьев, Миша, Леша Гоерц^[19], Павлуша, Адичка Силевич^[20] и Костя Барышев^[21].

Миша Москвин – голубоглазый, сильный, прямой, и с ним всегда себя чувствуешь хорошо и свободно. Говорит он очень быстро, как трещотка, страшно любит свое черчение, и, если на столе увидит чистый лист бумаги, начинает чертить какие-нибудь насосы. Может также без конца выдумывать разные необыкновенные происшествия в трамвае и на улице. Мы с Катей без церемонии его останавливаем. Иногда, но это бывает редко и быстро проходит, он бывает мрачен, молчалив, и тогда из него не вытянешь слова: мы, конечно, в таких случаях подсмеиваемся над ним. Но над кем и над чем мы не смеемся! Миша (ил. 1) два года как неравнодушен к Кате (ил. 2), и об этом все знают. В своем чувстве к ней он очень постоянен, и на его верность, как и на его силу, можно положиться. Катя привыкла к его всегдашнему обожанию, это льстит ее самолюбию, и она по-своему, по-детски, привязана к нему. В доме Абрамовых он считается своим, и, если что-нибудь нужно купить или исправить, все поручается Мише и он исполняет. Миша похож на сильного, добродушного медведя.

Ил. 2. Екатерина Михайловна Абрамова. В альбоме подпись рукой Т. П. Знамеровской: «Катя Абрамова. Ленинград. 1931 г.»

Павлуша очень высокий (его называют «Длинный Поль»), интересный, с правильными чертами лица, темными, вьющимися волосами, тонкими музыкальными руками, с насмешкой на губах, умный и остроумный, всем интересуется, начиная с музыки, хорошо играет сам, и всегда, владея собой, прячет свои чувства под холодноватой насмешкой. Со всеми он себя держит ровно и никогда не показывает то, что хочет скрыть от других. Мне кажется, что он похож на Онегина^[22]. Он интересует меня больше всех. Но из нас двоих он больше внимания оказывает Кате.

Боря Абрамов способный, но по характеру вялый, медлительный, молчаливый. Внешне он интересный, похож на Катю. Но слишком мягкий и, видимо, слабохарактерный. Раньше он не танцевал и даже подсмеивался над танцами, но теперь научился танцевать, и на всех вечерах танцует только со мной. Когда-то ему нравилась Жанна Муева^[23]. Она училась в балетной школе, живет в Ленинграде. Но это увлечение его для всех было втайне. Теперь он, который никогда ни с одной девочкой не ходил под руку, всегда окружает меня своим вниманием и охотно исполняет все мои просьбы. Впрочем, это, может быть, надо приписать нашим дружеским отношениям.

Костя Барышев, серьезный, развитой, умный, хорошо воспитанный мальчик, но при всех качествах ему много не хватает. Он слишком педантичен, слишком большой формалист, помешан на приличиях, и мы с Катей подсмеиваемся над ним, называя его «цирлих-манирлих». Он не танцует, в играх неинтересен.

Сережа Муравьев умен, с ним можно о многом говорить, он начитан, проницателен и интересен по наружности. Взгляд его черных глаз, острый, слегка колючий, заставляет невольно опускать глаза, и многие наши школьные девочки втайне восхищаются и боятся взгляда его глаз. Но я не боюсь его проницательных глаз, ограждая себя завесою насмешливости: в смеющихся глазах труднее что-либо прочесть. Он хорошо декламирует, играет в драмкружке, очень увлекающийся, в своих увлечениях он непостоянен. Летом ему нравилась Катя, но теперь это прошло. Он все время старается узнать, кто нравится мне, и решил, что Саша Голубенков^[24], но, когда я написала про всех стихи и воспела красоту глаз и лица Саши, он сказал, что он ошибся, потому что я никогда не написала бы ничего хорошего о том, кто мне нравится, и решил, что или Боря, или Павлуша.

Самый большой друг Сережи – Леша Гоерц. Он неглупый, хорошо декламирует, но еще лучше танцует. Он много занимается спортом и поэтому хорошо сложен, его движения пластичны. Леша заметно ухаживает за мной, над этим подсмеиваются, но я не думаю, что я ему нравлюсь.

Витя Чемыхала^[25] – товарищ Бори, но мы с Катей знакомы с ним недавно. С ним связана трагическая история. Год тому назад, случайно, перед школьным вечером, он взял револьвер, который был нужен для спектакля, и, нацелясь в товарища, спустил курок и убил его. Говорят, что этот случай он очень тяжело пережил и долго был болен. По наружности он интересный блондин, живой по характеру, и с ним не бывает скучно; к тому же он неплохо поет.

Саша Голубенков самый красивый. Он сильный, крепкий, несколько грубоватый брюнет, прекрасно танцует.

Адичка Силевич легкомысленный, беспечный баловень своих родителей, сияющий улыбками. Он большой франт, всегда одет и причесан по моде, увлекающийся, легко скользящий по жизни. Учится в Политехникуме, но совсем не занимается и имеет много хвостов.

Я описала всех. Теперь скажу несколько слов о младшем брате Кати – Алеше^[26]. Это живой по характеру, способный мальчик, на год моложе нашего Бори^[27], но то, что он растет среди больших, его портит. Над ним нет хорошего руководства, и он предоставлен сам себе. И даже то, что он красивый, ему вредит. Ко мне он привязан, называет меня своей невестой и терпеть не может Лешу Гоерца. Он страшно любит целоваться, с Катей все время ссорится, больше всех боится старшего брата Борю и отца, от которых ему попадает. К тому же у него плохой характер, и много в нем плохого. С Катей мы живем хорошо, она привязчивая, ласковая, живая, веселая, хорошенькая девочка, любящая свой успех.

15 января. Вчера мне исполнилось 16 лет. Первый год я этот день встречала не дома. Этот день для меня был особенный, праздничный и радостный, первый день моей юности. От мамы, папы и Бори я получила телеграмму сегодня утром поздравительную, а раньше они мне прислали деньги на празднование этого дня. Мама в письме писала, что в этот день, радостный для меня, они будут со мной, а когда я приеду к ним, они еще раз отпразднуют мое рождение, приготовив дома мне подарки.

В этот день я с Катей в школу не пошла, и мы с ней купили к чаю вина и сладостей, а когда вернулись домой, то в нашей комнате на столе стояла большая корзина белых хризантем. Это был подарок от всех Абрамовых. Я даже от неожиданности растерялась. Ко мне подошла Мария Ивановна и, целуя меня, сказала: «Я хочу, Танюша, чтобы жизнь твоя была усыпана такими же белыми, чистыми и радостными цветами, как эти хризантемы».

Ил. 3. Михаил Иосифович Знамеровский. До 1912 г. Санкт-Петербург

В этот день Мария Ивановна напекла много вкусных вещей к обеду и чаю, а Боря помогал ей по хозяйству и исполнял все мои просьбы и желания. К вечеру приехали дядя Миша^[28] (ил. 3, 4), Маруся^[29] и Маня^[30]. Маруся подарила мне билет в Мариинский^[31] на балет «Спящая красавица»^[32], дядя Миша – коробку шоколадных конфет и 25 руб. на театр. Вскоре пришли Миша, Павлуша, Костя, Саша, Сережа, Леша и Адичка. Они принесли торты, конфеты и вино. Было бы весело, если бы… Как странно и страшно мне признаться себе в этом… Если бы не то, что Павлуша не протанцевал со мной ни одного танца. Из-за этого вдруг все потеряло для меня краски, прелесть, радость. А потом мне снилось ночью, что я танцую с ним и испытываю от этого странное, головокружительное наслаждение.

Ил. 4. Михаил Иосифович, Петр Иосифович и Татьяна Петровна Знамеровские, Павел Сигизмундович Чахурский (слева направо). Под фотографией подпись рукой Т. П. Знамеровской: «Дядя Миша, папа, я, Павлуша. Ленинград. 1932»

Я проснулась в волнении, которое тоже было для меня незнакомым. Неужели я влюбилась и до́лжно сказать себе об этом? Но к чему же себя обманывать? Я никогда не испытывала ничего подобного – и сладкого, и мучительного, и пугающего.

18 января. На днях в нашей школе был вечер, на котором я танцевала «восточный» танец. Пока я сидела в учительской, ожидая выхода, пришел наш заведующий школой Алексей Михайлович^[33] и, глядя на меня, начал шутить, что я в этом костюме похожа на красивую невесту и что мне недостает только хорошего жениха. Когда я бежала по коридору переодеваться, я встретила Борю, Павлушу, Сашу, они пришли смотреть, как я танцую, но опоздали. Начались танцы, я заметила, что у них у всех возбужденный вид, а у Бори очень странная походка. Оказалось, как мне сказал Павлуша, они получили деньги за уроки, купили бутылку коньяку и выпили. Саша и Павлуша были навеселе, а Боря, почувствовав себя плохо, ушел с вечера. На вечере я избегала быть с Павлушей и Сашей и больше танцевала с мальчиками нашего класса. Пирогов^[34] в этот вечер не отходил от меня. Руперт^[35] и Толя^[36] подсмеивались над ним, что он неравнодушен ко мне, а он смущался и краснел.

Когда ко мне подошел Сережа, мы с ним после танца долго гуляли, говоря о стихах, об искусстве, поэзии, и, забыв про танцы, сидели на окне. К нам присоединился и Леша Гоерц. Катя тоже много танцевала с нашими мальчиками и больше всех с Толей Лапшиным, пока его место не занял Миша.

Когда мы вернулись домой, нам дверь открыла Мария Ивановна и сказала, что Боря домой пришел без пальто и шапки, на все вопросы отвечая бессвязно, и лег спать. Мария Ивановна очень взволнована была и с Сережей и Мишей, которые нас провожали, пошла в школу, чтобы узнать у уборщицы: не оставил ли он свое пальто на вешалке? Оказалось – нет. Домой она вернулась с Павлушей, и он начал будить Борю, расспрашивая его, куда он мог девать свои вещи, но на все вопросы тот отвечал, что пришел в пальто. Утром оказалось, что он зашел в соседнюю квартиру, снял там шапку и пальто и ушел. Домработница позднее все принесла. Несколько дней Боря ходил смущенный, сконфуженный, а мы подсмеивались над ним.

25 января. Сегодня день моих именин, но я решила их не праздновать и очень была удивлена и тронута, когда к обеду и чаю Мария Ивановна спекла вкусные пироги, и все меня поздравляли, пожелав самого лучшего в жизни. На столе лежали письма из дома, ласковые и заботливые. Хотя я никого не звала в этот день, но многие знали, что я именинница, и пришли меня поздравить. Были Миша, Павлуша, принесший мне большой торт, Костя, Сережа, Саша, Ваня Заурбрей^[37] и подруга Кати – Нюра Маслова, хорошенькая, легкомысленно-глупая девочка. Мы играли в фанты и даже с поцелуями, но больше танцевали. Вечер прошел оживленно, весело. Павлуша играл разные фокстроты, вальсы и, как всегда подсмеиваясь, острил над всеми. Ложась спать, я думала о том, что я скоро поеду домой, даже заранее написала Леле^[38] в Москву письмо, что в начале февраля собираюсь ехать домой на зимние каникулы, и просила ее встретить меня, помочь ехать дальше, так как Москву я совсем не знаю. О своем отъезде я извещу телеграммой.

30 января. Это время не писала по многим причинам. Собиралась ехать домой, и мои вещи были уложены, но неожиданно заболела, очевидно, простудилась, сидя в классе при открытой форточке. Наши мальчики нажгли серы в классе, и Ада Филипповна^[39] открыла форточки. Пришлось домой и в Москву послать телеграммы, что выеду позднее. Мария Ивановна очень заботилась обо мне, вызывала врача, была со мной ласкова, и я дала ей слово, как и маме, что буду беречься. Во время моей болезни приходил Сережа и развлекал нас с Катей тем, что много нам читал, декламировал сцену у фонтана «Бориса Годунова»^[40], читал «Русских женщин» Некрасова^[41].

7 февраля. 6-го я была здорова и собиралась выехать, но ко мне приехал дядя Миша и привез телеграмму из Москвы от тети Таси^[42], которой писал папа, чтобы в Москве меня задержали, так как в Днепропетровске^[43] у них в квартире^[44] заболел мальчик скарлатиной. Пришлось свою поездку снова отложить.

9 февраля. Каникулы прошли быстро и весело со школьными вечерами в кругу юношеской компании. Теперь в школе начались занятия, и много времени отнимают уроки дома и уроки с мисс Робертс^[45]. Я даже не могу в своем дневнике написать все, что хочу, и мало пишу стихи, хотя в голове часто слагаются рифмы. Ко мне подошла Катя и позвала с ней пойти в кино, куда Миша принес билеты.

15 февраля. Снова берусь за дневник. Вчера заболел Алеша и, как выяснилось, скарлатиной; нас с Катей Мария Ивановна изолировала в отдельную комнату. Мне жаль Алешу, и я за него волнуюсь. В школу нам с Катей запретили ходить. Все это очень неприятно и, главное, нечем помочь. Сегодня я дала телеграмму папе, а вечером пришел ответ, чтобы я немедленно ехала домой.

Днепропетровск

24 февраля. Вот я и дома. Начну писать по порядку. Когда я уезжала из Детского в Ленинград, меня провожали Мария Ивановна, Катя, Павлуша, Боря и Миша. Катя, Боря и Миша поехали со мной в Ленинград, и там на Октябрьском вокзале меня встретил дядя Миша. Вечер был морозный, лунный, и я гуляла по платформе с провожающими. Усадив меня в вагон, дядя Миша распрощался со мной и ушел. Прощаясь с Катей, я крепко ее поцеловала, Мишу тоже, а Борю нет. Поезд тронулся, и в окне вагона замелькали бегущие за поездом Боря с Мишей. Молодая пассажирка, сидящая рядом, заметила: «Ваши провожающие, пожалуй, так добегут до Москвы».

Утром я была в Москве, и на вокзале меня встретила Леля. Мы с ней сели в автобус, и она меня повезла к себе. Дорогой я рассматривала Москву, которую мне давно хотелось посмотреть. Меня сразу охватила кипучая жизнь столичного города. Перед глазами мелькали улицы, быстро пробегающие автобусы, такси, и звенели проходящие трамваи. По дороге мы заехали с Лелей к ее маме – тете Лизе^[46]. Она живет в небольшой комнате со своей бывшей прислугой Софьей, которая когда-то часто держала меня на руках, когда мы с мамой у них жили в этой квартире. Тетя Лиза маленькая ростом, полная, очень просто одета, с белой косынкой на голове. Теперь она не похожа на нарядную тетю со «страшными черными бровями», какую я видала в раннем детстве. Она, как и воронежская бабушка^[47], ушла в религию. Я видела и дядю Сашу^[48] (ил. 5) с тетей Юлей^[49], они за это время постарели; квартиры у них нет, и они живут под Москвой на даче у родных тети Юли. Оба служат, но зарабатывают мало и живут неважно. Тетю Тасю я нашла сильно изменившейся. Она очень худа и все время стонет. Ее раковая болезнь развивается, и, видно, ничто ее не спасет. Мне вспомнилось, как еще недавно в Батурине^[50], гуляя с нами, она много рассказывала о себе, вспоминая свое детство, юность, и говорила о своей работе. Познакомилась я с ее мужем Алексеем Ивановичем, который хорошо играет на скрипке; он кончил консерваторию в одно время с Собиновым^[51]. В Москве я пробыла два дня. С тетей Юлей осмотрела Кремль, мавзолей Ленина, Красную площадь, храм Василия Блаженного, Москва-реку, была и на Театральной площади, обошла главные улицы города. Русской стариной веет от церквей с золотыми куполами и кремлевских стен, вспоминаются исторические события, связанные со старой Москвой. В настоящем заметно, как Москва меняет свой облик, обновляясь в своем быстром росте. Всюду вырастают большие дома, расширяются улицы, приобретая столичный вид. Вечером с Лелей и ее мужем Костей^[52] была в кино и там слушала джаз.