Kitabı oku: «Камин», sayfa 2
– Надо сказать Марине, чтобы пепел стерла, чеканка совсем не просматривается.
– Уйди! – пыхнул Камин. – А то сожгу.
Как дети все, хотел Камин казаться старше. И возраст свой скрывая от картины, он задымил чеканку пеплом, чтобы казалось будто – седина.
Хозяин отошел от Камина, опять ощутив непонятную неприязнь. Осмотрел внимательно: камин шикарен, мощен. И как это совмещается: доволен, восхищен, и, одновременно, что-то как бы «тянет» за душу, что-то не по вкусу.
– Ты чуешь ненависть мою, – искрил Камин.
Старательно восстанавливал «наполеон» заискивающие улыбки, волнение Федора, собственное снисходительно-благодушное не то презрение, не то почтение к старому другу, но! оказаться в том триумфальном потоке, который нес его до звонка, так и не смог. Вместо этого в пламени огня заиграли картины, предшествующие наполеоновскому триумфу: они толпились, накладывались одна на другую, стирались, растекались, расплывались, сгорали, но он ухватывал их сразу, в одно мгновение – то были картины его жизни, дальнего и ближнего прошлого. И ему было все равно, в какой они выплывали последовательности. Он их узнавал в любом контексте, потому что они привели его к тому, что он имеет сегодня.
А имеет он немало, даже, если рассуждать чисто логически, без эмоций. С Харьковом почти все решено, с Киевом, если захочет, тоже: связи жены хорошо поработали и там. Если бы еще не ее бывшие родственнички! Но, к черту их! Придет время, обломает он и киевских родственничков, как обломал харьковских. Все они будут работать на него. Все! – вбил преуспевающий адвокат свое желание в пол. С постройкой этого офиса жизнь вышла на качественно новый виток развития, карьера – тоже.
Залился мрачным хохотом Камин, забегали по стенам блики.
В первую очередь, это триумф его ума, расчета и, – адвокат выпрямился, – характера. Кто бы и что о нем ни говорил, а характер у него оказался сильный, даже очень. Ему есть, чем гордиться.
– Я дам Федору комнату, – сказал он вслух. – И буду унижать его. Унижать на глазах у всех – пусть привыкает, пусть знает, кто есть я, а кто он. Я – победитель, успешно завершивший сражение, а он побежденный плебей. Мой плебей. И он узнает, что такое – быть плебеем. А иначе, зачем он мне здесь нужен? – еще раз произнес приятную слуху фразу восседающий в кресле «наполеон» и с головой окунулся в забурливший с новой силой триумфальный поток.
Странно прыгнул огонь Камина. Как бы пробежал дрожью по всей каминной внутренности.
Белый прямоугольник на камине привлек внимание адвоката. Он поднялся и более с удивлением, чем любопытством взял картонный прямоугольник. Внешне он был похож на визитку, но ни с одной, ни с другой стороны ничего написано не было. Не задумываясь, адвокат швырнул картонку в огонь и вернулся в кресло, не заметив, как на картонке четко проступили два слова.
Долго еще пребывал преуспевающий адвокат в созерцании своих видений, вкушая триумф! Назло всем! На радость себе! Победно усмехаясь, несся в сладостном потоке, упиваясь, расплываясь всем телом и душой, купаясь каждой своей рыхлой клеткой. Время остановилось, оно исчезло. Так бы и плыл, и плыл, никогда не выходя из дурманящего потока, но…
– Пора ехать домой, – напомнила безупречная Логика вконец размякшему от триумфальных плаваний «наполеону». – Победное шествие только начинается. Все еще впереди.
– Все еще впереди, – шуршаще подтвердил Камин. – Все! – и забился синим пламенем.
Хозяин нехотя подошел, чтобы затушить бьющийся огонь. Неожиданно сноп искр выметнулся из-под обуглившейся деревяшки и «оплевал» дорогой «наполеоновский» костюм.
– У, черт, – отскочил хозяин, но было поздно: весь костюм тлел мелкими чернеющими точками. Закипела в груди триумфатора жадность.
Кипела в Камине ненависть.
– Ладно, – успокоил себя триумфатор. – Будем считать – к удаче.
– К удаче, – зашелся Камин дымом от воды, что на огонь его лилась из кувшина. – К удаче, адвокатик, погоди.
Триумфатор этого не слышал, он старательно тушил огонь. Ему было несказанно хорошо от настоящего, но еще более – от предстоящего будущего, где у него должна быть абсолютная власть. Он знал, вернее, слышал, что власть развращает, абсолютная развращает абсолютно. Но этого и хотелось: полного разврата во всей атрибутике власти: в привилегиях, капитале, охране, в страхе и зависти окружающих, в манипуляциях с ними, в давлении на административный аппарат. Вкус власти он не просто любил. У него было невротическая потребность ощущать власть над себе подобными. Именно власть давала так недостающее ему ощущение силы.
– От вкуса власти потекли мозги, – пылал камин от хохота все ярче.
Власть, власть, власть! Как сладок твой вкус, как манящ: всепозволенность, вседозволенность и коленопреклоненность тупой человеческой массы, жаждущей исполнить любое желание господина, даже самое низменное, самое грязное. Для них все, исходящее от властителя, становится прекрасным, все подлежит восхвалению и обожествлению. Это и есть блаженство! О, вкус власти! О, сладостный, недосягаемый для серой массы плод. Власть. И только власть! – с этими мыслями преуспевающий адвокат вышел из офиса.
На небе сияла луна и освещала старый городской двор, в центре которого красовалось новое современное строение. Преуспевающий адвокат блаженно оглядел свой особняк, возвышающийся в лунном свете, и гордость ощутил такую, что чуть не разорвала она его рыхлую оболочку, перехватив дыхание и выступив потом на очках. Еще немного и, наверное, лопнул бы от разыгравшейся гордыни. «Мой офис. Мой! – кричала гордыня. Я – владелец, единственный и полноправный».
Ну и денек у него сегодня! Просто счастье! – смотрел преуспевающий адвокат снизу вверх в ощущении своего наполеоновского величия. – Спасибо Федору, что подарил такой замечательный вечер. Если бы не он… И пошла пластинка крутиться заново.
Плыли по небу тучи, проплывали над преуспевающим адвокатом, его офисом, мечтами. Но он не видел наплыва туч, перед глазами был только особняк.
– И это не предел, – выпустил Антон Альфредович на волю свои наполеоновские мечты, не обуздывая их. – Со временем он скупит все близлежащие дома и будет владеть целым кварталом на знаменитой Пушкинской, которую когда-то подметал. Потом завладеет районом, потом… – Это были тайные мечтания натурой нараспашку, когда никто не видит и не слышит. Они ширились, росли. Им было вольготно рядом с собственным домом. И доросли они до владения всем городом Харьковом.
Но… остановились плывущие над домом тучи, кучкуясь, громоздясь одна на другую, и зависая не столько над домом, сколько над головой преуспевающего во всех отношениях адвоката. Но он этого не видел…
Как и того, что в Поле его Судьбы активизировался Механизм Возмездия.
в это время Федор шел по улице, сам не понимая, куда идет и зачем? И было ему совсем не до офиса бывшего однокашника. Дома голодные мама, жена и дочурка ждали его с деньгами или хоть какими-то продуктами. Мама, которую он очень любил, была, к тому же, больна. А он ничем не мог порадовать, никому не мог помочь, и ноги домой не несли.
На следующий день Антон Альфредович, без всякой на то видимой причины, позволил себе не прийти на работу вовремя. Желал продлить «возлежание на лаврах», а работа – это не возлежание, даже если и происходит все в собственном офисе.
Однако дома задерживаться не хотелось и, отказавшись от завтрака в ссылке на спешку, он остановился возле кафе «Театральные встречи», которое находилось в здании нового Оперного театра и открылось раньше самого театра. Театр строился настолько долго, что харьковчане стали именовать его мавзолеем надежд. Поколение, в год рождения которого заложили фундамент, успело вырасти и родить поколение следующее. Когда театр, наконец, достроился, его надо было уже ремонтировать, смех да и только.
Поставив машину на стоянку, Антон Альфредович спустился вниз (кафе находилось в подвальном помещении), заказал цыпленка «гриль», взбитые сливки с черносливом и курагой, кофе с рюмочкой ликера, и, отключив мобильник, продолжал триумфариться. Он полюбил это кафе еще во времена голодного студенчества, когда скудные финансы позволяли зайти сюда только раз (ну, от силы – два) в месяц, и то не каждый. А хотелось всегда и хотелось очень. Кафе тогда только открылось, и, несмотря на дороговизну, бывало постоянно набито битком. Это сейчас оно пустовало, общая нищета сказывалась на всем. К тому же, рядом выросло множество различных забегаловок: и хороших, и плохих, а тогда всего этого в огромном студенческом городе было маловато, и кафе в центре города долгое время было одним из самых модных, посидеть здесь было попросту престижно. И хотя сейчас преуспевающий адвокат бывал уже в более престижных местах, это кафе ему ностальгически нравилось: приятно щекочущее чувство, что он своего добился, здесь возникало практически всегда. И то, что вместо былого шума, теперь здесь тихо и спокойно, ему тоже нравилось.
О работе не думалось, только об успехе и царственном будущем, мысли текли свободно, вальяжно, без изнуряющих эмоций и страстей. На часы Антон Альфредович не смотрел, и сколько прошло времени – не знал. Но логика нарушила идиллию, напомнив, что надо бы на всякий случай объявиться. Знаменитое «работа – не волк, в лес не убежит» – к его работе не относилось никак. Его работа была как раз тем «волком», который убежать может. – «Выясню, что там, и все дела перенесу на завтра», – решил триумфатор.
От кафе до офиса было рукой подать, и будущий хозяин Харькова решил оставить машину возле театра и пройтись пешком. Он не сомневался, что вскоре вернется.
На работе, кроме различной текучки, в общем-то, совершенно не важной, Марина сказала, что звонил клиент.
– Кто именно?
– Какой-то мужчина. Сказал, что вы с ним вчера договорились, но конкретно не обговорили время.
– И что?
– Я сказала, что раз вы меня ни о чем не предупредили, значит, скоро будете. Он в половине десятого звонил, – посмотрела она на часы, которые показывали 13.40.
– Понятно.
– В 10.00 он звонил еще, – продолжала Марина, – а больше нет.
Антон Альфредович не знал, о ком идет речь, но почему-то сразу вспомнил вчерашнего наглеца.
– Он не представился?
– Нет.
И только сейчас всплыла деталь, которую логика должна была высветить еще вчера: номер мобильника. Знали его лишь самые близкие, а значит, «наглец» знаком с кем-то из них. Друзей у преуспевающего адвоката не было давно, только карьера и родственники жены (своих в далеком захолустье он уже родственниками и не считал). Может, зря он с ним вчера так строго? Может, надо было помягче? Кто-то ведь дал ему телефон. Интересно, кто?
«Конечно, надо было мягче, – сползал с вершины «наполеон». – Чем теперь может обернуться его вчерашняя твердость?»
Телефонный звонок прервал рассуждения. Не зная, почему, но Антон Альфредович был уверен, что звонит вчерашний наглец.
– Да я, – ответил на приветствие. Это действительно был тот, о ком он подумал. – Почему я сразу понял, что это он? – Но вопрос завис в воздухе, не разрешившись ответом. А сколько их еще повиснет!
– Мне надо с вами встретиться, – настойчиво произнес клиент сразу после приветствия.
– Может, завтра? – предложил не совсем уверенно преуспевающий адвокат. – Сегодня я очень занят. – До чрезвычайности не хотелось ему ни с кем встречаться, и он попросту тянул лямку.
– Дело серьезное, – прозвучало в трубке. – Лучше, если мы не будем откладывать.
– Хорошо, – нехотя согласился Антон Альфредович. – Приходите. Жду.
– Я уже здесь.
Антон Альфредович даже вздрогнул, так просто и близко прозвучала эта фраза. И тут же по коридору раздались шаги. Появилось жгучее желание спрятаться. Внезапно шаги замерли. Антон Альфредович прислушался, и уже облегченно вздохнул, но… дверь кабинета открылась.
– Здравствуйте, – сказал вошедший тоном давнего знакомого. – Очень рад, Антон Альфредович, что вы мне не отказали, – и жесткий взгляд замер на лице преуспевающего адвоката.
– Проходите, садитесь, – сказал хозяин, заливаясь липким страхом, непонятно отчего возникшем. – Бросил косой взгляд на посетителя: высокий, темноволосый, и как бы вытесан из чего-то твердого, именно вытесан, а не вылеплен. Все в нем было угловато, резко: лицо, туловище, особенно плечи, – но сильно и красиво.
– Испугались? – спросил посетитель без хитрости и улыбок.
– Марина, ко мне никого не пускать! – командно повысил голос Антон Альфредович. – Я занят.
В ответ тишина.
– Марина!!
– Она вышла, – сказал посетитель, не меняя угла зрения.
– Кто вы? – неожиданно вырвалось у преуспевающего адвоката, и он начал покрываться пятнами. – «Куда могла деться Марина, которая только что заходила в кабинет?»
– Меня зовут Аркадием, – невозмутимо начал посетитель. – По отчеству – Дмитриевич, по фамилии… Да, вот мои документы, – протянул он паспорт. – Бояться меня не надо. У меня к вам серьезное дело. Если вы за него возьметесь, я стану вашим клиентом. – Слова исходили ровно, не прерываясь ни заискивающими улыбками, ни попытками угроз. – Для меня дело важное, хотя вам оно может показаться не очень интересным. Поэтому скажу откровенно: я очень бы хотел, чтоб вы за него взялись. – Помолчал, не отводя жесткий сканирующий взгляд, и неторопливо-размеренно добавил: – плачу хорошо.
– Какое дело? – автоматически спросил адвокат, не в силах унять нервный тремор.
– Рядом с вами сигнализация, вы в полной безопасности. Отчего такой страх?
«Откуда ему известно про сигнализацию?» – и Антону Альфредовичу стало еще хуже. Чтобы скрыть свое состояние он начал перебирать лежащие на столе бумаги.
– Давайте о деле, – попытался спрятаться за профессиональную шторку.
– Хорошо. Мой брат и его сожительница обвиняются в убийстве. «Надо их оправдать», —сказал посетитель так обыденно, что холодок гульнул по спине преуспевающего адвоката.
Где унизительные заискивания, к которым Антон Альфредович уже достаточно привык, где трепетания, мольба в глазах? Вместо этого ощущение явной силы, идущей накатами. Вот подступила и остановилась, как застывшее цунами на компьютере.
– В чем суть? – уточнил преуспевающий адвокат, чувствуя неприятный озноб во всем теле.
– Суть?
– Да, – опустил глаза Антон Альфредович.
– Суть здесь, как ни странно, в одном из семи смертных грехов. Слыхали о таких?
Антон Альфредович заставил себя поднять глаза и будто споткнулся об устремленный на него взгляд клиента. Он не был пронзающим, отнюдь, но был столь прямолинеен, что казался осязаем. И Антон Альфредович почувствовал, что лицо его покрывается пятнами.
– Есть там и блуд, и гордыня, и зависть, – перечислял посетитель, будто ничего не замечая, – и все они – корни преступлений. Но наше, – и взгляд еще более отвердел, – породила жадность. – Задумывались ли вы, Антон Альфредович, что такое – жадность? И почему она – грех смертный?
Антон Альфредович молчал, словно примагнитившись к взгляду клиента.
– Человек – система открытая, – продолжил Аркадий, не дождавшись ответа, – он так задуман. Поэтому, он многое может и должен в себя вобрать, но – и в этом закон эволюции – вбирая, он обязан отдавать. Пропорция здесь не всегда прямая: иногда отдавать приходится больше того, что приобрел на данном этапе жизненного пути, иногда – меньше. Зависит от различных факторов: от личной эволюции, например, от возможности и способностей перерабатывать полученное, и от многого другого. Ведь, как правило, отдается оно не в том виде, в каком приобретается или достается изначально, а в сущностно переработанном. Это и есть взаимообмен энергии, знаний и вещества в обществе. Помните, круговорот воды в природе? Если он нарушается, что происходит? Катастрофы. Так же и с человеком. Получил – отдай, вновь получил – вновь отдай. Больше получаешь – больше должен отдавать. И наоборот: больше будешь отдавать – больше будешь получать. Одному человеку дается одно, другому – другое, а все вместе люди составляют единое целое и создают наш общий мир. Так задуман живой организм, называемый человеческим сообществом. Вы понимаете, о чем я говорю?
Антон Альфредович, не в силах справиться с разгулявшимися нервами, продолжал молчать.
– И вот в этом большом организме появляется клетка, – опять не дождавшись ответа, продолжил Аркадий, – хитрый такой индивидуум, который считает, что все необходимо только ему, а остальным будто не надо, они как бы не существуют. «Клетка» эта начинает только вбирать, ничего не желая отдавать. Она самостоятельно разрастается, отчего работа целостного организма нарушается, и в нем начинаются сбои. Но «клетке» на организм плевать – ей бы только в себя вобрать побольше. Своим «клеточным» мозгом она не способна понять, что целый организм сильнее любой отдельно взятой клетки, и что он ее просто–напросто уничтожит. Поэтому грех и смертный.
– Вы – философ? – делая вид, будто что-то ищет в столе, спросил преуспевающий адвокат.
– Пришлось им стать.
– Философия – наука интересная, но все-таки, давайте конкретно о деле, – шуршал бумагами Антон Альфредович, пересматривая в столе какую-то папку, лишь бы не встречаться глазами с посетителем.
– Так я о нем и говорю. Жадность – это кошмар, жаль, что вы не понимаете. Жадный человек хочет вобрать все, что видит, к чему прикасается. Но часть не может вобрать целое, она может только представлять собой целое, а вобрать, увы. Это аномалия, когда часть тащит в себя целое, это взаимное уничтожение, где побеждает сильнейший. Обычно, это – целое, которое и уничтожает нарушившую Закон часть. Но если «клеток-нарушителей» появляется слишком много, они кучкуются, и Целое в борьбе с ними, в конце концов, ослабевает. Таким образом, множество «клеток», став своеобразным целым, может победить бывшее Целое. Борьба, как видите, не на жизнь, а на смерть.
– Что вы мне хотите сказать?
– Жадность – это раковая опухоль на сущности человеческого общества, кто победит – вопрос не из легких. Но человека, ее пригревшего, она загубит однозначно, чем бы он и как бы себя не оправдывал. Смертный грех, он и есть – смертный. Жадность – это смерть, Антон Альфредович. Такова одна версия определения «смертный грех», вторая…
– Давайте суть дела реальную, философию оставим на потом, – глянул, наконец, в глаза посетителю хозяин офиса.
– То, о чем я говорю, Антон Альфредович, реальнее, чем вы думаете. Это первопричина преступления. А то, что имеете в виду вы, – уже следствие. Но в нашем обществе борются, в основном, со следствиями, считая именно такую борьбу реальной, в отличие, от борьбы за нереальную мораль. Но, сколько бы ни срывали сорняк, он только пышнее будет разрастаться, если хорошо сидит корень. Однако не буду вас больше убеждать, я здесь не для этого.
– Надеюсь, – только и смог сказать преуспевающий адвокат.
– Значит, суть дела реальная, если говорить вашими словами, такова. Умер семидесятилетний старик, одинокий, никому не нужный. Вернее, его убили, слишком много было претендентов на его квартиру, которая и досталась одним из них, совершенно чужим людям, так как ни детей, ни родственников у старика не было. Но завладели эти «чужие» на основании Завещания умершего. Почему он им завещал квартиру, как они этого добились, я не знаю. Могу только догадываться, потому что умирает старик, не прожив и года после написания злосчастного завещания. Вот вам – реальное следствие жадности. Наследнички быстренько старика схоронили, так сказать, с концами. По рассказам соседей, даже не купив новую одежду, как полагается по нашему славянскому обычаю, а в чем был, в том и вынесли. Потом так же быстренько оформили все документы и заселились. Правда, частично: родители в своей квартире остались, а дети – в квартиру Петровича заехали, так звали старика. А через восемь месяцев моего брата обвиняют в убийстве несчастного старика. И вот я перед вами.
– Вы сказали, что старик умер. Откуда появилось обвинение в убийстве?
– В этом и вся проблема: старик действительно умер. По крайней мере, об этом свидетельствует заключение медэкспертизы. Умер, якобы, от сердечной недостаточности и передозировки алкоголя. В крови была обнаружена большая доза этой дряни. Все с виду нормально: ни побоев, ни ранений. Все, казалось бы, шито-крыто, можно всем и успокоиться. Как вдруг, будто гром с ясного неба, наследники вешают на моего брата убийство Петровича.
– Основание?
– Вечером мой брат подрался с Петровичем, а утром того нашли мертвым. Вот и шьют наследники моему братану статью 101-102: тяжкие телесные повреждения, повлекшие смерть.
– В таком случае, дело должно было быть возбуждено автоматически, сразу после смерти старика.
– Конечно, но об этом нигде не было сказано. Повторяю, в заключении медэкспертов о побоях ни слова, только об алкоголе и сердечной недостаточности.
– В каких отношениях состоял ваш брат с умершим или, как вы говорите, убитым?
– Мой брат, к прискорбию, алкоголик. Это вторая причина разыгравшейся трагедии. Алкоголизм – бедствие человечества, и, конечно, конкретного человека, – опять пустился в рассуждения посетитель. Алкоголизм – крючок, которым дьявол цепляет свою жертву и держит иногда до самого конца. Знавали вы когда-нибудь законченного алкоголика?
Вопросы начинали раздражать Антона Альфредовича. Но это уже было нормальное человеческое чувство, и преуспевающий адвокат почувствовал облегчение.
– Он может быть талантом, – продолжал философ, словно не замечая молчания того, к кому он обращался за помощью, – даже гением. Можете себе представить это страшное раздвоение: гений и алкоголик одновременно? Свет Неба и тьма бездны, без ограничений, без перехода. Хотя, нет, здесь я не прав, – остановился философ, призадумавшись. – Гений не может быть алкоголиком. Еще и этим гений отличается от таланта: колоссальной силой обуздывать любые страсти, мешающие творчеству. Иметь и обуздать – это гений. А для таланта алкоголизм трагедия. Он уничтожает талант, выпивая его по капле, и, в конце концов, иссушая без остатка.
– О деле. Давайте, о деле, – резко прервал Антон Альфредович, обрадованный, что пришел в себя.
– Они были собутыльниками: Петрович и мой брат, вот в чем дело. Старик был алкоголик законченный, брат мой на том же уровне. Частенько вместе этот уровень и обмывали. В тот вечер мой братан и Зинаида, его сожительница, пьянствовали с Петровичем у него в квартире, потом, как нередко случается в таких теплых компаниях, подрались. И разошлись. Тому, что брат с Зинаидой действительно ушли вечером, имеются свидетели, и свидетелей много. Соседи Петровича видели, как эти болваны тащили из его квартиры узел с барахлом.
– Каким барахлом?
– Откуда я знаю? Кроме барахла у того старика ничего и не было.
– Значит, они его обворовали?
– Конечно. Не сам же он им свое последнее тряпье отдал. Здесь и сомнений нет: обворовали. Но Петрович был жив: соседи снизу показывают, что стонал всю ночь.
– Почему стонал?
– Кто его теперь знает? Прямых свидетелей драки нет, хотя брат не отрицает, что побил старика. Но не убивал же…
– За что побил?
– Тоже квартиру хотел заполучить, документы требовал.
– А в суд на него подали новые владельцы квартиры?
– Они.
– Получается, что претенденты, которые получили, обвиняют тех, которые не получили, в убийстве?
– Да.
– Моральный фактор?
– Не думаю.
– А иначе где логика? Квартира все равно у них, – адвокат начинал вникать в дело, появлялись уверенность и спокойствие.
– Не все в жизни поддается логике Антон Альфредович. А может, и вообще – ничего. Что логично сегодня, алогично завтра, и наоборот.
– Но в этом тоже присутствует логика.
– Присутствует она и в деле моего брата, надо только ее найти. Вот и ищите. Я не зря пришел к вам. Вы знающий адвокат, умный человек, если захотите, все сможете понять и расставить по своим местам. Если только захотите.
Последние слова елейно пролились на остатки непонятного страха, рассеяв его окончательно. И Антон Альфредович уже вполне спокойно продолжил:
– Квартиру новые владельцы, если я правильно понял, на себя уже оформили?
– Да.
– И в суд подали после этого?
– Да.
– Они знали, что ваш брат тоже имел виды на квартиру?
– Конечно. Но ему не повезло.
– И теперь те, кому повезло, хотят засадить того, кому не повезло? – адвокат недвусмысленно посмотрел на посетителя.
– Они хотят денег, – сказал посетитель, прочитав его взгляд. – Это прямой шантаж.
– Так бы сразу и говорили.
– Говорю. Они решили взять брата на испуг. Якобы у них имеются свидетели убийства. И затребовали три тысячи долларов за молчание. А у брата денег нет, порадовать он их не смог, тогда они и подали в суд.
– А свидетели избиения у них действительно имеются?
– Не думаю. К тому же, в ту последнюю для Петровича ночь брат с Зинаидой ночевали дома, и у них, на их счастье, были дружки-приятели.
– Это вам брат сказал?
– И брат, и его подруга, и те самые дружки-приятели. В этом плане алиби у брата действительно стопроцентное.
– В этом плане, а в другом?
– А в другом: драка все-таки была, и утром старик отошел в мир иной. И если никто у него больше в ту ночь не побывал, то… сами понимаете.
– А экспертиза побои не обнаружила?
– По крайней мере, ничего об этом в заключении не сказано.
– Квартиру, как вы сказали, наследники получили бесплатно.
– Да.
– И теперь хотят деньги?
– Аппетит приходит во время еды.
– Но зачем им связываться с судом?
– Если бы брат деньги принес, они бы и не связывались. Они, видимо, были уверены, что брат испугается и найдет требуемую сумму. Знают, подлецы, что, брат мой, мягко говоря, подворовывает. Но не такими же суммами! – насмешливо-возмущенно констатировал странный посетитель. – К тому же, все пропивает. Испуган сейчас до смерти, вот мне и позвонил.
– Просил денег или защиты?
– Денег.
– А вы решили не давать.
– Я решил все проверить сам. Мало ли что может наплести спившийся больной человек. Проверил и понял, что без адвоката не обойтись. Но почти уверен, что, увидев вместо денег вас, пройдохи осадят свою жадность и откажутся от клеветы.
– Вы не из Харькова?
– Я – харьковчанин, но сейчас работаю на приисках. Там, естественно, и живу.
– Может, в расчете на ваши деньги они начали свой шантаж?
– Не знаю.
– А как иначе можно требовать деньги у алкоголика? Да еще в наше-то время, когда и у нормальных людей денег нет, – добавил Антон Альфредович.
– Исходя из реалий времени, я бы и хотел, Антон Альфредович, чтобы вы занялись ими всеми, и моим братом в том числе.
– Получается, я нужен только для того, чтобы пугнуть шантажистов?
– Может, и так.
Для уже избалованного слуха Антона Альфредовича это прозвучало, как оскорбление.
– А вы знаете, к кому вы пришли? – выпрямил торс преуспевающий адвокат в демонстрации своего престижа. – Я – адвокат с именем, у меня…
– Антон Альфредович, я знаю о вас больше, чем вы думаете, – остановил его бесстрастный голос посетителя. – И повторяю, что пришел специально к вам, больше мне никто не нужен. Плачу я хорошо.
– Это сколько же? – хотел Антон Альфредович улыбнуться презрительно, но не смог: накат невидимой силы опрокинул его уверенность, как утлую лодчонку. – 10% от выигранных мною трех тысяч? – спрятал он дрогнувший взгляд в стол.
– Я понимаю, что вы – человек не бедный, – начал Аркадий откуда-то издалека, – выстроить такой офис за один год в наше-то, как вы говорите, время! – сделал он явное ударение на последнем словосочетании и добавил: – Даже представить не могу, какую сумму пришлось выложить за скорость, а я в этих делах, между прочим, знаток. – И опять его взгляд застыл на хозяине, который почувствовал это, не глядя. – Хотя, извините, это не мое дело, – убрал Аркадий взгляд, и Антон Альфредович сразу ощутил облегчение. – Просто мне понравилось у вас. Снаружи я офис уже видел, а вот теперь познакомился изнутри. Впечатление, хочу вам сказать, производит внушительное: отделка дорогая, эффектная – смотрится, знаете ли. А тут я еще, извините, ошибся дверью и попал в каминную. Не могу не выразить свое восхищение: камин просто шикарный. Думаю, стоит немалых денег. Но, как я понимаю, подчеркивает вес и статус хозяина.
«К чему он все это?» – поймал себя на странной мысли Антон Альфредович. Странной потому, что в последнее время восхваления его детища были для него лучшим жизненным стимулом, а здесь стало неприятно.
– Я говорю это для того, – словно услышал его мысли Аркадий, – чтобы вы поняли: мне известно, что вы очень дорогой адвокат. Поэтому плачу двенадцать тысяч долларов.
– Что? – изумление пружиной выбросило взгляд адвоката из стола.
– Плачу двенадцать тысяч долларов, – повторил спокойный голос.
– За то, чтобы глупые шантажисты отказались от трех? – не смог скрыть свои чувства преуспевающий адвокат.
– Да.
Некоторое время преуспевающий адвокат сидел молча, не видя и не ощущая ничего, кроме названной суммы.
– А вам не проще дать им требуемые три тысячи? – опомнился он наконец.
– Я же вам сказал: мне надо их всех проучить, и братца в том числе.
– За двенадцать тысяч долларов? – адвокат откровенно почувствовал себя расстегнутым.
– В данном случае деньги для меня значения не имеют. К тому же я – игрок.
– А если, увидев меня, они не откажутся от своей, как вы говорите, клеветы?
– Тогда вам придется защищать моего брата в суде, как и положено по закону. Я ведь пришел не к простому адвокату, а именно к Антону Альфредовичу Борину.
– За те же двенадцать тысяч?
– За суд в два раза больше.
– Двадцать четыре? – это уже откровенно походило на блеф.
– Именно.
– Вы пришли со мной поиграть? – собрал вконец рассыпавшуюся логику преуспевающий адвокат.
– Я пришел предложить вам дело. Дело плевое – здесь все и вся на лицо: обвинения притянуты за уши, у обеих сторон имеются алиби и у обеих же носы, как говорится, «в пушку». Есть за что придавить и тех, и других. Ну, а примете вы мое предложение или нет – решать, конечно, вам.
– Я не совсем улавливаю смысл: платить двадцать четыре вместо трех?
– Главный смысл – в игре. А дело может обойтись и в двенадцать тысяч, а не в двадцать четыре. Что же касается трех, так я не думаю, что они остановятся, если получат эту сумму легко и просто. Уверен, пойдут дальше. Поэтому, и необходимо остановить их в начале, чтоб далее голову не морочить.
– Вам надо, чтобы их посадили?
– Это пусть решает суд. Если, конечно, он состоится.
– Вы хотите завладеть квартирой?
– Упаси, Бог! Мне есть, где жить. И поверьте, я владею много большим, чем эта квартира.
– Но почему с таким… – преуспевающий адвокат замялся, не в силах подобрать правильное определение, – необычным делом вы обратились ко мне?
– А мне никто кроме вас не нужен, – был прямой как клинок ответ.
Антон Альфредович даже поперхнулся, будто клинок приставили к горлу, и оцепенел. Потребовалось время, чтобы он опять смог заговорить. Аркадий терпеливо ждал.
