Вы должны атаковать, желая спасти нацию от тотального уничтожения, вы должны обвинять Бернадота в бездействии, а вы лишь приближаетесь к тому, чтобы робко и опасливо обозначить эту правду. А правду нельзя обозначать: либо ее произносят, чего бы это ни стоило, либо лгут. Или – или, третьего не дано…
так, как служил мне и моему несчастному
и то же)». Именно Осецкий накануне того дня, когда старый фельдмаршал рейхспрезидент Гинденбург принял фюрера и поручил ему создание правительства «национального
перепалку и страдает ни за что ни про что. А этот – благополучный, тихий, пчелиный лес, мне его совсем не жаль». Когда стало темно
стратегии: „отступи вовремя“. Я поверил грохочущей
и порой Штирлиц боялся своего постоянного желания, ибо – чем дальше, тем больше, – он уезжал отсюда расслабленным, размягченным, и его тянуло выпить…
русскиедома всем казалось, что дни рейха сочтены и никаких неожиданностей не предвидится. А он, как никто другой, особенно сейчас, проникнув в тайну переговоров с Западом, зная изнутри потенциальную мощь германской армии
Единственная гарантия против войны – это людская память.
– Осень… Будь она неладна. – Не любите осень? – Ненавижу. – Отчего так? – Купаться нельзя.
Очень. – Пойдемте. Шуцман спустился с Кэт в пустое здание метро, открыл дверь полицейской комнаты и, включив свет, кивнул головой на телефонный