Kitabı oku: «Куст белого пиона у калитки», sayfa 4

Между тем, взгляд мой привлёк мужчина, стоявший позади всех спиной ко мне. Он не крестился, а, опустив голову, кажется, думал о чём-то своем. Фигура его показалась мне знакомой. Ну да: коротко стриженные, нечесаные волосы, кое-где слежавшиеся, клоками покрывали его голову, худые плечи, несмотря на зимнюю курточку, ясно обозначались. Из-под рукавов куртки были видны истёртые манжеты старого свитера… «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас…»

Служба кончилась. Я справился у служки, где можно оставить принесенные вещи, вышел из храма, перешёл дорогу, сел в машину, но из любопытства не отъезжал, дожидаясь, когда появится Герман. Он вышел – не перекрестившись и не поклонившись при выходе. Парень, встретившийся мне ранее, тут же подошел к нему. Они о чем-то оживлённо и скоро переговорили и пошли прочь с видом людей, уверенных в своих дальнейших действиях.

Репетитор

Сергей Алексеевич, молодой специалист, филолог, подрабатывающий частными уроками, пришел домой расстроенный. Дело в том, что его первый ученик, подстриженный под ирокез, начинающий уже бриться мальчик Тёма, оказался хоть и смышлёным, но крайне невнимательным молодым человеком. В течение всего занятия Сергея Алексеевича не покидало чувство, что его подопечный одержим некоей идеей, которая не давала ему сосредоточиться на случаях обособления распространенного определения, имеющего добавочное обстоятельственное значение. Знакомство Тёма начал со странного вопроса: «А правда ли, что на Олимпиаду истрачено 1,526 триллиона рублей?» Весь урок он ёрзал на стуле и даже попросил поменяться с ним местами под предлогом, что ему удобнее писать, когда свет падает слева; ручка в его руках имела свойство постоянно распадаться на части, скатываться со стола, и тогда с шумом отодвигались кресла и мальчик лез под стол. Компьютер, находяйщийся здесь же, на кушетке, время от времени издавал таинственные звуки, и Тёма, предварительно извинившись, совершал скорые манипуляции на клавиатуре. «Не могу подвести серьёзных людей», – пояснил он. «Серьёзными людьми», которых Сергей Алексеевич назвал про себя бездельниками, были игроки даже и приличного возраста, как, например, «Nuker» из Германии, которому было за сорок. Игра шла не одни сутки, и прервать её было бы кощунством. Всё это отвлекало юношу и заставляло нервничать преподавателя, но где-то к середине занятия Тёма перестал ёрзать и восторженно посмотрел на Сергея Алексеевича. Разбирали предложение «Привлечённые светом, бабочки прилетели и кружились около фонаря». «Проняло наконец-то», – подумал репетитор. «Зачёт», – оценил он свои заслуги перед педагогикой. «По сто тысяч на каждого!» – с энтузиазмом воскликнул Тёма. «Тот есть?» – Сергей Алексеевич не сразу и понял. «На каждого гражданина России! По сто тысяч!» – повторил Тёма. «А, это он, кажется, про Олимпиаду. Но, позвольте, какие, к чёрту, сто тысяч? Быть такого не может!».

– Мне кажется, вы ошибаетесь, – не согласился он, невольно втягиваясь в обсуждение. – Сколько, вы говорите, всего израсходовано? … Та-а-к… (он написал цифру на полях тетради) У вас калькулятор есть?.. Впрочем, в столбик надежнее… Хм… Мы не так нули сокращаем, что ли?… сумма действительно значительная получается. Наверное, тут средства и частных инвесторов имеются в виду. Ну-ка ещё раз… Для простоты округлим: скажем, нас сто миллионов. И, скажем, триллион… Триллион – это сколько же нулей?

– Двенадцать, – послышался голос Инны Михайловны, мамы Тёмы, которая вошла в комнату за какой-то надобностью.

Сергей Алексеевич смутился и промямлил что-то вроде: вот, отвлекает сынок от темы. Снисходительного тона, впрочем, не получилось. Наоборот, вышло нечто заискивающее.

– Понимаешь, – делился он с женой в тот же день, – нехорошо как-то получилось. Наверняка мужу вечером скажет: мы ему деньги платим за то, чтобы он правописанию сына учил, а он нули вычитает.

– В самый неподходящий момент вошла, чтоб ей, – подытожил он сокрушенно,

– Не занимайся самоедством, – возразила жена. – Всё будет нормально. Ты только одевайся прилично: не забывай, что встречают по одёжке.

– Понятное дело, – согласился Сергей Алексеевич, – Они преподу, который до меня ходил, по этой причине, кажется, отказали. Какой-то заслуженный учитель, старичок, Борис Матвеич. Юноше, видите ли, не понравилось, что от него постоянно «то щами, то чесноком» пахло. Мать проговорилась. Ты в суп сегодня чеснок клала?

– Это от щей из квашеной капусты пахнет, а я тебе из свежей готовлю.

Сергей Алексеевич для пущей убедительности всё-таки открыл холодильник, достал оттуда кастрюлю, снял крышку и стал нюхать.

– Ты бы лучше оправу для очков себе новую купил, – посоветовала жена, а то носишь – у Бориса Матвеевича, наверное, и то приличнее. У меня же был бонус в салон – так не пошел, упёрся.

– Знаю я ваши бонусы: одной рукой оправу дают якобы бесплатно, второй – к тебе в карман залезают. Я не миллионер, чтобы всех этих проходимцев содержать.

Сергей Алексеевич лукавил: он, как и всякий молодой человек, совсем не был против эстетики, но всё было подчинено заветной цели – покупке нового, уже собственного, а не от родителей, авто.

– У меня в носу ничего там не произрастает? – спросил он. – Представляешь, этот чудак Тёма говорит, что ему очень хотелось выдернуть у Бориса Матвеича торчавший волосок. Когда такое в голову лезет – не корней с чередующимися гласными. Помнишь художника на Левитановских чтениях в Елисейкове?

Волосы, торчавшие вениками из носа творца, стали причиной того, что Сергей Алексеевич не решился купить у него картину. Впрочем, и денег было жалко, ведь тот шутки шутить не любил – заломил нечто совместимое лишь с астрономией за творческий продукт. Вероятно, решил одним махом покончить со своими материальными проблемами, выбрав в качестве жертвы молодоженов.

– Тебе ещё рано, – успокоила супруга, – это только у стариков бывает.

Второе занятие не задалось сразу. Ещё в прихожей Сергей Алексеевич спросил Тёму, встретившего его с колодой карт в руках, об успехах в школе, и Инна Михайловна, находившаяся тут же, поведала, что в последней, итоговой по теме работе тот наделал «кучу ошибок». Неприятность состояла в том, что работа была на материал, который они брали с Тёмой в прошлый раз. Пахнувший кислыми щами и чесноком Борис Матвеевич тут был ни при чём. «Незачет», – мысленно констатировал Сергей Алексеевич, обругав подопечного самыми недобрыми словами.

Неудача в школе никоим образом не отразилась на настроении ученика, который уже с первых минут порывался показать Сергею Алексеевичу карточный фокус. «Мне трудно писать сегодня, – объяснил он невозможность выполнения письменной части, – у меня кисть руки болит». Пришлось войти в положение. «Ушибли, поранили?» – для приличия изобразив на своём лице участие, спросил Сергей Алексеевич. «Я сегодня весь день в карты тренировался, – искренне надеясь на понимание, пояснил Тёма, – рука онемела. Даже шевелить больно, видите?» Пришлось выполнять упражнение устно. Причем занемогший ученик время от времени машинально брал со стола колоду, которая в его «онемевших» руках начинала вести себя как живая: карты то выстраивались в гармошку, перетекая из одной руки в другую, то превращались в двухуровневый веер, то вдруг разделялись на несколько колод, которые удивительно ладно складывались в ту или иную фигуру. Помятуя о предыдущем опыте, Сергей Алексеевич холодно пресек несколько очередных попыток «показать фокус», но в конечном счете пассионарность взяла верх и пришлось согласиться на передышку. Для «разогрева» Тёма, предварительно выпросив у Сергея Алексеевича тысячерублевую купюру, помахал ею у него перед глазами, несколько раз сложил, развернул и… безжалостно порвал на глазах у собственника. Затем скатал кусочки в комок и отдал ему же «на хранение». После произнесения какого-то заклинания фокусник попросил вернуть безвозвратно обесцененную бумажку. Купюра оказалась хоть и помятой, но целой, и успокоившийся Сергей Алексеевич убрал её в портмоне. Затем был продемонстрирован собственно карточный фокус, но с тем же результатом: в руках у Сергея Алексеевича оказалась совсем не та карта, которую он предполагал увидеть. «Наверняка тут простой ответ имеется», – подумал он и попросил повторить фокус. Он отложил в сторону учебник, ручку, тетрадь, будто они мешали ему сосредоточиться, и впился глазами в руки Тёмы. «Делаю раз!.. – Тёма положил карту рубашкой вверх. – Делаю два!..» Рядом легла вторая карта… «Делаю три!» – сказала Инна Михайловна.

Сергея Алексеевича больше к Тёме не пригласили. Впрочем, после того, что случилось, это не казалось сюрпризом. Конечно, ему было крайне досадно обнаружить в своём портмоне фальшивую тысячерублевую купюру (в верхнем правом углу, вместо слов «БИЛЕТ БАНКА РОССИИ», было написано «БАНК ЛОХОВ РОССИИ»), но он вполне понимал справедливость такого решения.

«Пускай восходит день…»¹

«Лучи полуденного солнца, играя бликами в небольших волнах и мелкой ряби, создаваемой бризом, слепили глаза и, отражаясь на песчаной дне у берега, делали его похожим на мрамор», – по привычке отметил Сергей Александрович и тут же признался себе: «Тяжеловесно. К тому же и непонятно, дно мраморное – или берег. Писать нужно проще». Он сделал ещё несколько шагов, чувствуя, как вода поднимается по нагретому солнцем телу, оттолкнулся ногами от дна и поплыл.

Сергей Александрович, преподаватель литературного института, взрослый, если не сказать пожилой человек, приехал на остров по настоянию жены, захотевшей провести остаток лета и начало осени в Греции. Отель был не из дешёвых, сервис качественный, отдыхающие – люди спокойные и большей частью семейные. Температура воздуха редко поднималась выше тридцати градусов, и поэтому Сергей Александрович, любивший тепло, но не жару, чувствовал себя физически вполне комфортно. Но вот комфорта душевного не испытывал, и уже давно – с тех пор, как понял, что писать то, что ему самому казалось бы достойным, уже не может. Он был в том творчески незавидном состоянии, когда кажется, что всё давно уже написано и описано. Раньше он успокаивал себя тем, что не попадается достойный сюжет, замучила текучка, но, когда сюжет, часто взятый из жизни, возникал, он, будучи честным в этом отношении человеком, ясно видел, что все, что у него выходило, напоминало повтор его же самого, когда он чувствовал задор, присущий художнику. А между тем он читал курс лекций будущим писателям и публицистам, был известным в своих кругах автором, и жить лишь багажом прошлого ему было некомфортно, стыдно. Стыдно перед коллегами, особенно его возраста и статуса, время от времени публиковавшимися. Их статьи, монографии, художественные произведения казались ему талантливыми и достойными уже потому, что не он писал их.

Сергей Александрович был женат второй раз. От первого брака были взрослые дети, отношения с которыми у него не сложились, и Сергей Александрович винил в этом себя: наверное, недостаточно (как ему теперь казалось) внимания уделял им в том возрасте, когда оно особенно необходимо, потому что слишком любил своё дело, был тщеславен, увлекался женщинами и наконец разошёлся с матерью своих детей. Женился, как это иногда бывает, на своей студентке. Страсти, которой они не могли противостоять и которая в конечном итоге привела к разводу, уже не было, но на смену ей пришли серьёзная, хотя теперь уже спокойная любовь, чувство доверия и благодарности друг к другу. Молодая жена была женщина умная, от природы наделенная способностью уловить и понять настроение другого человека, и в трудные минуты Сергей Александрович всегда обращался к ней: она, догадываясь, чего он ждёт от неё, умела успокоить, поддержать, и если оспаривала его позицию, то делала это тактично, не обижая. В первые годы замужества Ирина относилась к мужу с обожанием: была под влиянием его таланта, авторитета взрослого и умного человека, любовалась его мужской красотой. Сергей Александрович уже и в молодости имел мужественную внешность: был высок, хорошо, почти атлетически сложён, лицо его отличалось особой фактурностью: глаза большие и умные, нос несколько крупнее обычного, с чувственными ноздрями, такие же чувственные губы и резко очерченный подбородок с глубокой ямочкой. Гордо носил он свою красивую голову с густой шевелюрой, не закрывавшей его высокий и широкий лоб. Тогда Ирина смотрела на него, как принято говорить в народе, снизу вверх. Но постепенно их отношения выровнялись и даже приобрели характер, который определяется психологами как отношение женщины-матери к своему рассеянному и не всегда практичному мужу. Нет, конечно, это было не классическим примером таких отношений, но за советом Сергей Александрович обращался к своей супруге гораздо чаще, чем она к нему – свидетельство того, что внешность человека не всегда вполне отражает его характер. Кстати, Сергей Александрович кое-что сделал для карьерного роста молодой супруги. Многого она, конечно, достигла сама – своей преданностью профессии, трудолюбием, талантом, но все-таки это он, используя свой авторитет, поспособствовал тому, чтобы ее взяли на кафедру…

С гидом им повезло. Это был этнический грек, в начале девяностых эмигрировавший в Грецию, выпускник Историко-архивного института, с хорошими отзывами в сети, живой, общительный человек. Было нескучно и очень интересно. Правда, каждому по-своему. Ирина слушала Константина, так звали гида, стараясь не пропустить ни одной детали, сверяясь со своими знаниями и отмечая простительные неточности, делала много снимков, надеясь использовать это в работе. Сергей Александрович по обыкновению своему обращал внимание на то, что, казалось, совсем не имело отношения к экскурсии. Сначала его интересовали причина, заставившая российских греков уезжать на историческую родину, и образование гида (среди его знакомых были выпускники Историко-архивного института, и даже сам он когда-то хотел поступать в этот вуз), потом он стал отмечать приёмы, которыми тот пользовался. Приёмы эти были слишком знакомы Сергею Александровичу: в нужный момент с воодушевлением, и не всегда фальшивым, Константин возвышал или понижал голос, к месту вставлял очередную, ежедневно повторяемую шутку, рассказывал исторический анекдот, призывал к порядку слушателей, выделяя среди них потенциально опасных, чьё настроение требовало особого внимания и даже своевременного вмешательства.

– Предание гласит: если вы сделаете три глотка из Кастальского источника, это благотворно скажется на вашем здоровье, шесть раз – к вам вернется вдохновение, девять – выиграете нечто важное или же потеряете всё. Вы скажете, сказки – не знаю, не знаю. Могу лишь положиться на свой опыт. Муза, внушившая мне любовь к прошлому, муза Клио, даёт мне возможность заниматься любимым делом уже сто-о-лько лет (последние слова были произнесены с наигранной печалью). Урания – муза астрологии и астрономии, одна из мудрейших дочерей Зевса…

– Я ничего не слышу. У нас экскурсия или пешая прогулка? – послышался ворчливый и неприятный женский голос. – Всю дорогу молчал, теперь бежим как угорелые. Непонятно, за что мы заплатили. По горам лазать я и сама умею.

Голос принадлежал женщине, которая уже и в автобусе выражала своё недовольство. Очевидно, была не в настроении в этот день, хотя понять её было можно: экскурсия действительно проводилась в довольно жестком режиме. Гид старался уложиться во времени.

– Ларочка, – обратился к ней Константин, – встаньте рядом со мной. Вы у нас сегодня за старшую группы, и мы будем вас спрашивать. Так какая же у вас муза? Уверен, вы человек талантливый, а я редко ошибаюсь в людях.

– Неважно какая, – отвечала та, польщенная его вниманием, но все ещё насупясь. – Ну, Юстиция, предположим.

– Прекрасно, это чувствуется по вашим глазам, которые жаждут справедливости. В греческой мифологии эта муза называется Фемидой.

«Ларочка», как выяснилось позже, работала медсестрой и к музе правосудия имела лишь косвенное отношение: в палате у неё лежал адвокат, которому она делала уколы. Об этом Сергей Александрович узнал совершенно случайно, услышав разговор двух женщин, ехавших с ней.

– Повторяю: три – здоровье, шесть – взываете к вашей музе, девять – приобретаете многое или теряете всё. Встречаемся через семь минут внизу, на площадке, с которой мы начали наше движение. Время пошлО! Ларочка, я вас жду! Руководите нами!

Сергей Александрович был последним и не отошёл, как остальные, а, воровато оглянувшись и заметив, что никто не смотрит на него (особенно его беспокоила жена), вернулся к источнику, поспешно сделал шесть глотков и скорым шагом присоединился к группе. «Глупо. А впрочем, какая разница: сделал – и сделал», – подумал он и был доволен тем, что никто не обратил внимание на его действия…

Искупавшись, Сергей Александрович смыл под душем морскую воду с тела, переоделся в боксе и вернулся в номер. Загорать, в отличие от жены, он не любил и никогда не мог понять, какое удовольствие получают люди от этого, как он считал, скучного занятия на глазах у посторонних. В номере же гостиницы – иное дело, и поэтому в ожидании возвращения супруги он лежал и читал. В эту поездку он ничего не взял с собой, но Ирина, зная его характер, предусмотрительно положила в своей чемодан вместе с томиком Сафо (ранее предполагалось, что они поедут на Лесбос) ещё и Бунина. И очень кстати, потому что Сергей Александрович уже начинал скучать без того, что вошло у него в привычку.

Прочитав «Поздний час», Сергей Александрович отложил книгу. Он почувствовал, что расстроился, и старался (это было ему свойственно) найти причину: то ли это было оттого, что автор написал рассказ, когда ему было уже 68 лет, и чувства, которые он испытывал, были близки Сергею Александровичу, то ли в очередной раз он ясно увидел, что значит настоящий талант, и ему стало стыдно, что кто-то (и главное – он сам) считал и продолжает считать его, Сергея Александровича Солодовникова, писателем. Поэтому он был рад, когда жена вернулась с пляжа: Ирина всегда поддерживала его и гнала «упадонические» настроения. Сергей Александрович настолько привык к этому, что иногда эксплуатировал жену, кокетничая и притворяясь более слабым, нежели был на самом деле. Впрочем, он знал меру и не переходил известную черту.

– Это «all inclusive» – просто издевательство какое-то: не успели пообедать – уже готовиться к ужину надо.

– По вашему торжественному настроению, сударыня, не скажешь, что человек подвергается изощрённым пыткам, – улыбнулся он и предложил: – Сделай перерыв – не ходи сегодня.

– Как говорит наша техничка Лариса, «деньги уплОчены», – вздохнула Ирина. – После отпуска будет перерыв. До самого Нового года.

Сергей Александрович понимал жену: не поддаться искушению при таком изобилии от любого потребовало бы усилий. Это ведь не дома, где предложение ограничивается содержимым холодильника и где главное правило – не принести из магазина лишнее, потому что к питанию Ирина относилась серьёзно: утром – кофе с творогом, вечером – кефир с овощным салатом. Сергей Александрович в очередной раз с удовольствием отметил, что жена была в прекрасной для её возраста форме – лёгкая, с прямой осанкой, доставшейся ей в наследство от художественной гимнастики, которой она занималась в детстве.

Он был готов встать и идти, но, зная, какое значение жена придает сборам, не торопился. Включил телевизор, нашёл программу на английском языке и стал смотреть фильм, стараясь уловить суть. К выходу на публику Ирина, как и многие женщины, относилась серьезно – тут она, несмотря на её ум, была педантом, Сергей Александрович же, который в молодости отнюдь не манкировал модой и даже любил щегольнуть в какой-нибудь импортной вещице, приобретённой «с рук», в возрасте разленился до того, что предпочитал беспрекословно следовать советам жены: ему говорили, какой галстук подойдёт к сорочке, какого цвета должны быть носки, если надеваешь кроссовки, и какого – если идёшь на работу или в театр в туфлях; что смотрится гармонично, допустимо, на грани, а что «кричит».

В ресторане царила атмосфера приятной озабоченности: перед новичками стояла непростая задача выбора, старожилы шли к лоткам уверенно, изучая блюда, которые они ещё не пробовали. Впрочем, первые шаги многие мужчины делали в сторону автомата с вином. Там же стояла и литровая бутылка Ouzo, и предпочитавшие крепкие напитки, специальной ложечкой клали из серебряного ведёрка кусочки льда в свои бокалы и наливали туда водку.

У Сергея Александровича с женой был уже «свой» столик – на веранде, с хорошим видом на море, но сейчас на нём стоял бокал белого вина. Соседнее место освободилось, и они подождали, пока официантка, веселая, живая девушка, Нико, не сменила скатерть и не разложила столовые приборы на две персоны.

– Сергей, до-о-брый ве-е чер! – с расстановкой, почти торжественно и с удовольствием приветствовала их она, улыбаясь и блестя глазами-маслинами.

Нико училась в Афинском университете на переводчика русской поэзии, и когда Сергей Александрович сказал, что ведёт курс русской литературы, пришла в восторг: «О, Гоголь! Пушкин, Лермонтов! – да?!» Жена была без ума от неё:

– Посмотри, какой у неё профиль. У статуй на аллее такие же лица. Как она мне нравится!

– Ну вот – опасность увлечения Сафо, – подтрунил над ней Сергей Александрович, но согласился: – Да, что-то есть. Жизнерадостная девчонка.

– Нет, взгляни на её нос – у нас такое редкость, да и здесь, думаю, не часто встречается. А кожа? Шёлковая, матовая, с оливковым оттенком – видимо, это от солнца. Небольшой рот, слегка вытянутое лицо… Какие выразительные и живые глаза, а сколько грации!

– Какие, однако, у тебя восторги. И всего-то полбокала выпила, – улыбнулся Сергей Александрович и, сделав серьезное лицо, решительно подвинул к себе тарелку, на которой возвышалось нечто многоярусное.

Жена смотрела на это «безобразие» с ужасом. Оправдываясь, он кивнул в сторону молодой итальянской пары с ребенком. Довольно грузные, они не отказывали себе в удовольствии полакомиться. Ирина только плечами пожимала: зачем брать пример с людей, не следящих за собой и к тому же молодых, вспомни свой возраст. Сергей Александрович вспоминал. И вздыхал. Надо бы собой заняться, обреченно думал он, наперед зная, к чему это приведёт: какой уж тут здоровый образ жизни, если иногда приходится по ночам работать. Да и разве в этом главное? Главное, что живёт он уже без свершений, на прежнем багаже…

За спиной Сергея Александровича послышался звук отодвигаемого стула, и мимо него к выходу меж столиков прошла молодая женщина, не высокого, но из-за стройной фигуры казавшегося высоким роста. Эту стройность подчеркивало и облегающее фигуру трикотажное платье немного выше колен, с вертикальным швом сзади, который шёл от ворота до самого низа. Сергей Александрович отметил её открытую красивую шею и прямую осанку…

Вечером, после ужина, долго гуляли по дорожкам. Старые оливы и статуи подсвечивались, и это создавало настроение покоя и гармонии. Сняв обувь, бродили по газону между корпусами с освещенными кое-где окнами. На балконах сушились полотенца, и на одном из них молча сидела пожилая пара. В это время в Греции не так душно, и потому прогулка доставляла им удовольствие. По берегу они дошли до границы участка, который принадлежал отелю, постояли на пирсе, слушая дыхание моря и любуясь серебряными дорожками на воде, протянувшимися от маяков. Небо было, как всегда, высокое, звездное, и теплый воздух волнами омывал их тела, слабо вздувая легкую одежду…

На следующий день ездили на экскурсию в Афины. Гид, который, видимо, состоял в штате компании, приветствовал их бодрым голосом и теми же словами, которые Сергей Александрович слышал от него и в прошлую поездку:

– Рад познакомиться со столь уважаемой компанией. Я – ваш гид, меня зовут Константин, и нам предстоит совершить путешествие по великому городу – Афинам. Та-ак… (он окинул взглядом сидящих, заметив Сергея Александровича) среди новичков вижу старую гвардию. Напомню, что старой гвардией Наполеон называл наиболее преданных солдат, прошедших с ним огонь и воду…

Он также напомнил о правилах, которые необходимо соблюдать в дороге: не ходить по салону, не употреблять, кроме воды, другие жидкости, «а уж тем паче веселящие душу», не принимать пищу, «ибо запах…»

Первую остановку они сделали на площадке перед Акрополем.

– Мы находимся с вами у подножия Акрополя, – сказал Константин собравшейся у автобуса группе. – Шутки шутками, а первые упоминания об этом величайшем памятнике античной эпохи относятся ко временам архаики, то есть ещё до классического периода… Кстати, кому необходимо воспользоваться туалетом: он находится сразу за моей спиной. Вход туда бесплатный, но за пользование бумагой нужно будет заплатить. На всё про всё у нас есть 10 минут. Собираемся у той колонны с афишей. Группа у нас дисциплинированная, с чем спешу себя поздравить и надеюсь, что так будет и впредь. Итак, туалет за моей спиной, встреча – на противоположной стороне у колонны. Время пошлО!

Сергей Александрович подивился изобретательности греков. Он представил себе, как будет рассказывать коллегам об этом «ноу-хау»: туалет бесплатный – унитазы приносите с собой. Забавно. И все-таки, если сравнивать Грецию с теми восточными и азиатскими странами, где Сергей Александрович успел побывать, разница была очевидная: греки не пристают к туристам, навязчиво предлагая свои услуги и тем самым лишая тебя независимости. Какая-никакая, а это всё-таки Европа и, что немаловажно, православная страна. Он вспомнил, как в Камбодже мальчишки, лезли к ним в лодку с какими-то экзотическими рептилиями, настойчиво требуя «зелёные бумажки» – доллары. В Египте цыганята (или бедуины, чёрт их разберёт) просачивались в автобус, казалось, сквозь щели, а одна девчонка через окно, открытое по неосторожности, вырвала из его рук пакет с водой и влажными салфетками. Хорошо, бумажник он держал в кармане, хотя и это было небезопасно. Жена сказала, что ему «ничего нельзя давать в руки», потому что он все время «глазеет по сторонам». Последнее было во многом справедливо: вот и сейчас Сергей Александрович, глядя с холма Акрополя на остатки античного театра, думал о своём. Сначала воображение рисовало ему живые картины древнего города – улицы и площади, заполненные людьми, затем перенесло в современные Афины, и он сделал нелестное сравнение в пользу ушедшей эпохи, далее – в Англию (они проезжали сегодня мимо памятника Байрону). От Байрона Сергей Александрович вернулся к мыслям о собственной персоне, с грустью вздохнул. Правда, это не мешало ему слушать и запоминать то, о чем говорил гид. Жена хорошо знала эту особенность – знала, что его рассеянный, отвлеченный, как казалось, на посторонние предметы взгляд ещё ни о чем не говорил: Сергей Александрович мог хранить в памяти такие мелочи, на которые никто не обратил бы внимание. В первые годы замужества это поражало Ирину: иногда он помнил то, что она сама рассказывала ему, не придавая значимости деталям и потому совершенно забыв о них. Но как раз эти-то детали и были важны для него в первую очередь. Объяснение она только одно могла найти: ему, как художнику, свойственно подмечать то, что может пригодиться в дальнейшем. И больше её уже не раздражало кажущееся невнимание его. Беспокоило другое – то, что имело отношение непосредственно к ней. Вот сегодня, например, в автобусе, она заметила, что Сергей с интересом следил за семейной парой с ребенком. Она знала это выражение на его лицо, и ей было если не больно, то неприятно. Сергей Александрович имел сложные отношения с детьми и тяжело переживал это. Всё было превосходно: он любил своих детей, и те отвечали ему взаимностью, – но после того, как он ушёл из семьи, что-то надломилось, они стали отдаляться от него. Его повышенное внимание стало вызывать у них чувство неловкости. Если раньше совместное проведение времени, будь то походы в театр, посещение бассейна или поездки за город, происходило само собой, то теперь дети, интуитивно чувствуя фальшь, стали бояться, что отец выступит с какой-либо инициативой. А тут ещё возраст, пресловутый «generation gap». И нет ничего хуже того, когда дети, вовлеченные в конфликт, понимают, какие вопросы можно обсуждать при матери, а каких лучше не касаться, чтобы не задеть её чувства. Ведь она так и не вышла замуж. А если бы вышла – не хуже бы тогда было им, ещё не вставшим на ноги? Сначала Сергей Александрович делился своими переживаниями с Ириной, но когда понял, что ей это неприятно и она каждый раз раздражается, перестал советоваться с ней, замкнулся. Ирина мучилась ревностью: метания мужа мешали её мечте о полноценной семье, живущей своими интересами. Конечно, другая, более умная женщина вела бы себя иначе: не замечала или даже поощряла общение мужа с детьми, сама старалась наладить с ними отношения, – но Ирина, не встретив с их стороны понимания, более не пыталась найти к ним подход. По её мнению, лучше было оставить всё как есть, чем жить с постоянным чувством вины. И всё было бы хорошо, но настолько Сергей Александрович измучил её пятнадцатилетними переживаниями, которые с годами не утихали, как она надеялась, а даже, наоборот, порой вспыхивали с такой силой, что у Ирины опускались руки. Иногда она начинала прямо выражать свое неудовольствие, позволяла себе даже критику – женскую, необъективную, понимая, что не права, не в силах противостоять себе…

– Напоминаю вам, друзья, что мы должны уложиться в отведённое нам время и потому убедительно прошу быть внимательными и не отставать. Ларочка, прошу вас как старшую по званию быть поближе ко мне. А теперь, друзья, кто из вас ответит на вопрос: с чего начинался античный театр? Смелее, смелее. Уверен, многие знают!

– С вешалки, – послышались голоса.

– Античный театр, – с удовольствием изрёк Константин, ожидавший такой ответ, – начинался с «орхестры» (отсюда слово «оркестр») – с того места, где стоял хор, который вступал в определенный момент в игру, приуготовляя зрителя к надвигающему событию, которое должно было оказать решающее влияние на судьбу героя (последние слова Константин произнёс с аффектацией трагизма). А теперь (голос его приобрёл прежнюю деловито-ироническую тональность) сверим часы (он посмотрел в свой мобильник) … Ка-акОй я молодец! Семь минут на фотосессию – и встречаемся у храма Артемиды. Па-прашу соблюдать регламент. Время пошлО!

Он ещё раз взглянул на свой телефон и ещё раз похвалил себя: