Kitabı oku: «Кобзарь (в переводе русских писателей)», sayfa 7
Yazı tipi:
Разгром
Встало солнце. Украина
Пылала и тлела.
Шляхта всюду заперлася,
В крепостях засела.
По деревням трупы, трупы
Навешаны всюду
Самых знатных, а незнатных
Навалены груды.
На улицах, на распутьях
Собаки, вороны
Рвут те трупы, клюют очи, —
Нету обороны!
Кто спугнет их? – дома только
Дети да собаки;
Даже жены с рычагами
Ушли в гайдамаки.
Вот что было на Украйне —
Было хуже ада;
А за что, спросить бы, людям
Гибнуть было надо?
Одного отца, ведь, дети, —
Жить бы, да брататься;
Не умели, не хотели, —
Принялися драться!
Надо крови, братской крови.
В злобе, что у брата
Полон двор и кладовые
И уютна хата.
Смерть же брату! Спалим хату!
Сказано – и сталось.
Все бы ладно; – но в отмщенье
Потомство осталось.
Подросли в слезах сироты,
Развязали руки
И за кровь отдали кровью,
Муками за муки!..
Даже страшно и подумать —
Сколько злобы скрыто
В сердце братьев! Кто ж виною? —
Ксендзы, езуиты.
Пробирались гайдамаки
Чащами, лесами,
А за ними и Галайда
С горькими слезами.
«Миновали Вороновку,
Прибыли в Вильшану.
«Разве кое-что разведать,
Спросить про Оксану? —
Не спрошу; – пускай не знают,
За что пропаду я!»
Дальше едут гайдамаки,
Вильшану минуя —
Он у мальчика пытает:
– «Ктитора убили?» —
– «Нет, – рассказывал отец мне,
Что огнем спалили;
Ляхи вон где – вон где скрылись
И Оксану взяли;
А ктитора на погосте
Вчера закопали»…
Не дослушал!.. «Конь мой, мчится!..»
И поводья кинул,
«Что вчера, пока не знал я,
Что вчера не сгинул?
А сегодня, коль умру я,
Так из гроба встану, —
Мучить ляхов, страшно мучить,
Мучить за Оксану!»
Замолчал; нахмурясь едет,
Шагом вслед обоза.
Тяжко бедному бороться
С долей, – душат слезы.
Вот уж близко Боровики, —
К ним он подъезжает;
Вот корчма за речкой Лейбы
Тлеет-догорает.
Усмехнулся мой Ярема,
Горько усмехнулся, —
Не вчера ль еще, не здесь ли
Пред жидом я гнулся?
А сегодня? – Жалко стало
Той беды прошедшей.
Гайдамаки, вкруг оврага
Лесом обошедши,
Догоняют пешехода, —
В лохмотьях детина
И в лаптях, такой убогий,
На плечах корзина.
Железняк.
– Гей, постой-ка, старичина!
Старик.
– Не старик я, паны —
Гайдамак я, паны, вольный!
Железняк.
– Ты откуда ж, драный?
Старик.
– Из Кириловки я родом. —
Здешний в этом крае.
Железняк.
– Знаешь озеро в Будищах?
Старик.
– Озеро-то знаю, —
Вон оно, за тем оврагом.
Близко до него.
Железняк.
– Ну, а ляхов нынче видел?
Старик.
– Нет, не видел никого, —
А вчера их было много;
Венки не святили, —
Ляхи не дали; за то их
Славно мы побили.
Я своим ножом священным
Тоже не дал маху, —
Мой отец и мать…
Железняк.
Ну ладно, —
Так и надо ляху.
Вот возьми себе червонец…
Посмотрел немного.
После взял, сказал – «Спасибо!..
Железняк.
– Ну, теперь в дорогу!
Только слышите, без шуму.
Галайда, за мною!
Есть там озеро в овраге
И лес под горою, —
Там обоз. Скажи-ка хлопцам,
Чтобы подбирались
Оцепить его, – чай ляхи
Сторожить остались.
Оцепили лес; – ни ляха
Нет на карауле…
Железняк.
Вон их сколько! – Как на ветках
По нависли дули; —
Так сбивайте их скорее, —
Так живей, ребята!
И посыпались на землю
Тут конфедераты, —
Словно груши гнилобоки
Наземь повалились.
И не долго гайдамаки
С ляхами возились,
Нашли ямы, раскопали, —
Все успели взять,
И отправились в Лисянку
Ляхов добивать…
Пир в Лисянке
Вечереет. Над Лисянкой
Зарево пылает, —
Железняк то с Гонтой-братом
Трубки разжигает.
Разожгли и закурили;
В пекле не умеют
Так курить; вся Тыкич-речка
Кровью червонеет
И шляхтецкой и жидовской.
И дома, и хаты
Всё в огне: карает доля
Бедных и богатых.
Железняк и Гонта вместе
Встали средь базара
И кричат: «Проклятым ляхам
Кара, – ляхам кара!
Пусть покаются злодеи!..»
И дети карают…
Стон и плач: те просят жизни,
Эти проклинают;
А тому грехи пред братом
Исповедать надо —
Уж пред мертвым. Гайдамаки
Режут без пощады;
Злы как смерть, – не разбирают
Возраста и рода;
Кровь шляхтенок и жидовок
Льют, как будто воду.
И калек, и малых деток
Режут без разбору: —
Никому не удалося
Пережить ту пору.
Все шляхетство, все жидовство
Покотом лежало;
А пожарище до тучи
Пламя поднимало!
Галайда же знай взывает:
«Кара ляхам, кара!»
Как безумный мертвых режет,
Бьется средь пожара.
«Дайте мне жида и ляха, —
Крови их поганой!
Море крови! Мало моря!..
Оксана! Оксана!
Где ты?» Крикнет и исчезнет
Весь в дыму, в пожаре!..
Вот столы уж гайдамаки
Ставят на базаре, —
И несут туда съестное,
Где что захватили,
Чтоб поужинать до ночи…
«Гуляй!» – Завопили.
Сели ужинать; над ними
Зарево краснеет,
А на виселицах трупов
Целый ряд чернеет.
Подгорит ли столб – и в пламя
Панский труп свалится.
«Может быть еще придется,
Братцы, нам сойтиться
С важной шляхтой – честь большая, —
Кто про это знает?»
Железняк единым духом
Кубок выпивает.
«Поруганье вашим трупам,
А душам проклятье!
Пью еще раз! Пей же, Гонта!
Пейте, други-братья!»
– «Подождите, скоро ляхи»…
– «Где они, какие?»
Встал Ярема.
Заперлися
Там вон проклятые.
– «Разнесем!»
Нет, выпей лучше, —
Старой, брат, постройки:
Сам Богдан когда-то строил, —
Значит будут стойки!
Я послал сказать проклятым,
Чтоб выдали Паца,
Подниму не то на воздух,
Не хотят коль сдаться!..
Пой, кобзарь, да не про дедов, —
Ляхов мы караем
Их не хуже; не про горе, —
Мы его не знаем.
Пой, играй, – да веселее, —
Чтоб земля дрожала, —
Про вдовицу-молодицу, —
Как она гуляла.
(Кобзарь играет и поет).
От села до села музыка играла;
Кур и яйца продала —
Башмаки достала.
От села до села
Танцевать мне сладко;
Ни коровы, ни вола —
Лишь осталась хатка!
Я отдам, я продам
Хатку ту соседу;
Торговать, шинковать
Под плетнем засяду.
Торговать, шинковать
Чарочками буду;
Танцевать и гулять
С молодцами всюду.
Вы, голубки мои, —
Детки мои малы, —
Не печальтесь, не глядите,
Что мать загуляла.
Сама в наймы пойду, —
Деток в школу отдам,
А своим башмакам
Уж задам, уж задам!
– «Плясовую – ну-ка, ну-ка
Плясовую!» Весь базар
Заплясал, пошел в присядку,
Разгулялся мал и стар.
Степь трясется.
Железняк.
Ну-ка, Гонта!
Гонта.
А ударь-ка, брат Максим, —
Погуляем, пока целы
И попьем, и покутим!..
(Поет).
Не дивитеся, девчата,
Что я ободрался:
Мой отец все делал гладко, —
Я в него удался!
Железняк.
Славно, Гонта! славно, брат мой!
Хорошо, ей-Богу!
Гонта.
Ну, а ты, Максим, чего же?
Железняк.
Подожди немного!
(Поет).
Так как я – ты поступай —
И девиц не разбирай:
Всех люби, – хотя дьячкову,
Хоть попову, – мужикову…
Все танцуют, а Галайда
Не видит, не чует;
На конце стола сидит он, —
Плачет и тоскует,
Как ребенок. А чего бы? —
Деньги есть, кафтаны;
Есть и золото, и слава,
Только нет Оксаны.
Не с кем счастьем поделиться,
Не с кем песню спеть! —
Знать придется одиноким,
Сиротою умереть.
Но, бедняга, он не знает,
Что он близ Оксаны,
Что за Тыкичем-рекою
Держат ее паны,
Что отца ее убили…
Скрылись, негодяи,
Да и смотрят из-за стенок
На невзгоду края,
Да на то, как бьют их братьев, —
Род жидов поганый.
На пожар Лисянки смотрит
Из окна Оксана.
«Где-то, где-то мой Ярема?»
И вздохнет глубоко;
А сама того не знает,
Что он недалеко.
Что в Лисянке, да не в свитке, —
В алом он кафтане
Тоже думает, вздыхает
О своей Оксане:
«Где она, моя голубка,
Как-то ей живется?»
Из оврага, в плащ окутан,
Кто-то там крадется,
«Кто там? Кто такой?» —
Галайда В темноте пытает.
Жид.
Я посол от пана Гонты.
Пусть он погуляет, —
Подожду я.
Галайда.
Не дождешься
Его, жид-собака!
Жид.
Я не жид, – аль не узнаешь, —
Я, брат, гайдамака!
Вот копейка, – посмотри-ка,
Не узнаешь, что ли?
Галайда.
Знаю, знаю! (И за ножны,
Вынул нож оттоле.)
Жид проклятый, признавайся,
Где моя Оксана?
(Замахнулся.)
Жид.
Бог помилуй!
Там же, там у пана
И вся в золоте, в палатах…
Галайда.
Выручай, проклятый!..
Жид.
Ладно, ладно! И какой ты,
Ярема, завзятый!
Мигом сделаю, – ведь деньги
Помогают много.
Дам знать ляхам, что от Паца!..
Галайда.
Ну, теперь в дорогу!
Жид.
Мигом, мигом! Тороплюся…
Гонту забавляйте
До полночи. Ну, а дальше…
Идите, гуляйте!..
А свести куда Оксану, —
Я того не знаю.
Галайда.
В монастырь под Лебедином,
Знаешь?
Жид.
Знаю, знаю!..
И Галайда пляшет с Гонтой,
Железняк играет
На кобзе.
– «А ну-ка, кобзарь,
Попляши-ка, старче!» —
И слепец развеселился:
Молодого жарче,
Пыль взметает сапогами,
Наддает словами:
«В огороде пустарнак, пустарнак!
Чем тебе я не казак, не казак?
Иль тебя я не люблю, не люблю?
Иль тебе я башмаков не куплю?
Куплю, куплю, черноброва, —
Я куплю тебе обнову!
Вуду, сердце, ходить,
Буду, сердце, любить!..
Ой, гоп, гопака!
Полюбила казака,
Да рыжего старика я, —
Знать уж доля мне такая!
Иди, доля, за тоскою,
А ты, старый, за водою.
Я в шинок пойду одна,
Выпью чарочку вина,
За одной потом другую…
Баба выпила шестую,
Подыскала казака
И пошла с пим гопака.
Рыжий, старый женку кличет,
А та ему кукиш тычет.
Коль женился, сатана, —
Добывай теперь пшена;
Надо деток накормить
И за ними походить.
Не сердись, не обижайся
И уж больше не греши,
А за печку забирайся,
Колыбельку колыши!..
Как была я молодою греховодницею, —
Так повесила передник под оконницею.
Кто пройдет, не минет,
То кивнет, то моргнет,
А я шелком вышиваю,
Да в окошечко киваю.
Ой, Семены! Ой, Иваны
Надевайте-ка кафтаны,
Погулять со мной пойдем,
Сядем вместе запоем!
Загоняй наседку в клетку,
А цыпляток в хату…
Ни гу-гу!
Загнул батька дугу,
А супонь затянет мать, —
Тебе, дочка, вязать!..
Стойте! Будет! – крикнул Гонта,
Стойте, – погасает.
Свету, детки! А где Лейба,
Где он пропадает?
Эй, найти, да и повесить
Петлею свинячей.
Ну-ка, детки, – погасает
Светильник казачий!
А Галайда: – Атаман, мы
Пройдемся в присядку, —
Ярко светит, – на базаре
И светло, и гладко.
Где кобзарь? Играй живее!..
Гонта.
Не хочу плясать я.
Эй, огня, да дегтю с паклей,
Кстати пушки, братья!
Да пустить огонь в подкопы, —
Жалость, что ль, мы знаем?
Заревели гайдамаки:
«Ладно! Понимаем!»
Через речку повалили
С гиканьем и криком.
«Стойте!» им кричит Галайда
В ужасе великом:
Подождите, не стреляйте,
Там моя Оксана!
Подождите хоть часочек, —
Я ее достану.
Гонта.
Железняк, скажи казакам,
Чтоб зажгли. Шучу я,
Что ли, с ляхами?.. Голубчик,
Сыщется другая!
Оглянулся, – нет Галайды.
С грохотом могучим
Вместе с ляхами вся крепость
Полетела к тучам.
Что осталось – занялося,
Адом запылало.
«Где Ярема?» Гонта кличет
Нет его – не стало…
Пока казаки танцевали,
Ярема с Лейбой не зевали,
И дело сделали свое, —
В подвалы панские пробрались,
Нашли Оксану и ее
Ярема вынес чуть живую, —
Их конь оседланный уж ждал,
И в монастырь под Лебедином
Ярема с нею ускакал…
Лебедин
– Я сиротка из Вильшаны, —
Сирота, бабуся;
Батька ляхами замучен,
А меня… боюся
Рассказать тебе, голубка, —
Увезли с собою.
Не расспрашивай, бабуся,
Что было со мною.
Я молилась, я рыдала,
Сердце надрывала, —
Сердце рвалось, слезы сохли;
Если бы я знала,
Если б знала, что придется
Встретиться с ним снова,
Вдвое, втрое бы стерпела
За одно лишь слово.
Ты скажи, моя голубка,
Может я грешила;
Может Бог за то карает,
Что я полюбила?
Полюбила стан высокий
И карие очи,
Полюбила, как умела,
И как сердце хочет.
Не себе, не батьке – Божьей
Милости просила, —
Нет, бабуся, нет, – ему лишь,
Кого я любила.
Суд пошли мне, Боже, – волю
Твою не нарушу;
Страшно вымолвить, – хотела
Загубить я душу;
Коль не он бы, может статься,
Вправду загубила, —
Тяжко было! В голове же:
Боже ты мой милый. —
Сирота он, кто приветит
Без меня бедняжку,
Приласкает, как от горя
Станет ему тяжко;
Кто, как я, его обнимет?
Кто его полюбит?
Кто бедняжку добрым словом
В свете приголубит?
Так я думала, бабуся, —
Сердце же смеялось.
Сиротинка я, одна я
На земле осталась.
Он ведь там один на свете,
И меня он любит,
А про смерть мою узнает —
И себя погубит!..
Так я думала, молилась,
Долго дожидалась;
Нет его, нейдет ко мне он, —
Я одна осталась…
И заплакала. Черница,
Стоя перед нею
Наклонилася.
Оксана.
– Бабуся,
Расскажи мне, где я.
Черница.
– В Лебедине, моя пташка;
Не вставай, – больна ты.
Оксана.
– В Лебедине? А давно ли?
Черница.
– Третий день слегла ты.
Оксана.
– Третий день! Постой, припомню:
Пожар над водою,
Жид… корчма и Майдановка…
Зовут Галайдою…
Черница.
– Галайдою и Яремой
Себя называет,
Кто привез тебя.
Оксана.
– А где он,
Где он пропадает?
Черница.
Обещался чрез неделю
Быть он за тобою.
Оксана.
Чрез неделю только, Боже,
Счастья я не стою.
Ах, бабуся, – знать минуло
Горе мое ныне? —
Мой Ярема – тот Галайда,
Славный в Украине.
Я, ведь, знаю, как горели
Села, и как в страхе
Пред Галайдою дрожали
Лиходеи – ляхи,
Знают ляхи, верно знают
Кто он, как он рыщет
По Украйне, словно буря,
И кого он ищет.
Он меня искал, нашел он,
Мой орел прекрасный,
Прилетай же, мой голубчик,
Мой соколик ясный!..
О, как весело на свете,
Весело как стало.
Чрез три дня еще, бабуся, —
Дожидать не мало…
«Загребай, мама, жар, жар, жар, —
Тебе будет дочка жаль, жаль, жаль»…
О, как весело на свете!
А тебе, бабуся,
Иль не весело?
Черница.
– Тобой я,
Пташка, веселюся.
Оксана.
Почему же не поешь ты?
Черница.
Мы свое отпели…
Вот, к вечерне призывая,
Звоны загудели,
И одна осталась в келье
Оксана. Черница
В Божий храм пошла к вечерне
За нее молиться.
Чрез неделю мой Ярема
С Оксаной венчался;
В тот же вечер, попрощавшись,
От нее умчался; —
Новобрачную покинул
Ярема Оксану, —
Поспешил усердный хлопец
Снова к атаману
Ляхов резать… С Железняком
Свадьбу он справляет
Там на Уманьских пожарах…
В келье поджидает
Друга милого Оксана, —
Все глядит с тоскою
Уж не едет ли Ярема,
Чтобы взять с собою…
Чтоб избавиться от горя,
Надо помолиться.
Ну, а мне настало время
В Умань воротиться…
Гонта в Умани
Проходят дни; минуло лето,
А Украина все горит.
По селам плачут малы дети;
Отцы убиты. Шелестит
Листами желтыми дуброва,
И солнце светит не светло,
И в деревнях не слышно слова,
И чуя трупы, зверь без страха
Идти торопится в село, —
Теперь ведь не хоронят ляха,
А кормят трупами волков,
Пока не скрыл покров снегов.
Не закрылась снегом кара:
Ляхи мерзли, а казаки
Уселись у пожара.
Вот весна вернулась снова,
Землю разбудила, —
Яркой зеленью, цветами
Всю ее покрыла.
Соловей и жаворонок
Песни распевают, —
То они в лесу и поле
Так весну встречают…
Для людей – ну, рай и только
Люди же, признаться,
Не хотят на рай тот светлый
И полюбоваться:
Им все надо кровью скрасить,
Озарить пожаром,
Мало солнца, красок мало, —
Горько им не даром!
Скоро ль будет вам довольно
Благ, что под руками?
Скоро ль ада жаждать люди
Перестанут сами?
Не унять весне раздоров
С злобою людскою.
Тяжко! – Но, ведь, то же было,
Если вспомнить Трою;
Так и будет…
Гайдамаки
Ляхам мстят, гуляют;
Где пройдут – земля сгорает,
Кровью заплывает.
Подыскал Максим сыночка! —
На всю Украину;
Не родной хоть сын Ярема —
Славная детина.
Железняк лишь только режет, —
Ярема – лютует.
Нож в руках; он на пожарах
Днюет и ночует.
Капли жалости не зная,
Все карает строго, —
Он за ктитора мстит ляхам,
За отца святого,
За Оксану… – Вспомнит, – сердце
У Яремы рвется.
А Максим ему: – Гуляй, сын,
Пока удается!..
Погуляем!..
Погуляли…
Тел – на куче куча;
Путь от Умани на Киев
В ляхах мертвых. Тучей
Гайдамаки ополночи
Умань обступили,
И еще не встало солнце,
Умань запалили, —
Запалили с грозным криком:
«Кара ляхам снова!»
Покатились по базару
«Полки Narodovi»,
Пали тут малютки дети,
И калеки вскоре.
Полилася кровь повсюду,
Разлилась как море,
Гонта встал средь моря крови
С Максимом завзятым
И кричат: «Так, детки! Ладно!
Горе им проклятым!..»
К Гонте ксёндза-иезуита
Привела дружина
И двух мальчиков. «Эй, Гонта,
Не твои ль два сына?
Только это, – знаешь, Гонта,
Это католики;
Что же встал? – Зарежь скорее,
Пока не велики, —
Подрастут и много горя
Принесут тебе же…
– Бейте пса! Щенят поганых
Я и сам зарежу!
Клич громаду! Признавайся, —
Ты католик тоже?
– Я по матери католик!..
О, Великий Боже!
Замолчите! – Знаю, знаю…
Вот громада в сборе.
– Дети мои – недоверки;
Чтоб не быть нам в ссоре,
Чтобы не было насмешек, —
«Панове-громада»…
Бить католиков я клялся, —
Всех их резать надо!..
Дети мой дорогие,
Ах, зачем вы малы,
Что не режете вы ляхов!?
– Будем…
Нет, пожалуй,
И не будете!.. Проклятье
Той, кто вас родила,
Той проклятой католичке,
Что вас погубила;
Что не бросила вас в реку
В самый день рожденья.
Не легло бы мне на душу
Это прегрешенье.
Не пришлося бы мне делать
Рокового шага.
А теперь… не я убью вас,
А моя присяга!
Нож блеснул; – детей не стало.
«Тятя» – лепетали —
«Тятя, тятя! – Мы не ляхи, —
Мы»… И замолчали.
– Схоронить их что ль?
– Не надо
Недоверкам гроба!..
Дети мои дорогие,
Что вы малы оба!
Что не резали вы ляхов
И той католички,
Вас родившей?..
– «Ну, идем же,
Братец!» По привычке
Взял Максим его под руку.
Идут по базару
С грозным, страшным криком оба
«Кары ляхам, кары!»
И карали страшно, страшно!
Умань запылала.
И ни в крепости, ни в церкви
Никого не стало:
Полегли все. Не бывало
Кары столь тяжелой,
Как тогда досталось ляхам!..
Базилиян школу,
Где учились дети Гонты,
Сам он разоряет.
– Ты вспоила моих деток—
Ляхов проклинает, —
Ты вскормила неразумных, —
Добру ль научила?
Вали стены!
Стены школы
Толпа развалила.
Ксендзов камнями побили, —
Мучили, терзали…
А детей же всех в колодезь
В воду побросали.
Так кровью до ночи ножи обагрялись;
Души не осталось, – а Гонта кричит:
«Где вы, людоеды? Куда подевались?
Вы деток заели!.. Ох, сердце болит.
Уж мне не увидеть их черные брови —
Родных моих деток!.. О, крови, мне крови
Поганой шляхтецкой, – мне хочется пить!
Хочу наглядеться, как кровь червонеет,
Хочу ей напиться! Что ж ветер не веет,
Не гонит мне ляхов? Ох, тяжко мне жить!
Тяжело мне плакать! Праведные зори,
Скройтесь за горою, свет не нужен стал:
Я детей зарезал! Горе мне! О, горе!
Куда мне деваться?»..
Так Гонта кричал,
По Умани бегал. А среди базара
Столы гайдамаки уж ставят в крови:
Добычу отовсюду туда нанесли
И ужинать сели. – Последняя кара,
И ужин последний!..
– Ребята, гуляй! —
Кричит Железняк, – не стесняйся, и жарь!
Пей, пока пьется и бей, пока бьется!
Пускай под ногами земля затрясется.
Живей плясовую по струнам ударь! —
И вот ударяет по струнам кобзарь:
«А мой батька шинкарь
И чеботарь;
Моя матка и пряха
И сваха!
А как брат мой сокол, —
Он привел
Мне корову
Из дубровы;
Он принес мне
Серьги, бусы, —
В них я, Христя,
Наряжуся!
У меня ль у Христы
Дороги монисты;
На плечах сорочки,
А на них-то строчки —
Все листы листочки!
Сапожки Козловы,
А на них подковы;
В них пойду я рано
За своей коровой;
Я корову папою,
Подою;
С молодцами постою,
Постою!..
Ужин кончен; ну теперь
Запирайте, дети, дверь!
Ты, старуха, не крушись,
Ко мне ближе ты садись!..
Все гуляют. Где же Гонта?
Что он не гуляет?
Что не пьет он с казаками?
Что не распевает?
Нет его; на ум ему, знать,
Песня не приходит.
Кто же черный, словно туча,
По базару бродит?
Встал, кого-то ищет, роет
В груде трупов целой;
Вот нагнулся и приподнял
Два малюток тела.
Взял к себе он их на плечи
И, позад базара,
Зашагал чрез трупы мертвых
В дымной мгле пожара.
Кто такой? – То бедный Гонта,
Сломленный тоскою.
Погребать несет двух деток, —
Скрыть их под землею,
Чтобы псы не оглодали
Нежное их тело.
Темной улицей идет он,
Меньше где горело,
Чтоб могилок их безвестных
Не видали люди,
Не слыхали б слез и вздохов
Из казацкой груди!
В поле чистое он вынес,
Нож он вынимает,
Роет он ножом могилу,
Деток укладает;
А вдали пылает Умань,
Светит на работу,
Светит заревом на деток…
Гонта, отчего ты
Озираешься? Крадешь ли,
Прячешь ли добычу,
Или трусишь? Иль не слышишь
Победного клича?
Гайдаматчина гуляет,
Весело пирует,
Но не слышит их веселья
Гонта и не чует.
Он глубокую средь степи
Строит детям хату,
А в ушах его все голос:
«Мы не ляхи, тату!»
Вот китайку из кармана
Гонта вынимает;
Очи мертвые целует,
Крестит, покрывает
Детям головы казачьи
Той китайкой алой;
Вот раскрыл их снова, – плачет
Как ребенок малый.
«Дети мои, поглядите
Вы на Украину, —
За нее ведь вы погибли, —
За нее я сгину!
А меня кто похоронит
Средь чужого поля?
Кто заплачет надо мною?
Доля моя, доля! —
Доля горькая и злая,
Что ты натворила? —
Для чего детей дала мне,
Меня ж не убила?
Пусть не я их, а они бы
Здесь меня зарыли».
Покрестил, поцеловал их
Да и скрыл в могиле. «Почивайте, мои детки,
Спите! – Неужели
Не сготовила вам лучшей
Злая мать постели?
Без цветов в сырой могиле
Здесь усните, дети,
Да у Бога попросите,
Чтоб на этом свете
Покарал за грех мой страшный!
Не питаю гнева,
Что католиками стали;
Смерть простите мне вы!..»
Землю он сравнял, могилку
Дерном покрывает:
Где почиют дети Гонты
Пусть никто не знает!
«Поджидая меня, батьку,
Почивайте дети.
Скоро к вам приду, – недолго
Жить и мне на свете;
И меня убьют. Скорей бы!
Одного не знаю—
Кто схоронит? Гайдамаки?
С ними погуляю!..»
Пошел Гонта наклонившись, —
Что ни шаг – споткнется;
Все кругом горит – и Гонта
Взглянет, усмехнется.
Страшно, страшно усмехался,
А потом на степь взглянул;
Вытер очи и в пожарном
Дыме утонул!..
