«Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова» kitabının incelemeleri, sayfa 3

Нелюбимая, пугающая меня тема - алкоголизм. Не могу над ней смеяться, не могу о ней легко говорить и думать. Читала, сжавшись и напрягшись по максимуму. И в горле комок был на протяжении всей - в общем-то, очень небольшой - повести. А последнее предложение просто меня сразило - своей меткостью и своей, по тем временам, нестандартностью.

Пожалуй, отнесу эту повесть в одну категорию с "Заводным апельсином" Берджеса: читать невыносимо, а не читать нельзя.

Столько идей, так мало времени! Венечка Ерофеев — чел, которому не нужна была оценка общества. Он сам брался за то, чтобы засрать этот мир своей оценкой. И ведь что тут скажешь, он — великий! А "Москва-Петушки" — это, скорее, вид сверху на наш удивительный мир. Ерофеев показал нам то, как он видел эту планету. Показал то, как он к ней относился и был привязан к ней, но не способен был изменить. "Москва-Петушки" — это отрицания тэгу "алкоголь". Я хочу сказать, что как бы я не пытался описать эту книгу, я никак не повлияю на вашу точку зрения. Просто эта книга очень важная для людей, она вовсе не про алкоголь и постмодернизм. Она, скорее, про прекрасное в отвратительном. Эта книга о гуманизме и сюрреалистическом языке. Я очень рад, что нашел эту книгу!

Ерофеев… «Москва-Петушки» засела у меня в голове еще давным-давно. Так что загадочное имя Ерофеева и не менее загадочное название произведения манили меня годы и годы. Но вот на днях услышала от Николая Жаринова что это одно из его любимых произведений. Тогда же загадкой перестал быть и сюжет. Некто – Веня Ерофеев – едет в электричке из Москвы в Петушки. Не просто едет, а будучи уже неделю в запое и так и не просыхая. В общем-то, просыхая в принципе не слишком часто.

«Что может быть благороднее, например, чем экспериментировать на себе? Я в их годы делал так: вечером в четверг выпивал одним махом три с половиной литра ерша – выпивал и ложился спать, не разуваясь, с одной только мыслью: проснусь я утром в пятницу или не проснусь?»

Ну что может быть интереснее, в самом деле?

«Но уж если мы родились – ничего не поделаешь, надо немножко пожить…»

И тут Жаринов выдает что-то вроде: «но это поэма о поиске Рая!». О! Другое дело… 112 страниц в издании «Иностранки» из 659 – поэма; остальное – комментарии. Это меня немало удивило. Но я быстро поняла, почему комментариев так много. «Москва-Петушки» - это интертекст. Отсылки есть на все. Даже если кажется что это просто удачно созданная автором фраза, нет! – это отсылка к какому-то важному тексту. Если не к тексту, то к картине. Если не к картине, то к музыке. Если не к музыке, то… Так, ладно. Вы поняли. Мне было сложно читать почти до самого конца. Когда же финал стал проясняться, меня вдруг осенило: поиски Рая! Вот оно ради чего все, оказывается! Отсылок, кстати, бояться не стоит, Ерофеев подает все достаточно прозрачно. Финал вернул все на свои места, придал смысл и вознес поэму если не в любимые, то в рьянно рекомендуемые точно. Кстати, «поэма». Нет, не в стихах. Я не сразу поняла как это читать правильно (?). В общем, где-то на середине поймала себя на том, что читаю текст с выражением и будто пантомимой, как пьесу, с интонациями и игрой. Мне кажется, именно так она оживает и так правильно.

«Надо чтить, повторяю, потемки чужой души, надо смотреть в них, пусть даже там нет ничего, пусть там дрянь одна – все равно: смотри и чти, смотри и не плюй…»

И еще я вспомнила одну цитату Генри Миллера. Она мне очень нравится. И очень подходит к этому произведению:

Это в крови у нас – тоска по раю. Тоска по иррациональному. Всегда по иррациональному.

"Транс-цен-ден-тально!" Какой великолепный язык, бесподобный, великий и могучий русский язык! Это моя первая мысль во время прочтения поэмы. Да, это действительно поэма - поэма русской души, русской жизни. За историей путешествия из Москвы в Петушки Венички Еврофеева скрыто такое огромное количество культурных пластов, что поражаешься эрудиции и таланту автора. В книге огромное количество ссылок: на современников Ерофеева, на Достоевского и других русских классиков, Библию, советсткую пропаганду. Во время чтения поэма все время вызывает очень сильные эмоции, в начале смеешься от души, в конце чуть не плачешь. Юмористичекое начало с толикой философии, заканчивается фантасмагорией и трагедией. Текст хочется разбрать на цитаты, и читать, читать, читать и перечитывать.

Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира.

Это хулиганский текст, пропитанный алкоголем, безысходностью, философскими рассуждениями и иронией над страной, людьми и самим собой. Нельзя браться за Ерофеева спонтанно и без подготовки; иначе эта встреча будет бессмысленной и неприятной. Хотя приятной она не станет даже с подготовкой. Контекст времени здесь, действительно, важен. Период советского застоя, уже не столь радужно сияет вера в светлое будущее. На сцену выходит Веня и отправляется в своё эпохальное путешествие на электричке из Москвы в Петушки, где ждёт его любимая с белыми глазами и "младенец". И кого только не встретит Веня на своём пути!

Повествование такое разрозненное, обрывочное, как сложная пестрая мозаика. Веня заворачивает читателя в свой пьяный мир, где точка фокусировки очень мала. Она прыгает от детали к детали, от мысли к мысли, и мы скачем следом. И всё это буйство выстраивается в очень страшную картину мира, от которой не убежать и не спрятаться. Куда бы не пошёл, всё равно окажешься на Курском вокзале.

И знаете, я бы никогда не подумала, что на полсотне страниц можно столько нанести околесицы. Это выше человеческих сил!

От русской литературы, конечно, стоило такого ожидать, но все равно обидно, что чуть ли не лучший русский писатель (с точки зрения языка), обладающий идеальным чувством слова, практически по-прустовски ощущающий красоту мира был вынужден весь свой талант применять к средству от потливости ног и поездным мутантам. И дело совсем не в морали или здоровом образе жизни - каждый пусть живет как хочет - а в том, что Ерофеев несколько заперт в этой эстетике. То и дело алкоголическое пересиливает литературное, похмельное - человеческое. Ну и страшно подумать, какой процент людей любит Веничку за бухло, а не за красоту.

Лучшая поэма о Советском Союзе! Добрая и веселая. У меня сразу вызывает воспоминания о детстве (хотя и написана до моего рождения, но в Союзе время текло медленно). И гордость за страну (не зря говорили, что в СССР жили самые читающие люди - ссылки, прямые и скрытые цитаты - просто праздник, современная молодежь три четверти, уверен, даже не заметит). Чтобы понять и полюбить "Москву-Петушки" совсем не обязателен алкогольный опыт, на отсутствие которго ссылаются молодые критикессы, обожающие при этом Керуака, в котором им все неожиданно понятно. Но какой-то минимальный багаж иметь нужно, чтобы не перепутать Моше Даян, Лукрецию, Торквиния и Александра Дубчека. И еще чувство юмора. Больше ничего! Про язык говорить не буду, сразу тянет цитировать и запоминать наизусть. А память уже не та, так что придется купить бумажное издание, чтобы переодически поднимать себе настроение.

Все говорят: чернуха, чернуха. Сколько раз уже перечитывала поэму от начала до конца - и ни разу не видела чернухи. Как грустно, мои ханжеские друзья, что вам приходит в голову не только читать лучшее из написанного, но и обзаводиться каким-либо мнением по поводу прочитанного. Что вы (герои, активисты, безнаказанно инициативные, веселые утром и бодрые вечером) понимаете в жизни и поэзии, если бытие ни разу не показало вам своего "звериного оскала", если жизнь ваша - разгар праздника, а не похмелье после? Бедные товарищи с душами светлыми, чистыми и безжалостно пустыми. Кажется, мы едем в разных электричках, и с презрением, медленно и растерянно я отворачиваюсь от вашего гордого, сверкающего, стремительного поезда, дабы вы не омрачили моей прекрасной меланхолии, моего дерзкого отчаяния своими гнусными лицами.

Как много оставил нам Союз Советских? Почти каждый из нас явился из утробы в объятия империи, освещаемый красным свечением, исходящим от серпа и молота, подвешенных над дверями почти к самому потолку. Я не запомнил Союза, я родился и вошёл в ум, когда в воздухе висел лишь его запах, ложащийся побелкой на стены парадных, словно пыль. Какой была эта страна? В ней было всякое, даже в той, застойной, когда она доживала свои годы. И Венечка был, конечно же. Много было таких. И я рад, что кто-то оставил нам такую летопись. По сути, единственная книга в своём роде. Ерофеев из той породы алкашей, которые до сих пор трутся у сомнительных рюмочных со стоячими столами. Как часто вы видели, чтобы представители такого контингента писали книги? Да ещё и такие хорошие. Сейчас уже они бы не смогли при всём желании изваять такой памятник, время их уже ушло, а Веня вот вовремя успел. Да и написано у него мало вещей-всё терял по синьке. Старина жил честно, и отъехал также.