Kitabı oku: «Из ниоткуда в никуда», sayfa 12

Дисфрагмент #215.

Сегодня вновь объявилась странная преследовательница. То, что она мне сообщила, не поддается логическому объяснению – меня взяли в труппу.

Дисфрагмент #218.

Увидев ее, я осознал, кому принадлежит внешность Василисы Воскресенской. Да,той самой рыжей девушке, которая повесиласьсамой Жене. Вот только мое подсознание пытается видоизменить ее в соответствии с моим вкусом и предпочтениями.

Дисфрагмент #220.

Женя убедила меня репетировать танец, что заняло немалых два часа. Все это время я мучительно хотел ее, но не позволял себе думать об этом. Нельзя! Нельзя! Нельзя ее осквернять своими мыслями.

Дисфрагмент #223.

Когда я вернулся домой, я вновь попытался переиграть этот день. Все начиналось идеально: я убежал от Жени еще до разгорания моих скверных мыслей, встретился с Василисой в дендропарке…

Дисфрагмент #228.

Боже мойона же моя фантазия! Почему она надо мной издевается?!

Дисфрагмент #234.

Ябезумнолюблю Женю странной любовью.

Дисфрагмент #238.

Именно она, любовь к этой девушке, дает мне самое сильное вдохновение для осознанных сновидений.

Дисфрагмент #251.

Возобновились ночные кошмары. Я вижу их каждый раз, как встречаюсь с Женей.

Дисфрагмент #254.

А что, если я заблуждаюсь? И на самом деле все существует: и Э. С. Т., и Женя, и Василиса.

Дисфрагмент #257.

Почему Василиса эксгибиционистка? О, это достаточно простой вопрос. Когда я ее желал всем сердцем, то случайно зашел на страницу какой-то извращенки с таким же именем в социальных сетях. Так в уме и отложилось.

Дисфрагмент #259.

Я снова стал постоянно спрашивать себя: «Сон ли это?». Подсознание уверенно утверждает, что: «Нет, это не сон». Но я не верю ему.Это все заговор.

Дисфрагмент #264.

Не могу вспомнить, кого я все-таки выдумал: Феликса Флеймана или Петра Ершова. Кто я на самом деле?

Дисфрагмент #269.

А была ли девочка? Может девочки-то никакой вовсе и не было?

Дисфрагмент #274.

Я – Феликс Флейман. Петр Ершов – плод моего воображения.

Дисфрагмент #280.

Все чаще и чаще вместо осознанных сновидений я вижу осмысленные кошмары.

Дисфрагмент #285.

Скажу страшную вещь. Любовь не выдерживает. Не среди живых, по крайней мере.

Дисфрагмент #288.

Невозможность обладать. Невозможность обладать. Невозможность обладать. Невозможность обладать. Невозможность обладать. Невозможность обладать.

Дисфрагмент #300.

Теперь я понял: когда ты появилась в моей жизни, я снова стал бояться смерти.

XVIII. Эпилог

Феликс Флейман (или я должна сказать Петр Ершов) без вести пропал больше года назад. Он ушел, а я ждала. Почему-то верила, что он вернется и все будет по-прежнему: репетиции, чай (как повод, чтобы остаться), бесполезные разговоры о чем-то глубоком. Но ни через день, ни через неделю он не появился. Превозмогая гордость, я даже пыталась ему звонить, но гулкие гудки всего-навсего уходили в никуда. Лишь спустя десять дней мне посчастливилось найти его дневник в почтовом ящике (обычно мне нет дела до его содержимого). И только тогда я поняла, как хорошо, что он испарился.

Однажды ночью тревожно зазвонил телефон. В глубине души я предчувствовала, что это может бытьон.

– Алло, – произношу я в мертвой тишине комнаты, а в ответ получаю только молчание.

– Прости, что так поздно, – вдруг зазвучал Лилин голос на том конце. – Дима умер. От инсульта.

Вот и все. Жил-был человек, а теперь точно бы и не жил, и не был.

На следующий день я решила все рассказать Петру. Внутри я была уверена, что, узнай он о произошедшем, ему было бы проще принять решение об уходе в монастырь. Теперь, когда некого ненавидеть, можно спокойно отказаться от своей обыденной жизни.

Узнав у театральных его номер, я набрала его, чтобы договориться о встрече.

– Встретиться? Со мной? – удивился он. – Мы ведь едва ли знакомы.

– Есть кое-что важное, что я могу рассказать только лично.

Договорились на вечер, у него дома. Всю дорогу от Южного автовокзала до конечной на Вторчермете (той, что на Селькоровской), я пыталась представить, какую реакцию мне от него ждать: печаль, радость, безразличие или что-либо еще? Как я должна себя вести? Выдать все с порога или выждать подходящий момент? Что делать после? Остаться или сразу уйти? Голова просто разрывалась от вопросов.

Я рассчитала в голове все возможные варианты и подготовилась к любому раскладу. По крайней мере, мне так казалось, пока я не оказалась на месте. Когда Петр открыл дверь, все тут же вылетело из моей головы. Его внутреннее и внешнее состояние значительно отличалось от того, что я видела в последний раз. Он снова был бодр и весел, носил аккуратную бороду, усы с завитыми концами и стильную прическу с выбритыми висками. Шрамы уже так не пугали, а даже наоборот придавали его внешности загадочности. Теперь его лицо хранило хоть и трагичную, но историю.

Он проводил меня в гостинную и усадил на диван.

– Прежде, чем ты поведаешь мне, зачем ехала в такую даль, можно я поделюсь с тобой моим сном?

– Конечно, давай.

– Просто он был настолько сильным, что мне не терпится кому-нибудь его рассказать.

– Я уже слушаю, ну.

– В общем, еду я один в каком-то вагоне, то ли поезда, то ли электрички. Куда еду – не знаю. За окном только белый туман. Вдруг чувствую как кто-то подошел ко мне со спины. Оборачиваюсь – смотрю, Дмитрий стоит. Думаю: «Вот борзый, духа самому хватило прийти». Меня даже затрясло всего от гнева. Уже хотел встать и затеять драку, а он мне такой кладет руку на плечо и говорит: «Петь, можно с тобой посижу немного?». Я хоть и спал, но даже во сне немного опешил. Кивнул, пододвинулся к окну. Он сел рядом – светлый такой, улыбается и молчит. Не знаю, сколько все длилось, может минуту, может час. В какой-то момент он просто резко встал и сказал: «Все, мне пора. Прощай, Петя». Я тоже встаю, хочу пойти с ним, а он только головой мотает, мол, тебе еще дальше ехать. Так и вышел на станции, а меня дальше отправил. И, представляешь, проснулся, а внутри какое-то чувство странное, слишком светлое. И никакой внутри злости и обиды за то, что он со мной сделал…

Петя не успел договорить. Я придвинулась к нему поближе и уткнулась лицом в широкое плечо. По щекам, как всегда, полились слезы.

– Эй, ты чего? – растерянно произнес он.

Но я так и не смогла признаться, что на самом деле случилось с Дмитрием. И стало как-то все равно. Почему Соня и Дмитрий умерли? Куда пропал Феликс? Чем Петр заслужил свои шрамы? Я не знаю. Жизнь никогда не дает ответы на, казалось бы, простые вопросы.

XIX. В никуда

Многоокий улей на улице Мелькоровской горел теплом и холодом в каждой стеклянной фасетке. Черный предупреждающий сигнал играл только в соте шестого этажа.

Я набрал на домофоне две студеные цифры и выжидательно вслушался в тоскливую песнь гудков. На том конце провода было ноль реакции. Дождавшись случайного странника, владеющего заветным магнитом, я прошел до кнопочной копии динамика, чтобы выслушать песнь еще раз.

Большой брат под куполом неотрывно смотрел с потолка. Пришлось ждать очередного случайного странника. Стальная дверь пригласила в идеальный мир человеческой геометрии: прямоугольный пролет, проем, почтовые ящики. В длинном холле все шесть грузчиков спали – ждали нажатия на выпуклый круг.

Я поднялся и нащупал проводник очередного глашатая. Лондонские мотивы Бенджамина Холла ненадолго разбили тишину. Но того было мало, чтобы призвать хозяйку. Крючковатый нос пригласил его опустить – я поддался. Поддалась и тридцать шестая, ведь она оказалась открытой.

Внутри умер свет, хоть выколи глаза. Манящий маячок для мотылька мигал только в дальнем конце. Сомнений не было – то оставленное кем-то послание. Но чтобы его прочесть, следовало раскалить стекло на потолке. Я так и сделал. В электронных чернилах распознались новороманские знаки. Но лучше бы эти страшные строки остались неправдой:

ПРОСНИСЬ, ВСЕ ПРОИСХОДИТ НАЯВУ

Флейман тревожно оглядел комнату: чисто выбеленная, она казалась ужасающе пустой, чтобы быть жилой. «Зеркало, нельзя подходить к зеркалу», – заевшей пластинкой крутилось в его голове.

Стало страшно выходить из комнаты. Покружив немного загнанным в клетку зверем, Флейман взял подушку и лег в позу эмбриона на кровати. Стала накатывать дремота. И он верно бы уснул, если бы не нахлынул ужас с новой силой.

Флейман знал, что он не в силах избежать то, что он должен увидеть за отражением. Встав, он медленно зашагал в коридор. В зеркале отразилось изуродованное страхом лицо. Но надо было преодолеть себя и открыть дверцу шкафа-купе.

Смерть еще никого не красила. Посиневшее тело Василисы висело все в том же бежевом платье с галстуком-бантиком и черных капроновых чулках. Темно-зеленые глаза налились сгустками крови из лопнувших капилляров. Аккуратные тонкие губы рдели красным и без алой помады.

Хотелось отвести глаза. Борясь с разрывающей нутро тоской, Флейман нашел в себе силы встать на стул, чтобы отвязать веревку. Неумело замотанный узел был скручен и запутан так, словно девушке потребовалась не одна попытка себя повесить. Разбитые в кровь колени были тому подтверждением: она затягивала на шее петлю, срывалась и падала, снова и снова, пока все не свершилось.

Немало усилий потребовалось Феликсу, чтобы высвободить Василису из петли. Взяв девушку на руки, словно спящую принцессу, он понес ее на кровать. Растянувшееся по струнке тело стало казаться несколько умиротворенным. Мертвые глаза остались смотреть в пустоту.

Он догадался, что оставалось последнее. Найдя в сумке бутылек со снотворным, он высыпал себе целую горсть таблеток, закинул ее в рот и разгрыз зубами. Затем лег рядом с трупом Василисы – посередине кровати осталось пустое пространство.

Феликс закрыл глаза. Скоро все будет хорошо, ведь он отправится в лучший мир – сновидений, вдохновения, фантазий и воображения. И, кажется, не было страха, ведь Флейман знал, что человеческая жизнь – это всего лишь шаг из ниоткуда в никуда.

XX. Последнее путешествие Феликса Флеймана

Я открыл глаза.

Джем-сейшн был в самом разгаре. Расположенный сбоку от сцены столик открывал обзор на профили незнакомого квинтета. Спиной был повернут только ударник: свисающие до лопаток колтуны дредов и регги-образный прикид разрушали привычное представление о джаз бенде. Оставшаяся четверка ничем особо не выделялась: простая внешность, обыкновенная одежда, любительская игра безликой мелодии.

«Сон ли это?», – спросил я себя.

«Да, это сон», – ответил голос в голове.

Пространство вокруг стало переживать некоторые метаморфозы. Теперь со сцены звучало фортепианное соло композиции The Two Lonely People. Из ниоткуда возник большой черный рояль и худощавый человек с зализанными назад волосами. На его носу – очки в стильной заквадраченной оправе, а в зубах медленно тлеющая сигарета.

– Феликс Флейман? – послышался грубый бас за спиной.

Я обернулся: уже знакомый мне исполинских размеров мужчина нависал над соседним стулом.

– Вы ошиблись – меня зовут Петр Ершов.

Старик понимающе кивнул.

– Вы не будете против, если я составлю вам компанию?

– Я вас уже давно ожидаю.

Приглашенный по-прежнему совершал движения осторожно и неспешно. Расстегнув верхнюю пуговицу старого заплатанного пиджака, он встал перед столом, отдышался, прокашлялся, сощурился от боли, и только потом подвинул стул вплотную и сел.

– Вы знаете, кто я?

– Да – Феликс Флейман, степной волк.

– А почему я такой больной и старый, вы тоже знаете?

– Я пытался стереть ваше существование. А это последствия.

– Петр Ершов должен был принять Феликса Флеймана, потому что мы неразрывное целое.

– Зачем принимать плод воображения?

– Когда-то такой же плод подарил Адаму великое знание о диалектике души.

– Мне не нужны знания, которые ведут в тупиковые ветки.

– Солгав, вруны продолжают обманывать всех снова и снова, поскольку боятся быть пойманными.

– Мы оба знаем, что сейчас я говорю правду.

Старик не успел ничего ответить – его глотку сковал приступ кашля. Взяв платок в руку, он постарался сдержать припадок, как в прошлый раз, однако к спазмам теперь добавилось сильное кровотечение.

– Где мои таблетки? – смотря сквозь слезы на меня, спросил Феликс Флейман.

– Здесь, – коротко ответил я и протянул прозрачный бутылек с пилюлями.

Степной волк без лишних вопросов принял мое подношение. Высыпав целую горсть в ладонь, он закинул ее себе в рот и жадно запил водой. Приступ сразу же прекратился.

– Что за лекарство вы мне дали?

– Снотворное.

Старик жалобно посмотрел мне в глаза, чуть пошатнулся и упал плашмя на пол. Я знал, что все так закончится, потому встал из-за стола неспешно, а затем так же медленно опустился к нему на коленях.

– Это конец, – слабо прохрипел Флейман.

– Я знаю.

– Петру Ершову предстоит еще долгое путешествие.

– И это я тоже знаю.

– Надень мою маску. Без нее ты не войдешь в «Театр», – кроваво прокашлял старик. Это были последние его слова – после них он скончался на моих руках.

В этот же миг в джаз клубе стали происходить очередные метаморфозы: зал опустел, а тело Феликса Флеймана превратилось в окровавленную тушу степного волка. Воцарилось молчание.

По логическим законам сна в моей руке оказался топор. Я встал и резко рубанул им по мохнатой холке зверя. Голова легко отделилась от туловища. Именно ее, окровавленную, я надел на себя, а затем вышел на улицу. Безлюдная и сырая, она по-прежнему внушала мало доверия. Куда идти – подсказывала память. Преодолев знакомые сводчатые воротца, я увидел вдалеке одинокий свет лампочки-светлячка, который постепенно начинал преображаться в фразу: «… вечерний аттракцион… Вход не для вс…».

Дверь получилось найти не сразу. Багровая ржавчина стушевала ее среди красных ветхих кирпичей. Я приблизился к ней вплотную, приложил ухо и постучал. Тут же послышались шаги, и через какое-то мгновение вышел темный-темный человек без лица, перегородив проход.

– Кто вы? – раздался из ниоткуда голос.

– Петр Ершов.

– Кто такой Феликс Флейман?

– Моя персона.

– Что ты хочешь найти?

– Мою аниму.

Темный-темный человек отпрянул в сторону.

– Допускаются только сумасшедшие, плата за вход – разум. Вы готовы? – глухим голосом спросил он.

Я утвердительно кивнул и уверенно вошел вовнутрь. За плотной, закрывающей от посторонних глаз проход, вуалью показалась небольшая, синевато освещенная, круглая комната. Вдоль бархатной цилиндрообразной стены в ней ничего не оказалось, кроме трех одинаковых дверей. Следуя принципу строгого порядка, мой выбор пал на крайнюю левую.

Провернув ручку, я раскрыл проход в непроглядно-темную комнату. Стоило шагнуть за порог, как щелкнул сзади механизм, и нечто плоское и твердое вытолкнуло меня в кромешную тьму. Я оказался зажатым между двумя закрытыми дверями.

– Где же ты? – раздался до боли знакомый, но в то же время неопознанный голос.

Глаза стали привыкать ко мраку. Я запрокинул голову и стал тщательно рассматривать потолок и стены. Я понимал, чтоонауже здесь.Ееприсутствие я ощутил сразу – гадкой растянувшейся многоножки.

– Почему ты не здесь? – прозвучал неопределенный, но родной слуху бас.

Я знал – она мое воплощение страха смерти. Опрометчиво было играть с ней в гляделки, выжидать, кто падет очередной жертвой. Достаточно было ее принять, как неотъемлемую часть жизни.

– Почему не разбудишь меня?

Рука сама потянулась за ней. Многоногая тварь едва уловимо вздрогнула, но осталась неподвижно висеть на прежнем месте. Когда я схватил ее, она издала пробирающий визг, отдаленно напоминающий плач ребенка. Оставалось ее проглотить. Широко раскрыв челюсть, я запустил волосатые передние лапки в рот и дал насекомому залезть прямо в глотку. Следующим ощущением стало то, как она пробирается до груди, а затем просто замирает.

Вдруг распахнулась передняя дверь. Ставшая традиционной внезапная вспышка света на некоторое время лишила меня зрения. Когда люминесцентная дымка рассеялась и глаза привыкли к свечению, передо мной возникли трое: отец, старуха и молодая девушка.

– Каравай, каравай, кого любишь выбирай, – раздался голос слаженного трио.

Я посмотрел на свои руки – они сделались значительно меньше, словно я снова стал ребенком семи лет. Я перевел взгляд обратно на них – троица выглядела живой и счастливой. На какие-то пару секунд я даже поверил, что никакой смерти не было, что мы в настоящем, а все, что было – лишь затянувшийся страшный сон. Но лгать себе стало невозможным.

– Я люблю, конечно, всех, но… только как дорогие мне воспоминания. Вы будете жить, пока жива моя память и память тех, кто вас до сих пор помнит.

Все улыбки сошли с лиц ушедших. Раздался выстрел, и отец повалился на пол замертво. Марина пошатнулась и упала назад в раскрытое окно. Бабушку стало корежить и бросать из стороны в сторону.

Распахнулась задняя дверь. Мои ноги сами попятились назад, чтобы вернуть меня обратно в цилиндроподобную комнату. Проем впереди постепенно стал заволакивать черный густой туман. Это был знак, что должно идти дальше.

Я потянул за среднюю ручку. За следующей дверью оказалась глухая горная деревушка, погруженная в сумерки позднего вечера. Вся округа утопала в глубоком снегу. Перешагнув через порог, я моментально провалился в сугроб по колено.

Когда я обернулся, дверного проема уже не было. Вся моя одежда превратилась в драные лохмотья. На голове лишь осталась волчья морда Феликса Флеймана.

Следовало осмотреться по сторонам. Неподалеку от меня показался деревянный навесной мост, возле которого значился указатель «На Замок». Самой замковой горы не было видно. Туман и тьма закрывали ее, и огромный Замок не давал о себе знать ни малейшим проблеском света.

На горизонте из ниоткуда возник человек. Одетый в причудливое европейское платье незнамо какого-то века, он сильно смахивал на актера классического театра. В руках – длинная пика. Лицо спрятано под медвежьей маской.

– Назовись, чужестранец, – проревел грозный голос стражника.

– Землемер.

– Цель визита? – все тем же тоном продолжал он.

– Прибыл по приглашению графа.

– Значит, вы тоже приглашены на казнь?

– Да.

– Следуйте за мной.

По правде говоря, я сам не понимал, что происходит. Мысль о том, что я «землемер» пришла как-то естественно сама. Что это за деревня, кто этот человек и кого казнят – оставалось загадкой.

Постепенно стали появляться маленькие окна-огоньки. К их теплому манящему свету хотелось прилипнуть, как бабочке, но следовало двигаться дальше – сердце чувствовало, что та, которую я ищу, находится где-то рядом.

– Ждите здесь, я проверю наличие мест в трактире, – остановившись у ветхой постройки, сказал провожатый.

– Как скажете.

– Нонче все постоялые дворы забиты. На казнь съезжаются со всей округи, – договорил косолапый, и скрылся за дверью. Из здания пахнуло кислой затхлостью.

– Эй, – послышался женский шепот в переулке между домами. – Подойди сюда.

– Вы это со мной?

– Да, подойди ближе. Только тихо.

Я выполнил просьбу незнакомки и приблизился к ней на пару шагов. В тени между домами ее фигура плохо читалась. Чуть более отчетливо виднелась только морда-маска собаки.

– Мы знакомы?

– Следуй вдоль того переулка, пока не упрешься в «Театр», – сразу приступила к делу она.

– Зачем?

– Тебя там уже ждут.

– Кто?

– Узнаешь.

– А как же стражник?

– Под маской слабый, неуверенный в себе человек. Преследовать тебя не будет.

– Но ведь…

Шептунья скрылась. По неведомым причинам я почувствовал уверенность, что правильней всего будет послушать незнакомку. Шмыгнув в неосвещенный переулок, я быстро двинулся в указанном направлении, пока не уперся в забор двухэтажного дома – точной копии имения Лилии Заречной.

Увитая сухими кустами малины калитка оказалась открытой. С моего последнего посещения двор пережил сильный упадок – теперь пристройки снесены, а их доски навалены безразборными кучами, окна заколочены, и некогда ухоженные газоны погрязли в листьях, по форме напоминающих мертвых голубей.

Как пройти в переднюю, я знал еще по предыдущему опыту. Преодолев два сбитых ногами порога, я попал в зал, где некогда стоял круглоовальный стол. Там, внутри меня ждал карнавал, состоящий из зоопарка в масках.

Их было восемь. Каждый был человеком, но имитировал собой некое животное. Среди знакомых морд – только собака.

– Вот и все в сборе. Можно начинать, – увидев меня, тут же произнесла женщина с лицом лошади.

Некогда меблированная, уютная комната теперь напоминала заброшенную хибару. Сидеть было не на чем – все продолжали стоять на прежних местах.

– Казнь состоится сегодня ночью, – начала говорить лошадь.

В одно мгновенье все морды разразились в печальном вопле.

– Сегодня казнят последнего инспириста, – подкравшись сзади, прошептала мне на ухо собака.

– Судить будет —он, – продолжала кобыла.

Зверинец стал возмущаться еще сильнее.

– Кто —он? – склонившись к собаке, спросил я.

– Узнаешь.

– Есть шанс, что он спасется? – вдруг спросила дрожащая коза.

– Да, если придет Спаситель и возьмет всю вину на себя.

Звери стали живо перешептываться между собой.

– Как мы узнаем его?

– Как его имя?

– Тише! – возмутилась человекоподобная корова. – Его именем нельзя разбрасываться всуе. Оно подобно камню.

– Камень. Камень. Камень, – хором заголосил весь хлев.

Собака показала взглядом на выход в переднюю, намекая, что хочет поговорить наедине. Я кивнул, и вышел первым. Она появилась через минуту.

– Ты уже все понял?

– Спаситель – это я?

– Да.

– Что я должен сделать?

– Снять перед всеми маску. Признать, что идеи инспиризма зло. Подставить голову под топор.

– Я готов пойти на это.

– А если я скажу, что принцесса ждет в замке?

По всей деревне разнесся тревожный звон колокола. Оголтелые звери ринулись из лачуги, беспардонно повалив меня с ног. Когда я встал, собаки след уже простыл.

Я побежал за толпой. Ранее просторная площадь в мгновенье ока густо забилась со всех дорог и переулков галдящим зверьем. Плаха стояла по центру, но подобраться к ней близко не было возможности: безумные зрители наползали по два-три ряда сверху друг на друга. Вывели заключенного – в отличие от всех на его лицо была натянула маска интеллигента.

– Суд требует молчание, – раздался суровый крик палача. Его лик я узнал сразу – это был темный-темный человек.

– Всмотрись в его пустое лицо, – шепнула сзади по-обыкновению возникшая из ниоткуда собака. – Теперь видишь?

Прищурившись, я стал разглядывать его лицо. Там, где раньше не было ничего, стал вырисовываться нос, рот и змеиный разрез глаз.

– У него моя внешность.

– Да, это твоя тень.

Площадь стала мертвецки тихой.

– Сей человек виновен в пропаганде губительной ереси среди честного народа.

Толпа взревела. Осужденный молчал.

– Ты развязал ему руки, когда избавился от Феликса Флеймана. Он – порождение всего, что ты не можешь принять в своей личности. Теперь он метит на трон твоего эго, – разъяснила мне собака.

– Как заставим его страдать? Как накажем его по заслугам? – голосил, точно ведущий со сцены, темный-темный человек.

– Забьем его до смерти камнями, – отвечала ему толпа.

Я почувствовал, что пора снимать маску волка.

– Твой выход, – шептала собака.

– Камень, камень, камень, – повторяла толпа.

Бросив голову Феликса Флеймана в грязь, я повернулся в обратную от площади сторону и побрел по направлению указателя «На Замок». Собака последовала за мной.

– Ты уверен? – спокойно, словно ожидала подобный исход, спросила она.

– Темный-темный человек – часть меня. Если он считает нужным казнить инспириста – пусть будет так.

Понимающе кивнув, собака побежала вперед.

– Встретимся там, – произнесла она, прежде чем скрыться.

Я посмотрел вдаль – замковая гора казалась настолько крошечной, что едва ли была соизмерима со спичечным коробком. Но то был обман зрения – на самом деле я уже стоял у входных ворот.

Опустив глаза вниз, я заметил у моих ног голову мертвой собаки – брошенную маску моей спутницы. Теперь, стоя в одном метре от заветного места, где должна быть «принцесса», я осознал, чтоонавсе это время пребывала со мной в своей собачьей форме.

Я шагнул вперед и толкнул ворота. Они, вполне предсказуемо, вернули меня обратно в синеватую комнату. Преодолев порог, я обернулся назад – как и в прошлый раз все заволокло черным туманом. Вдоль стены оставалась последняя дверь – куда она ведет уже не было тайной. Сон провидчески открывался на пару шагов вперед.

Станция «Палкино». Пустой перрон близ железнодорожных путей. Одинокая девушка сидит на скамье, ожидая кого-то с покорностью верной собаки.

– Василиса Воскресенская? – присаживаясь рядом, спросил я ее.

– Вы ошиблись – меня зовут Марией Лучезарской.

Я понимающе кивнул.

– Я наконец-то нашел тебя.

– Зачем искать того, кто все время и так был рядом с тобой?

Я испытующе посмотрел ей в глаза.

– Почему ты умерла?

– Ты сейчас разговариваешь со мной – не это ли доказывает обратное?

– Ты жива только в этом мире.

– Неужели, ты до сих пор ничего не понял?

– Что именно?

– Расскажи, почему ты так боишься смерти?

– Однажды я поверил в слова безумки, что кроме бабушки должны умереть еще двое. Первым был отец. Вторую смерть я жду с тех пор уже много лет.

– Хочешь открою тебе секрет?

– Какой секрет?

– Что никакой смерти нет.

Она рассмеялась.

– И что теперь?

– Не знаю. Может вернешься назад, а может и продолжишь свой путь.

– Вместе с тобой?

Она помотала головой.

– Дальше ты отправишься один.

– Но мне нужна ты.

Раздался напоминающий крик петуха зов паровоза.

– Ты всегда знаешь, где меня найти.

Я смотрел ей в глаза, и сам того не замечал, как совершал это уже сквозь тусклое стекло вагона поезда.

– Я не понимаю.

– Ищи меня там, где накрепко сжимается солнечное сплетение.

В последнее мгновение я впервые увидел, как ее лицо расцвело в лучезарной улыбке. Дальше за окном плыл только белый густой туман.

Пустой вагон стремительно мчался в неизвестность. Казалось, что время вовсе не идет, что в данной реальности в нем нет никакого смысла. Теперь, когда не осталось степного волка и инспириста, я перестал понимать, кто я есть на самом деле.

– Ты состоишь из всего, что любишь.

Голос был незнакомый. Его хозяина тоже не было видно.

– Кто ты?

– Проводник.

– Проводник? Значит, ты знаешь, куда мы движемся?

– Сейчас мы стоим на месте.

– Почему?

– Ты до сих пор не понял самого главного.

– Это чего?

– Почему смерти нет.

– Объясни мне.

– Посмотри подле себя.

Я огляделся вокруг. На сиденье справа лежала раскрытая книга – Священное Писание. Страницы из середины были вырваны так, что на обложке осталось только Бытие и Откровение.

– Что это?

– Альфа и Омега.

– Объясни мне.

– Мир с самого начала пребывал в уже совершённом состоянии. Он бесконечен подобно замкнутому кольцу, где Альфа и Омега – лишь промежуточные точки. Созданный в Откровении Иерусалим – Эдем из Бытия. Что было – есть, что сейчас существует – есть, и что только будет – есть.

– Значит, даже если я умру, то все равно останусь в состоянии бытия?

– Смерть – это лишь неуловимая точка на вечно движущимся колесе. Сам факт того, что ты жил и живешь невозможно удалить из общего потока уже совершённого времени.

– Поэтому и не надо бояться смерти?

– Ты говоришь.

Раздался очередной крик петуха.

– Выгляни в окно.

Я сделал так, как велел Проводник. Где-то вдалеке среди бесконечного света начал проклевываться тонкий луч тени. С каждой секундой он становился все шире и шире, пока не заполнил собой все пространство.

Наступила тишина и молчание. Последняя мысль проскочила в моей голове, что возможно, когда я умру, может и не получу роскошные сады или вечное пребывание в Боге, но хотя бы мне будет дарован покой в совершенной темноте. И только бы там не было мыслей, поскольку нет хуже ада, чем голова человека.

Петух закричал в третий раз.