Kitabı oku: «Смерть – это лекарство», sayfa 2

6

«Боже, как же я устала за сегодня! Ног и рук вообще не чувствую. Такое чувство, что на губах до сих пор остался соленый привкус пота. Эта жара меня за сегодня доконала. Надеюсь, что завтра будет не так жарко, как сегодня. А еще лучше, чтобы завтра вообще солнце не выглядывало из-за облаков.

Завтра собираем табак, значит. Это растение единственное, которое из года в год успешно выращивается на нашей ферме. Каждый раз качество табака лучшее в округе. Все это связано с тем, что отец с юных лет был любителем покурить. В основном он курит самокрутки, которые сам забивает своим лично выращенным табаком. Но бывает и такое, что не отказывает себе и в покупных сигаретах. Так, иногда в его кармане уютно лежит пачка сигарет «Camel». Но также отец любит, сидя на одном из двух кресел в маленькой скромной гостинице возле камина, покурить деревянную трубку, которая была подарена тестем как свадебный подарок. Поэтому, как страстный любитель курения, отец относится к выращиванию табака очень серьезно. И это дает свои результаты: табачные листья или же уже измельченный табак в кисетах или табакерках продаются моментально. Так что табак Уайтов – лучший в нашем округе… Но даже несмотря на такой успех в выращивании табака, дела идут не очень хорошо. Но все равно, если бы не мой отец, мы бы не выращивали это курительное растение, которое приносит нам прибыль. Если бы не оно, к примеру, мы имели бы с продаж не пятьдесят долларов, а сорок. А десять долларов в нашем нынешнем положении играют большую роль. Спасибо тебе большое, папа!

Кстати, по поводу папы… а точнее, по поводу папы-мыши. Где же он? Я не видела его среди представителей мышиного семейства. Хотя, скорее всего, все семейство пошло добывать себе пищу: глава семейства пошел в одну сторону, а заботливая мать с детьми пошли в другую сторону, где и встретили меня. Но могло быть все гораздо хуже, потому что у нас в окрестностях достаточно много бродящих котов. Скорее всего, один из таких, усатых, виляющих хвостом, худых и голодных, поймал когтистой лапой папу-мышку, взял за хвост, поднял, поднес к открытой пасти, разжал лапу и отправил главу мышиного семейства в красно-розовое жерло. А в черных глазах-бусинках виднелась черная пустота глотки кота. А также возможно, что когда папа троих детей провалился в темноту, поднял мордочку вверх и увидел, как захлопнулась кошачья пасть, отрезав последние лучи света, перед тем как провалиться в бесконечную и постоянную темноту.

Бр-р-р! Что-то какие-то жутко мрачные у меня мысли перед сном. Все с мышонком должно быть нормально. Он же мог просто спать в шалашике, вот и все».

Линда зевнула.

«Думаю, что мне тоже пора спать. А то завтра тяжелый день. Интересно, а родители завтра тоже проснутся раньше, чем Гефест пропоет? В их возрасте надо больше отдыхать, а то они уже старые… Старые… Уже прожили полвека. Скоро придет то время, когда им будет тяжело ходить, будут сидеть в своих креслах у камина и вспоминать все веселые моменты их жизни, как совместной, так и когда они были не вместе.

А когда придет их время, я надеюсь, что это произойдет, когда я сама буду седой женщиной или седой девушкой, потому что кто возьмет в жены такую уродину, которую я вижу в зеркале, а тем более захочет лечь с ней в постель, то мне нужно будет попросить плотника сколотить им гробы из дуба… хотя, если дела будут идти плохо, то о дубовых гробах можно и не думать. Но к тому времени станет понятно, из какого дерева делать последние домики для родителей, а затем придать их тела земле, воткнуть в землю два креста, прибить к каждому по табличке: «Здесь лежит Джозеф Уайт. 1878 года рождения. Любящий муж и отец» и «Здесь лежит Дженнифер Уайт. 1879 года рождения. Любящая жена и мать». Я положу их вместе так же, как они и ложились спать на протяжении последних тридцати лет. Последний раз они засну…»

Темнота закрытых век стала малинового цвета. Гефест закукарекал.

«Уже утро! Я даже не помню, как уснула прошлой ночью. Помню только, как размышляла о том, как… как… о том, как буду хоронить своих родителей. Как я вообще смогла заснуть с такими мыслями? Скорее всего, вчерашний тяжелый рабочий день сделал свое дело: забрал большую часть сил, а их остатка хватило на то, чтобы поразмышлять перед сном. Ладно, новый день, новые силы и новые возможности. Пора вставать».

7

Легкий прохладный воздух заставил нежную кожу Линды покрыться мурашками. Она скрестила руки и стала растирать кожу, чтобы согреться. Даже если бы она вчера перед сном надела ночную сорочку, то все равно бы замерзла за ночь, потому что на улице стало гораздо прохладнее, чем было вчера.

Сев на кровати, Линда опустила босые ноги на пол и тут же подняла их обратно на кровать, ведь по сравнению со вчерашним днем пол был ледяным. Встав на четвереньки, Птичка прошла по кровати до сундука и увидела, что на нем лежит вчерашняя одежда, но также добавилась серая кофточка: заботливая мама собрала вещи, которые сушились на улице, и принесла их дочери, когда та спала, провалившись в сон после тяжелого рабочего дня. Линда взяла одежду, сразу же надела носки, а затем встала на пол. Через носки холодный деревянный пол не так сильно чувствовался. Она полностью оделась, так же как и вчера, только поверх рубашки надела еще кофту. Красный платок был повязан на голову. Линда вышла из своей комнаты и отправилась в кухню. Идя по коридору, она уловила приятный запах жареного бекона с яйцами.

Завтрак был уже готов. Дженнифер поставила третью тарелку с яичницей на круглый стол в середине комнаты.

– Доброго утра, Птичка моя! Как спалось?

– Доброе утро, мама. Спала без задних ног. Очень устала за вчерашний день, но сейчас, после крепкого сна, чувствую себя отлично, – Линда улыбнулась маме, обнажив ровные и белоснежные зубы.

– Вот и отлично. Сейчас позавтракаем и будем приниматься за работу. Будь так добра и позови папу завтракать. Он на веранде.

Дочка кивнула и удалилась.

Джозеф сидел на своем кресле-качалке, слегка покачиваясь вперед-назад, ровным взглядом смотря куда-то вперед. Вид у него был задумчивый, как будто он был в трансе, а изо рта валился сизый клуб дыма. А между средним и указательным пальцами он держал сигарету, от которой струйкой вверх бежал дымок.

– Папа, мама зовет за стол, – позвала Линда.

Джозеф вышел из транса и посмотрел на свою дочь.

– А-а, моя любимая Птичка уже проснулась! Сейчас приду, только вот докурю.

Он показал Линде сигарету, которая уже была выкурена больше чем наполовину, уткнув красный огонек в небо.

– Хорошо, я передам маме, что ты скоро придешь.

Джозеф ей молча кивнул, и она вернулась на кухню. А сам он продолжил молча смотреть вдаль, докуривая сигарету. Но когда в сигарете табака осталось на две-три затяжки, то он встал с кресла, держа при этом сигарету во рту, спустился по ступенькам вниз, обошел дом, докурил сигарету, потушил ее о холодную землю, но не выкинул окурок, а продолжал держать между указательным и средним пальцами. Вышел на передний двор и направился к почтовому ящику, который был прикручен к деревянному забору. Железный почтовый ящик уже потихоньку начал покрываться ржавчиной, особенно это было заметно на верхней его части. Красный флажок был поднят вверх, что свидетельствовало о том, что почтальон принес почту. Джозеф открыл ящик и достал небольшую стопку бумаг. Убрал окурок в карман, потому что не хотел никуда его выбрасывать, помимо мусорного ведра. Просмотрел почту и направился обратно в дом, зайдя с парадного входа.

Положив почту на кухонную гарнитуру, Джозеф присоединился к семье за столом. Он быстрее всех справился с едой, но остался за столом, взяв газету, которую почтальон положил в почтовый ящик вместе с несколькими письмами, и принялся ее читать.

– Я и забыл, что вчера почтальон приносил почту.

Джозеф выглянул из-за газеты и издал легонький смешок. Две его любимые девушки посмотрели на него, на секунду оторвавшись от еды, но ничего не ответили, а просто молча улыбнулись и принялись продолжать завтрак. Джозеф поднял газету и принялся дальше за свое дело.

Спустя пять минут, когда Дженнифер и Линда доедали свой завтрак, Джозеф радостно воскликнул:

– Ага! Вот оно. Я так и думал.

– Что такого ты там увидел, дорогой? – поинтересовалась жена.

– Объявление о ярмарке. А точнее, о ее переносе на неделю позже, – ответил муж.

В основном семья Уайтов продавала свой урожай продуктовым магазинам или ресторанам, которые делали у них заказ, но также продажа на ярмарках приносила хороший доход, но не достаточный для выхода из их положения.

Доев свой завтрак, Линда посмотрела на тарелку мамы и увидела, что та тоже закончила есть, поэтому она, Линда, протянула руку, взяла тарелку мамы и поставила ее на свою тарелку, а затем проделала то же самое с тарелкой отца, а потом положила три вилки и три ножа на самую верхнюю тарелку, по которой слегка был размазан желток и были небольшие капельки беконного жира. Линда отнесла грязную посуду в раковину и вернулась на свое место за столом.

Джозеф сложил газету, положил ее на стол и сказал:

– Ну что же, спасибо нашей любимой маме за прекрасный завтрак, а теперь пора за работу.

Он посмотрел на дочь, а потом перевел взгляд на Дженнифер:

– Птичка, ты иди пока что начинай собирать, а мы с мамой хотим кое о чем поговорить. Хорошо?

Линда молча встала из-за стола, кивнула, но про себя спрашивала: «О чем таком они хотят поговорить?»

– Постой, Птичка, – сказала Дженнифер и подошла к дочери. – Сегодня достаточно пасмурно, солнце не светит и не печет так, как вчера… Да что там говорить, все небо затянуто серым покрывалом. Поэтому лучше сделать так.

Она протянула руки за голову дочери, нашла там узелок, на который был завязан платок, сняла его с головы Линды, обвила вокруг шеи и завязала сзади узел, так что один из углов платка смотрел вниз. Он выглядел как треугольник.

– Вот так лучше.

– Ага, ты прям как Дженни Стивен¹, – сказал Джозеф, улыбаясь и при этом имитируя правой рукой пистолет, который был направлен на Линду.

Дженнифер косо посмотрела из-за плеча на мужа, слегка нахмурив брови:

– Не смей называть нашу дочь именем этой бандитки.

Джозеф перестал имитировать пистолет, но продолжал улыбаться.

Дженнифер отступила на шаг от дочери, посмотрела на нее и сказала, что она может идти, и то, что они присоединятся к ней после разговора.

– Хорошо. Я пошла. Спасибо за вкусный завтрак, мама. Люблю вас.

– Мы тебя тоже любим, – по очереди сказали родители.

Линда обвила их быстрым взглядом, а затем опустила глаза на ежедневный выпуск «The Courier-Journal»², лежавший на столе и который был открыт на странице со статьей, про которую Джозеф сказал: «Я так и знал». Но Линда не придала этому большого значения, вышла из кухни через дверь на задний двор и отправилась на сбор табака, и очень зря, что не придала, потому что именно на этой ярмарке и после нее ее жизнь изменится навсегда. Но ее не стоит винить, ведь никто не знает, что будет завтра, послезавтра, через неделю, через год.

Статья в газете выглядела так:

««С большим сожалением мы вынуждены сообщить, что осенняя ярмарка в Луисвилле, которая проводится каждый год в сентябре с 8-го числа по 15-е число, переносится на неделю позже из-за вынужденных обстоятельств.

Мы просим фермеров и всех тех, кто мечтал побывать на этой замечательной ярмарке, не опускать рук, потому что одна неделя переноса – это не отмена данного мероприятия совсем с последующим переносом на следующий год.

Мы ждем всех жителей и гостей города Луисвилля и округа Джефферсона на этом замечательном и веселом мероприятии. Приносим свои извинения за доставленные неудобства и надеемся, что перенос не сильно скажется на ваших планах», – сообщает администрация города.

Данная статья датируется:

8.15.1928»

8

Линда стояла и смотрела на зеленый ковер, который был соткан из листьев табака. Верхний ярус доставал примерно ей до грудей. На одном кусте таких ярусов было от четырех-шести штук. Нижняя ломка уже была убрана примерно сорок пять дней назад, когда она уже созрела. А еще сорок – сорок пять дней назад, получается, около девяноста дней назад, была посадка табака. Сейчас настало время сбора верхнего и среднего яруса. Листья среднего и верхнего яруса были с волнистыми очертаниями, стали плотными и очень липкими. А их края немного подворачивались книзу. Насыщенный зеленый цвет пропал, но листья еще не начали желтеть. Птичка начала собирать листья. Черешок, в свою очередь, стал настолько хрупким, что с легкостью отделялся от стебля. Линда могла слышать щелчок при обламывании листа и могла видеть белые центральные жилы. Когда в руке набиралось по пять-восемь листьев, она брала бечевку и связывала все листья воедино, обмотав ту часть листьев, которой они «крепились» к стеблю, и складывала их в картонные коробки. Иногда случалось так, что лист загибался, когда Линда пыталась его отломить, что свидетельствовало о том, что он еще не созрел.

В одиночку дочка собрала около десяти кустов, а потом родители присоединились к ней. Так они и проработали практически весь день. Изначально они планировали собирать урожай сначала с утра, а потом вечером, но раз за разом поднимая глаза к серому полотну, боязнь, что пойдет дождь, становилась все сильнее и сильнее. Тучи даже не думали рассасываться, а солнце даже не хотело выглянуть на пару минуточек. Джозеф много раз говорил: «Запомните, если идет дождь, то собирать урожай нельзя. Также нельзя собирать и после дождя еще сутки. Лучше всего собирать листы утром, а еще лучше вечером, в это время в них меньше всего влаги». Но и одного раза было достаточно, чтобы жена и дочь все поняли, но не зря же говорят, что повторение – мать учения.

Ближе к вечеру они начали переносить картонные коробки в дом и спускать их в подвал, где им предстояло томиться. У Уайтов не было теплицы, где куда удобнее высушивать табак. Но что есть, то есть, и отсутствие теплицы не мешало им выращивать отличный табак.

В подвал не проникали солнечные лучи, что очень хорошо для томления табачных листьев. Также в нем было прохладно, но это нестрашно, потому что прохлада не навредит урожаю, а просто время томления увеличится. Когда в подвал были спущены почти все коробки, Джозеф начал нанизывать листья на шнур на небольшом расстоянии друг от друга и подвешивать на потолок. Конечно, можно было и не доставать листья из коробок, а просто накрыть их влажной тряпкой. Но Джозефу не был приятен тот факт, что в таком случае придется два-три раза в день перекладывать листья, потому что они могут загнить или запреть. Буквально через полчаса почти весь подвал был обвешан табачными листьями.

Обычно процесс томления занимает четыре-семь дней. За это время в листах разрушается крахмал, снижается количество белков и никотина, повышается содержание эфирных масел. Благодаря этому вкус и аромат становятся лучше.

Джозеф стоял вокруг подвешенных табачных листьев, уткнув руки в пояс, и любовался урожаем. Неужели человек настолько может любить табак?

Линда и Дженнифер спустились к нему в подвал. Каждая несла по коробке.

– Ну что же, это последние? – спросил Джозеф.

– Нет, – ответила Линда. – Там осталась последняя коробка.

– Хорошо. Я сам схожу за ней. А вы, девчонки, давайте отдохните.

Он достал пачку сигарет. Взял одну в рот, подкурил спичкой, которую поджег о шершавый ноготь, и начал свой путь наверх.

Джозеф начал подниматься по лестнице. Поднялся на одну ступень. Вторую. Третью. Еще пару шагов, и он у двери, которая отделяет основной дом от подвала. Едкий дым стремится вверх и попадает ему в правый глаз. Тот начинает слезиться. Джозеф корчится от боли, прижимая ладонь к глазу. Когда жгучая боль отступает, отец слышит голос дочери, которая говорит ему, что он уронил сигарету. На деревянную лестницу, между прочим. Он тут же наклоняется, чтобы поднять ее, но когда выпрямляется, то весь мир начинает расплываться, кружиться перед глазами, ноги начинают подкашиваться. У него не получается сделать шаг вперед, чтобы продолжить восхождение. Вместо этого он ставит одну ногу назад, хватается руками за перила и медленно опускается (или это ему только так кажется, что медленно?) на ступеньки, спиной прижимаясь к перилам. Следующее мгновение он смотрит перед собой и ничего не видит, кроме подступающей темноты. Но прекрасно слышит крики дочери и жены. «Папа! Что с тобой?!» – кричит Линда. «Джозеф!» – только и может произнести женщина, которая большую часть своей жизни прожила с ним бок о бок. Помимо криков, отец слышит и стук каблуков их сапог, который быстро приближается. Глаза уже полностью погрузились в темноту. Он кладет голову на плечо, и его сознание начинает падать в пустоту. Но он все равно чувствует, как четыре холодные руки, которые пару мгновений назад были теплыми, касаются его. И последнее, что понимает его сознание перед тем, как окончательно провалиться в пустоту, это то, что его кто-то берет под руки и тащит наверх.

Джозеф начинает приходить в себя, когда чувствует, как что-то холодное лежит у него на лбу. Что-то стекает холодными струйками вниз, оставляя мокрую полосу от виска до уха и до нижней челюсти. Со временем он открывает глаза и видит перед собой лицо Дженнифер и Линды. Медленным взором осматривается и понимает, что он находится в спальне. Видит свою одежду на стуле. Под одеялом он лежит в одном нижнем белье. Решает подняться, упершись локтями в матрас, но тут жена хватает его за плечи и тянет обратно вниз на матрас.

– Тихо-тихо. Лежи, не вставай, – говорит она мужу.

Джозеф протягивает руку ко лбу, нащупывает мокрое полотенце и стаскивает его. Линда пытается вернуть его на место, но все тщетно.

– Что со мной случилось? Последнее, что я помню, это то, как мы были в подвале и вешали табак… а потом… потом… как вы меня куда-то выносите под руки.

– Скорее всего, у тебя закружилась голова из-за того, что ты резко выпрямился, когда поднимал сигарету. Вот тебе стало плохо, и ты потерял сознание, – ответила Дженнифер на вопрос Джозефа.

– Мд-а-а, – протянул Джозеф. – И долго я пролежал без сознания?

– Около двух-трех часов, – сказала Линда. – Папочка, как ты себя чувствуешь?

– Немного подавленно, Птичка моя. Не переживай. Все будет хорошо.

Джозеф повернул голову и посмотрел через плечо Линды в окно. Уже начинало темнеть.

– Солнце так и не выглянуло?

Мама с дочерью одновременно кивнули.

– А пока я лежал без сознания, дождь был?

Линда потрясла головой.

– Это хорошо. А то пару кустиков-то еще осталось. Надо бы их убрать… Хотя, думаю, уже в следующий раз уберем. Послезавтра, если сегодня ночью дождь все-таки решит пойти.

– Ой! – вырвалось у Линды.

– Что такое, Птичка? – спросила Дженнифер.

– Я забыла про последнюю коробку с листьями.

Она опустила глаза и начала смотреть на свои сапоги. Щеки слегка, но заметно залились румянцем. По ее виду было понятно, что ей стыдно и она сожалеет о своем поступке.

Джозеф посмотрел на Дженнифер, а затем коснулся рукой предплечья Линды.

– Мы тебя не виним. У тебя было другое важное дело. Куда более важное, чем эта коробка. Ты позаботилась о своем старике.

Дженнифер улыбнулась саркастической улыбкой.

– Ты и сама прекрасно видишь, что он натворил. Так что не переживай.

– Но я все равно пойду и принесу ее, – сказала Линда и встала со стула. – Я быстренько. Принесу и сама его развешу в подвале.

– Смотри, завтра я буду как в свои двадцать лет: спущусь и проверю, как ты справилась с работой.

Губы Джозефа растянулись в улыбке.

Линда, тоже улыбнувшись, вышла из комнаты родителей. Но, уходя, она услышала, как мама сказала папе:

– Ну что, Ромео, больше не будешь лазить ко мне на балкон.

– Это еще почему?

– Да потому что я не собираюсь тащить тебя на себе до кровати.

Смех вырвался из груди Дженнифер. А спустя секунду и из груди Джозефа.

Выходя на улицу, Линда продолжала улыбаться, потому что она была счастлива, что с отцом ничего настолько страшного не случилось. Ее родители счастливы вместе, а она счастлива вместе с ними.

После выхода из дома Птичка увидела последнюю оставшуюся коробку с зелеными табачными листьями внутри. Она, Линда, выдохнула и расслабилась, потому что с собранным урожаем ничего не случилось. А особенно замечательно, что дождя не было, ведь обычная картонная коробка не защитит от дождя, и все.

Ровные грани коробки вырисовывали идеальный куб, как вдруг на верхней плоскости куба появился маленький бугорок. Линда удивилась, но вскоре, подойдя поближе, увидела, что из себя представляет этот бугорок. Это была ее новая маленькая подружка. Эта малышка спокойно смотрела на приближающуюся великаншу.

– Ну привет, красотка, – поздоровалась Линда.

– Пип, – ответила мышка.

– Я так и знала, что стоит подкормить тебя один разок, ты будешь прибегать постоянно… Но я не думала, что так скоро.

Мышка встала на задние лапки и начала потирать мордочку передними, как будто умываясь водой. Линда стояла в непонимании, и у нее было такое чувство, словно мышка пытается ей что-то сказать.

– Прости, дорогуша, но у меня нет с собой еды. Да даже если бы и была, то я не дала бы тебе… Прости.

Линда наклонилась и медленно протянула руку к мордочке мышки, а она, на удивление великанши, спокойно смотрела на нее, и даже не было намека на то, что ей страшно и она готова бежать со всех ног. Линда аккуратно взяла мышку в ладонь и убрала с коробки, опустив на землю.

– Все. Беги к своим деткам. Они, должно быть, уже соскучились. Мне вот тоже пора к своей семье, – сказала Птичка. А затем взяла коробку, встала и пошла обратно домой, но просто уйти не обернувшись она не могла. Она повернула голову и увидела, как этот маленький клубочек сидит на том самом месте и смотрит на нее, подергивая усиками.

Около пятнадцати секунд они смотрели друг на друга. Черные глаза-бусинки смотрят прямиком в голубые глаза великанши. Но потом мышка повернула мордочку и побежала в заросли кукурузы.

– Ну вот, кажись, она поняла, что ей пора к своим детишкам.

Линда издала легкий смешок и пошла в дом. Но сделав буквально один шаг, она почувствовала, как что-то коснулось ее волос. Спустя секунду еще раз. И еще. Еще. Затем вся ее одежда начала покрываться темными пятнами. Дождь все-таки пошел под конец сегодняшнего дня. Прижав коробку к правому боку, она легким бегом направилась в сторону дома.

Вернувшись в семейное гнездышко, Птичка направилась в подвал, взяла шнур и проделала с листьями то же самое, что и отец. Затем она нашла свободное место, куда можно разместить последний шнур с табачными листьями, повесила его и, поднявшись из подвала, направилась в спальню родителей, чтобы проведать отца.

Ее родители так и были в своей комнате. Джозеф лежал, ни на минуту не вставая, а Дженнифер, как заботливая сиделка, всегда находилась рядом с больным. Они так и продолжали разговаривать, смеяться и улыбаться.

Но, к сожалению, Линда и Дженнифер отужинали без Джозефа. Сидя вдвоем на кухне, мама с дочерью редко переговаривались. Почти весь ужин они провели в тишине. Эту тишину нарушал только стук дождя, который превратился в жуткий ливень. Но до грозы дело еще не дошло.

Весь вечер Джозеф пролежал в постели. Даже на ужин не пришел. Но то была не его воля, а воля жены с дочерью, потому что те переживали, что вставания с кровати приведут к плачевным последствиям, потому что потеря сознания и головокружение – это не шутки. Больному нужен был постельный режим. Так что Линда и Дженнифер принесли ему ужин в постель. Любимая жена даже пыталась покормить больного мужа с ложечки, но он все говорил одно и то же: «Со мной все в порядке. Я и сам могу поесть». На что Дженнифер отвечала: «А вот поезд приближается к туннелю. Открой-ка ротик, малыш». Линда про себя подумала, что в слово «малыш» мама вкладывает не то значение, какое вкладывают матери, когда обращаются к своему ребенку, а то значение, которое вкладывают женщины к своим мужчинам, которых любят.

Когда Джозеф закончил ужинать, он позвал дочь к себе, попросил ее нагнуться к нему и поцеловал в лоб, а затем добавил:

– Спокойной ночи, доченька. Спасибо тебе за заботу. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, папочка. И тебе спокойной ночи.

Линда отошла от отца и направилась к маме. Обойдя кровать, пожелала и ей спокойной ночи. Дженнифер также поцеловала ее в лоб и сказала, что любит ее.

А когда Линда вышла из комнаты родителей, закрыв за собой дверь, Дженнифер сняла с себя одежду и легла на грудь Джозефа, а он в свою очередь обнял ее.

У себя в комнате Линда засыпала под звуки ливня и свои мысли.