Kitabı oku: «Социал-демократия и социализм», sayfa 4

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ

Центральное место в идеологической доктрине реформизма занимает демократия. Само название этой доктрины – “демократический социализм” (а не просто “социализм”!) указывает на огромное значение, которое ее сторонники придают демократическим принципам в политике, экономике и общественной жизни. Программные документы партий, входящих в Социнтерн, пронизаны духом верности традициям демократии. Эта идея служит критерием, с которым они всегда стремятся соотносить любые свои действия.

Демократия – “священная корова” международного социал-реформизма. Безусловное следование ее принципам в любых ситуациях – это главное, что, по мнению социал-демократов, отличает их от коммунистов. Говоря о причинах коренного расхождения позиций двух течений мирового рабочего движения, идеологи реформизма всегда выносят на первый план их различное отношение к государственно-правовой демократии, диктатуре пролетариата, идеологической и политической монополии одной партии, а отнюдь не разногласия по социально-экономическим проблемам, например, по роли частной собственности или рынка в современной экономике. Социал-демократы убеждены, что демократия не может быть принесена в жертву ради достижения даже самых благих целей, и что подлинный социализм невозможен без демократии. Подобная позиция, безусловно, заслуживает уважения. Однако какое содержание при этом вкладывается в понятие “демократия” и какие средства предлагаются для достижения поставленных целей?

Социал-демократы различают политическую, экономическую и социальную демократию. В этой главе на примере политической демократии мы попытаемся показать противоречивость и ограниченность сугубо ценностного подхода к социализму.

Демократия представляет собой не идеологию, а набор определенных принципов политической власти: выборность лидеров, взаимную независимость всех ветвей власти, широкое самоуправление территориальных и общественных структур³⁴. В демократическом обществе поощряется плюрализм мнений, уважаются взгляды меньшинства и гарантируются права политической оппозиции. Граждане реально обладают широким спектром политических прав и свобод – свободы мысли, слова, печати, организаций и религии. Все они равны перед законом.

Целью своей политики социал-демократы считают трансформацию существующей капиталистической системы в новое, в высшей степени демократическое общество. При этом принципиальный момент заключается в том, что они трактуют политическую демократию с надклассовых позиций. В их интерпретации она предстает как абсолютная демократия, “демократия вообще”.

Однако при экономической власти капитала возможна только буржуазная демократия, и никакая другая. Поэтому абсолютная всеобщая внеклассовая демократия – как лозунг, методологический принцип и программная установка социал-реформизма – на деле неизбежно оборачивается банальной буржуазной ее формой. По-другому и не может быть: если демократические принципы и нормы реализуются в условиях классового общества, политическая система не может не нести на себе следы этого общества.

Абсолютная демократия в человеческом обществе невозможна так же, как и абсолютная свобода. Уровень демократии определяется, в частности, материальными возможностями общества, его социальной структурой, традициями и т.п. Однако в классовых обществах важнейший фактор, определяющий реальный уровень демократических прав и свобод – отношение разных групп граждан к собственности на средства производства. Совершенно очевидно, что в капиталистическом обществе владельцы крупного капитала имеют гораздо бóльшие возможности, чем простые трудящиеся, осуществлять на практике свои экономические, политические и гражданские права – быть избранными, защищать свои интересы в суде, отстаивать выгодную точку зрения в СМИ, влиять на политику государства в нужном направлении и т.п. Большие деньги дают большую власть, и обладатели крупного капитала не упускают свои возможности. Историю человечества социал-демократы рассматривают как путь от несвободы к свободе. Но частнокапиталистическая форма собственности порождает экономическое неравенство и, как следствие, существенно различный уровень свободы для разных людей при получении образования, охране своего здоровья, реализации многих других неотъемлемых прав граждан.

Социал-демократы видят недостатки и признают несовершенный характер буржуазной демократии. (С недавних пор и граждане бывшего СССР получили возможность со знанием дела оценивать ее достоинства и недостатки). Они ставят себе цель – дальнейшее развитие демократии. Однако социал-демократы уходят от марксистской постановки вопроса. Они не желают признавать определяющее влияние господствующих в обществе экономических отношений на надстроечные сферы, в частности, на политическую систему, поскольку такой подход предполагает наличие взаимосвязи процесса демократизации с необходимостью коренного преобразования отношений собственности на средства производства. Социал-демократы отрицают такую необходимость, и потому их подход к реформированию капиталистического общества не идет дальше необоснованного идеализма и мелкобуржуазного утопизма.

В оправдание своей позиции реформисты указывают на свои заслуги в деле преобразования общества. Безусловно, буржуазное общество в целом развивается по пути демократизации. Сто лет назад трудящиеся боролись за всеобщее избирательное право, свободу политических объединений и право создавать профсоюзы. Сейчас эти права и свободы кажутся естественными. Через механизм свободных выборов народные массы влияют на политику государства. В западных странах этому обстоятельству придают столь большое значение, что определяют свою политическую систему как парламентскую демократию. Несомненно, за прошедшее столетие демократия распространилась на широкие слои общества.

Социал-реформисты правы в том, что буржуазная демократия не остается статичной, в ее систему входят действительные демократические ценности. Это служит основанием для их стремления и дальше развивать сложившуюся общественную и политическую систему. Однако главным препятствием на пути к обществу развитой демократии является экономическое и, как следствие, политическое неравенство, порождаемое неодинаковым отношением людей к средствам производства, капиталу. Поэтому при капитализме все права и свободы неизменно будут “всеобщими” по форме, но буржуазными по сути. Социал-демократы обходят эту проблему, они не указывают пути ее разрешения. В этом заключается противоречивость и ограниченность их концепции: свое стремление к абсолютной демократии они собираются осуществить, не выходя за рамки буржуазного общества и способа производства, не пытаясь упразднить те пределы, которые экономическая система капитализма ставит на пути реализации демократических принципов.

История доказывает, что в рамках одного и того же капиталистического способа производства может существовать целый спектр политических систем – от традиционной буржуазной демократии до самых крайних форм тоталитарных фашистских диктатур. Поэтому влияние фактора экономического неравноправия людей на политическую систему общества нельзя переоценивать. Но в такой же мере его недопустимо недооценивать. Можно согласиться с социал-демократами в том, что революционное изменение экономических отношений не приводит автоматически к торжеству свободы и демократии. Но очевидно и то, что первое является совершенно необходимой предпосылкой для второго. При сохранении буржуазных отношений собственности возможны только буржуазные по их истинному содержанию свобода и демократия. Для перехода к качественно новому уровню реализации демократических прав и свобод необходимо преодолеть самое главное отчуждение человека – от собственности. Тип политической системы и реальное содержание общественных отношений определяются не только экономическими факторами, но в первую очередь все-таки ими.

Показателен в этой связи пример нашей страны – СССР. Нет оснований не соглашаться с В.И. Лениным, писавшим: “Буржуазной демократии, по самой природе ее, свойственна абстрактная или формальная постановка вопроса о равенстве… Под видом равенства человеческой личности вообще буржуазная демократия провозглашает формальное или юридическое равенство собственника и пролетария, эксплуататора и эксплуатируемого, вводя тем в величайший обман угнетенные классы …Действительный смысл требования равенства состоит лишь в требовании уничтожения классов”³⁵.

Однако проблема демократии не сводится лишь исключительно к созданию общества социального равенства. Для установления высшей – по сравнению с буржуазной – формы демократии недостаточно ликвидировать эксплуатацию и эксплуататорские классы. В СССР, в котором был достигнут высокий уровень социального равенства, существовала, несмотря на это, тоталитарная политическая система. При этом пренебрежение демократическими принципами и нормами являлось результатом не субъективной их недооценки руководителями страны, а следствием объективно существовавшей неадекватности вульгарно-коммунистического способа производства уровню развития и характеру общественных производительных сил². В. Брандт заявлял в связи с этим, что “огосударствление средств производства не решает вопроса демократизации и гуманизации общества, расширения сферы свободы многих индивидуумов”³⁶. Причина – в сохраняющемся в этом случае отчуждении человека от собственности, а следовательно, от власти и реальных демократических прав.

Несчастливая судьба демократии в Советском Союзе не опровергает, а наоборот, лишний раз доказывает определяющее влияние экономической основы общества (“базиса”) на его идеологическую и политическую сферы (“надстройку”).

В обществе, основанном на господстве коллективной собственности на средства производства (в различных ее формах), в силу ее адекватности современным экономическим реалиям изначально и в принципе исключены проявления авторитаризма и тоталитаризма. Коллективизация собственности позволяет преодолеть свойственное буржуазному обществу экономическое неравенство. Бывшие наемные работники становятся собственниками средств производства и продуктов своего труда. Люди обретают реальное равенство в структуре общественного производства. Новое общество (в развитом своем варианте) будет представлять собой ассоциацию независимых от государства самоуправляемых трудовых коллективов. Трудящиеся как хозяева экономики становятся хозяевами и в политической сфере. Следовательно, тип государства и политической системы будут соответствовать именно их интересам.

Концепция нового социализма предполагает многоукладность экономики, в которой преобладают коллективные формы собственности на крупные средства производства, но одновременно уважаются права других форм собственности, в том числе частной. Такое положение означает не сужение, а расширение экономической свободы и свободы предпринимательства².

Конечно, новый социализм – общество цивилизованных коллективных собственников – еще не является вершиной развития демократии, но он предоставляет человеку больше реальных прав и свобод, чем капиталистическое общество. Демократия нового социализма, в основе которой лежит экономическое и политическое равенство граждан, будет качественно отличаться от буржуазной демократии. Только в ее рамках может быть достигнута цель социал-демократического движения – наполнение формально декларируемых демократических и гражданских прав реальным содержанием.

Сторонники демократического социализма вменяют в вину своим политическим и идеологическим оппонентам избирательность их подхода к “основным ценностям” человеческого общества. По их мнению, буржуазные либералы и консерваторы превозносят принцип личной свободы, но не хотят признавать важность принципов справедливости и солидарности всех членов общества. Коммунисты в свою очередь основной упор делают на достижение социального равенства и солидарности, но добиваются этого за счет ограничения свободы. Социал-демократы видят свое отличие в том, что они понимают взаимосвязанность всех фундаментальных этических принципов²⁷. Очевидно, однако, что дело не столько в формальном признании равной значимости каждого из компонентов триады “основных ценностей”, сколько в том содержании, которое вкладывается в эти понятия.

Свобода, справедливость и солидарность должны рассматриваться не в качестве абстрактных и надклассовых понятий, а только в контексте всей социально-экономической реальности капиталистического общества. Качественный перелом в отношении практической реализации “основных ценностей” невозможен без устранения присущего капитализму экономического неравенства, порождающего ограничения реальной свободы, социальную несправедливость и разрушающего отношения солидарности между людьми.

Социал-демократы принципиально уходят от решения проблемы социалистической собственности. Вместе с тем именно в ней, а не в теории “основных ценностей” содержится ключ к созданию подлинно свободного и демократического общества. До тех пор, пока проблема социалистического обобществления не будет решена должным образом, социализм в социал-демократической интерпретации будет представать лишь мелкобуржуазной утопией, прекраснодушной и недоступной мечтой. Вряд ли такое положение можно считать значительным прогрессом по сравнению с вульгарной версией коммунизма, в которую превратили социализм последователи коммунистического направления в рабочем движении.

Итак, ограничивая содержание понятия “социализм” лишь этическими и моральными категориями, социал-демократы фактически лишают себя реальной возможности достичь своих целей. Апеллируя к всеобщей демократии, на деле они замыкаются в рамках буржуазной демократии, тогда как решение проблемы требует преодоления пределов капиталистического общества и прежде всего перехода к новому способу производства.

РЕФОРМИЗМ

Реформизм – один из основных компонентов доктрины демократического социализма. Если по многим другим теоретическим вопросам взгляды правых и левых социал-демократов зачастую расходятся, то в своем принципиальном неприятии социальной революции они едины. Все последователи демократического социализма считают, что достижение его целей возможно только реформистским путем.

Коммунисты также признают реформы в качестве метода общественных преобразований, но настаивают на том, что без революции невозможен переход от капитализма к социализму. Они обвиняют социал-демократов в оппортунизме, то есть приспосабливании тактики рабочего движения к интересам буржуазного общества.

Но мало констатировать факт оппортунистической тактики социал-демократии, так как на основании этого обстоятельства можно прийти к совершенно полярным выводам. Коммунисты считают подобную политику совершенно недостаточной и, в конечном счете, предательством идеалов рабочего класса. Социал-демократы не менее резки в своих оценках. Например, один из российских апологетов оппортунистической тактики Б.С. Орлов, сравнивая методологические принципы обоих направлений в рабочем движении, пишет: “Социал-демократы руководствовались в первую очередь здравым смыслом и если видели, что взятая на вооружение теория “не работает”, то пересматривали ее, внимательно приглядываясь к изменениям, постоянно происходящим в обществе, коммунисты же подгоняли жизнь под однажды выбранную теорию и, как тот пресловутый Прокруст, рубили руки-ноги, если общественное тело не укладывалось в идеологическую постель”³⁷. Даже во многом согласившись с этим мнением, нельзя на этом основании оставлять реформизм вне критики.

Правильную оценку оппортунизму и, в частности, реформистской тактике социал-демократов можно получить, лишь выяснив, почему, в силу каких объективных причин они вынуждены следовать ей.

По сути, ответ на этот вопрос содержится в предыдущих главах. Социализм является общественным идеалом обоих течений мирового рабочего движения – и социал-демократов, и коммунистов. Однако, как уже отмечалось выше, социал-демократы не сумели разработать собственную теорию социалистической собственности в противовес вульгарно-марксистской, принятой на вооружение коммунистами. Вследствие этого они лишили концепцию демократического социализма ее ядра. Социализм в их интерпретации потерял экономическое содержание и стал пониматься не как общественно-экономическая формация, а как непрерывный и бесконечный процесс общественных преобразований. В итоге социал-демократы были вынуждены отказаться от формулирования конечной цели своей политики.

Но если верно, что именно цель определяет средства для ее достижения, то отсутствие цели не может не оказывать влияние на тактику действий. Если демократический социализм не особый социально-экономический строй, а лишь политика, имеющая определенную направленность, то методы его достижения поневоле будут ограничены рамками “искусства возможного”. Поэтому реформистская тактика представляет собой логичное следствие всей идеологической концепции социал-демократизма, прежде всего – отсутствия в ней теории социалистической собственности.

Взгляды социал-демократов на соотношение революционного и реформистского путей развития общества претерпели определенную эволюцию. Еще Э. Бернштейн пришел к выводу, что новое общество возникнет не благодаря революции, а как итог постепенных целенаправленных изменений капитализма. Он писал: “Социализм наступит не в результате крупных политических решающих схваток, а как следствие ряда экономических и политических побед рабочего движения в различных сферах его деятельности…”³⁸. Он полагал, что капиталистическое общество путем мирного преобразования можно постепенно трансформировать в социалистическое.

В подтверждение своей правоты Бернштейн апеллировал к некоторым высказываниям Маркса и Энгельса, рассматривая их вне общего контекста основанного ими учения. Так же поступает ныне часть его современных единомышленников³⁹.

Бернштейн идеологически обосновал реформизм. Однако процесс идеологической эволюции социал-демократов от революционного марксизма к последовательному реформизму был достаточно протяженным во времени. В период между двумя мировыми войнами у большинства партий Социалистического рабочего интернационала реформистская практика уживалась с революционной теорией. О. Бауэр, идеолог левого течения Социалистической партии Австрии, которая в свою очередь в то время принадлежала к левому крылу международной социал-демократии, признавал: “Целеустремленные социалисты противопоставляют этой (последовательно реформистской. – Ю.А.) точке зрения понимание того, что капиталистический общественный строй не может быть преодолен в результате постепенного преобразования, продвижении от реформы к реформе, что социалистический строй может быть завоеван только в результате революционного перелома”⁴⁰.

Несмотря на столь правоверный марксистский тезис, О. Бауэр оправдывает реформистскую тактику отсутствием предпосылок для социалистической революции и необходимости вследствие этого идти на компромисс. Он рассматривает реформистский социализм в качестве идеологии рабочего движения, неизбежной на определенной ступени развития, а именно “…на той ступени развития, на которой рабочий класс хотя и не обладает еще достаточной силой для свержения капиталистического общественного строя, но в то же время достаточно силен, чтобы успешно использовать демократические учреждения в своей борьбе за повышение уровня своей жизни в рамках капиталистического общественного строя”⁴¹.

Позиция О. Бауэра опровергает выдвигаемое многими коммунистами обвинение в том, что оппортунизм социал-демократов служит доказательством их сознательной, расчетливой и корыстной измены идеалам социализма и освобождения рабочего класса. Напротив, О. Бауэр подчеркивает вынужденный характер реформизма и косвенно признает, что его причиной является отсутствие реальной социалистической альтернативы капитализму.

До Второй мировой войны позиция многих европейских социал-демократических партий отражала переходный характер их идеологии того времени: революция еще не отрицалась в теории, но объявлялась невозможной на практике. В послевоенные годы переход на реформистскую платформу был полностью завершен. Под воздействием логики “холодной войны”, вследствие усиления влияния коммунистических партий на рабочее движение и зависимости восстановления экономики стран Европы от помощи США большинство социал-демократических партий заняло резко антикоммунистическую позицию. В дальнейшем успехи в развитии капитализма, которым в немалой степени способствовала политика, проводимая социал-демократами, привели к значительному их дрейфу вправо. Они полностью исключили термин “революция” из своего лексикона и заняли позицию полного отрицания социальной революции как метода достижения своих политических целей. Ныне социал-демократы единодушны в признании реформизма как единственно возможного для них способа трансформации капитализма в общество демократического социализма.

Вместе с тем неоднородность социалистического движения проявляется и в отношении к этой проблеме. Представители левых течений подразделяют реформы на “системостабилизирующие” (не изменяющих сути господствующих в обществе и производстве буржуазных отношений) и “системоизменяющие”, которые, по их мнению, приближают общество к демократическому социализму. Однако и левые социал-демократы не ставят себе в качестве цели замену в обозримом будущем капиталистического способа производства другим. Они стремятся лишь по мере возможности устранить или смягчить негативные факторы, свойственные капиталистической системе, не нарушая при этом ее целостности и основы ее функционирования. Правые социал-демократы вообще отказываются проводить резкую грань между системостабилизирущими и системоизменяющими реформами. В самом деле, можно ли говорить о действительно глубоком изменении системы, если практикуемый социал-демократами подход исчерпывается установкой на реформирование капитализма в рамках самого капитализма?

Обличая на словах “язвы” буржуазного общества, социал-реформисты не ведут речь о преодолении капиталистического способа производства. Превратив социализм в этический идеал, они фактически подменили одну цель (социализм) другой (улучшение капитализма). Бесплановому движению при отсутствии конкретной конечной цели естественно свойственна приспособительная тактика.

Логика идеологической эволюции социал-демократов привела их к полному и окончательному разрыву с марксистской революционной традицией. В результате международная социал-демократия приняла на себя роль “лояльного управляющего” делами капитализма. Ныне приход к власти в какой-либо стране социал-реформистской партии – партии, выражающей и отстаивающей интересы рабочего класса! – ничего, по сути, не меняет и не пугает буржуазию. В качестве оправдания оппортунистической тактики ее защитники приводят следующий довод: для того, чтобы придти к власти и иметь возможность реализовать свои цели, социал-демократии необходимо завоевать на свою сторону симпатии большинства избирателей. А в это “большинство” неизбежно входят потенциальные сторонники других партий, в том числе и буржуазных. Поскольку социал-демократы не хотят силой навязывать социализм противящемуся большинству, они вынуждены отказываться от собственных теоретических принципов, которые не встречают понимания у большинства избирателей. Австрийский политолог А. Пелинка называет этот процесс “законом редукции социализма”⁴², суть которого такова: проводить на практике только ту часть своей программы, которая может найти поддержку большинства электората. В действительности этот “закон” отражает лишь неспособность социал-демократов выработать реальную социалистическую альтернативу, привлекательную и приемлемую для самых широких народных масс. Именно поэтому им в борьбе за симпатии избирателей приходится заимствовать у буржуазии ее взгляды, ценности, методы и теории.

Рассматривая соотношение революционного и реформистского путей развития, следует иметь в виду, что само содержание понятия “революция” претерпело некоторые изменения на протяжении последнего столетия.

В начале века В.И. Ленин утверждал, что “… вопрос о власти есть коренной вопрос всякой революции”⁴³. В эпоху господства в Европе монархий, слабого развития парламентаризма и других демократических институтов революция в сознании людей ассоциировалась с вооруженным восстанием и неизбежной гражданской войной, которые должны открыть дорогу социалистическим преобразованиям. В условиях современной парламентской демократии вопрос о власти отходит на второй план. Как известно, социал-демократические и другие рабочие партии приходили к власти во многих странах, но ни в одной из них не произвели революционных перемен.

Главным стал вопрос о собственности. Подход партии или политического движения к проблеме революции зависит от отношения этой партии к капиталистической частной собственности, с одной стороны, и ее представлений о социалистической форме собственности, с другой. В самом деле, если социалистический идеал коммунистов подразумевает тотальное огосударствление средств производства и создание плановой централизованной экономики, то он совершенно несовместим с капитализмом и путь к нему лежит только через революцию. Если, с другой стороны, у социал-демократов вообще отсутствует концепция социалистической собственности, но они признают позитивную роль частной собственности, а под обобществлением средств производства понимают их частичную национализацию в рамках капиталистической экономики, то для них естественным способом достижения цели становятся реформы, не нарушающие целостность существующей системы, при безусловном исключении революции из арсенала допустимых средств.

Подлинный (“новый”) социализм предполагает не огосударствление, а коллективизацию средств производства. При этом новые социалисты, подобно социал-демократам, признают позитивную роль в современной экономике как частной, так и государственной форм собственности. Поэтому для нового социализма характерна многоукладная рыночная экономика, но, в отличие от капитализма, ее лицо будет определять не частная, а различные формы коллективной собственности. Это последнее обстоятельство имеет решающее значение, и оно заставляет признать, что подлинный социализм представляет собой новый, качественно отличный от капитализма способ производства. В его основе лежит принципиально иная система производственных отношений. Поэтому переход к социализму не может быть осуществлен только за счет реформ, не затрагивающих основ капиталистического способа производства – господствующего положения частной собственности и наемного характера труда. К обществу подлинного социализма можно придти только через революцию (имеется в виду революция в способе производства, а не насильственный захват власти). Поэтому идеология нового социализма является не реформистской, а революционной по своей сути.

Марксисты понимают революцию как скачок в развитии, прерывание “непрерывного”, нарушение постепенности. В этом они видят отличие революционного пути от эволюционного. Однако одновременно марксисты признают относительность этого различия. Действительно, революция не совершается вмиг: в ночь с 7 на 8 ноября 1917 г. в России произошла лишь смена политической власти, сам же процесс социалистических преобразований, пройдя через ряд этапов, занял годы.

Поэтому отличие революционного пути от реформистского не только и даже не столько в темпе преобразований, сколько в их радикальности, выражающейся в полном и безоговорочном разрыве со старым, отжившим и замене его новым и прогрессивным. На практике революционная альтернатива также представляет собой ряд последовательных реформ, но революционные реформы должны затрагивать основы экономического базиса общества, в первую очередь, отношения собственности.

Революция в современном понимании представляется не одномоментным скачком, а более или менее длительным периодом коренных реформ, изменяющих фундаментальные принципы функционирования общества и общественного производства. При этом, как отмечал французский левый социалист (не социал-демократ) С. Малле, частичные структурные перемены вовсе не устраняют потребности в революции, то есть в разрушении структуры в целом. Напротив, глубокие реформы делают это разрушение неизбежным, ибо частично преобразованные структуры начинают проявлять свою неадекватность старому социальному механизму, слом которого становится насущной необходимостью. Революцию, которая совершается без предварительной реформистской подготовки и рассчитывает разрушить отжившие социальные структуры одним махом, С. Малле рассматривал лишь как поверхностный акт⁴⁴.

Аналогичную трансформацию своих взглядов на революцию претерпели и некоторые коммунистические партии. В частности, еще в начале 60-х гг. итальянские коммунисты выдвинули концепцию революции-реформы. Суть ее составляют структурные реформы, которые, в отличие от социал-демократического подхода к той же проблеме, должны охватывать и отношения собственности, следовательно, отношения власти и выводить в результате страну за “логику механизмов капитализма”⁴⁵.

В современных условиях революция, как свидетельствует практика последних десятилетий, не связана с вооруженным восстанием, тотальным насилием и кровопролитием. (Классический пример – антишахский политический и социальный переворот в Иране. Можно вспомнить также “бархатные” революции конца 80-х гг. в Восточной Европе. Да и события в нашей стране на рубеже 80-90-х гг. также в целом подтверждают тенденцию к изменению форм, в которых ныне протекают социальные перевороты). Еще Маркс предвидел, что грядущие переделы собственности могут осуществляться мирными средствами, например, выкупом средств производства у их владельцев. XXI век будет столетием “бархатных” революций. Они будут отвечать интересам подавляющего большинства населения и отличаться постепенностью, мирным характером и прагматическим, а не идеологическим подходом к реформам. Значительная часть современников может и не осознавать сути происходящий событий, однако даже “незаметные” перемены будут иметь революционный итог – полный разрыв со старым миром.

Итак, реформизм социал-демократов является в конечном счете следствием отсутствия у них теории социалистической собственности. Они стремятся достичь демократического социализма посредством реформирования капитализма в рамках самого капитализма, без революции в производственных отношениях и способе производства. Однако таким путем невозможно преодолеть капитализм и создать принципиально отличное от него общество. Подход новых социалистов также не отрицает реформы, но их конечная цель – новый способ производства, отличный от капиталистического, – однозначно предопределяет революционный способ ее достижения.