Kitabı oku: «Я тебя… никогда!», sayfa 14
Оба-на!
бремя разлук накрывает внезапно – волной,
тяжкий дисперсный, немыслимый призрачный груз,
был ты во мне, мой любимый,
но был ли со мной? –
мысли тревожат и жгутся, как стаи медуз…
Светлая печаль
Как мы с Люськой встретились, отчего вдруг решили уединиться, вспомнить довольно сложно, но сам день, наполненный странными событиями, отпечатался в моей памяти навсегда: такое не забыть.
Возможно, это и была любовь, но мы этого так и не поняли. Ну, или влюблённость. Во всяком случае, она меня не разочаровала. Ни тогда, ни после, спустя годы.
Букетную феерию и прочие романтические детали можно упустить – довольно банальная история: на самом деле до первого поцелуя прошла целая вечность. Зато потом события понеслись вскачь.
На самом деле, я был не в восторге от странностей её нестандартной фигуры. Как по мне – грудь следовало бы чуточку прибавить, буквально на пригоршню с каждой стороны, чтобы было чего с удовольствием нянчить, хотя в целом она была упругая, духовитая. А снизу, в бёдрах, не мешало бы малость убавить: тяжеловата.
Впрочем, красота сама по себе имеет смысл лишь как сгусток позитивных энергий, как некая таинственная субстанция, посылающая в мозг ощущение беспричинного блаженства. Но я-то уже приплыл, значит, было в этой девчонке нечто исключительное, только уму и зрению невидимое.
Целовалась Люся бесподобно. И вообще умела удивить. День с ней пролетел как сверкающий бал, как удивительно вкусная феерия, как изысканный деликатес, отличающийся массой пикантных деталей, оттенков и неповторимого послевкусия. Но до главного приза добраться долго не получалось.
Как я понял позже, Люська – натура увлекающаяся, впечатлительная. Именно о таких особах – азартных, порывистых, пылких, принято говорить “и жить торопится, и чувствовать спешит”.
Вокруг неё жизнь кипела страстями и красками, которые девочка лихо размазывала по холсту судьбы, как художники экспрессионисты, движимые возбуждёнными нервами.
К личным озарениям, дерзким затеям и многочисленным капризам относилась она довольно легкомысленно, если не безрассудно, не испытывая ни угрызений совести, ни чувства страха при их реализации.
Она уже не знала, что лучше: быть порочной или одинокой, говорить правду или постоянно врать.
У жизни, как и у любви, все дороги кривые: никогда не знаешь, куда заведут. Тем не менее, мы с них не сворачиваем. Вот и с ней… как отведал волшебный вкус её поцелуя, словно бес в меня вселился.
Долго она ещё в общении со мной со мной в недотрогу играла. Но я тоже не простачок – со всех сторон просканировал, понял – что за штучка. Тем более, что необъяснимое возбуждение с внезапно нарастающим избытком физической силы прибавляло решимости. Пришлось подсекать глупышку на противоречие: у меня этот изысканно хитрый фокус особенно уловистым выходил.
– Ладно, – с видимым разочарованием в голосе выдавил я, – будем считать, что обольститель я так себе. Не вышло и ладно. Мне было приятно провести время в твоём обществе. Предлагаю завершить свидание за чашечкой кофе. И расстаться.
Люся вдруг растерянно посмотрела на меня, влажно захлопала глазами, на что и был расчёт. Каждый из любовников гнёт свою линию, блефует, как может. Пока она чувствовала себя в роли добычи, достаточно было лёгкого флирта, чтобы создавать ощутимое интимное заземление. Игра казалась ей бесконечным ярким приключением.
Так, во всяком случае, мыслил я.
Стала бы девчонка на кого попало тратить столько драгоценного времени? То-то и оно! Ясно, что и у неё на меня были какие-то серьёзные виды, возможно, даже любовь.
И вдруг всё рассыпается в прах прямо на глазах. Она уже не интересна как добыча. А вкус победы… Люся же явно ощутила, что держит меня за яички, что я готов пасть ниц и ползти вслед за ней… куда угодно.
И тут в ней самой проснулся охотничий азарт. Заласканное до сладкой истомы тело, гудящие от наслаждения налитые горячей кровью губы. У неё тоже внутри и снаружи сладко ныло, требуя трепетно-пьянящего продолжения, которое давно уже будоражило восприимчивое воображение. Упускать практически поверженную добычу было жалко. Но и позволить себе. Нет, не себе – ему (то есть мне, это ведь мои рассуждения), сделать с собой нечто неприличное. Точнее – греховное, порочное, безнравственное… невыносимо страшно.
Исход невинного любовного поединка решила, как мне показалось, случайность.
– Я так устала! Подсади меня на этот камень. Почему-то именно сейчас не хочется расставаться. Боюсь остаться одна. Так бывает.
Я согласился с этими доводами. Не долго думая, обхватил Люсю за объёмистый зад, поднатужился… и поднял на высоту. Аппетитные белые коленки, контрастирующие с моими загорелыми руками, оказались на уровне глаз.
Мысленно я проследовал по кратчайшему маршруту между милых сердцу ножек, предназначение которых мозг немедленно извратил, в загадочную глубину неизведанного интимного пространства.
Люся вдруг, выглядело это как попытка сесть удобнее, широко развела колени. Моему взору открылась не просто наивная девичья тайна в виде трусиков в горошек или чего-то подобного, Это было немыслимо: на ней не было ни-че-го. Совсем.
К тому же на диво дивное удивление удачно падал свет.
– Не боишься застудиться, – успокаивая дыхание, прошептал я, чувствуя, как мгновенно напряглось моё впечатлительное эго.
Девочка лукаво посмотрела на меня, затем натянула до подбородка подол юбки и с нескрываемым любопытством заглянула себе между ног, что, к слову сказать, довольно непросто. Было впечатление, будто она надеялась обнаружить там смысл жизни.
И он там определённо был. Только не её – мой.
Знаете ли вы, что такое гормональный шок? Я его испытал в это мгновение в полной мере.
Но это был шанс.
И я его не упустил.
Люся обладала удивительным талантом – вводить в заблуждение, стоило лишь заглянуть ей в глаза, впечатлением трогательной наивности, возбуждающей тем самым неистовый интимный интерес к целомудренной непорочности. Свойство расположить к себе, возбудить неуёмное желание немедленно убедиться в реальности догадки, что она действительно девственница, распалило во мне непристойный интерес, погрузив с головой в бурное течение бесстыжих фантазий, на которые я готов был потратить остаток дней жизни.
Я лишь слегка прикоснулся к обрамлённому завитушками каштановых волосиков влажному от интимного волнения бутону девичьей тайны. Неистовый восторг накрыл её соблазнительное тело волной соблазнительно бурного вожделения, заставив судорожно сцепить колени и напрячься на пределе возможностей.
Моя ладонь, зажатая как в тисках сильными бёдрами, приняла на себя поток горячей влаги, запах которой потряс меня сильнейшим приступом неодолимой страсти.
И это, представьте себе, на самом первом свидании.
Дальше были уютные, если не считать лихорадочной дрожи в теле от перевозбуждения, объятия, трепетное тепло девичьих ладоней, теперь уже у меня между ног, сладкий вкус губ, протяжные девичьи стоны, когда удавалось нащупать ещё одну из бесчисленного числа точек интимного сладострастия.
Малюсенькие налитые грудки у Люси оказались удивительно упругими и чувствительными. Но это я понял уже дома, когда спешить было совершенно некуда, когда она сидела, а потом лежала на расстеленной кровати полностью обнажённая, похотливо изгибая гибкий стан изумительной формы.
Мне всё в ней казалось исключительным, великолепным, роскошным.
Теперь я сам дерзко раздвигал её колени, ловко скользил ладонями по соблазнительно упругому животу, слегка проникал пальцами в глубину гостеприимного мироздания, откуда вязко сочился густой любовный нектар с терпким запахом, подогревающим и без того взбудораженное близостью цели желание.
Люся замирала, изображая изнеможение, томно сжимала веки, выгибалась, забавно прикусывая нижнюю губу.
Обилие живительной влаги, полностью раскрытый бутон страсти – мог ли я ещё недавно мечтать о такой победе?
И вот триумф: подружка скакала на мне по третьему кругу. С её слов в подобной позе она лучше чувствует, быстрее кончает.
Когда девчонке хорошо – мне ещё лучше.
Резвилась подруга как призовая кобыла на отборочных скачках, лихо подбрасывая мускулистый породистый зад, то и дело меняла аллюр с галопа на рысь, то замедляясь, то ускоряя темп.
Когда в третий раз пошли за бурным оргазмом, я за неё испугался: так и загнаться недолго.
Я на пределе, а ей хоть бы хны. Разошлась – не остановишь.
Глаза закрыты, лицо и шея в красных пятнах, спринтерское, но довольно ровное дыхание. Груди торчком, прыгают, словно теннисные мячики. Животик мышечными кубиками играет. Держит меня за руки, словно посредством этого джойстика управляет личными переживаниями. Личико сосредоточенное, внимание сконцентрировано исключительно на интимном процессе.
Короче, я в ауте. Ещё пять секунд и отлетаю.
Где меня потом искать, не представляю! Такого райского наслаждения отродясь не испытывал. Фея разврата, королева эроса! И это всё о ней.
В самый неподходящий момент зуммер на её смартфоне неожиданно начал петь нечто трагическое. Телефон Люсин рядом лежал (привычка у неё, видите ли, такая – без трубки даже в туалет не ходит).
Подруга на автомате поднесла телефон к уху, а там… парень её, Федька Кувакин с которым месяца два через день то расставалась в истерике, то снова замуж на полном серьёзе собиралась.
Я-то, честное слово – ни сном, ни духом. Думал – у нас всё серьёзно, а оно вон как обернулось.
Орёт как ненормальная в трубку… про сумасшедшую любовь. Про обманутые чувства, про преданность и верность.
Кстати, про сумасшествие – может и не врёт вовсе: есть в ней нечто такое, мистическое что ли. Во всяком случае, было порой впечатление, что она не совсем со мной сексом занимается, и вообще витает где-то далеко-далеко, в ином отражении. Слишком уж старательно исполняла девочка танец любви, не обращая внимания непосредственно на меня. Медитировала, что ли.
Во всяком случае, так и не позволила мне в интимном процессе в полную силу участвовать: сама, всё сама!
Из-за этого субъекта, похоже, точнее, из-за размолвки с ним, и оказались мы с Люсьен в коечке: оказывается, никакой победы в помине не было, это она себя так своеобразно активным сексом успокаивала.
А силища у этой Люськи… она ведь свою маленькую мохнатку натягивала на восставший до железобетонной прочности лингам, словно пыталась разорвать её на части, как полевые медсёстры простыню на бинты. Даже мне временами лихо было от кавалерийских наскоков и массированных контратак немыслимой свирепости.
Природа намеренно таким образом распорядилась, чтобы надёжно обездвижить жертву в момент схода судна со стапеля, чтобы она как бы в кому впала и временно не сопротивлялась. Сперматозоиду нужно время, чтобы найти в полной темноте единственную свою возлюбленную свою клеточку.
Но, то Люська в ступор впала, я не дремал – попытался предотвратить неминуемое крушение, которое из-за сложившихся обстоятельств как бы получается совсем некстати.
Однако дальше события развивались по не зависящему от меня сценарию.
Ей, видать, процесс слияния, усиленный нервной дрожью от нелёгкого диалога, понравился, но лишь чисто физиологически. Наверное, даже слишком.
Я тоже, если честно, во вкус вошёл. Мне даже понравилось, что самому ничего делать не нужно, лежи – балдей как на массажном столе в сильных руках опытного экзекутора.
Ворота узкие. Судно в надёжную гавань входит со скрипом. Самое то, что нужно!
Мы уже вроде как родные. Ни грамма не стесняемся: обдуманно тренируем эротическую сноровку. В браке этот навык может пригодиться.
Прыгает она классно, выкладывается на всю катушку. Сиськами трясёт – аж сердце замирает. Такого блаженства прежде никогда не испытывал.
Тысяча и одна ночь. Чем дальше, тем интереснее!
И тут этот треклятый звонок: как плевок в душу.
Нашёл женишок, когда вспомнить о прошлогоднем снеге.
Я его невесту вроде как приватизировал. Моя теперь добыча. Глотку перегрызу за такой приз.
– Что-о-о… замуж зовёшь, – испуганно пискнула Люська, – любишь, значит… жить без меня не можешь! А вчера… вчера мог! Федька, негодяй, ты в своём уме! Я же… в командировке я, – издав яростный стон продолжила она разборку, – завтра встретимся – поговорим, всё обсудим. Да, обещаю подумать. Ну ты и сволочь, так подставить… так подставить!
Поступательный ход событий остановить уже было не-воз-мож-но!
В этот знаменательный для влюблённых придурков момент мою ходовую турбину распёрло и затрясло в ожидании реактивного торпедного залпа.
Растерялся я на волне негодования: как же так, Люська со мной… я в ней. Наши будущие дети на высоком старте, ждут отмашки, чтобы включиться в эстафетные гонки. А она, практически оргазмируя, чувствуя каждой клеточкой возбуждённого тела начало активного сокращения, находясь под наркотическим действием гормонов, препятствующих любым активным действиям до тех пор, пока не завершится процесс оплодотворения, практически спокойно договаривается с каким-то там неведомым Федькой.
Выброс якоря и последующее волнение стихии получилось убойным. Такое раз в жизни случается.
Люська напряглась, почувствовав взрывной оргазм, и, не сумев сдержаться, заорала благим матом прямо в трубку:
– А-а-а, твою ма-а-ать… ну ты и придура-а-а- к!
И с такой немыслимой силой сдавила меня с боков, что я забыл как правильно дышать.
Обращалась-то она ко мне, но жених об этом не догадывался, потому естественным образом принял нападение на свой счёт.
Не знаю, чего этот Федька Люське наговорил, но она с достоинством принцессы крови, застигнутой врасплох, ответила, – нашёл время, любимый, отношения выяснять! Я из-за тебя, придурка, порезалась, вот, – а сама кончает очередями, с дикими спазмами, и ещё громче орёт, вцепившись левой рукой в мои волосы, словно оторвать их задумала.
Надо же такую выдержку иметь, чтобы в критической ситуации найти, чего именно сказать.
Отдаю должное, преклоняю голову. Даже я бы поверил в её искренность.
Скинул я Люську с себя, смотрю на неё, как Ленин на буржуазию.
Это же выдумать нужно: на мужике верхом сидит, а замуж за кого-то другого в прямом эфире выходит.
Долго не думая, отвечает она трубке, – согласна я, любимый, подумать согласна, – сама левой рукой нервно добывает из священных недр тёплый коктейль из живой, абсолютно свежей , даже горячей, органики.
Я, выходит, совсем не у дел, так – таблетка от депрессии, не более того.
Между тем Люська, отбросив с раздражением телефон в неизвестном направлении,
цепляется мне в лицо обеими руками.
Еле оторвал, заразу. Сама виновата, а на мне отыгрывается.
Не знаю, кто из нас двоих, я или Федька, больший лопух, но мне как мужчине тоже обидно: зря, выходит, успокаивал, зря растратил невосполнимый энергетический ресурс. За свою же доброту ещё и по мусалам получил.
Оригинальнее ответа на предложение руки и сердца я в жизни не слышал. И не видел.
Кричу Люське злорадно, – поздравляю с помолвкой, любимая! Ну ты и… фруктина, ягода малина. Чур, я на свадьбе свидетелем буду!
Прикалываться я люблю.
За что она меня пнула ногой, по которой стекали отвергнутые организмом сперматозоиды – я не понял.
– Рожать, – спрашиваю, – будем… или аборт сделаем? Могла ведь при желании соскочить.
Она в рёв.
Пришлось опять успокаивать.
Сами понимаете как.
Теперь уже мы не стеснялись: семь бед – один ответ. Получился вроде как девичник перед замужеством.
Мамочки, такой агрессивной девчонки у меня ни до, ни после не было: буквально до донышка высосала скромные физиологические возможности, вместе с мозгами, которые ещё несколько раз плавали на простыне липкой лужей.
Что же она вытворяла, непутёвая, как кипятилась. Просто фурия. Или нет – богиня страсти.
Подробности я опущу, а вот ощущения: как в последний раз. И не я её, куда там, она меня, можно сказать насиловала.
Под конец нашего сексуального рандеву было желание от подобной назойливости спрятаться, да некуда. Наверное, от радости за счастливую судьбу, за то, что любимый её выбрал, единственную, изо всех сил старалась.
Я тоже выдохся. Даже проводить Люську сил не хватило.
Едва инвалидом меня не сделала. Зато спал я после этого эротического шоу целые сутки, как убитый храпел.
На свадьбе я был дружкой.
Люська мне в качестве отступного такую свидетельницу подогнала – закачаешься.
А ревновала… страсть! Словно от сердца отрывала.
Ну и… нафига замуж-то не за меня выскочила?
Ничего. Так даже сподручней: никакой тебе личной ответственности. Мы с ней ещё повоюем! Наша страстная любовь – личная интимная тайна.
Да, кстати, аборт делать не пришлось. Рассосалась наша страсть. Видимо от волнения.
Разобраться в себе
ты включи мне pink floyd. в твоих тёплых ладонях
я усну и увижу те сны…
там, где ветер живёт в бесконечных погонях
залетая под юбку весны.
посмотрю ей в глаза, трону пальцем ресницы
с губ сниму все остатки зимы
окроплю её грудь дождевою водицей
попрошу её нежность взаймы.
подложу ей любовь, в её простыни новые
под подушку смешную траву.
ты весна, твоя кожа как листья махровые
расцелую её наяву.
Валерия Грановская (Абрикосовый рай)
Как это нелепо и больно – расставаться с женщиной, с которой пять долгих лет после свадьбы и три до ритуального таинства путешествовал наедине по сказочным астральным мирам любви, сплетая из тончайших энергий бытия и неправдоподобно прекрасных минут слияния запредельно причудливую, прекрасную в своей неповторимости ткань жизни.
Восемь лет обожания, восхищения, безумно пылкой влюблённости и внезапное, стремительное падение в беспросветную бездну.
Звёзды, как и прежде, посылали начинающим романтикам и опытным любовникам телепатические импульсы взаимного влечения, так же ярко светились лунные дорожки, переливаясь на зыбких речных волнах, указывая направление движения от сердца к сердцу.
Вокруг горели многочисленные костры из пламенных чувств, соловьиные менестрели привычно одурманивали доверчивые парочки, заманивая в липучие сети сладострастия, ночные птицы пугали таинственными звуками, разрывающими тишину, заставляя прижиматься теснее, искать спасение в продолжительных поцелуях.
Назойливо-тревожные мысли ритмичными, болезненными акустическими волнами перетекали из одного полушария моего воспалённого ревностью мозга в другой и обратно: пузырились, топорщились, лоснились, как плохо проглаженная ткань, в которую вдруг превратилась семейная идиллия.
Вероника изменила мне: обыденно, равнодушно, буднично.
– Ты уехал к родителям, я скучала. Вадик успокаивал. Красивая музыка, полумрак кафе, куда он меня пригласил, бокал игристого вина. Потом… ничего не помню. Не более чем случайность. Я этого не хотела, так вышло.
– Отключилась, забылась, и потерялась… на целый месяц. Ты же и после с ним встречалась, я знаю. Блуждала в лабиринте страстей, искала свет в конце тоннеля… почему, зачем! Неужели монотонность и скука – объективно достаточная причина предать любовь… или это любопытство?
– Не спрашивай, у меня нет ответа. Просто он не такой как ты, только и всего. С ним с самого начала было интересно, словно полёт на головокружительном аттракционе. Летишь вверх, вдруг зависаешь, и резко вниз.
Зачем она откровенничала? Бросила бы мне соломинку, за которую можно ухватиться, покаялась.
После развода я вспоминал не только то, что было на самом деле – гораздо больше, гораздо. Наверно успел вложить в образ Вероники сокровенные глубинные смыслы, лишившись которых обнаружил неожиданно, что темнота, пустота и тишина – это очень страшно: падаешь в гулко звенящую бездну, не имея возможности остановить или замедлить катастрофу, после которой… нет ничего, совсем ни-че-го.
Я помнил жену разной, даже такой, с которой ещё не был знаком, какой любимая была задолго до того момента как полюбил её, когда лишь увлечённо рисовал в воображении совершенный образ той, которая позволит сделать себя счастливой.
Звёздопад над головой, дрожащая в темноте водяных струй Лунная дорожка , предвкушение грядущего блаженства, первый поцелуй. Пора влюблённости запомнилась бесконечно прекрасным праздником.
Каждое следующее прикосновение добавляло волнения, казалось особенным: исключительным, удивительным, уникальным.
Вам доводилось когда-нибудь неожиданно просыпаться от резкого звука или по иной причине, когда летаешь во сне? Внизу пустота, провал, сердце пытается вырваться за пределы тела, чтобы избежать немедленного разрушения, до состояния магмы раскаляется дыхание, закипает кровь.
Я падал так почти каждую ночь после развода. Удивительно, что переживания потери позволили не утратить способность летать.
Наверно привычные чувства не желали покидать бренное тело, оставляя возможность чем-либо похожим заполнить пустоту когда-нибудь потом, в следующей жизни, или немного раньше.
Закрывая глаза, я думал о ней, только о ней: беседовал, делился эмоциями, спорил; открывая их – сдувался наподобие проколотого воздушного шарика, превращался в её тень.
Вероника исчезла из реальной жизни, не проявляла себя никак в материальном мире, но к чувствительным каналам души подключилась её бесплотная голограмма, не позволяющая отделить себя от гнетущей реальности.
Справиться с состоянием тошнотворной зависимости, ампутировать больной орган, вызывающий фантомные страдания, не получалось: он врос в душевную ткань, кровоточил, саднил.
Я понимал, подобного рода измена – не агрессия и не преднамеренное предательство, это декларация о наличии в общении фатальных ошибок, способ избавиться от накопившейся сверх меры негативной энергии, но природная брезгливость не оставила шансов обернуть события вспять.
Изменяют обычно с тем, кто намеренно или случайно сумеет окружить непривычной заботой, создать привлекательной планировки тёпленький кокон, в котором появляется чувство защищённости и комфорта. Особенно впечатляют в такие минуты искреннее сочувствие и нежные прикосновения.
Я по природе своей не слабак, не сентиментально озабоченный нытик. У меня достаточно сил, чтобы не впасть в беспросветное уныние. Наверно потеря слишком значительна, возможно, невосполнима.
Пустота угнетает. Необходимо хоть чем-то её заполнить: несколько капель взаимного интереса, горсть ободряющих слов, щепотка душевной теплоты, прикосновения – что угодно, способное облегчить невыносимую тяжесть бытия.
Так я себя настроил, рассчитывал кому-то довериться, на кого-то опереться..
Знакомиться с женщинами я не умел. Незачем и негде было обрести опыт легкомысленного флирта.
Первая влюблённость настигла меня в тот трогательно наивный период жизни, когда мальчишки в любой девочке видят сказочную фею. Мужское начало было в зачаточном состоянии.
С тех пор был пройден долгий путь синхронизации отношений, тонкой настройки храма любви, вхождения в состояние резонирующей гармонии.
Иной женщины я не познал.
Нужно было учиться жить отдельно от Вероники.
Одиночество тяготило.
Годы жизни в семейной команде требовали любым способом восстановить статус-кво, но вернуть Викторию не хватало мужества.
Холодный ум подсказывал, что чувственный опыт жене обязательно захочется повторить. Соблазнить женщину, которая по-настоящему любит – невозможно, значит, была в ней червоточинка, с самого начала была. Чтобы заметить изъян, необходимо о нём знать, намеренно искать. Когда влюблён, обнаружить фальшь невозможно: образ желанной женщины соткан романтически настроенным воображением из разноцветных штрихов, насыщенных витаминами влечения эмоций и яркого света.
Где та трещина, с которой начал крошиться фундамент семейного единства, как избежать ошибок, если удастся довериться какой-либо женщине вновь?
Так или иначе, я стал ненавязчиво, но усердно искать возможность познакомиться, где только мог.
Описывать похождения начинающего любовника – занятие скучное: мне категорически не везло.
И всё же, и всё же.
Выглядела Анна не изысканно, но безупречно. В ней не было даже тени вульгарности, желания удивить женскими штучками, пустить пыль в глаза.
Общительная, но печальная, в значительной мере загадочная женщина, облик которой поражал скромностью. В ней удивительно сочетались робкая мягкость характера, неуверенность в себе, застенчивость, смирение и покорность с множеством талантов: Анюта на слух могла подобрать на гитаре любую мелодию, вдохновенно пела, контурными штрихами за пару минут делала в блокноте замечательные карандашные наброски. Свою одежду она украшала великолепными самодельными вышивками и кружевами, легко и непринуждённо исполняла зажигательные танцы, умела носить простого покроя, из дешёвых тканей одежду так, что ей завидовали дамы, имеющие возможность одеваться в модных салонах.
Внимания поклонников она получала в достатке, но практически не откликалась на ухаживания.
– Почему в последнее время вы всегда один, – спросила однажды она, – неужели вам никто не нравится, даже я?
– Что вы, просто меня пугает настоящая женственность. Мужчины как ни странно существа застенчивые. Лично я ужасно боюсь… отказа.
– Приглашайте меня на танец. Смелее.
– Не хочу показаться неуклюжим.
Анна достала из малюсенькой дамской сумочки блокнот, раскрыла.
– У вас прекрасная пластика. Смотрите. Как забавно вы отклоняете в танце голову, как бережно держите партнёршу за талию. Это была ваша жена, что с ней? У вас природное чувство ритма, поверьте. Приглашайте. Или стесняетесь?
– Вы что – следили за мной, я даже вспомнить не могу, когда последний раз танцевал с женой. С бывшей женой. Подарите, если не жалко, один из эскизов. На память.
– Сделаем иначе. Вы мне подарите танец, я вам… любой набросок… и полноценный портрет. Несколько позже. Выбирайте, какой рисунок больше нравится.
– Выбрать так сразу затруднительно. Можно подумать?
– Вы про рисунок… или про танец?
– Давайте просто поговорим. Я – Евгений Борисович.
– Анна… Леонидовна… Головина. Для друзей – Анюта.
– Тогда меня можете звать Женя.
Так начался этот роман.
Сначала были случайные встречи, позже оба начали настойчиво искать уединённых свиданий.
Анюта хотела знать обо мне всё, но о себе говорила неохотно.
Как прекрасны были бесконечно долгие часы, когда мы прогуливались по набережной или в парке. Тем для разговоров находилось невероятное множество.
Я был предельно изобретателен в фантазиях. Переживания, мечты и желания толпились в воображении, где я практически из ничего выстраивал воздушные замки изысканных форм, в проект которых искусно вплетал тщетно сдерживаемые пикантные замыслы.
Парадокс, но перед свиданием я тщательно отмокал в ароматической ванне, надевал новые трусы, детально подбирал антураж, хотя, даже спустя месяц с момента знакомства, мы с Анной ни разу не целовались, обязательно покупал цветочек с учётом возможного цвета её наряда.
Прикосновения к миниатюрной ладони прожигали меня насквозь, но я был терпелив.
Возвращаясь в прошлое, с удивлением обнаружил, что в общении с Вероникой первый шаг всегда делала она.
Меня устраивал неспешный темп событий, но хотелось большего.
В момент, когда давление эмоций, усиленных галлюцинациями и избыточной фантазией, дошло до предельно допустимых значений, Анна неожиданно пригласила меня в гости, видно боялась передержать.
Не представляете, что я чувствовал. Это был фейерверк ослепительных эффектов, сдержать проявление которых было попросту невозможно.
Мечтать о любви ночь напролёт в тридцать лет – занятие несколько странное, особенно, если учесть пять лет счастливого брака со всеми предоставленными этим статусом интимными фенечками и эротическими плюшками.
Возможно, Анюта была целомудренной и невинной, об этом я ничего не знал, чего нельзя сказать обо мне, мужчине, несколько изумительно трепетных лет ежедневно наслаждавшимся интимными запахами любимой супруги, дерзко проникавшим во все без исключения женские тайны.
Было стыдно грезить в подобном ключе с участием Анны, но природа предпочитала поступать иначе: нескромные, но сладкие видения рвали мою плоть на части, предвкушая обязательный триумф, хотя рассчитывать на удачное стечение обстоятельств было опрометчиво: в моральных качествах любимой я мог убедиться неоднократно.
– Волнуюсь, – прошептала еле слышно Анюта, принимая из моих рук букет и шампанское, так решительно я поступила впервые.
– Будем бояться вместе, – ответил я, пунцовый от неуверенности и смущения, неловко чмокая подругу в ямочку на ключице, где под нежно прозрачной кожей чувственно пульсировала набухшая от избытка давления жилка.
Анна побледнела, отвела взгляд, но движением плеча дала понять, что ей тоже приятно, отчего меня мгновенно обнесло жаром.
На современной, технично оборудованной, со вкусом обставленной кухне я отчётливо понял – Анна замужем.
Почему она не обмолвилась об особом социальном статусе? Ведь это меняло проекцию отношений, превращая меня в соблазнителя, а её в любовницу.
Тем не менее, я был на взводе, остановить запущенный, долго сдерживаемый импульс, заставляющий мужчину делать охотничью стойку, было почти невозможно.
Я смирился с этим знанием, хотя подобное положение дел было нечестным не только по отношению ко мне.
Анна действительно волновалась: это было видно по поведению: по неловким движениям, неуверенному, скользящему сквозь меня взгляду.
Задать свербящий, безжалостно ломающий мозг вопрос я не решился, пытался вести себя непринуждённо.
Стол украшал подсвечник в форме обнажённой женщины с блюдами в обеих руках, была постелена белоснежная льняная скатерть. Столовые приборы и затейливо декорированные блюда стояли по разные стороны, обозначая дистанцию.
– Не так всё просто, – подумал я, – стоит ждать сюрпризов.
– Это тебе, – протянула Анна удивительно натуралистический чёрно-белый портрет, – присаживайся.
Момент был довольно удачным, чтобы обозначить формат встречи. Я задержал её руки, с надеждой заглянул в глаза.
– Не смотри так. Выпьем, постараюсь успокоить нервы. Мне не шестнадцать лет. Знаю, что для взрослого мужчины любовь без разрядки – испытание, почти пытка. Не хочу напрасно провоцировать. Всё, о чём ты мечтал, сегодня исполнится. Слово даю. Только не спеши. Мне нужно настроиться.
– Какие удивительные у тебя руки, – прошептал я, целуя запястья и пальчики.
– Только руки?
– Потанцуем…
– Позже. Сначала вина… и поцелуй. Ну же!
– Давай выключим свет.
Для поцелуя вино не понадобилось: опьянение обволокло, ударило в голову.
Мы танцевали, точнее, обнимались под музыку. Анна дрожала так, что я понял – она никогда не изменяла мужу.
Что заставило женщину искать связь на стороне, почему романтические отношения зашли так далеко, догадаться было невозможно. Я чувствовал себя проходимцем, мошенником, нагло пользующимся мгновением её слабости, грабителем, мечтающим бессовестно умыкнуть самое ценное, без чего любимая не сможет выжить – добродетель.
