«Таинственное пламя царицы Лоаны» kitabından alıntılar, sayfa 7
Наши пленники услышали немецкий крик, принялись биться, упираться, притворно падали, пытались укатиться неведомо куда, перекатываясь с боку на бок, — совершенно обнаглели. Они рассчитывали, что мы не станем по ним стрелять, чтобы себя не выдать. Они рассчитывали, что, куда бы они ни закатились, псы их отыщут. Терять им было нечего, а те, кому терять нечего, — хуже всех опасны.
Лысый черт, в котором при множестве мерзостей хоть крупицы какие-то были, запретил к черту карточные игры. В игорных домах людей подло соблазняют, там они теряют все, что заработали. Говори не говори, что они свободно шли в игорный дом. Лучше, чтобы не было таких соблазнов… А господь, в отличие от Муссолини, создает людей вполне свободными и очень слабыми, чтоб они были свободны бедокурить. Это, по-твоему, подарок? Если я тебя сейчас сброшу вниз с обрыва и скажу: не беспокойся, у тебя имеется полная свобода уцепиться за какой-нибудь бурьян на склоне и спасти себе жизнь, а если все же свободно предпочитаешь, ты волен превратиться и рубленый бифштекс по рецепту, как едят в городе Альба… Ты в ответ: зачем ты сбросил меня? А я: проверить, добродетелен ли ты. Точно как Боженька. Тебе-то было вовсе не интересно проверять свою добродетель. Тебе хватало счастья — просто не падать в обрыв.
— Ты говоришь как богословы, как все эти крючкотворы, дошлецы. Они то же самое толкуют. Зло в мире есть, однако господь бог преподнес нам самый расчудесный подарок, а именно свободную волю. Мы можем свободно выбирать между тем, что повелевает господь, и тем, что нашептывает дьявол, и если мы в конце концов отправляемся в ад, то вовсе не потому, что нас создали как рабов, а потому что нас родили свободными людьми, а мы неправильно использовали свободу и виноваты сами во всем.
— Конечно.
— Что конечно? Да с чего ты вообще взял, будто свобода — такая ценность?
Опять я охвачен чувством, будто бы в книге рассказана моя собственная история
Once again I had found a book that was telling my story
Профиль на французском журнале, целуемый ребенком. Лик, увиденный у входа в лицей мальчишкой. И все другие лица, между которыми наблюдалась общность: Паола, Ванесса, хорошенькая голландка, другие, другие, вплоть до этой нынешней Сибиллы, этой, живой, этой, которая нацелилась замуж через неделю, и значит, ее я теряю тоже… Эстафета через долгие годы в поисках чего-то, не существовавшего даже и тогда, когда я еще писал свои стихотворения.
— Но как она выглядела, Лила Саба, — спросил я у Джанни. — Скажи мне, как минимум, на что она была, эта Лила, похожа.
— Ну что тебе сказать, красивая, она и мне-то нравилась, когда я тебе ее нахваливал, ты гордился — в стиле «еще бы, у меня красивая жена».
Я открыл альбом и погрузился в самую несуразную историю, которая когда бы то ни было составлялась в человеческой фантазии. Рассказ дико бессвязный, сюжет ничем не оправдывается, приключения дублируются, персонажи с бухты-барахты проникаются глубочайшими любовями, Чино и Франко отчасти очаровываются царицей Лоаной, а отчасти считают ее вредной пакостницей.
На остальных тетрадях были героические личности в черных рубашках, кидающие бомбы в неприятеля, и торпедные катера, пускающие ко дну огромные вражеские броненосцы, и самоотверженные связные, которые, после того как им оторвет руки гранатой, все бегут к заветной цели через град трассирующих пуль, зажимая секретный пакет в зубах.
Нежный дружественный мир? Так ведь был самый разгар войны? В учебнике пятого класса — параграф о народностях и расах. Речь о евреях. Опасайтесь этого коварного племени, «внедряющегося среди арийцев… заражающего нордические народы новым меркантильным духом и жаждой наживы».
В те времена начинали с палочек. К буквам переходили только научившись заполнять всю страницу ровненькими палочками с одинаковыми промежутками. Ставили почерк, ставили руку. Каллиграфия имела большое значение во времена, когда пишущие машинки встречались только в конторах.
