Kitabı oku: «А вот был случай (рассказы геолога)», sayfa 2

Кто-то взял рога, кто-то камус с ног.

Запомнилась мне одна история, рассказанная Сергеем Петровым, техником-радистом, с которым мы часто говорили о качествах «тозовки». Он как-то осенью наткнулся на сохатого и выстрелил в него из малокалиберки. Попал прямо в лоб – судя по тому, что там появилась белая точка, тут же ставшая темной. Сохатый мотнул головой и исчез в кустах. Преследовать его не было смысла.

На следующий сезон, проезжая в этом месте на вездеходе, они наткнулись на вскочившего в кустах сохатого. Сергей выстрелил из карабина, сохатый упал. Подойдя к нему, его добили выстрелом в голову, чтобы не мучился. Но, когда стали разделывать, следов первого выстрела не нашли… И сам сохатый был до того тощий, что и мяса-то на нем почти не было – «кожа да кости», говорят в таких случаях.

Так вот, я думаю, сказал тогда Петров, что это мог быть тот самый сохатый, которому я угодил осенью в лобовую часть, где сходились рога. Удар от пульки, видно, поверг его в «ногдаун» и какому-то сотрясению… Кое-как перезимовав, он к весне, видимо, совсем ослаб и отлеживался в кустах, не в силах подняться. А, когда мы проезжали мимо, он вскочил из последних сил, испугавшись шума вездехода, ломившегося через кустарник, и тут же упал от бессилия… Вот такое могло случиться…

Я же, со временем, все чаще стал отдавать карабин другим – что-то тяжко как-то мне стало смотреть в эти большие, грустные, застывшие глаза сохатых… Только уж если по необходимости – обеспечить отряд мясом. Ведь даже говяжья тушенка с каждым годом становилась все дефицитней, все меньше мы ее получали и все чаще вместо нее присылали свиную, в которой с каждым годом жира становилось больше, чем мяса…

Любил я и куропаток пострелять. Особенно непуганые они были на Колыме. Они, глупые, выдавали себя еще издали тревожным гульканьем. Но не улетали, а начинали перебегать между кустиков. Один выстрел по цели на земле, второй – на взлете. Иной раз лежишь в палатке… и вдруг шум крыльев приземляющейся стайки и гульканье. Как говорится, далеко ходить не надо.

Далеко ходить не надо…

Поначалу я куропаток и уток ощипывал. Затем мне это занятие надоело и я стал их обдирать, отделяя и кожу и перья. И быстро, и не утомительно.

7. КОМАРЬЕ

Об этой твари хочется упомянуть еще раз. Она тучей висела в воздухе и издавала даже свой специфический гул. Гул становился звоном, когда вылуплялись эти полчища молодых и голодных, охочих до крови, ненасытных животных. Они не спешили садиться куда попало, как более крупные, подросшие, а норовили сразу спикировать и вцепиться в тебя, прицепившись на лбу, щеках, шее и запястьях. Перезимовавшие зиму – крупные, грузные (мы называли их «юнкерсами» или «бомбардировщиками» в отличие от мелких «мессершмитов») небольшими ордами кружили над головой, и, не спеша пикировать, выбирали место для точного удара.

«Твар такая» – как говорил Коля Твердунов

Мы часто недоумевали, откуда их столько и как можно так долго висеть в воздухе, ожидая добычи, вроде редких здесь геологов. Оказывается, они отдыхали, рассаживаясь на траве и кустарниках ольхи и тальника, и терпеливо поджидали забредшего в их владения крупного зверя – сохатого или дикого оленя, в достатке бродивших в этих местах. Домашних оленей им «поставляли» местные жители, проезжавшие мимо них по каким-то своим делам или кочующие, перегоняющие небольшие стада в поисках новых мест корма – ягеля.

Но уж дождавшись добычи, они набрасывались на бедное животное всеми близ сидевшими ордами и облепляли его со всех сторон. Толстую мохнатую шкуру им было не прокусить и они сосредотачивались на их ногах и морде, залепляя глаза и ноздри. Кое-как стряхивая их с головы об ветки кустарника, одуревшие сохатые уже перли напролом сквозь чащу, только бы добежать до речки, где был ветерок и слегка продувало и залезали в воду…

На речке – и от гнуса спасение и покормиться можно

У нас шкура не такая толстая и поэтому приходилось приспосабливаться по своему, с каждым годом совершенствуя свои навыки… По началу спасал диметил и накомарник. Я даже бороду отпускал, чтобы на курчавой бороде запах диметила держался дольше. Затем на руки стал надевать брезентовые рукавицы, а во время отмывки шлиха перчатки – резиновые тонкие (для супеси) или толстые (для суглинка).

Накомарник сменил на пчеловодный, случайно увидев его на прогулке по Ленинскому проспекту (в обеденный перерыв) в витрине магазина «Пчеловод». Я показал его на работе своим коллегам, но и ребята, и женщины, к моему удивлению, отнеслись к нему как-то равнодушно и покупать не стали.

А мне он нравился, так как был больше, удобнее и спереди от лица сетку оттягивала дополнительная круглая проволока. Поскольку ткань накомарников была тонкая и комары легко протыкали ее своими хоботками, накомарники старались надеть кто на шляпу, кто на кепку, кто просто на капюшон энцефалитки.

А еще позже я сменил накомарник на «Сетку Павловского», которой пользовались геологи 50-х. Она носилась в маленькой специальной клеенчатой сумочке, была пропитана специальным густым составом на основе диметила и представляла собой матерчатую сетку с крупными ячейками и двумя тесемками. Тесемки завязывались на лбу, над козырьком шляпы или кепи, а сетка свисала по бокам, не загораживая лица. По виду она напоминала распространенную в 60-х «авоську». Мне сетку подарил отец. Запах диметила в ней давно выветрился, но я спрыскивал ее спреем от комаров «Дэта», который нам стали выдавать, и стал пользоваться ей.

Пчеловодный накомарник

А еще позже я сменил накомарник на «Сетку Павловского», которой пользовались геологи 50-х. Она носилась в маленькой специальной клеенчатой сумочке, была пропитана специальным густым составом на основе диметила и представляла собой матерчатую сетку с крупными ячейками и двумя тесемками. Тесемки завязывались на лбу, над козырьком шляпы или кепи, а сетка свисала по бокам, не загораживая лица. По виду она напоминала распространенную в 60-х «авоську». Мне сетку подарил отец. Запах диметила в ней давно выветрился, но я спрыскивал ее спреем от комаров «Дэта», который нам стали выдавать, и стал пользоваться ей.

Гена Иванов в «сетке Павловского»

Поначалу житье гуртом в 4-х местной палатке меня развлекало, но, когда появилась возможность брать отдельную персональную палатку, я стал брать ее. Старался брать из стареньких, но светлых (выгоревших) и выбрать с уже нашитой на вход марлей. Часто на вход нашивали плотную марлю от пологов.

Когда стали выдавать марлевые полога, мы поначалу даже не поняли, что это такое. Но я вспомнил, что видел в Зырянке полога натянутые над кроватями в коридоре небольшой гостиницы и мы стали использовать полога по прямому назначению. Выспаться теперь можно было совершенно спокойно и только вылезать из-под него утром в звенящее от «Мессеров» пространство палатки было противно. Иногда, при стоянке на одну ночевку, мы даже не ставили палатки. Просто расставляли раскладушки, натягивали над ними полога, привязывая тесемки к веткам деревьев или кольям, а низы подтыкали под матрас, кошму или спальный мешок.

Но, получая со временем отдельную 2-местку, надобность в пологе у меня отпала. На вход я набрасывал легкий тент, об который стряхивал спину перед тем, как зайти, а внутри палатки можно было перебить проникших комаров или рукавичкой на окнах или уничтожить их, спрыснув внутри репеллентом «Дета».

8. ТРАГЕДИИ

Не проходило сезона, чтобы не случалось ЧП в каком-нибудь из подразделений нашего «Объединения». А в нем 12 экспедиций по всему Союзу. А в каждой по несколько партий и отрядов…

Каждый раз, когда по рации раздавался позывной центральной базовой станции и в эфире звучало:

– Всем начальникам подразделений!.. – как все замирали у раций и тревожно записывали текст радиограммы.

Обычно он был сухой и официальный: – «В таком-то подразделении… такой-то партии… в маршруте… погиб… и т. д. Проведите дополнительный инструктаж по ТБ и об исполнении доложите»!

И каждый раз сердце замирало – ведь это были знакомые тебе люди, с которыми ты был знаком, заходя в комнаты подразделений поболтать или с каким-нибудь вопросом, или на собраниях, или сталкиваясь в коридорах, или у кассы за зарплатой, улыбаясь и перекидываясь шуточками.

И каждый раз, принимая радиограмму, первым делом ты думал: – Кто? Кто на этот раз?

И какой же болью сжималось внутри тебя после этих сообщений, особенно если это были сотрудники, с которыми ты работал и жил порой в одной палатке…

И ведь какими же нелепыми были эти случаи…

Так, погибла в маршруте от переохлаждения, заблудившись в дождь жена Юры Николаева, с которой я был знаком по первому году работы. Она с рабочим не смогла даже развести костер. Рабочий каким-то чудом добрался утром до лагеря, но спасательный отряд спасти ее уже не успел… Нелепо!..

Или Володя – молодой, но какой-то несуразный светловолосый геолог-палеонтолог с белесовидными глазами, короткими ресницами… хоть и крепкий парень, но какой-то неприспособленный на первый взгляд для жизни в тайге. Я работал с ним в партии Шульгиной, где он учился у своего наставника и специалиста Сидяченко Григория Ивановича, а затем его перевели в другую партию, работавшую в горах.

В маршруте, он со студенткой спускались по снежнику, и та спустила ему на голову камень… А может быть сам поскользнулся, упал и ударился головой… И он заскользил вниз… Но, остановился, снял рюкзак, достал платок и стал утирать голову… Но, видно, голова закружилась и он опять поехал… А ниже дыра стока… он в нее и угодил… Возьми левее, или правее и все бы обошлось! Но он был, видимо, в полуобморочном состоянии…

Будь рядом с ним рабочий, он бы просто схватил его за куртку и остановил. А студентка, видимо, растерялась… побежала в лагерь… Дело было под вечер, идти в горы ночью в темноте не рискнули. Утром, как только стало рассветать, спасательный отряд вышел на место происшествия. На месте нашли окровавленный платок, где он протирал голову, а на краю лунки видны были следы окровавленных ладоней, которыми он цеплялся за лед, съезжая вниз. Он стоял там и смотрел остановившимся взглядом вверх… Он замерз!

Вытащить вверх его было невозможно и тогда подрубили внизу под обрывчиком уступа, в который он угодил, дыру на уровне его ног и через нее выдернули… Ну, разве ж это не нелепость?!

А случай с Добрияном Валерой (я описал его в рассказе «Вы ничего не понимаете…»)! Решив доказать, что отравившийся рабочий умер не от его завяленного карася, он специально съел еще одного… И «ушел» вслед за рабочим… Бутулизм! Нелепость на нелепости!

У одной из сотрудниц нашей экспедиции сын работал в территориальной Амакинской экспедиции. И пропал в одиночном маршруте… Так и не нашли! У нас одиночные маршруты уже давно были запрещены. Да и неприятное это чувство, я вам скажу, идти одному… Вдвоем уже совершенно другое дело. На охоту за ондатрой я только в одиночку ходил, а в маршрут никогда!

Или вот, как рассказывали сослуживцы, работали в партии два человека и относились друг к другу очень не дружелюбно. И все это знали. И, вместо того, чтобы распределить их по разным партиям, их свели в одной. Причем, один был начальником партии, а другой старшим геологом. И, конечно, они сцепились… И оба принципиальные… И этот второй пришел с карабином: – Извинись! – говорит. Как там дальше было, кто что говорит… Вроде помешать попытались, схватились за карабин… А палец-то на спусковом крючке… И не стало человека… Выясняй теперь, кто прав, кто виноват!

В какой-то мере я почувствовал суть их взаимного непонимания и на себе, когда сплавлялся с рабочим с самых верховий речки Укукит, левому притоку реке Оленек. Мы сплавлялись вдвоем на резиновых понтонах 500-ках с работой, отмывая укрупненными шлиховыми пробами притоки речки и еще я описывал основные разрезы рыхлых отложений для отчета.

Так вот, до встречи на большой стоянке, где собрались отряды партии, я доплыл на грани нервного срыва. Мы сплавлялись дней 10—12 и под конец понял, что просто не выдерживаю больше общения со своим напарником.

Нет, он не был рабочим быдлом, он был с высшим образованием и работал учителем в школе… Я не знаю, как передать свои чувства от жизни с ним наедине… Он был исполнителен, без проблем и напоминаний выполнял работу в маршруте и готовил на стоянках, и был очень говорлив… Мы ночевали в одной палатке и я не мог сказать ему: – Помолчи! Это было бы очень невежливо. Приходилось терпеть.

Это чувство неприязни шло откуда-то изнутри и было трудно объяснимым. Общение с ним было просто невыносимо и все!

И вот, проведя на общем лагере с неделю, мне понадобилось продолжить работу в нижнем течении реки. Переброску намечалось сделать вертолетом, так как сплав занял бы дней десять.

А о сплаве до намеченного участка я просто мечтал. Я наметил все предстоящие стоянки и небольшие озера, где надеялся поохотиться на ондатру. Но теперь, я понял, что этот сплав может стать мне просто мукой.

А тут еще здорово поднялась вода. Течение, которого до этого почти не было, стало стремительным и сильным, и, казалось бы, теперь только и плыть… Я с завистью и грустью смотрел на этот могучий поток, представляя, как здорово было бы нестись по нему самосплавом, но понимал, что не могу…

И поменять рабочего не на кого – все при деле, а лишних нет. Тимофеев говорит: – Плыви! А я взмолился: – Не могу!

Пробовал объяснить, но как объяснить такое… И я все-таки выпросил переброску вертолетом. «Локти кусал», но ничего не мог с собой поделать. А там уже соединился с отрядом Димы Израиловича и с его отрядом закончил сезон!

Это был один из последних моих сезонов, а их у меня было около тридцати, и ни в одном из них подобных проблем никогда не возникало…

Но, продолжим, – случай с Лешко! Молодой здоровый красивый парень! Осенью в Лобуе собрались вывезенные с полевых работ партии, всех поместили на ночь в большой комнате строящегося магазина. Ну, и, конечно, посредине стол соорудили и дорвались до спиртного, «накушались»… И понесло его спьяну по базе шататься… Да еще и жену сотрудника нашего оскорбить… Пьяный ведь, не соображает, что говорит… А на столе нож лежал, хлеб им резали. И не стало Лешко, не довезли до Средне-Колымска…

А один мой знакомый, тоже молодой красивый, я с ним любил поболтать… Так несчастная любовь довела… Не смог жене простить… Но ведь ребенок у тебя! Живи ради него! Нет… Поехал на весновку, а там вставил карабин в рот и привет… А родителям какого?!

9. ДОРОГА. ТУДА И ОБРАТНО

«Любая дальняя дорога начинается с первого шага».

Это было самое неприятное… Ладно было в Московских авиакассах выстоять несколько часов в очереди с лимитированной книжкой за билетами, ладно было поскучать на двух часовых посадках дозаправки ИЛ-18 при полете в Якутск… Самым тяжелым и неприятным было ожидание вылета из аэропорта Якутска в Зырянку. Ждать приходилось, бывало, несколько дней. Полегче стало лет через несколько, после введения бронирования для транзитных пассажиров.

ИЛ-18

Только на первый год в Якутске был арендован, помню, дом и машина с водителем. Мы шикарно прождали тогда вылета в Зырянку где-то с неделю. Ездили на Лену загорать, купались, цепляясь за стоящую на отмели брошенную баржу, мимо которой нас проносило течением и забирались на нее… А затем подбазу ликвидировали., видно денег уходило много.

Аэропортовская гостиница Якутска была всегда переполнена и удачей считалось поместить там на ночь кого-нибудь из наших женщин в комнату, которую уже удалось снять кому-нибудь из ранее прилетевших. Из гостинной прихожей нас вечером выгоняли, а на втором этаже здания аэропорта удачей считалось занять освободившееся кресло…

Но не сидеть же в нем целый день. И днем мы прогуливались в центре города, заходя в большой промтоварный магазин на центральной площади, затем шли в кинотеатр, а под вечер возвращались в аэропорт.

Причем нужно было еще дежурить у касс, надеясь зарегистрироваться на отходящий рейс, если оказывались свободные места. Стоило сотруднице аэропорта выкрикнуть, что есть несколько свободных мест на регистрируемый рейс, как к ней через плотную толпу желающих улететь, толпу, через которую невозможно было пробиться, тянулись десятки рук с поднятыми вверх билетами. Она отбирала в первую очередь сначала тех кто с детьми; затем кто по справкам, затем женщин, и только потом, если оставались места, остальных.

Кожаный диван в милицейской комнате

МИ-4

Помню, мы сгрудились на рюкзаках в конце коридора у окна на втором этаже, а нас стали прогонять. Мы зашумели, что не уйдем и вызванный милиционер предложил провести ночь в его комнате на кожаном диване. Там мы эту ночь худо-бедно и провели…

Но вот наконец-то мы все же вылетали до Зырянки. В дороге нас обдавало тепло столовых в местах промежуточных посадок ИЛ-14 в Оймяконе и Усть-Нере. Особенно запомнились подносы со свежевыпеченными теплыми булочками и стаканами какао и киселя…

В Зырянке партия Каца поставила две шатровые 10-ки рядом со зданием аэропорта у забора метеостанции и мы часто наблюдали за запуском шаров метеозондов.

Поселок Лобуя. Здание администрации перед ремонтом

Каземат внутри

Из Зырянки до Среднеколымска часа 2—3 на АН-2. А из него 18 км на МИ-4 или на БМК до поселка Лобуя.

Здание клуба

В поселке Лобуя, бывшем лагере Гулага, база была организована в здании бывшей администрации лагеря. Теперь его занимала наша администрация и работники бухгалтерии. Они же занимали и жилые комнаты. Сохранились, глазеющие пустыми глазницами окон, бетонные коробки, где стояли динамо-машины. Их, почему-то не использовали под жилье, которого очень не хватало, когда на базе собирались коллективы всех партий экспедиции.

Здание на обрыве над Колымой использовалось под клуб.

Мы ходили в него посмотреть какой-нибудь фильм. Причем, показав половину, киномеханик выходил и собирал по 30 копеек с присутствующих. Затем продолжал показ.

По краям поселка сохранились и остатки заборов с колючей проволокой…

Посредине площадки был построен склад, куда завозилось продовольствие и снаряжение для партий, откуда мы его и получали. В нем же были и полки для имущества партий. Построили и навес для столовой, где питались все сотрудники базы, где кормили и нас, что было очень удобно. Но жилья остро не хватало и позднее построили еще две бревенчатые избушки для начальника экспедиции и женщин бухгалтерии. А могли бы и два бетонных каземата в порядок привести и хоть 10-местные палатки поставить.

Мы же на ночь старались устроиться где придется. Это было проблемой и только одной осенью нас всех скопом разместили в строящейся новой избе магазина.

На сопке располагалась небольшая воинская часть радиосвязи с большими квадратными бело-красными антеннами.

Дорога осенью домой была так же неприятна, как и весенняя из Москвы.

БМК

Теперь обратно – до Средне-Колымска на вертолете или БМК.

До Зырянки на АН-2.

АН-2

До Якутска на ИЛ-14.

Ну а в Якутске опять та же морока, только погода была уже даже не весенняя, а скорее предзимняя, холодная. Вылететь старались на любом проходящем рейсе – через Иркутск, Новосибирск, Красноярск, Свердловск… Лишь бы вылететь!

ИЛ-14

Меня так раздражали эти ночевки в Якутске, что я придумал все-таки, как облегчить свою участь. Наученный горьким опытом этих ночевок, я стал брать с собой надувной резиновый матрас. Днем его можно было зафиксировать в положении «сидя», на ночь – «лежа».

ТУ-104

Москва встречала меня обычно сентябрьскими дождями и каплями дождя, стекающими по стеклу иллюминатора ИЛ-18 (или ТУ-104) в аэропорту Домодедово.

= = = = = = = = = =

Верхоянье. Мои сезоны

НОВЫЙ КОЛЛЕКТИВ

Закончился 4 -х летний цикл работ партии Боброва. Начальник остался еще на год на издание, а основной состав стали раскидывать по другим партиям. Меня определили в партию Башлавина Д. К.

Стою я как-то в кассу за зарплатой, а сзади один из начальников партии, хороший знакомый моего отца, я привык его дядей Димой звать. Он меня и спрашивает, мол, ну и куда тебя теперь?

– Да, к какому-то Башлавину, – отвечаю.

Он что-то хмыкнул, я получил положенное по заслугам и отошел от кассы. А располагалась партия совсем в другом районе, в знакомом мне с юности Измайлово на 7 парковой улице. Мне с Речного вокзала что на Профсоюзную было ездить, что на Первомайскую, все по времени одинаково – час, час-десять. Но на Профсоюзной я себя в гуще коллектива ощущал, несколько партий там соседствовали. А на Первомайской как в глуши оказался, как на отшибе.

Партия занимала две комнаты в полуподвальном помещении – половина окна ниже тротуара, половина – выше. Захожу знакомиться, а начальник… дядя Дима. Но теперь уж не дядя, а Дмитрий Константинович. Сразу и надолго. Из состава старших геологов была Светлана Тищенко, из геологов Леня Никитин, начальник поискового отряда, и Саша Трещалов, геолог. И техник-радист Раскосов Иван. Партия проводила работы по геологическому картированию в Верхоянье и отработала уже два года. До окончания работ оставалось еще два года.

Для ознакомления с территорией работ мне дали почитать отчет на предыдущую территорию, а взглянув на физико-географические карты, я просто ахнул: они были коричневого цвета, в отличии от привычных зеленых, с кудряво закрученными густо сближенными в спирали горизонталями. Это была горная страна.

– Как же тут в маршруты ходить, – удивился я.

– Ничего, поработаешь пару лет, привыкнешь… – обнадежил меня Коля Десятерик, геолог соседней партии, успокаивая.

БАТАГАЙ. БАЗОВЫЙ ПОСЕЛОК

Весной, все сотрудники и набранные рабочие, вылетели в Батагай. Это была уже долго существующая база, где были построены утепленные домики для сотрудников, некоторые с рубленными банями во дворах, были строения административное, для спектральной и минералогической лаборатории, гараж и склад. Я уже не помню, куда нас, прилетевших, поместили, но, получив со склада заказанное снаряжение и продовольствие, мы на МИ-4 вылетели в район работ.

Здесь, на берегу речки был полевой лагерь партии, где стояли на столбах два лабаза с оставленным прошлой осенью снаряжением. Здесь же был законсервированный на зиму вездеход ГАЗ-47. Вездеходчиком был постоянно ездивший в поле с Башлавиным Молокоедов Борис, весельчак и балагур. У каждого геолога был один или двое рабочих. Двое, это, наверное, для того, чтобы легче приносить подстреленную в маршруте животину – барана или оленя, а то и сохатого.

Впечатление от окружающей действительности поразили меня полным несоответствием моим прежним представлениям о районе. Оказалось, что горы этого района сложены так называемым флишем – морскими осадочными горными породами, которые имеют преимущественно обломочное происхождение и характеризуются чередованием нескольких литологических слоев.

По составу это аргиллиты, алевролиты и песчаники. Эти толщи прекрасно дешифрируются на АФС и не нужно лазить по склонам, идешь по долине и описываешь визуально наблюдаемый состав толщи. Преимущественно это были аргиллиты и алевролиты с редкими прослоями песчаников. Где-то песчаников было мало, где-то много и такие места были маркерами, отмечающими границы разных толщ.

МАРШРУТЫ

Маршруты Дмитрий Константинович (ДК) намечал мне так, что они приходились между его маршрутом и маршрутом Светланы Тищенко. Так что при сбивке наблюдений, он брал мои снимки и записи в пикетажке и проводил общую линию границ выделяемых толщ.

Указав мне, чтобы я отмечал наличие крупных кварцевых обломков в долинах, я стал описывать наличие их среди щебня алевролитов под ногами и оказалось, что там, где они резко кончались, это тоже являлось маркером для описания.

И вообще меня приятно поразила проходимость по долинам ручьев. Днища их долин были так засыпаны этим щебнем и выровнены весенними водными потоками, что не то что идти или ехать на вездеходе, а хоть на машине спокойно можно было. Хоть на ГАЗ-66, хоть на Камазе. Вот только перевалы, которые «брал» вездеход, машина, конечно, не одолеет.

А маршруты, после отработки участков часто строились так – мы сворачивали палатки, раскладушки и спальные мешки, и стаскивали их к вездеходу. И уходили в маршруты с перевалом на другой участок. А вездеходчик Борис и радист Раскосов укладывали все в вездеход, выезжали к намеченной точке новой стоянки и разбивали лагерь. Мы приходили маршрутом на новое место стоянки и ставили свои палатки.

Однажды, в конце полевого сезона, мы преодолели перевал и, поднявшись на седловину, увидели перед собой истоки крупного ручья и его долину. Ручей через 100 км впадал в Северный ледовитый. Но какая была разница между тем, по которому мы поднялись и тем, по которому предстояло спуститься. Сзади было солнце, впереди долина вся была в тумане – что стоит океану дунуть на 100 км, все равно что плюнуть.

Как-то, вернувшись к новой стоянке, я решил расставить все палатки. Вездеход только что подошел, мы разгрузили его и я расставил все палатки ровным рядом вдоль ручья. сначала двухместки для рабочих, затем свою, потом Башлавинскую и в конце женскую. Пришел ДК, я думал он меня похвалит за инициативу. Счас, дождешься от него.

– Что ты мне тут выстроил, как в армии, – проворчал он. – Мне нужно было подальше, а Светлане вообще в кустах.

Вот так, век живешь, век учись!

Запомнились мне и дни, когда печки в палатках топить было нечем. В долинах, где был лес, с дровами проблем не было. Но когда мы забрались в верховья, где леса не было, только кусты тальника в русле, но выше и они исчезли. Кто поопытней, припасли для этого случая примус, вездеходчик использовал паяльную лампу (с ее помощью и готовили).

ВЕЗДЕХОДЫ

Иногда мы переезжали на вездеходе. Как он тащил все снаряжение, да и нас всех, поражаюсь. ДК часто ворчал по этому поводу и призывал нас идти пешком за вездеходом, но это ему не всегда удавалось. Как-то но ушел в маршрут, а нас отправил с переездом на новое место на вездеходе. Молокоедов в этот сезон поехать не смог и вездеходчик был другой. При перегоне двигатель стуканул, но вездеходчик отключил поврежденный цилиндр, снял с него клемму трамблера и мы поехали дальше. Но только на 1 передаче.

Вездеходчику не хотелось жариться за рычагами на 1-й, в кабине ГАЗ-47 всегда было очень жарко от работающего двигателя, и он пошел рядом, а за рычаги пустил меня. Он еще раньше показал мне как управлять вездеходом, особенно как переправляться через препятствия или спускаться с обрывистого берега – подъезжаешь вплотную к спуску, нависаешь на тормозах над обрывчиком и начинаешь потихоньку тормоза отпускать. И вездеход спокойно съезжает. Дорога была ровная, но вот мы подъехали к устьевой части притока речки. В притоке воды не было, высох, и днище было каменистое с большими валунами. Мне стало страшно преодолевать эти валуны, хоть они были округлые, обкатанные водотоками.

– Валера, пересеки их сам! – попросил я вездеходчика.

– Давай, давай сам, – ответил он.

Я подъехал к валунам, но со страху машинально закрыл глаза… Вездеход потихоньку плавно движется вперед. Открываю глаза, а приток с валунами уже позади… Вот так, у страха глаза велики! И вот, что такое Вездеход!

Забегая вперед расскажу, что много позже при перегоне ГАЗ-71 по льду реки двигатель тоже стуканул. Помня случай с 47-м я спросил вездеходчика, можно ли отключить «накрывшийся» цилиндр и ехать потихоньку без него. Он сказал, что нельзя. Пришлось вылететь в поселок, и на нашем ГТТ ехать до сломавшегося 71-го и буксировать его в поселок (рассказ «Невезуха»).

В таких высокогорных районах леса не было и топить печки в палатках было нечем. Саша Трещалов, например, разжигал припасенный заранее примус, а вездеходчик зажигал в палатке паяльную лампу. На костер для готовки удавалось наломать веточек кустарника в русле ручьев, а если не было и их, то готовили еду, направляя на посуду огонь паяльных ламп. Ниже по течению в долинах уже появлялся лиственнично-сосновый лес и проблемы с дровами не было.

ОХОТА

Поработав на Колыме, я привык к мясу оленей и сохатых. Но попав работать в Верхоянье, сразу скажу это бараны! Вкус баранины настолько отличался от оленины и сохатины, что у меня при упоминании о ней до сих пор слюнки текут. Можно баранину и в Москве купить, но уж больно цена по карману бьет, даже и говядину стараешься не покупать, предпочитаешь курятину.

Основным добытчиком у нас был сам ДК. У него была винтовка, у меня карабин. Он выбирал самые дальние маршруты, чтобы увеличить вероятность встречи с баранами, мне как-то везло встретить их поблизости от лагеря. ДК настаивал, чтобы я всегда брал с собой карабин, но, когда мяса было достаточно, я уходил без карабина, подняв сзади за спиной длинную ручку геологического молотка. Или брал карабин, но пройдя с километр, клал его в кустах и забирал на обратном пути. Особенно, если предстояло в маршруте подниматься на высокий перевал. Бывало, пока до седловины доберешься, семь потов сойдет.

Помню, поднимались как-то до седловины, щебень на склоне осыпью, ноги вязнут, а брать высоту мне всегда было тяжело. Иду елочкой, чтобы не в лоб, а постепенно… И, вдруг,.. набитая баранья тропа – наискось по склону и с выходом как раз на нашу седловинку. Мы встали на нее и пошли как по асфальту, и куда только усталость делась.

Нужно сказать, что выйдя в маршрут, ты должен был выполнить его невзирая ни на что, в том числе и на непогоду, ведь приходить порой приходилось на новое место стоянки. Как-то застал нас в маршруте дождь. дело привычное, ботфорты болотников подняты по это самое, у рабочих брезентовые плащи, у меня полиэтиленовая накидка с самодельным пришитым капюшоном. Башлавин, выйдя в наш распадок и увидя внизу темные фигуры, тут же вскинул винтовку:

– Бараны!.. – воскликнул он. – И с ними Музис! – добавил он, заметив мою светлую накидку.

Так, моя накидка спасло кому-то жизнь…

Горные бараны Верхоянья

А как-то, первый год работая с ДК, в начале первого сезона моя спарка вернулась к вечеру в лагерь и под вершиной ближайшей невысокой сопки мы заметили двух пасущихся баранов. Не высоко, а мне не успели переслать с Колымы мой карабин. Но у меня была мелкашка. Патронов, почему-то, оказалось мало, обычно у меня приличный запас. Я выпустил обойму и подранил одного. Мелкашка ведь бьет тихо, а пули щелкают если по щебню, то не пугают.

Мы засели в палатке и стали ждать Башлавина. Как только он пришел, мы кинулись к нему:

Горный "подарок" Верхоянья

– Константиныч! Бараны! Добей!

Что-то ворча, он не мог без этого, он подобрался к подножию сопки и выстрелил в подранка. Тот кувыркнулся и съехал по склону вниз. Второй, после грохота выстрела, мгновенно взлетел на сопку и скрылся за ней. Мы притащили тушу барана к лагерю и ДК разделал его.