Kitabı oku: «Санатория – Евпатория», sayfa 3
Вопросы с ответами и без
Вечером я спросила Евгению Михайловну:
––Почему Яшу с хоздвора называют «Яша-грек», а не просто по имени? Никого же не зовут Коля-русский или Никита- украинец.
Воспитательница глубоко вздохнула и ответила:
––Наверное потому, что раньше у нас в Крыму было много греков и татар, а теперь может один только Яша и остался.
––А почему?
––Потому что их всех переселили в другие области.
––А почему и зачем?
––Боже мой, Тата, ты меня замучила своими вопросами? Когда-нибудь узнаем для чего и отчего, а теперь помолчи хоть пять минут!² ( будут примечания)
Вечером пришла очередь Вити-вожатого:
––Для чего у нас водонапорная башня?
––Для того, чтобы равномерно распределять воду туда, где она требуется: в корпуса, прачечную, водолечебницу. В Евпатории мало пресной воды.
––А из чего она берётся, эта вода?
––Из земли, из глубокого колодца. В других местах из реки.
––А как она попадает так высоко в бак?
––Насосами! Ну, как шины накачивают велосипедные представляешь?
––Да.
––А это электрические насосы гонят наверх под давлением не воздух, а воду!
––А зачем на трубах такие приборчики, как у врачей на аппаратах, которыми измеряют давление крови?
––Ну, сама же ответила: давление показывают!
––А если…
––Всё! С меня хватит! В школе будешь спрашивать!
А Яшу-грека мы потом много раз встречали, здоровались и смотрели «особенным взглядом». А он кивал головой в ответ и смотрел на нас так, как будто ничего такого исключительного и не было. О нашем приключении мы никому не рассказали, хотя очень хотелось. Хватило ума понять, что для Яши это добром не кончится.
«Змея подколодная!»
У нас было две сменные воспитательницы. И одна, и другая, самая любимая Евгения Михайловна, внезапно заболели. Им на смену пришла Клавдия Петровна, которая никогда в нашем лагере не работала. Не худая и не толстая, не высокая и не низенькая, не блондинка, не брюнетка. Брови нарисованы, нос уточкой, губы полоской, и глаза-буравчики. Голос сладкий и тихий, но нет-нет и пробиваются в нём стальные нотки.
Наша компания вначале не обращала на неё никакого внимания. Но на третьем дежурстве стало ясно, что буйный отряд наш как-то присмирел. Мэрка Лифшиц, которая во время мёртвого часа менялась местами с Лесей из Черновиц, осталась на своей кровати. Мэрка дружила с Тиной-беленькой из другой палаты, но они были страшные болтушки, и их развели по разным комнатам. Мэрка не просто осталась с нами, она изменилась и стала вдруг ужасно молчаливой!
Потом мы заметили, как присмирела Вета. Она была старшей в отряде, и мы дружно выбрали её председателем Совета. У Веты и её подруги Таши Котовой были знакомые мальчишки в 7 корпусе. Ребята приходили, иногда, на нашу территорию, а Вета и Таша – к ним. Евгения Михайловна относилась к этому совершенно спокойно, просила только не опаздывать к ужину. А вожатый Витя, так тот часто проводил время в их компании. Но вообще по каким-то неписанным законам общение девочек и мальчиков вне спортивных соревнований и мероприятий самодеятельности считалось недопустимым.
Во всех случаях Клавдия Петровна вызывала девочек в воспитательскую и о чём-то с ними беседовала. Но ни Мэрка, ни Вета никому ничего об этом не рассказали. Всё это нас не очень тревожило. Нам было ни тепло, ни холодно. Но когда воспиталка побеседовала отдельно с Линой, и та не захотела нам ни о чем рассказывать, сразу стало горячо. Лина, кстати, перед этим перегрелась на солнце. Её тошнило, у неё болела голова, и она два дня не ходила на зарядку. Пряталась в кустах. А если бы не пряталась, то её бы не взяли на море.
Следующей по счёту была я. Клавдия уличила меня в том, что я таскаю за пазухой абрикосы с хоздвора. Вообще, самое интересное и полезное было именно там: шелковица, абрикосовые деревья, две свиньи и куры с целым выводком цыплят.
Так вот, эта Клавдия Петровна заметила своими маленькими глазками, что у меня странно оттопыривается рубашка, и я была изобличена. Она в начале мёртвого часа подняла меня с кровати и отвела в воспитательскую.
––Татьяна, – сказала она липким голосом. – И часто ты так делаешь? Другие воспитатели делали тебе замечания?
––Первый раз! – ответила я, прямо глядя в её глазки-буравчики.
––Ты знаешь, что немытые плоды могут вызвать дизентерию и другие инфекции не только у тебя, но и у других детей?
––Я собиралась их помыть!
––Я буду вынуждена доложить директору, что воспитатели в вашем отряде невнимательно относятся к своим обязанностям. А тебя придётся наказать, если ты не скажешь правду, часто ли приносишь девочкам зелёные абрикосы и знали ли об этом воспитатели.
––Они не зелёные! – ответила я, понимая, куда она клонит. – И при других воспитателях я такого не делала!
––А знаешь, – сказала вдруг Клавдия просто-таки задушевно. – Я ведь знаю твою маму, и когда мы приедем в Киев, мне неприятно будет рассказать ей, что твоё пребывание в лагере могло быть опасным для других детей.
––И что?! – дерзко ответила я, но в животе у меня похолодело.
––А вот ты подумай, что! Путёвку, во всяком случае, ты сюда больше не получишь.
На этом мы и расстались.
До конца «мёртвого часа» я, как дура, лежала, накрывшись с головой простыней и думала, действительно ли она знает мою маму! Но у меня, всё же хватило ума, не скрывать всё от Киры. И мы вместе принялись за Лину.
––Говори, чем она тебя пугала!
Лина почти сразу же всё выложила, потому что устала молчать.
––Она сказала, что в кустах прячутся те, кому есть от кого и что скрывать. И что в 5 корпусе во время зарядки у одной девочки пропала шкатулка из ракушек.
И ещё спросила, часто ли я и другие девочки не ходят на зарядку и знают ли об этом другие воспитатели.
––А маму твою она тоже знает? – ехидно спросила Кира.
––Да-а-а! – протянула Лина и даже заплакала.
––И ты об этом молчала?! – безжалостно продолжила Кира. – Она же хочет, чтобы Евгения Михайловна от нас ушла, а сама собирается остаться!
И Кира решила пожертвовать собой.
В тот же день она влезла в нашу палату через окно именно тогда, когда там находилась Клавдия Петровна.
И в случае с Кирой история с мамой повторилась.
Тогда в ответ на заявление воспиталки Кира засмеялась и сказала:
––Вы говорите неправду и только пугаете детей! Вы наших мам не знаете, и мы расскажем директору, что вы обманщица.
Оказывается, Мэркиной маме она обещала рассказать, что её дочка «лазит в чужие кровати» , а Светкиной – «о безнравственных отношениях с мальчиками».
К счастью, на следующий день возвратилась Евгения Михайловна, а Клавдию Петровну мы больше не видели. Наверное пугает детей в других лагерях.
––Кира! – спросила Светлана- наш председатель отряда. – Только ты ей сразу не поверила, а мы все сомневались. Почему?
––А помните, как она в первый день спросила: «Твоё полное имя Кирилла? Очень редкое имя». А я ответила: «Кира моё полное и неполное имя. Никакая я не Кирилла». Но я не сказала, что Кирой меня назвала мама в честь своей лучшей школьной подруги. Если эта Клавдия Петровна знала мою маму, то про Кириллу она бы не спрашивала. Змея подколодная!
А знаете, почему она не спросила Лину, как ЕЁ полное имя?
Потому что тогда многих девочек называли Сталина, СТА -ЛИНА.
«Чита»
К нам на пляж пришел спортивный такой дядечка и сказал, что хочет организовать в лагере секцию художественной гимнастики. Все сразу же захотели к нему записаться. Но он объяснил, что прежде должен проверить у нас гибкость и растяжку. Все стали по очереди делать мостик и садиться на шпагат. И далеко не у всех это получалось. Одна девочка начала делать мостик да так и плюхнулась на песок. И даже заплакала от боли. После этого некоторые отошли от дядечки в сторонку. Шпагат вообще ни у кого не получался, а на тех, кто, вроде меня, делал полушпагат, тренер внимания не обращал. И только одна девчонка, Наташа, всё сделала как надо: и мостик. и шпагат, и «жабку». Она была прямо, как гуттаперчивый мальчик из рассказа Григоровича.
Её и еще одну девочку, которая сделала мостик и почти села на шпагат в эту секцию и записали. А Наташку все стали звать «Читой», как обезьяну из фильма о Тарзане. Вначале из зависти, но она не сердилась. Потом зависть прошла, а прозвище осталось. Она была девочкой легкомысленной, часто ссорилась по пустякам, но вообще была доброй и не жадной. Легко раздаривала девочкам свои атласные ленты, которые мы все накручивали мокрыми на круглые спинки кроватей, чтобы разгладить.
Через несколько лет Наташа стала кандидатом в мастера спорта.
К морю и обратно!
После завтрака все, кому разрешили врачи, шли на море. Дорога на пляж казалась всем короткой, а обратный путь ужасно длинным. Туда шли колонной, как солдаты, вернее моряки, и даже пели песни. Вожатым хотелось, чтобы мы пели про «Орлёнка», который погиб в неполных шестнадцать лет, но мы чаще орали: «Крутится, вертится шар голубой!
Крутится вертится над головой!
Крутится, вертится хочет украсть,
Кавалер барышню хочет украсть!» и дальше до конца.
Дорога был проселочной, просто прибитый машинами и ногами песок. По сторонам – пустырь, заросший колючками и редкими кустами серебристых диких олив. На ногах у нас были балетки или сандалии, на шее – полотенце, на голове панамы.
Пляж был у нашего лагеря отдельный. На нём крытые тенты. Полагалось в их тени остывать после дороги и только потом купаться. Но вожатым трудно было с нами справиться, и мы старались добежать до воды сразу после того, как сбрасывали верхнюю одежду.
Евпаторийский залив очень мелкий, и нужно было очень долго идти, пока даже детям вода не достигала по грудь. Выходили на берег ещё дольше, пытаясь плыть не к берегу, а вдоль него. Вожатые бегали как загонщики, вытесняя нас из воды. Грузные воспитательницы этим не занимались, а поджарые юноши и девушки комсомольского возраста с удовольствием демонстрировали свою власть над мелким пионерским народом.
Потом все сохли и загорали. Мелкота по правилам: «Повернулись на левый бок, повернулись на правый…»
В обратную дорогу собирались долго, лениво натягивая на себя измятые корейки. Обувь никто не надевал, все вяло перебирали по пыльной дороге босыми ногами. У себя в корпусе наливали воду в большие цинковые тазы и мыли в них сразу по четыре конечности: четыре правых – четыре левых.
Однажды вожатая Маша увидела Мэру, стоящую в очереди у таза с припудренными дорожной пылью ступнями, и громко сказала: « Какие красивые ноги! Как у римских статуй!» Мы все посмотрели на Мэрку, но ничего такого особенного не увидели. Ноги как ноги, просто ещё не мытые.
«Свободу неграм!»
В конце смены обычно бывал смотр самодеятельности. Мальчишки танцевали «Яблочко», девочки вели хороводы, хор пел, чтецы читали стихи и отрывки из прозы. А наш вожатый Витя решил поставить инсценировку по собственному сценарию. Против Ку-Клус-Клана. Было лето 53 года, и о неграх Америки мы, в основном, знали по «Хижине дяди Тома». Витя был начитанней нас, потому что в книге Бичер-Сноу об этой организации не упоминалось. В инсценировке предполагалось совместное участие нашего отряда и мальчишек, что приветствовалось педагогическим коллективом. Мальчишки в данной пьесе должны были изображать бесчеловечную организацию работорговцев, я – негритёнка Джима, а Тина-беленькая златокудрую ангелоподобную девочку, которая его прятала и читала нравоучения Ку-Клус-Клановским бандитам.
Мальчишкам выдали в прачечной старые наволочки и простыни, меня измазали древесным углём, а Тине завили волосы на бигуди вожатой Маши.
Сценическое действие проходило на спортивной площадке, окруженной лавками. Сперва установили палатку. В палатке – кровать, увитую нашими атласными лентами, на которую уложили Тину в нарядном платье и локонах. Возле кровати установили шкафчик для одежды, где я должна была прятаться. Зрителей попросили временно не смотреть в сторону декораций.
Итак, в коричневом лыжном костюме и кепке режиссера-постановщика я появилась из-за скамеек и начала бегать по площадке, преследуемая бандой в простынях и наволочках. Предполагалось сделать не менее 3-х кругов. Меня, собственно, и выбрали на эту роль, потому что я бегала быстрее всех Это подтверждал мой взрослый значок ГТО 1 ступени (не путать с детским БГТО!) Итак, я мчалась, как ветер, мальчишки стреляли пистонами из игрушечных револьверов и дико орали. Толпа улюлюкала и, казалось, вовсе мне не сочувствовала. А ведь мне приходилось туго, потому что работорговцы в поддавки не играли и чуть меня не сцапали.
Когда я добежала до палатки, Витя подал сигнал и её убрали. Ку-Клус-Клан тоже временно удалился. Тина проснулась и при виде меня чуть не упала в обморок уже не только по сценарию. Она говорила потом, что у меня был безумный вид: уголь от пота окрасил моё лицо пятнами, кепка съехала на затылок, а из под неё, космами выбивались волосы. Ну, просто ожившее огородное чучело. Но, когда я брякнулась на колени и стала умолять её спасти меня, Тина взяла себя в руки и открыла дверцу шкафа. От избытка чувств я бросилась в него вовсе не так осторожно, как на репетиции, когда мне не пришлось сдавать бег на дистанцию 3 по 200 метров. Если бы не режиссер, он же постановщик, сценарист и дублёр Витя, стоявший за шкафом, драма превратилась бы для зрителей в комедию положений, а для меня – в эпилог на койке медпункта. Впрочем мне вполне хватило сидения в узком ящике в течение четверти часа, пока златокудрая Тина-Ева читала работорговцам, с которых постоянно сползали простыни, лекцию о том, как надо любить угнетённых негров.
Наконец меня выпустили из шкафа, все актёры и Витя взялись за руки и дружно поклонились, а зрители наградили нас аплодисментами.
Через два часа после отбоя, когда уснула златокудрая Тина-Ева и пристыженные ею работорговцы, я всё еще размазывала по лицу древесный уголь, пытаясь смыть его водой с мылом. И если бы не сердобольная нянечка, которая достала где-то керосин, осталась бы я мулатом Джимом до конца смены.
