Kitabı oku: «Социал-демократия и социализм», sayfa 7

КРИЗИС СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

В течение продолжительного периода после Второй мировой войны социал-демократическое движение находилось на подъеме. Это были годы благоприятной хозяйственной конъюнктуры и почти бескризисного развития экономики.

К этому времени социал-демократы окончательно интегрировались в политическую систему буржуазного общества. В большинстве государств Западной Европы реформистские партии участвовали в деятельности правящих коалиций или формировали собственные правительства. В странах северной Европы – Дании, Швеции, Норвегии традиция почти непрерывного нахождения социалистов у руля государственного управления насчитывала несколько десятилетий.

Социал-демократы внесли большой вклад в формирование современной модели капитализма. Они приняли деятельное участие в становлении системы государственно-монополистического регулирования экономики, в создании инфраструктуры социального государства, сыграли определяющую роль в развитии практики социального партнерства.

Но на рубеже 70-80-х гг., по общему мнению, социал-демократия оказалась в состоянии глубокого кризиса. Он проявил себя рядом обстоятельств.

Прежде всего социал-демократы продемонстрировали явную неспособность справиться с последствиями экономического кризиса начала 80-х гг., вызванного обострением экономической, сырьевой и экологической проблем, а также необходимостью структурной перестройки капиталистического народного хозяйства. Попытки социал-демократических правительств преодолеть трудности традиционными методами государственно-монополистического регулирования (государственными дотациями, покрытием бюджетного дефицита за счет увеличения налогов, национализацией ряда предприятий и т.д.), как правило, не давали желаемого результата. Под влиянием неудач реформистской политики произошло “поправение” буржуазного общества. Во многих странах социал-демократы были вынуждены уступить власть неоконсерваторам, наиболее яркими представителями которых были Р. Рейган и М. Тэтчер. Неоконсерваторы и осуществили программу выхода из экономического кризиса.

Период экономических трудностей совпал с очередным этапом научно-технической революции. Широкое внедрение трудосберегающих технологий вызвало волну массовой безработицы. Резко возросло социальное расслоение. Далеко не все работники традиционных отраслей промышленности, ставшие жертвами структурной перестройки экономики, смогли найти свое место в новых условиях. Значительная их часть была обречена на случайные заработки, крайне низкий уровень жизни, моральную деградацию и пополнила маргинальные, то есть частично деклассированные, слои, достигающие 1320% населения⁶⁷ даже в самых богатых странах.

Постоянно возраставшая нагрузка на бюджет вызвала кризис концепции социального государства. Прежняя политика в рамках доктрины “государства благосостояния” стала непосильным бременем для социал-демократических правительств в условиях экономических трудностей 80-х гг. Огромные социальные выплаты превратились в фактор, подрывающий конкурентоспособность национальных экономик на мировом рынке. Постоянно увеличивающиеся обязательства государства перед населением, также как и неуклонное повышение зарплаты под давлением профсоюзов, вызывали рост издержек производства, которые корпорации путем увеличения цен перекладывали на плечи потребителей. Этот процесс провоцировал инфляцию, в свою очередь дестабилизирующую экономику.

Со временем становилось все яснее, что экономические неудачи социал-демократических правительств нельзя объяснить только их тактическими ошибками. В основе кризиса лежала более серьезная причина: послевоенная экономическая модель, с которой социал-демократы связали свою судьбу и основу которой составляли концепция социального государства и государственно-монополистические методы регулирования, в значительной мере исчерпала свой позитивный потенциал и должна была подвергнуться серьезной коррекции.

Изменение социальной структуры буржуазного общества, о чем уже говорилось выше, также поставило новые проблемы перед социал-демократическим движением. Например, в СДПГ в середине 50-х гг. рабочие составляли 40% членского состава, а в начале 80-х гг. – только 28%, тогда как служащих и чиновников стало 35%⁶⁸. Представители новых “интеллектуальных” профессий не всегда рассматривают социал-демократов в качестве выразителей своих интересов. Да и рабочие стали отказывать реформистским партиям в поддержке. Например, в Англии на выборах 1987 г. лишь 41% членов профсоюзов проголосовал за лейбористов⁶⁹.

Однако наиболее остро кризис социал-демократии проявил себя в области идеологии. Многие традиционные установки, принципы и методы действия социал-реформизма были поставлены под сомнение. Ощутимый разрыв между социалистическим идеалом и реформистской практикой стал более очевидным. Согласно общему мнению, социал-демократы проявили определенную идеологическую беспомощность и не смогли выработать действенную альтернативу “неоконсервативной волне”. Их попытки противопоставить неолиберальным и неоконсервативным программам свою оригинальную экономическую концепцию закончились неудачей⁷⁰.

Впрочем, и коммунисты признали, что у них тоже нет достойного ответа на экономический вызов неоконсерваторов⁷¹. Успехи последних совпали по времени с закатом и крахом “реального социализма”. На протяжении жизни нескольких поколений коммунисты олицетворяли собой альтернативу буржуазному обществу. Не многие на Западе принимали эту альтернативу, но она существовала. Теперь же политическое влияние на трудящиеся массы “вечных” соперников социал-демократов резко ослабло. Крупнейшая по численности компартия Западной Европы – итальянская не только сменила название, но и отказалась от прежней идеологии и была принята в члены Социалистического интернационала⁷². Давление на политику и идеологию социал-демократов слева, со стороны их коммунистических оппонентов, почти сошло на нет даже в тех странах, где оно традиционно было значительным.

Ощутимые экономические успехи капитализма, его способность обеспечить очередной технологический прорыв, равно как и крах “реального социализма”, усилили правые тенденции в социал-демократии. Под напором обстоятельств социал-демократам пришлось все дальше отходить от собственных принципов. Они окончательно отказались от попыток противопоставить частной собственности какую-либо альтернативу. По свидетельству английского исследователя Д. Сассуна, “к 1989 году, когда рухнула Берлинская стена, привычная реформистская идея о том, что нужно иметь большой общественный сектор в качестве противовеса негативному влиянию частного капитала, исчезла из программ всех социалистических партий”⁷³. Как неизбежный результат ухода от решения проблемы социалистической собственности следует рассматривать тот факт, что “левые всей Европы теперь признают, что целью социализма является не уничтожение капитализма, а его сосуществование с социальной справедливостью”⁷⁴.

Таким образом, поставив себе в конце прошлого века задачу преодоления капитализма, в конце нынешнего социал-демократы отождествляют социализм с внутренней “гуманизацией” буржуазного общества. Не удивительно, что Д. Сассун делает вывод о том, что у социалистов кончились идеи. По его мнению, европейский социализм находится в глубоком кризисе и не смог выполнить своей первоначальной цели – создать новое общество, качественно отличающееся от буржуазного⁷⁵.

Не сумев выдвинуть новую социалистическую теорию, адекватную реалиям конца XX века, социал-демократы все чаще стали заимствовать отдельные положения буржуазных экономических и политических учений. Появились дополнительные основания для обвинений в их адрес в том, что они являются “самыми верными и лучшими защитниками капитализма в Европе” и постепенно попадают под идейное влияние буржуазии. Избиратели не видели смысла в голосовании за левые партии, которые проводят, между тем, правую политику. В западных общественных и политических кругах все чаще стали задавать естественный вопрос: если левые не отличаются от правых, если социал-демократы видят свою роль только в качестве лучших, чем буржуазные партии, ”менеджеров капитализма”, то зачем тогда вообще нужны левые?

Таким образом, после более чем столетнего периода развития социал-демократического движения, перед ним в полный рост, как и на заре его формирования, встала проблема идентификации⁷⁶, то есть необходимость теоретического осмысления и практического выражения своей специфики как движения социалистического, отражающего интересы трудящихся.

Эта ситуация, иллюстрирующая итог политики реформизма, подчеркивает глубину кризиса, прежде всего идеологического, переживаемого социал-демократией.

КОНСЕРВАТИВНЫЙ ВЫЗОВ

Причины кризиса социал-демократического движения лучше всего выявляются при анализе деятельности его оппонентов – неоконсерваторов.

Перед неоконсерваторами в начале 80-х гг. стояла задача не просто преодолеть новый циклический кризис капитализма, но осуществить технологическое перевооружение производства, которое стало неизбежным в связи с проявившейся ограниченностью энергетических и сырьевых ресурсов и обострением экологических проблем. Во второй половине 80-х гг. стало очевидным, что неоконсерваторы со своей задачей справились⁷⁷. Капиталистический способ производства, пережив очередной кризис, вышел на новый виток своего развития, связанный с широким использованием постиндустриальных технологий. Этот факт лишний раз подтверждает, что капитализм еще не утратил способности к эволюционному развитию.

Социал-демократы и неоконсерваторы применяют различный набор “лекарственных средств”, но их принципиально объединяет стремление преодолеть очередной “недуг” капитализма путем борьбы с симптомами “болезни” вместо ликвидации ее причин. Впику политике социал-демократических правительств с их левой риторикой неоконсерваторы подняли знамя возрождения принципов “истинного” капитализма – частной собственности, рынка и т.п. В рамках этого курса, например, в Англии были частично приватизированы предприятия, ранее национализированные лейбористами. В результате этой и других предпринятых мер эффективность работы приватизированных предприятий повысилась. Этот факт, однако, не может служить подтверждением превосходства частнокапиталистической формы собственности. Он свидетельствует лишь о том, что огосударствление средств производства (в рамках капитализма или “реального социализма”) не изменяет наемного характера труда, не создает дополнительной трудовой мотивации и поэтому в целом не способствует радикальному решению задачи ускорения развития производства. Кроме того, в большинстве случаев национализация предприятий приводит к существенному сокращению для них сферы рыночной конкуренции.

Указанные недостатки государственной формы собственности наиболее рельефно проявились именно к началу 80-х гг. с переходом западной экономики к инновационному типу развития, который основан на непрерывном качественном обновлении продукции с помощью самых передовых достижений науки и техники, постоянном создании новых товаров и услуг, не существовавших ранее. Инновационный процесс потребовал увеличения мобильности производства, повышения ответственности за принимаемые решения, дебюрократизации управления. Необходимо было в большей степени, чем прежде, вовлечь предприятия в конкурентные отношения друг с другом. Неоконсерваторы подошли к решению этих проблем чисто по-капиталистически, приватизировав, то есть передав под контроль частного капитала, часть государственных предприятий.

Вместе с тем переход к новому этапу НТР выявил неполное соответствие прогрессивной тенденции развития современного производства не только огосударствления, но и частной монополии на производительную собственность. В условиях инновационного процесса резко возросло значение инициативы и самостоятельности исполнителей. Возникла настоятельная необходимость создания предпосылок для наиболее полной реализации знаний и способностей работников, раскрытия и использования их творческого потенциала.

Российский ученый Н.П. Иванов отмечает наличие объективно существующего противоречия между возрастанием роли “человеческого фактора” в современном производстве, с одной стороны, и сохранением подчиненного статуса наемного труда, с другой. Он приходит к выводу, что инновационное развитие экономики требует необходимости передачи хотя бы части прерогатив собственника лицам наемного труда, превращения их в совладельцев и соуправителей⁷⁸. Однако только полная коллективизация собственности коренным образом изменяет систему трудовой мотивации и приводит ее в соответствие с требованиями современного производства.

Капитализм реагирует на возрастание творческого компонента труда созданием венчурных (рисковых) фирм и развитием в частных корпорациях внутреннего антрепренерства. В последнем случае происходит частичное делегирование права собственности автономным подразделениям внутри фирм с целью увеличения их заинтересованности в создании новой наукоемкой продукции⁷⁹. По мнению Н.П. Иванова, главная причина высокой эффективности мелких инновационных и венчурных фирм, участвующих в разработке высокотехнологичных проектов, заключается в том, что в них наемные работники привлекаются к решению многих управленческих вопросов и получают в виде вознаграждения часть прибыли(!). Такое совмещение статуса совладельца и работника, функций менеджера и исполнителя образует исключительно эффективно действующий экономический субъект⁸⁰.

Таким образом, переход к инновационному типу экономического развития усилил процесс “размывания” частной собственности. Однако прогрессивная тенденция коллективизации собственности наталкивается на естественные пределы, определяемые частнокапиталистическим характером способа производства.

Курс неоконсерваторов на приватизацию отразил действительные противоречия, свойственные государственной форме собственности. Вместе с тем национализация предприятий по причинам их монопольного положения на внутреннем рынке, неприбыльности и дотационности, с целью спасения от банкротства или для технического перевооружения за счет колоссальных возможностей государства является оправданной и объективно необходимой мерой в условиях современного капиталистического народного хозяйства. Чередующиеся волны национализаций и приватизаций направлены на поиск и достижение оптимального сочетания между частным и государственным секторами в рамках смешанной экономики. Поэтому экономическая политика и методы социал-демократических и буржуазных партий не исключают, а дополняют друг друга. Подобный подход к оптимизации хозяйственного механизма до сих пор, действительно, обеспечивает решение текущих задач, но в принципе не может вывести общественное производство на качественно новый уровень развития.

Аналогичную оценку можно дать и следующему направлению реформирования западной экономики, последовательно реализованному неоконсерваторами в период вывода ее из кризиса. Речь идет о расширении сферы нерегулируемого рынка при одновременном ограничении роли государства в регулировании экономических процессов. Эти меры также привели к положительным результатам. Оживление рыночной конкуренции способствовало решению проблемы ускорения научно-технического прогресса и слома механизма его торможения. В частности, крупные корпорации столкнулись с конкуренцией со стороны мелких и средних фирм, быстро осваивающих выпуск наукоемкой продукции. В этой связи следует напомнить, что многие нынешние “киты” в области микроэлектроники и информатики выросли в 80-х гг. из первоначально небольших фирм. Вместе с тем, учитывая объективную экономическую реальность конца XX века, неоконсерваторы и не пытались полностью демонтировать систему государственного регулирования, созданную с участием социал-демократов. Они стремились лишь ограничить масштаб государственного вмешательства в экономику и найти точку нового равновесия между стихией рынка и теми силами, которые ее обуздывают и контролируют.

Наиболее принципиальным шагом неоконсерваторов стал пересмотр концепции “государства благосостояния”. В условиях экономического кризиса государство не смогло выполнять свои непомерно возросшие социальные обязательства, которые сделались непосильными для бюджетов даже самых богатых стран. Однако и в этом случае неоконсерваторы не ставили себе задачу ликвидации наследия социал-демократов – социальных программ. Они лишь рационализировали их, сократив расходы по одним статьям, но увеличив по другим. Во многих случаях уменьшение социальных выплат по линии государства компенсировалось увеличением расходов на те же цели местных властей, страховых и благотворительных фондов. В целом расходы развитых капиталистических стран на социальные цели за годы “консервативной волны” не уменьшились, а увеличились и в абсолютных размерах, и относительно ВНП⁸¹. В частности, в период с 1979 г. по 1983 г. социальные расходы правительства Тэтчер возросли с 22,6% до 23,8% ВНП⁸². Идя на выборы 1987 года, руководство британских консерваторов имело все основания заявить в своем избирательном манифесте, что за последние 8 лет правительство тратило на нужды здравоохранения больше, чем какое-либо другое из его предшественников⁸³. Это лишний раз подтверждает, что создание современного западного социального государства не является исключительной заслугой социал-демократии, а представляет собой естественный результат развития капиталистического способа производства.

“НАРОДНЫЙ КАПИТАЛИЗМ”

Самой последовательной противницей концепции социального государства зарекомендовала себя М. Тэтчер. Этой концепции она противопоставила идею “народного капитализма”.

Сама эта идея не нова, она выдвигалась и ранее. В основном она сводится к тому, чтобы путем продажи работникам наемного труда некоторой части акций предприятий превратить их в “маленьких капиталистов”. Как заявил бывший министр финансов в кабинете М. Тэтчер Н. Лоусон, “конечной целью правительства консерваторов является превращение британского народа в нацию акционеров, создание народного капитализма, когда все больше граждан будут иметь личную долю в бизнесе и промышленности”⁸⁴.

В соответствии со своим стремлением к “демократии собственников” правительство Тэтчер осуществило продажу значительной части акций приватизируемых корпораций мелкими партиями и на льготных условиях, чтобы как можно больше людей могло стать акционерами. Особенно поощрялась покупка акций рабочими и служащими самих приватизировавшихся корпораций, с тем чтобы повысить их заинтересованность в эффективной деятельности предприятий, на которых они трудятся.

В результате проводимой консерваторами политики в Англии на начало 1988 г. 8,5 млн. человек стали акционерами. Это примерно 20% всего взрослого населения страны (в 1979 г. доля акционеров составляла только 7%)⁸⁵.

Основная стратегическая цель, которую преследуют идеологи политики “народного капитализма” – посредством приобщения людей к собственности изменить их сознание. Об этом прямо заявила М. Тэтчер в 1981 г.: “Наш метод – экономика, а наша цель – изменить душу”⁸⁶.

Дело в том, что уровень развития, достигнутый производительными силами общества, настоятельно требует утверждения новых производственных отношений. Необходимость этого многими осознается уже достаточно давно. Еще на рубеже 60-х гг. развитые капиталистические страны столкнулись с парадоксальным явлением: механизация и автоматизация труда не приводили к росту эффективности производства. Напротив, темпы роста производительности труда стали даже снижаться. Изучив этот феномен, западные ученые пришли к выводу, что автоматизация может проявить свои преимущества только при кардинальном обновлении организации труда и создании действенного механизма трудовой мотивации⁸⁷.

Эффективность современного производства в решающей степени зависит от “человеческого фактора”, то есть от полноты использования потенциала каждого работника, его инициативы, творческого, ответственного и заинтересованного отношения к своему делу. Причем по мере дальнейшего развития значение “человеческого фактора” будет только возрастать. Поэтому современные технологии, особенно наукоемкие, несовместимы с наемным характером труда и отчуждением работника от собственности, результатов его деятельности и процесса управления.

Главной проблемой общественного производства в настоящее время стало создание новой эффективной мотивации к труду. Производительные силы достигли такой стадии, когда их дальнейшее развитие зависит от качества решения этой проблемы. Успехи любой фирмы в конкурентной борьбе в огромной степени определяются тем, насколько полно удается задействовать квалификационный и деловой потенциал ее персонала.

Вместе с тем существующая система стимулирования высокопроизводительного труда уже не в полной мере отвечает потребностям развития экономики. Все послевоенные десятилетия в рамках концепции социального государства стимулирование труда осуществлялось путем постоянного увеличения заработной платы и расширения системы социальных прав и гарантий. (Непосредственным побудителем этого процесса служит классовая борьба между трудящимися и буржуазией). Ныне это стало недостаточным. Наемный работник при капитализме сознает наличие эксплуатации, несправедливого распределения создаваемой трудящимися прибавочной стоимости, и это является одним из факторов, формирующих его систему интересов и ограничивающих влияние на него традиционных способов стимулирования труда. Создание действенного механизма, побуждающего трудиться с максимальной отдачей, требует изменения отношения человека к собственности. Только таким путем можно преодолеть психологию наемного работника и решить проблему формирования эффективной трудовой мотивации, отвечающей характеру современных производительных сил. Именно объективная логика их развития, а не успехи в области гуманизации и демократизации общественных отношений, диктует работодателям настоятельную необходимость обеспечения трудящимся хотя бы ограниченного доступа к собственности.

Интересно, что буржуазия зачастую лучше ощущает веления времени, чем более “прогрессивные” социал-демократы. Вероятно, это происходит по причине того, что буржуазия в силу занимаемого ею положения в системе общественного производства более остро осознает его нужды. В рамках концепции “народного капитализма” экономически господствующий класс стремится создать у трудящихся иллюзию совладения капиталом и за счет этого снизить накал классовой борьбы и разработать постоянно действующий механизм повышения производительности труда.

Трудящиеся получают доступ к собственности посредством покупки ими части акций предприятия. Тем самым работник становится мелким акционером предприятия, на котором он трудится, то есть – формально – его совладельцем. Он получает не только зарплату как наемный работник, но и доход по акциям в качестве собственника средств производства. То обстоятельство, что капиталист, несмотря на вековые классовые предрассудки и очевидный психологический барьер, все-таки вынужден добровольно передать наемному персоналу часть собственности, составляющей основу его экономической власти и личного благополучия, лишний раз подчеркивает значение, которое приобрела в настоящее время проблема трудовой мотивации.

По мнению неоконсервативных идеологов, “рассеивание” акционерного капитала свидетельствует об изменении классового характера капиталистической собственности. Но факты свидетельствуют об обратном. В ФРГ акциями владеет пятая часть населения, однако абсолютное большинство акций (порядка 85-90%) сосредоточено в руках лишь 1% населения, реально управляющего собственностью. В Швеции тот же 1% держателей акций контролирует две трети их общего количества⁸⁸. Во Франции правое правительство, сменившее в 1986 г. у власти социалистов, провело приватизацию государственных предприятий, причем акции продавались миллионам французам по заниженному курсу. Однако на деле предприятия и тут попали под контроль крупных промышленных групп. По некоторым данным, всего лишь 15 человек получили контроль над денационализированными предприятиями. Вначале они сосредоточили в своих руках около 20% общего количества выпущенных акций, а впоследствии их доля значительно возросла в результате скупки акций мелких акционеров⁸⁹.

Распределение ограниченного количества акций среди трудящихся не ставит под сомнение господствующее положение частной собственности в капиталистической экономике. Капиталисты не теряют контроля над средствами производства, поскольку совокупная доля трудового коллектива составляет незначительную часть всего пакета акций. “Рабочие акции”, как правило, не дают право голоса на собраниях акционеров. Общепризнанно, что мелкие держатели ценных бумаг корпорации не оказывают абсолютно никакого влияния на ее политику. Вместе с тем право собственности остается неполным, формальным и не обладает стимулирующим эффектом, если оно сводится лишь к частичному владению и не включает в себя функции контроля и управления собственностью.

В рамках концепции “народного капитализма” трудящиеся, несмотря на формальное причисление к слою собственников, не приобретают реальных прав управления предприятием, не участвуют в принятии важных для них решений и продолжают оставаться в положении объектов, а не субъектов производственного процесса. Отчуждение трудящихся от средств производства фактически не преодолевается, наемный характер труда сохраняется, в психологии наемного персонала не происходит качественных изменений, тем более что роль дивидендов в увеличении общих доходов обладателей “рабочих акций” невелика: в лучшем случае они составляют лишь десятую часть заработной платы90. Недостаточное “количество” (чисто символическое приобщение работника к собственности) не позволяет проявиться новому “качеству” (изменению положения трудящегося в процессе производства). В.И. Ленин еще в начале века показал, что “демократизация” владения акциями не устраняет пропасти между трудящимися и капиталистами⁹¹.

Итак, концепция “народного капитализма”, выдвигаемая и отстаиваемая, что показательно, прежде всего рьяными защитниками частной собственности, наиболее ярко демонстрирует тенденцию развития капиталистического способа производства. Эта тенденция заключается в коллективизации (а не огосударствлении!) собственности. В основе процесса приобщения трудящихся к собственности через наделение их акциями предприятий лежит объективная потребность современного производства в создании эффективных стимулов к труду. Не случайно институт совладения наиболее развит в самых передовых и высокотехнологичных фирмах, которые прилагают огромные усилия для выработки у своих сотрудников корпоративного сознания. Именно на предприятиях высокой технологии, эффективность работы которых во многом зависит от полноты использования интеллектуальных ресурсов рабочей силы, проблема формирования действенных побудительных стимулов к высокопроизводительному труду стоит наиболее остро.

Однако буржуазия никогда добровольно не откажется от контроля над собственностью, поскольку именно владение средствами производства обеспечивает ей экономическую власть и связанные с ней материальные и политические привилегии. В условиях капитализма масштаб участия трудящихся в совладении и управлении предприятиями будет неизбежно ограничен, так как буржуазия может допустить только такую степень реализации этого процесса, которая не нарушит капиталистический характер способа производства. Поэтому прогрессивная тенденция коллективизации собственности вступает в противоречие с частной собственностью на средства производства – основой буржуазного общества.

Вследствие невозможности устранить отчуждение работника от собственности, продуктов его труда и процесса управления производством капитализм накладывает непреодолимые для него ограничения на мотивацию к труду. Это обстоятельство составляет основу механизма торможения развития общественных производительных сил капиталистическими производственными отношениями². Капитализм сам ставит предел своему существованию, поскольку в конечном счете историческую победу одержит тот способ производства, который создаст наилучшую систему стимулирования инициативы, ответственного и творческого отношения к делу.