Kitabı oku: «Неизвестная солдатская война», sayfa 16

А дело вот в чём. В этом госпитале палатный доктор-еврей Осипов обратил внимание на мои трофейные золотые швейцарские часы. И как-то сказал, когда мы были наедине: «Если вы их будете сбывать, я у вас куплю…». Мне сразу стало всё понятно. Я тут же снял с руки часы и подарил их доктору.

После этого случая он проявлял ко мне особое внимание. А перед тем, как мне выписываться, Осипов дал напутствие. Ранение, говорит, у вас непростое, вылечиться полностью будет трудно. Да одним лечением тут не обойтись. Нужно обязательно выполнить следующие условия: срочно бросить и никогда больше не курить; каждый день не менее шести часов быть на свежем воздухе; ни в коем случае не переохлаждаться и не купаться в речке и не мокнуть под дождём; питание должно быть хорошим, высококалорийным. И дал, кстати, совет против советов: народные целители, говорит, будут заставлять вас есть всякую дрянь, наподобие мяса кошек и прочее. Ни в коем случае не делайте этого.

И правда, в станице быстро нашлись такие советчики. Но я поверил Осипову и больше никого не слушал. Курить бросил и до сих пор не курю. В рыбаки не пошёл, чтобы не намокать, хотя очень тянуло к этой работе. И вот всю жизнь просидел за баранкой, шоферил…

Но с питанием не всё получалось. Какое хорошее питание могло быть после войны? Правда, выручала корова – это уже сметана, масло, молоко. Но и в семье же ещё сколько ртов, кроме меня…

Когда я женился в 46-м году, моё дело заметно пошло на поправку. Маша всё жертвовала ради меня и, честно говоря, здорово поддержала. Буквально через год я почувствовал себя намного лучше.

«Правда по сути говоря она мне на хуй нужна Но мне нужны условия которые как раз у нее я и достану все те которые требуется для моего выздоровления А то меня аж передергивает когда я вспомню свою Кубань станицу которой я не видел уже пять лет За то хуй его знае на какую только авантюру бросися И вот она прышла прынесла все что обещала После дежурства мы с ней поехали в горсад Да минуточку Когда я одел гражданскый костюм то я испугался иду по улице и мне кажется что все на меня смотрят Ведь пять лет назад как я ходил в костюме Вот почему я себя чувствовал нехорошо».

– Когда ночью меня в госпитале не было, ребята обязательно прикрывали. Делалось это так. Во время обхода палат врачами ходячие раненые перебегали из палаты в палату и ложились на пустые койки. Соглашались на это всегда с большим удовольствием, потому что тому, кто прикрывает, доставалась пайка самовольщика. А я в госпиталях не встречал ни одного неголодного раненого.

«В горсаде она танцевала а я сидел и думал вот скоро подойдет то время когда она под мою музыку затанцуе только не так. После танцев поехали к ней на квартиру Она жыла одна Мне лутше плюс к моему сегодняшнему успеху. Когда получилось совсем иначе Она легла спать так как бутто я с ней жынился и жыву 2 года Слушайте даже мне стало не удобно конечно не от совести а от другого все так внезапно и в противовес моим планам Думаю а вдруг Генерал сифон, даже аж заикнулся отказаться, что мол после тяжелого ранения машына не работае но потом решыл хуй с ним хватит чудить мне по белому свету черным».

– «Генерал Сифон» – это сифилис. Тогда ещё братва смеялась: «Мандавошки, стройся! Сам генерал Сифон идёт!». На Западе ходила ещё одна венерическая болезнь «испанский воротничок». Почему так называлась, не знаю, но слышал, что она намного тяжелее сифилиса.

В конце войны для венерических больных открылись специальные госпитали. Врачи и сёстры в таких госпиталях ходили почему-то в чёрных халатах. Попадать туда было небезопасно – после него можно было запросто оказаться в штрафной роте.

На территории Польши в наш полк вместе с молодым пополнением иногда приходили те, кто побывал в таком госпитале. Они рассказывали, что лечили там без всяких медикаментов. Только кололи какую-то сыворотку, после которой тебя трясёт как в лихорадке и поднимается температура до сорока градусов. В то время мы уже знали, что высокая температура убивает сифилис. Бывало, сифилитики, которые скрывали свою болезнь, вылечивались сами по себе после сильного воспаления лёгких или после ранения, которое вызывало высокую температуру.

Когда воевали на своей территории, такого количества венерических больных у нас не было. Да и о «чёрных» госпиталях я впервые услышал только в Польше. Наши солдаты подхватывали эти болезни в основном от интернированных девушек. В этих местах было много военнопленных французов, американцев, итальянцев и других, которые вели более свободный образ жизни, чем, скажем, русские или украинцы. И существовала такая закономерность – там, где меньше военнопленных, к примеру, в сельской местности, там реже встречались венерические болезни.

«И вот когда я ..............!!! То я не черта не понял Я думал что я проехал верхом на паровозе Прямо явно слышу как пар свистит только не из подколес а с ушей у нее. После чего она меня так прыжала что я крыкнул У меня ж ведь раны а она от блаженства все забыла Но хорошо что я не забыл. Я ее хотел даже чем нибудь обидыть но ни тут то было она была как разяреный зверь Схватила зубами мою рубаху что мне даже нечего и думать вырваться с такими ранами Я тогда тяжело вдохнул и прытаился как котенок Я слыхал когда то розказывали за бешенство маткы но я не верил Ну а это ебит твою мать попался Та еще с таким здоровем как у меня сичас. Последующые номера были лекше, а утром она стала страшная аж посинела Батиньки мои Но я прымерился мне здесь большая выгода стала Я накатаюсь как на паравозе на ............ а утром чего моя душа пожелае Носе чуть не на руках. Когда она дежуре то мы частенько ходили в скверик за речушку в бур'ян. Я это место называл плацдарм Он полит нашей кров'ю и потом Потом это больше Я с этого плацдарма уходил мокрый от пота и пяный. Не мог удержать до утра. А иногда ходили у церкву за ограду но здесь она говорить не удобно святое место Мне один раз казалось что на одной Иконе какой то Бог смеялся во весь рот когда мы танцевали второе колено. Я ей когда это сказал она не стала туда ходить. В виде Бога стала боятся. Интересно уперед посветила Богу пиздой перед самым носом тот бедный аж на матерь Божу задивился Я думал что мы искусим святых и в их пойдет повальная ебля в церкви. Чесное слово друзя правда было все это. А почему я записываю хуй его знае в точности я не могу обяснить от не хуй делать. А во вторых мне не когда не встречалось "бешенство маткы". Правда один раз видел до войны в Батуме бешеную собаку Но ее сейчас же убили на улице, а эту до сих пор никто не убил».

– Когда после ареста отца в 37-м году я скрывался в Батуми, на одной из улиц произошёл такой случай. Иду и слышу крики, а потом выстрелы. Народу собралось много. Подхожу, спрашиваю: «Что случилось?». Один грузин отвечает: «Дурной собака убили». Все вокруг одобряли, что застрелили бешеную собаку, говорили о том, что бешеная собака не имеет права на жизнь.

На работе в госпитале, вообще в жизни Маруся вела себя обыкновенно, ничем особо не отличалась от других девушек.

«Правда я таких женщын не советую убивать Они очень полезные для мужчин все отдаст Но а мне такой и надо было Через нее я вылечился так быстро Я лутше всех жыл в палате продуктов госпитальских я не кушал и все мне завидовали и советовали чтобы я с ней расписался Я им отвечал на чем я буду розписываться на залупе чтоли. Все знали что я безпрызорный родни у меня никакой нет (это я им такую баланду пустыл) и мне больше нечего не остается как жыть у ней и все поэтому тащит мне У меня правда иногда аж голова кружытся. Хуй с ней пусть мечтае что угодно я все вижу как сквозь стекло чего она думае. Но это все нечево, а подошло то время что мне выписыватся и она узнала что мое ранение попадае домой. Вот то здесь мне и дало подумать как мне отвязаться. Я решыл обратно хитрыть Своего доктора попросил чтобы она прыписала морской воздух Вот она мне, и прыписала жыть тры месяца в Новоросийске Туда мне и билет дали Ну это мне стояло блатом который носила сама же Маруся. Ну а как извесно я не поехал в Новоросийск а слез в Стиблиевке.

Комисовали меня 5 июля до 12 июля шли прощания все это время я ей только обещал без конца. Когда я прыеду чего будем делать и как жыть будем. И вот 12 июля ночю я уежаю все связано она меня провожает до станции. Прыехали на станцию она все время плачет Незнаю чего или того что я уежаю или того чтобы поскорей сматывался Пасажыры на это обратили внимание Некоторые смеются некоторые сожалеют. А я хоч бы скорей оторваться А поезд как нарочно на час опаздывает И на конец состав подошол Она вцепилась прямо зубами в мои губы я чуть не крыкнул, и поскорей побежал в вагон а сумку забыл в нее. Тогда в же она через окно передала мне. Она думала что я от волнения забыл сумку а я от радости. И вот этим и кончилась любовная драма назад вертаться в Харьков я некогда не думаю так как я там головы не забыл Правда сын или дочь но это она угробит сатана полосатая».

– Не думал я тогда, что судьба снова сведёт меня с Марусей и, кстати, всё в том же Харькове. А произошло это так.

В Харькове жил мой младший брат Мишка. В 50-м году он позвал меня к себе подзаработать – тогда шофёры требовались везде, а в колхозе платили мало, точнее, вообще не платили, только ставили в ведомостях палочки, которые назывались «трудодни». Ну, я и подался. Шоферили мы с Мишкой на кондитерской фабрике, возили сахар.

Заметил я, что вокруг Мишки стали вертеться какие-то незнакомые мне люди и всё уговаривают его «доить корову». Какая корова? И почему Мишка должен её доить? Я на него насел: признавайся! Он и признался.

Когда мешок с сахаром берёшь за углы как за коровьи соски и дёргаешь его, сахар из мешка высыпается в заранее проделанную дырку. Оказывается, эти тёмные люди «доили корову» в одном условленном месте, куда Мишка заезжал по пути с железнодорожной станции на фабрику.

Мне стало страшно. Тогда за килограмм украденного сахара давали сразу десять лет тюрьмы. А тут такое. Я, конечно, знал, что Мишка вором не был, а пошёл на это с голодухи – на те деньги, что мы зарабатывали за баранкой, прокормить семью было очень трудно. Написал я заявления «по собственному желанию» от своего и от Мишкиного имени и отнёс их начальнику отдела кадров.

А в тот день, когда мы собирались уезжать из Харькова, я решился-таки повидать Марусю. И раньше об этом думал, но, честно говоря, боялся нашей встречи. Встретился с ней около её дома. Поговорили просто как старые знакомые. Она рассказала, что вышла замуж, и, кстати, показала своего мужа, который якобы только что пошёл на работу, – от её дома по улице, действительно, шёл какой-то мужчина. Так и не знаю, правду она тогда говорила или нет. Встреча была короткой. Я пожелал ей семейного счастья, на том и расстались.

С другими фронтовыми девушками, кроме харьковчанки Маруси, видеться после войны не доводилось. Может быть, конечно, где-то дети мои есть… Но если бы знал точно, где они, нашёл бы обязательно. Нашёл бы!.. Любыми путями!..

Домой!

«14 июля Я слез в Таганроге решыл навестит сестру Зою которой не видел 11 лет Ну встреча извесно какая бывает. Я думаю каждому прыходилось когда небудь встречаться с родными которых давно не видеш Сестра меня попросила чтобы я пожыл в нее дня тры Я согласился. Познакомила меня со своей подругой Марусей. Маруся мне понравилась и мы сней вечерухой пошли в кино оттуда я ее проводил домой Оказывается она суседка Чехова и кто мог думать что я по суседски с Чеховым буду и......... Марусю С таким великим писателем я провел тры ночи по суседски.

15 июля Ночю я розпрощался с Зоей а Маруся проводила до станции Я сам ее попросил а то я плохо дорогу знал. К утру я был в Ростове в Ростове обычно зделал пересадку и взял курс на Кубань перед вечером я прыехал на ст. Кавказскую Здесь не медля пересел на краснодарскый поезд и покатил ближе к своей родине в вагоне розговорился с солдатами Н.К.В.Д. Они меня розспрашывали за Германию за бои под Берлином Я им охотно отвечал розказывал, и не доежая Краснодара разулся чтобы ноги отдохнули а сам сразу уснул».

– Молодые были солдаты. Да если б и не молодые, то тоже не знают о жизни на передке. Просто потому, что я их там ни разу не видел. Побывать на передней линии им пришлось только тогда, когда мы в сорок первом отступали и отступали так, что догоняли отряды НКВД. Фронтовики обычно ненавидели энкавэдэшников и милиционеров. Среди нас даже поговорка такая была: ты человек или милиционер?

«В Краснодаре проснулся за сапогы а их хуй был портянкы одни осталысь Я портянкы в карман и вылез на перон ато поезд шол в Новоросийск Эх ебаный народ на такую подлость гады пошли просто нищенство Но здесь мне не хуй розгадывать. Я сел на Ахтарскый поезд и утром без никаких проишествий босиком портянкы в кармане выгрузился в Тимашевке Сейчас же пересел в вагон на Стеблиевку забился в самый угол шенель у головы и стал до сыплять».

– Из госпиталей мы выходили кто в чём. Из последнего, харьковского, я вышел в обычных солдатских брюках, стоптанных кирзовых сапогах, а рубашку мне дали короткую и почему-то чёрного цвета. Наверное, от какого-то умершего железнодорожника досталась. Шинель б/у да такая подлая, что, видимо, ни один солдат в ней на передке ползал. А своих вещей я, конечно, не получил. Особенно жалко было добротные трофейные сапоги и новый солдатский ремень…

Выписывали меня досрочно и на том условии, что я живу в райцентре, где мне каждый день могут делать перевязку и в любой момент оказать медицинскую помощь. Это я специально им наврал – очень домой хотелось. Продуктов с собой не давали. Вместо них – два аттестата, один денежный, другой продовольственный. Отоварить продовольственный аттестат можно только на специальном продпункте. Первый такой на моём пути встретился лишь в Ростове. Дали мне там одной селёдки, больше, говорят, ничего нет.

А с денежным аттестатом вышло всё сложнее. Только дома от фронтовиков узнал, что не аттестат, а деньги должны были выдать мне в госпитале. И кстати, немалую сумму – за всё время после последней получки, которую я получал ещё до своего ранения в Германии.

Ну, раз не выдали в госпитале, значит выдадут по аттестату в военкомате. С этим я и пришёл в Славянский райвоенкомат. Обратился к самому военкому. Он направил меня к своему заместителю, а тот говорит: «Сдайте аттестат в канцелярию и покурите пока…». Сдал и жду, пока начислят деньги. Не дождавшись, захожу снова в канцелярию. А моему вопросу там удивляются: «У нас нет вашего аттестата». Как нет? Только что сдавал… Нет, и всё тут. Я – к замвоенкома. Тот: «Ничего не знаю». Ну, я их покрыл по-солдатски, плюнул и дверью хлопнул. А домой, в свою станицу, надо сорок километров пешком идти. Пока дошёл, остыл.

Вот так нагло сволочи тыловые наживались на солдатских кровных рублях. Ведь отбирали, можно сказать, последнее. Тогда по второй группе инвалидности я получал пенсию – 170 рублей, а буханка хлеба тогда на базаре (в магазинах хлеба не было вообще) стоила 250 рублей. Полагалась мне ещё доплата за награды, которую мне тоже не платили.

Сейчас можно услышать россказни о том, будто массовый патриотизм был у нас такой, что все фронтовики отказывались от доплаты за награды в пользу государства. Брехня. Кто же откажется, если с голодухи пухли? Да я не знаю ни одного такого фронтовика. Наоборот, у нас все станичники, что живыми вернулись с фронта, возмущались: почему тем, кто живёт в сельской местности, надбавка положена меньшая, чем городским. По нас что, не свинцовыми, а резиновыми пулями стреляли! Или наши раны не так болели!?

Всё это делала тыловая бюрократия, за всю войну так и не понюхавшая пороху. Многие из них до 41-го года ходили в активистах. Вот кто – хуже бешеной собаки. Ведь до войны они просто затравливали нас детей «врагов народа». Потом стали нашими захребетниками, а некоторые и предателями. Как, к примеру, наш гривенский партийный активист Зуб.

Мой младший брат Павлик на фронт мне писал, как Зуб его травил. Павлику ещё не пришло время призываться, но выглядел он старше своих лет. Зуб и написал на него как на сына «врага народа» донос: «Ему на фронт уже надо идти, а он в камыши смотрит…». Спрятаться, мол, собирается. Но беда как-то обошла Павлика. В своё время его призвали на фронт, и он ещё край войны захватил.

А с Зубом меня судьба столкнула в 45-м, когда я возвращался из госпиталя домой. На станции Тимашёвская, смотрю, идёт Зуб. И рядом два солдата с автоматами. Ну, на солдат я вначале не обратил внимания, тогда почти все военные ходили с оружием. Хотел подойти к Зубу, но автоматчики преградили мне дорогу – это был конвой. Зуб тяжело так посмотрел на меня изподлобья. Ничего не сказал…

Только через несколько лет я узнал его историю. Оказывается, когда немцы на Кубань пришли, Зуба, как партийного активиста, оставили в Гривенской для связи с партизанами. Как он эту связь держал, бог его знает. Но при освобождении Гривенской наши солдаты захватили переводчицу, которая работала на немцев в Гривенском гарнизоне и не успела с ними убежать. От неё и стало известно, что Зуб выдал немцам все каналы связи и партизанские базы, которые знал.

«Под Стеблиевской меня розбудил кондуктор говорит что мол пора вылезать ато вагон обратно пойдет Я вылез пошол на элеватор и сейчас же поехал машыной в Красноармейскою. Когда слез с машыны линул дождь. Тогда я закачал халоши и запиздил с удвоенной силой домой Ну дома встреча и все прочая … Здесь я перестал мудить светом з дамочками прекратил гулять через что и потерпел крушение два раза.............. правда. Но больше все начинаю оседлою жызнь».

ОБРАЩЕНИЕ АВТОРА

Найти родных и близких Григория Тимофеевича Лобаса мне пока, к сожалению, не удалось. Поиски продолжаются. Активную помощь в этом оказывают сотрудники администрации сельского поселения Гривенская во главе с неравнодушным человеком Ларисой Григорьевной Фикс, за что большая благодарность! Если кто-то из потомков нашего героя увидит эту публикацию, откликнитесь. Напишите мне на myasnikov-53@inbox.ru или позвоните +7(916) 028-74-82. Ради продолжения светлой памяти того, кто 75 лет назад защитил страну и дал вам жизнь…