Kitabı oku: «Дневник призывателя», sayfa 13
Перелистнул очередную страницу, с которой на меня взирала игральная карта – пиковая дама, и красный силуэт лестницы. Один из ее призывов. Не то. Все не то. Я уверен, что разгадка в тех вырванных страницах. Что же старик прячет? Я видел страх, промелькнувший в его глазах. Дело в Соболеве? Нет, тут явно что-то не то.
Закрыл дневник. Взял другой. Почему-то меня это уже начинает злить. Вся это недоговоренность, чужие секреты и то, что я не могу рассказать все, что меня беспокоит. Последнее не решился сказать даже делу – эта история не только моя. И Тоша… Да, черт, возьми Тоша. Он теперь постоянно рядом, переселился ко мне с ночевкой на эти пару дней. Для большей продуктивности, ага.
Даже захотелось присоединиться к Ларсу, который решил заняться квартирой и ее владельцами. Особенно его интересовал последний. Он хотел разузнать хоть что-то у брата Николая. Я бы мог пойти с ним, но знал, что методы Сохи не всегда совпадают с моими представлениями. Тем более он наверняка заглянет и туда, где собираются коллекционеры, торгуют и жрут существ.
Не хочу больше видеть то, что они творят. Не хочу видеть глаза того, кого расчленяют заживо. А для коллекционеров это норма. Они считают, что могут делать со своим трофеем все, что вздумается. Так в праве ли мы осуждать монстров, которые так же относятся к нам?
Шуршат страницы. Мерно и тихо. Почти усыпляюще.
Если усилия Сохи ничего не дадут, тогда мы прибегнем к крайнему способу – постараемся посетить самого сумасшедшего. Конечно, это будет не просто, ведь кто позволит незнакомцам тревожить больного? Ясное дело, что ни один порядочный врач нас и близко не подпустит, но тут есть одно маленькое «но». Моя тетя Агата. Она долгое время работала в той лечебнице для душевнобольных. Может у нее есть кое-какие связи.
Почти уверен в этом.
А если и так нет, то…
Впрочем, это дело Ларса. А я в любом случае с радостью к нему присоединюсь. Сбегу от бумаг, из дома, в котором мне почему-то стало некомфортно. А еще интересно же узнать – на самом ли деле Николай был сумасшедшим или видел настоящих существ. Если второе, то мне его искренне жаль. Не хотелось бы оказаться среди пускающих слюни больных и врачей, пичкающих тебя всякой гадостью. День за днем. Все всегда одинаково и по расписанию. Обходы, осмотры, проверки. Белые халаты, серые рубашки, побритые налысо головы и ничего острого, даже вилок. Меня бы наверняка связывали, потому что я бы сопротивлялся. Пытался сбежать. А потом все – таблетки, инъекции и человек стал овощем.
Если лечить здоровых, то ничем хорошим это не закончится. А потому главное правило для любого человека, способного заглянуть за грань – молчать.
Нельзя никому говорить о том, что ты видишь, ведь в основном люди судят только на основе того, что знают сами. Вот только они забывают о том, что есть много того, что им неведомо.
Тот, кто никогда не видел зимы, не поверит в снег. Тот, кто никогда не любил, не ответит на чувства другого.
Я потянулся и зевнул.
– Саня, не спи! – тут же возмутился Тоша.
– Да не сплю я, не сплю, – пробурчал, накрыв лицо одним из дневников. Тем самым, из которого были вырваны страницы.
– Вижу, – холодно заметил он.
И не поспоришь ведь. Видит.
Мы лежали на полу гостиной, раскидав вокруг себя дневники. Деда не было дома, и он не видел это кощунство. Так бы он давно заставил нас вести себя более уважительно. Пересесть за стол, листать аккуратно-аккуратно. Под его всевидящим оком искать было почти невозможно. Время тянулось еще медленнее, настолько, что казалось, часы перестали работать. Но нет. Шли.
Покачал головой. Хотя все равно странно все. После того визита соседки он был каким-то не таким, как обычно, точно его и правда встревожило то, что она ему поведала. Но что такого она могла сказать? Что могло его насторожить? Судя по дневникам, он сам видел очень и очень многое. А вот Светлана была обычной болтушкой с маниакальной тягой к неприятностям. Ну, и к сектантам. Обычная склочная женщина в годах. Одинокая настолько, что даже Верочка не смогла развеять это чувство у своей тети. Будто она, как и дед, потеряла нечто важное.
Нахмурился. Может поэтому он и терпит все ее выходки – чувствует родственную душу? Не знаю, право слово.
– Подъем, – друг бесцеремонно отобрал у меня дневник, лишив живительной темноты и вновь вернув свет, ударивший по глазам. Я зажмурился. – Нужно все сложить аккуратно, помнишь? Владлен Константинович говорил, что придет к часу. А время уже почти, – указал он на часы.
Они еще идут? Хах.
– Да, он всегда приходит вовремя, – вздохнул я и поднялся. – Нужно все убрать…
Убрать и сделать вид, что мы уже все закончили. Больше никого не тревожим и вообще ничего не искали, ага.
– Сложить, – поправил меня Тоша, сев по-турецки. – То, что мы тыкаемся сами уже третий день пользы до сих пор не принесло.
Не спорю. Это то же самое, что искать иголку в стоге сена. Стог проще подпалить. Но разве не второй день? Или я совсем запутался?
– Так что нам лучше спросить напрямую, – продолжил он, покосившись на меня, на окно и вновь на часы.
За окнами было светло. Щебетали птички, шумела детвора. Кто-то снес песочный замок, кто-то отвоевал шалаш. Перекрикивались матери, старики резались в карты. Обычный двор без всяких монстров и мертвецов.
– И о чем конкретно? – я упер подбородок в ладони. Смотрел мимо друга, то в окно на проплывающие облака, то в стену, завешанную аляповатым ковром, таким потертым, с непонятными узорами, разглядывание которых в детстве было целым развлечением. В них находились целые истории, если не жизни, точно он был настоящим порталом в другой мир. Я водил по нему руками, повторял линии. Мои пальцы становились жителями этого города, ходили по нему, изучали. Завитки складывались в дроги, в улицы, застроенные домами, в чьи-то лица. Целый город, в котором обитали мои пальцы и ковровые люди и кошки. Периодически они двигались и перестраивали свои дома. Каждый день узор казался другим. Это было странно и почему-то затягивало.
– Об Ашраи, о вырванных страницах, о видениях… – начал перечислять Тоша, настороженно всматриваясь в мое лицо. Я чувствовал его взгляд.
– И рассказать то, что видели?
Я не смогу. Ни за что. Не при нем.
Но как же сладок был тот поцелуй! И больнее удара.
– Мне нечего скрывать. Я бы наоборот хотел, чтобы мне помогли с моим кошмаром. Все же не хочу видеть все это вновь… – его голос упал. – Я уже и к психологу ходил, лечился. Пытался смириться со всем. С потерей, с тем, что тот, кому я доверял, был признан убийцей. Это было ужасно тяжело. Невыносимо. Мне хотелось исчезнуть, чтобы все кончилось. Чтобы не было сочувствующих взглядов и осознания того, что мне никто не верит. А теперь опять это видение. Оно вернуло меня в те дни. И теперь я боюсь другого, ведь вы мне верите. Я боюсь, что не захочу возвращаться. До сих пор чувствую ее прикосновения. Объятия. Надеюсь, что там, она живая, что под маской будет лицо. Понимаешь? И знаешь, она была мне очень дорога…
Может ли быть такое, что он любил свою подругу? Невинно, по-детски, но все же. Тогда мне тем более ничего не хочется говорить. Не хочется, чтобы он переживал еще больше.
– Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»…
Облизал губы. Все было слишком по-настоящему. Так, словно это, и правда, было.
–А тебе есть, что скрывать? – Тошка прищурился. Иногда он очень проницателен.
– Естественно, – я сделал загадочный вид. – У каждого есть то, что лучше не говорить другим.
И ведь не солгал. Это ему нельзя знать.
Я стал собирать дневники и складывать их на стол. И зачем мы достали их все? Япония, Германия, США, Китай, Дания, Шотландия… Где только не был мой старик? Провел по обложке последнего. На ней красовалось объёмное портретное изображение красивой девушки. Хотя до Ашраи ей далеко. Но сравнивать человека с фейри глупо. Тем более если учитывать наше предположение о том, что это юная особь. Ребенок, если быть точнее. А на обложке вполне взрослая светловолосая девица.
– Эй! Так не честно! – возмутился Антон, вскочив на ноги. – Колись давай!
Он кинулся на меня, скорчив яростную рожу. Страшно, но совсем не зло. Я засмеялся и увернулся. Ишь, чего удумал. Врешь не возьмешь! Ведь я действительно не хочу говорить о том, что видел. И о том, что чувствовал тоже.
Даже не знаю, что для него будет больнее: Верочка мертвая или целующая меня. И ведь его совсем не будет волновать то, что это она меня поцеловала, а не я ее. И, конечно, то, что это всего лишь видения.
Впрочем, я и сам в этом сомневаюсь. Все же та девушка с сапфировыми глазами… стоп, Александр. Не нужно поспешных выводов. Все же я не видел ее могилы. Вообще, кто она? И те люди? Мужик с петлей, старик с жуткими глазами. Я им никто, чтобы они ко мне являлись. Призраки же любят посещать тех, с кем были связаны при жизни. Или… Того, на кого их натравили. Прищурился. У меня же еще нет врагов. Обзавестись, что-ли, парочкой для приличия? А то охотник и без врагов, даже подумать не на кого в такой сложной ситуации.
Так, меня опять несет не в ту степь.
Тоша споткнулся и грохнулся, вновь уронив дневники. Они ударились об пол, рассыпались и пооткрывались.
– Ну, вот… – обреченно выдохнул он. – Надеюсь, ничего не повредилось, а то…
Ну, возможно, что мне хана. А вот ему ничего не будет.
– Вроде нет, – я начал помогать ему. – Они часто падали. Все же я был мелким, когда мне позволили их читать.
– Точно ничего страшного? – неуверенно спросил он.
– Точно, – покровительственно улыбнулся я. Для него точно. – Тем более я все равно собирался их реставрировать. Некоторые нужно перешить, где-то поправить иллюстрации…
Так, а это что у нас? Нахмурился. Среди дневников лежала какая-то пожелтевшая бумажка.
– Тогда я помогу! – решительно выпрямил спину Антоша. – Вместе все во… А куда это ты смотришь? Видишь кого-то? – его глаза загорелись. – Все же я не всех существ могу… Тонкие мне вообще еще не даются. Совсем, как бы я не старался, – вздохнул и поник.
– Нет, не сущность, – я покачал головой и наклонился вперед, чтобы подобрать бумажку. Никого, кроме нас, сейчас и правда, не было. В моем доме периодически только тени ходят, но сейчас и их следа я не чувствовал. Даже мох совсем пропал, хотя я сам давно его не счищал. Может, деду было нечего делать, и он все поснимал? – Так. И откуда это?
– Бумажка? Из дневника? – Тоша пододвинулся ближе. – Нужно вернуть ее на место.
– Да, да, – развернул. – Интересно…
Сложенный вдвое пожелтевший лист, внутри которого было несколько фотокарточек. Моя мама с сестрой. Близняшки с бабушкой. Молодая бабушка с цветами. Бабушка с ружьем. Тетя Агата в детстве, в молодости. Еще несколько ее снимков, на заднем плане которых маячит какой-то мужчина. Тетя под руку с каким-то парнем с закрытыми глазами. На последней фотографии он один и несколько старше. Я вздрогнул, выронив ее. Этого не может быть…
Нет, нет… Это было просто видение!
С черно-белого снимка на меня взирал мужчина с глазами того старика в лохмотьях, которого я видел в метро.
Иссохший мужчина, взывающий к небесам… Периодически он заходился лающим кашлем и дрожал всем телом, подтягивая к груди разбитые колени и обхватывая босые ноги, обмотанные окровавленными бинтами.
Его нечеловеческие и очень умные глаза следили за мной с этого снимка.
Я вновь почувствовал привкус крови на языке и сглотнул. Запахло сиренью и медом. Прям как тогда. И даже на черно-белой фотографии я видел, как меняется цвет его глаз, слышал его смех и голос:
– Нашел. Нашел!
– Сань, ты чего? Знаешь его? – Тоша подобрал снимок. – Симпатичный. А это же твоя тетя, да? О, а тут она вместе с тем мужчиной! – остальные снимки тоже перекочевали в его руки. – Я видел ее пару раз.
Я откашлялся и выдохнул.
– Нет. Просто показалось. Похож на одного человека… А это да, тетя. Там еще есть бабушка. Не знаю, почему дед их спрятал.
Да, именно так. Это был совсем другой мужчина. Сильный, уверенный в себе, молодой и гордый. Он нахально усмехался, точно с неким презрением и превосходством.
– Ну, бывает, – простодушный Тоша. – И кто же это? – все снимки, кроме одного, легли на стол.
– Хм, а тут ничего, – я встряхнул бумажкой, оставшейся в моих руках. – Только фото.
С обратной стороны снимков тоже ничего не было. И куда его положить? Эх, и с этим тоже придется ждать деда. Он совсем скоро придет.
Нужно поставить чай. За вкусным чаем и расспрашивать будет проще. По крайне мере мне.
***
Роу учила Янри рисовать. Водила по листу бумаги его рукой, рассказывала, что они пытаются изобразить. Он запоминал.
Если вести линию так и так, то можно нарисовать птицу, а если изменить и повести иначе, то кролика. Просто и немного по-детски.
Опускала его пальцы в краску. Давала ему все потрогать, все, до чего он мог дотронуться. Шершавая бумага, кисти, палитра, упавший на стол цветок.
Во всю благоухала весна и мы вытащили деревянный стол на улицу. В лаборатории становилось слишком жарко. Надо бы скинуться на кондиционер. Я вздохнул и тоже выполз на улицу, усевшись рядом с Кайсой, пристально следящей за стараниями Роу и Янри.
Жаль Белкины волосы. Она отрастила их до пояса, а сейчас от них остался разве что короткий ежик, сквозь который кое-где просвечивает лысина. Ей пришлось это сделать. Сегодня ночью обстригала себя, сидя на полу ванны и плакала. Я же стоял за дверью и не мог войти. Было чертовски стыдно. Да и сейчас…
Не смотрю ей в глаза. Слушаю, как она вставляет фразы, когда Роу не может найти нужных слов. Янри улыбается и кивает. Ему нравится рисовать, представлять мир, который он никогда не увидит.
– Черный – это как волосы Крис? – хмурится он, потирая пальцы, заляпанные темной краской.
– Да, – киваю я. Кайса жует губы, а Роу мрачнеет. Ей не нравится слушать о ведьме, то, как о ней говорит Янри и каким в этот момент становится его лицо. Мечтательным.
– Они мягкие и приятные. Мне нравится черный.
– Черный – еще ночь и монстры, – обронила Роу и поежилась. Она не любила этот цвет так же, как белый, которым наделила ее природа. Ей хотелось чего-то яркого, но даже ее розовые очки пошли трещинами. Совсем скоро разлетятся. И что тогда будет?
Мне почему-то она представилась выцветшей, такой, какой мы ее впервые увидели. Альбиноска с серыми линзами. Сейчас она их не носит, и ее глаза напоминают ягоды клюквы в снегу. Запорошённые ее пушистыми ресницами.
– Мне нравится этот цвет, – повторил Янри. – И ночь. Она прохладная, я ее вижу. В ней поют киты.
То, как видел Ян, было совсем иным. Недоступным нам, живущим только в его словах, и потому прекрасным.
Роу пожала плечами. Черный для нее – это Кристал и страх. В этом не было ничего хорошего.
– Я тоже люблю черный, – я взял свободную кисть и написал слово «ночь». – И синий.
– Как море?
– Как море, – согласился и написал и его.
– А желтый? – улыбнулась Кайса. – Как вам желтый.
– Солнце, – Ян тоже растянул губы и поднял голову вверх.
На листе появилось еще одно слово.
– Красный, – тихо сказала Роу, проведя рукой по свежей краске. Почти, как кровь на алебастровых пальцах.
– Розы, платья Роу, шорты Кристал – Янри засмеялся. – Любовь!
Новое слово. Любовь.
На него упала капля и оно растеклось. Нет любви, только красна лужа.
***
Дед пришел несколько позже, уставший и крайне осунувшийся. Бросил одну фразу в никуда, почти себе под нос:
– Его опять видели… Вернулся, с…
Встряхнулся как-то по-собачьи и натянул стандартную улыбку. Тоша ничего не заподозрил, если даже услышал. Я же напрягся. Кого видели? Кто вернулся?
Котя вторила мне вопросительным мяуканьем. И откуда только взялась? Пока мы листали дневники, ее и в помине не было рядом. Опять куда-то ходила. Может на ту сторону, где обитают тени.
Мне почему-то сразу вспомнился мороженщик. Он говорил о ком-то, кто идет по следу. Совпадение, да и только. Просто слова засели в голове.
– Устали? Вам нужно отдохнуть, Владлен Константинович! – засуетился Тоша. – А мы чаек заварили! Вку-усный! – Тоша просто сиял. Общение с дедом у него вызывало восторг даже тогда, когда речь шла не о дневниках, точно у старика была какая-то особая аура. Душа, что выходит за пределы тела.
Моя вновь скатилась куда-то вниз. Ухнула сначала в желудок, отдавшись спазмом, и потекла ниже. Не поймать.
– Чай – это всегда хорошо, – дед немного повеселел. – А хороший чай согревает не только тело, но и душу.
Ага, рухнувшую. Я прищурился.
– Вот нашему Александру чай точно не помешает, а то смотрит, как цепной пес, – продолжил дед. – А я и сладенького нам взял. Продавщица была как всегда мила и даже дала мне новый вкус конфет на пробу. Кстати, сказала, что ты совсем нелюдимый стал, жаловалась.
– Как обычно, – я закатил глаза. Она мне тоже была не особо рада. – И я смотрю по ситуации.
– Да-да, – махнул рукой дед и прошел в квартиру. – Смотришь, да ничего не видишь даже под собственным носом.
Если бы он только знал все. Хотя я ему многое рассказывал. Тогда о чем он?
Я чего-то не понимаю?
Есть что-то еще?
Насторожено взял у него пакет. Конфеты, пара пирожков, печенье. Мягкое печенье. Такое обычно пекла бабушка. На него не нужно много продуктов и делать легко. А внутрь можно положить варенье или шоколад.
Я мимолетно улыбнулся и добавил:
– Сегодня иван-чай. – Ей он тоже нравился. Когда бабушка его пила, всегда водила указательным пальцем по столу, точно рисуя солнце.
Солнышко, что катится по нитям времени, озаряя наш путь. Я усмехнулся, вспомнив одну из вариаций сказки про колобка, сочиненной дедом.
Создатели мира замешали сгусток энергии из остаточных явлений своих эмоций, чтобы восстановить силы, да только отвлеклись, и укатился от них получившийся шар. Он упал в бесконечную тьму, где кружили холодные камни, точно привязанные группами к неким точкам. Ткнулся шар к одним – ничего. Ко вторым – уже занято. Блуждал он во тьме в поисках своего места, озаряя путь и постепенно собирая камни, которые центром считали его. Набрал и устал. Свернулся в одной точке и уснул до тех пор, пока не придет нечто, чтобы его поглотить. А перед этим ему поведают историю о мирах, существах и растениях, что появились благодаря сиянию шара. Он послушает и погаснет, забирая с собой все, что было рядом.
– Хорош, – согласно кивнул дед. – После него чувствуешь, как тело насыщается энергией, точно после хорошего сна.
– И какая разница, какой чай? – нахмурился Тоша. – Все эти виды… По мне чай – это просто чай. Мне нравится любой.
– Все дело во вкусе и свойствах, – пояснил я. – Какой-то сладок, какой-то прян, какой-то горчит. Один сбор поможет уснуть, другой взбодрит. Дарует тепло или позволит ощутить прохладу. Чай – это искусство, а не просто питье.
Дед засмеялся. Тоша попереводил взгляд с меня на него и тоже заулыбался, поддавшись общему настроению. Так мы и перекочевали на кухню. Расставили чашки, налили чай и поставили на стол печенье. На свободный стул я заранее принес дневники, положив сверху бумажку.
– А это зачем тут? – дед откусил печенье и кивнул на дневники. – Я же говорил не носить их сюда, когда едим, – в его уставшем голосе промелькнули строгие нотки. Он был недоволен, опасался за свое потрепанное сокровище.
Не могу представить, чтобы он самолично вырвал страницы.
– Нам хотелось спросить, – начал Тоша. – Просто ситуация тут такая, а вот мы… Ищем и ничего, – взволнованно развел руками.
– Значит, этого попросту нет, – пожал плечами дед. – Или я этого не встречал. Все же наш мир слишком огромен, чтобы познать его полностью. За одну жизнь точно не успеть.
Он стал гораздо спокойнее. Даже цвет лица выровнялся.
– Или мы не знаем, что именно искать, – я отхлебнул из кружки. Чай и правда, хорош. Успокаивает.
– Такое тоже может быть. Так в чем проблема?
Я кивнул Тоше, пусть первым рассказывает. Он вопросительно вскинул бровь, словно спрашивая. С этого надо начать? Не с Ашраи?
Отрицательно качнул головой.
– Что вы перемигиваетесь? Либо делитесь, либо молча пьем чай, а после каждый занимается своим делом. Не люблю нерешительность, – дед сжал губы. Так он казался сердитым, но я знал, что ему просто любопытно.
Антон вдохнул и выдохнул, собираясь с мыслями. Он понял, что я не начну говорить, а потому только недовольно зыркнул. Ему хотелось узнать, что видел я, но…
Он потеребил низ футболки, посмотрел в пол и, наконец, поднял взгляд на деда:
– Помните, я рассказывал вам о том, что случилось, когда я жил в старом доме? – сглотнул. Его пальцы слегка дрожали, точно он собирался начать играть сложную партию на фортепиано.
Лучше было бы, чтобы он не вспоминал это, но и держать все в себе не лучший вариант. Однако я совсем не помню, когда он говорил об этом с дедом. Хоть убейте.
– Да, – сдержанно кивнул дед. – Твою подругу убили, а ты считал, что настоящий преступник так и не был наказан, – слегка прищурился. – Мучают кошмары? – сочувственный тон. – До сих пор?
Всегда, полагаю. Охх, и еще какие… Такое и врагу не пожелаешь.
– Снова напомнили о себе. Только дело в том… – Антон поник. – Я рассказал вам далеко не все. Даже скорее ничего не рассказал. Мне было… – он сбился, – страшно, и я чувствовал себя виноватым. Именно поэтому я больше всего хотел научиться видеть. А на днях…
Он вновь погрузился в недавний кошмар, а я все думал, что у этого всего может быть общего. Совсем разные видения, места, да и люди. Что их всех связывает?
– Ты убил меня!
– Санечка…
– Под сенью Всевышнего…
Они все мертвые. Только и всего. Нас навещают мертвецы. Уверен, что и Кайсе с Кристал показали кого-то почившего, то, что причинят им боль. Кристал и вовсе трясло так, что она не могла самостоятельно прийти в себя.
Хм… Белка, конечно бы рассказала, что видела, но после истории Тоши слушать что-то еще никому, кроме меня не хотелось. Решать что-то, имея множество неизвестных – явно не лучший вариант. Ответ верным не будет. Только если случайно.
Хотя Кайсу еще можно будет расспросить, а вот Кристал… Она замкнулась в себе, как раковина, оберегающая жемчужину.
Так. Что же еще?
Маска?
Верочка ее не носила. У нее была только раскуроченная грудь.
Но все же что-то в ней было, что делало ее привлекательной даже в подобном образе. Она была похожа на фарфоровую куклу.
Кроличья маска. Пепел. Глаз, зажатый губами.
Кролик. Да, та незнакомка в сорочке была в полумаске. Она считала, что это я убил ее. Но…
Нет, это бред какой-то. Я точно никого не убивал, и не собираюсь. Никогда и ни за что. Правда, меня настораживает то, что я слышал и самого себя. Это… Странно? Хотя не мне думать о таком – всю мою жизнь можно описать этим словом.
А может, это было чужое видение? Как говорила та девочка-призрак из детства. Она иногда так долго наблюдала за людьми, что иногда могла видеть их сны.
Я отстраненно повертел в руках чайную ложечку. Прищурился.
На окне еще был виден бледный след рисунка Тени – круг, внутри которого еще один. Цвет уже не такой яркий, ближе к коричневому, как высохшая кровь, но странно, что он до сих пор заметен. Да и следы от пальцев по ту сторону…
Так значит, ночью кто-то опять стучался к нам. Незваные гости. Я помню их руки, бьющиеся о стекло. Интересно, дед видел их? Полагаю, что да. Но почему он так спокоен? Привык?
Или…?
Я положил ложку.
…– а потом она меня обняла. Тепло, нежно… Собралась снять маску, – тихо заканчивал Тоша. – Я закричал, – зажмурился, – помнил, что под ней нет лица, но тут меня выдернули из этого кошмара.
Соха. Спасителем оказался тот, кого Тоша больше всего не любит.
– Как любопытно, – протянул дед. – Это многое объясняет, – его голос стал тише, словно он говорил для самого себя, сортируя в голове всю информацию по неким полочкам. Иногда смотришь на человека и думаешь: «Что он представляет, когда закрывает глаза?»
После недавних событий мне кажется, что мой разум – это заброшенное метро, где каждая информация одушевлена и похожа на человека. Стоит мне сомкнуть веки и я там. Ни убежать, ни спрятаться…
А у деда, как мне кажется, нечто похожее на обсерваторию. Звезды, мечты и долгие часы ожидания в поисках одной единственной звезды. Где-то там, в глубине он прячет свои мечты и надежды, отдаваясь поиску того, чего нет. Шепчет, грустит. Просто то, что он ищет – улыбка давно погасшей звезды. Но все, что он видит – это она.
Пройдя через боль, возродись, учись любить так, чтобы отдавать всего себя и ничего не требовать взамен.
Иногда мне кажется, что он и в самом деле жил только ради нее одной – своей Софии.
– Вы о чем? – мой друг нахмурился.
Вот его внутренний мир вызывал у меня сомнения. С одной стороны его простодушие, веселость, любовь к сладкому, да и внешность настраивают на доброжелательный и несерьезный тон. Что-то светлое, уютное, похожее на воздушное пирожное или шифоновый торт. А с другой стороны… Подвал с яблоками и два трупа, лишенные лиц. Заброшенный дом, в котором его годами ждет девочка в кошачьей маске.
Иногда невозможно прочесть даже самых близких людей, а по внешности судить себе дороже. За улыбкой очень часто прячется то, о чем нельзя рассказать другим. Так берешь простой буклетик, а в нем мелким почерком зашифрована бесконечная сага.
– Так, постой, Антоша. Я думаю, – дед перевел взгляд на меня. – А ты что видел? Все же у тебя не было… – он на миг запнулся. – Подобных ситуаций.
Да, такого у меня не было. Мои сны отличаются, от кошмаров Тоши. Он видит прошлое. Мне же приходит то, что не произошло и, надеюсь, не произойдет.
Я пожевал губы. Нельзя, совсем нельзя…
На груди Верочки распустил свои жуткие лепестки алый цветок, раскурочив грудную клетку, словно она была из бумаги. Тонкие кости поломаны, видны внутренности, и я смотрю на то, как ослабевает ее сердце, замедляя свой бег.
Ее обескровленные губы шепчут. Я не слышу, но ощущаю, как каждое слово впивается в меня, точно стрелы. Они попадают в цель и взрываются сотней осколков. Этих стрел нет, но я знаю, что они должны быть из стекла. Такого тонкого и хрупкого цветного стекла, что легко бьется, стоит ему очутиться в моих косолапых руках.
– Спаси меня, Сашенька…, – горячий шепот.
Зажмурился и тут же открыл глаза. Очень много того, на что у меня нет ответа.
Люди в метро, мороженщик, девушка в кроличьей маске, поцелуй мертвой Верочки и… Она говорила о каком-то признании.
О чем мне рассказать? Дьявол…
Перед моим взором кровавые бабочки разбиваются насмерть, падают лужами и стекают вниз, в темную бурлящую реку.
Сделал поспешный глоток. Выдохнул сквозь зубы.
– Продолжение того кошмара? – пришел мне на выручку дед. Я с благодарностью посмотрел на него и кивнул.
– Теневое метро. Да… – усмехнулся.
Тоша непонимающе вскинул бровь.
– Снится мне порой поезд, – я невнятно махнул рукой, точно отгоняя надоедливую муху или пытаясь показать на невидимые вагоны. Мол, сам смотри. Почему-то было жарко и душно до такой степени, что становилось тяжело дышать. – Живой. Ходит по тоннелям, облизывается. У него пасть огромная и лапы с когтями. Скрежещет, – мои же слова казались мне горячечным бредом. – Кричит и воет. А едут в нем мертвые. Он их поглощает, рассасывает, как паук мух.
Да, чем-то похоже на паука. Каждый вагон – это кокон. Попал и все, все внутренности начинают разжижаться.
– Ты видел его только во сне? Вроде бы, мне попадалось нечто подобное вчера… – Тоша подался вперед, тут же забыв о том, что ждал от моего деда ответа по поводу своей истории. – Или даже сегодня. Там листы такие плотные и картинка жуткая.
– Тц, – цыкнул дед и друг перестал тянуть заляпанные вареньем от пирожка руки к дневникам.
Я немного помедлил, пытаясь собраться с мыслями.
– Не только. Один раз встретил в реальности…
Хотя моя реальность слишком часто похожа на сон. Это словно стук. Ты его слышишь, ищешь источник, а потом понимаешь, что звук доносился из зеркала.
Мое отражение становится лисой. Угольно-черной, потекшей, как рисунок чернилами. А может она заляпана чем-то вязким. Кровью?
– Но есть ведь что-то еще? – от деда ничего не скрыть. Его взгляд пронзителен, словно он сканирует меня рентгеновским лучом. Ему важно что-то услышать, чтобы собрать некий пазл. Интересно, это все связано с тем, что он сказал, когда вошел в квартиру? Он что-то понял еще при первом моем рассказе. А потом…
Хм. Пришла соседка и о чем-то рассказала, о чем-то, во что сложно поверить. После этого все и пошло наперекосяк. И эта бескрылая Ашраи. Черт. Как же все связано?
А еще… Точно.
Я осклабился.
– Кое-что потом, – сказал одними губами. Дед понимающе усмехнулся, указав взглядом на Антона. Кивнул. После чего продолжил вслух. – Было кое-что еще. Странное.
Пришлось поведать о девушке в кроличьей полумаске, у которой шел пепел из глаз вместо слез. Сейчас мне кажется, что ей было невыносимо больно и одиноко, точно она замерзала в этом мире. Бабочка в паутине.
Она считала, что я виноват в ее смерти, но… Тогда она уже была мертвой. В моем кошмаре у нее капала кровь. Да и в вагон она села сама. Вот только дальнейший ее облик я не могу объяснить. Почему именно кролик? И что с ее глазами?
Она точно кукла, которую дергали за ниточки, медленно закрывала глаза, будто старая заводная игрушка. Так же нарочито медленно открывала, как заедающие жалюзи на окнах.
А еще мороженщик. Одутловатый, страшный. У него лопались губы, растянутые в улыбки. Он говорил о ком-то, кто идет по следу, ищет. Кого?
– Возможно, что мне это все привиделось, – подытожил я. – Но что-то мне не дает покоя.
– А мне ты ничего не говорил, – надулся Тоша. – Я бы тоже хотел видеть… – почти проныл он.
– А я забыть, – оборвал его я.
– И с чего все это началось? О какой музыке ты говорил, Антош? – кусочки пазла собирались в обсерватории деда. Каждая деталь занимала свое место. Он искал что-то в лице моего друга, потому что тот не умел скрывать свои эмоции и чувства. Со мной же это не чтение, а игра в гляделки.
– С существа, пойманного нашим другом Ларсом, – ответил он спокойно и непринужденно.
А ведь и правда. Все обострилось после того, как нам показали Ашраи. Я же видел ее уже во второй раз. Да…
Округлил глаза.
– Фейри без крыльев, – добавил.
– Без крыльев? – зачем-то переспросил дед, словно это было чем-то важным.
Ну, оборвал кто-то. Всякое бывает. Русалку вон вообще жрали. Резали живьем.
– Да, – подтвердил Тоша. – Она так прекрасна…
– Нехорошо. Совсем нехорошо, – дед потер виски. – Надеюсь, на этом все? – посмотрел с надеждой. Ситуация ему явно не нравилась.
– Почти, – я потянулся через стол и взял бумажку, лежащую на дневниках. – Сегодня из одного дневника выпали фотографии, – протянул все, кроме одной. Почему ты их прятал?
Дед пролистал их. Успокоено выдохнул, точно боялся увидеть что-то среди них. Припрятанный мной снимок? Того мужчину? Но там он тоже есть, только… Точно! Глаза. Там, где он рядом с тетей у него закрыты глаза.
