Kitabı oku: «Прыжок леопарда», sayfa 2
– Не изволить беспокоиться, херр риттер… – склонил седеющую голову Ханс, убирая кошель в карман куртки. Судя по его увесистости, кошель был полон монет. – Я сделяйт так, как и просит ваш милост…
– Это не просьба, мэтр, – Гуго де Биго снова поморщился. – Это – приказ…
Ханс понял, что, видимо, что-то не так сказал знатному англичанину. Капитан испуганно вытаращил глаза и, перекрестившись, залепетал:
– Ваша милост, я ест очень плёхо говорит и ошибайт слова часто…
Гуго мило улыбнулся и, наклонившись в седле, добавил:
– Слава Господу, иначе, мэтр… – он добавил фразу красноречивым жестом ребра ладони по горлу. Ханс побледнел, но не испугался, его стал злить надменный и самодовольный вид англичанина, позволявшего себе излишнюю наглость говорить с ним подобным образом. Ноздри немца раздулись, но он сдержался, подумав:
«Худой мир лучше доброй ссоры…»
– Ваш приказ, херр риттер, я будет исполнят четко и бистро!..
– Ну вот, и, слава Богу, совсем другие слова… – холодно оскалил зубы Гуго, меряя уничтожающим взглядом немца.
Всадник развернул своего гнедого иноходца и спокойно поехал по причалу, направляясь в город. Ханс плюнул на мокрые камни пирса, растер ногой свой плевок, почесал за ухом и быстро поднялся на корабль. Взойдя на борт, он испуганно оглянулся, окидывая взглядом прибрежные строения, холмы и соседние суда, качающиеся возле пирсов.
«Показалось… – подумал, зябко поеживаясь, немец. – Словно кто-то наблюдал за мной. – Ханс снова перекрестился, дотронулся до ладанки, прошептал слова молитвы и трижды плюнул через левое плечо. Но какой-то странный, словно могильный, холод все еще не отпускал капитана. Он снова бегло осмотрел пейзаж. – Не приведи Господь, если это морской вервольф решил присмотреть мой неф для своей адской трапезы. Да и погода, – Ханс задрал голову и посмотрел на свинцовые тучи, медленно застилавшие горизонт, – как раз для его мерзких проделок, упаси нас всех Господи…»
Его мрачные мысли отвлекла суета, крики и беготня, устроенная командой на палубе нефа. Ханс посмотрел и тут же улыбнулся: его помощник, и боцман уже командовали экипажем, крича во всю глотку. Матросы бегали словно угорелые, несведущим в морском деле людям могло показаться, что это странная и хаотичная суета, но, присмотревшись, становилось все ясно – команда готовилась к отплытию: несколько матросов проворно подтягивали канаты, часть команды лезла на мачты ставить паруса, несколько человек отталкивали баграми борт нефа от пирса.
Корабль несколько неуклюже отошел от причала и, кренясь на левый борт, стал выходить из порта. Латинские паруса, установленные на фоке и бушприте, наполнялись ветром. Неф неуклюже разворачивался, сильно кренясь. Ханс приказал рулевому переложить руль и держать курс строго на юг, проскакивая вдоль побережья и направляя судно к просторам Английского канала. Ханс молча кивнул головой и еще раз оглянулся на берег: ему снова показалось, что он затылком поймал чей-то внимательный взгляд. Пусто. Люди на пирсе и кораблях, стоявших в порту, занимались своим делом и не обращали на него внимание. Хотя, если быть честным – он не ошибся, ощущая на себе взгляд…
Неприметного вида монах расположился за тюками с английской шерстью и, казалось, занимался сотворением молитвы какому-то из святых или мучеников. Маленький и худощавый, как могло показаться на первый взгляд, монашек – совсем еще юноша, тем не менее, внимательно наблюдал за всеми происходившими на пирсе и корабле событиями. Он медленно закончил свою молитву, встал, отряхнул подол сутаны и пошел к соседнему кораблю, покачивающемуся возле пирса. Монах быстро поднялся на борт (просто удивительно и невероятно при всем его несуразном виде), подошел к капитану и что-то тихо сказал тому на ухо. Капитан маленькой рыбачьей фелюги покраснел, побледнел, неуклюже и растерянно попытался поклониться, но монах быстро остановил его, прервал на полупоклоне. Капитан растерянно посмотрел на него, кивнул и пошел отдавать команды к отплытию.
Фелюга резко отчалила от пирса и, забирая ветер косыми парусами, последовала к выходу из акватории порта вслед за нефом. Оба судна покинули порт и, пройдя с десяток миль, разделились: неф пошел круче к северо-востоку, держа курс на Фландрию или порты империи, а фелюга стала опускаться к югу, где ее ждали берега Франции и Нормандии. С сильным креном на правый борт (ветер был северный) фелюга неслась к Франции, буквально пожирая морские мили, разделявшие берега Англии и Франции. Нефу повезло меньше, боковой ветер вынуждал Ханса то и дело перекладывать курс, двигаясь галсами. Свинцовые тучи полностью заволокли небо, и вскоре начался мерзкий шторм. Ханс посмотрел на небо, перекрестился и прошептал:
– Все именно так, как я и думал. Быть беде… – он резко повернулся к боцману и скомандовал. – Паруса зарифить! Идем только на фоке и бушприте! Грот и бизань убрать к чертовой матери!..
Боцман развернулся и побежал по палубе, осыпая матросов грязными ругательствами, коими он обильно сдабривал команды капитана, придавая им большую живость и актуальность момента. Команда четко выполнила все приказы, но неповоротливый и пузатый неф все также болтало из стороны в сторону, подкидывая и креня на волнах, высота которых увеличивалась с каждой минутой. Словно легкая скорлупка, огромный и неуклюжий корабль взлетел на волнах, зарывался носом в пенистые барашки, захлестывавшие палубу судна.
Ханс встал возле рулевого и улыбнулся ему. Молодой рыжеволосый моряк, на лице которого только начинала расти некое подобие бороды, испуганно посмотрел на него расширенными глазами, сиявшими, словно два больших синих сапфира на бледном лице.
– Капитан, нас не поглотит океан?.. – на голландском наречии спросил он.
Капитан похлопал его по плечу и ответил:
– Хрен ему на воротник и кукиш с маслом в горло! Сынок, это еще цветочки! А, судя по всему, ягодки мы так и не увидим! Погода-то, не та!.. – Он указал на небольшие просветы, появлявшиеся среди свинцовых облаков. – Клабауперман не сможет полакомиться сегодня нашими телами! Ха-ха-ха!.. – смело и громко рассмеялся Ханс. Рулевой побледнел еще больше, услыхав из уст капитана имя грозного морского губителя кораблей и душ моряков, но немного приободрился, выдавив из себя слабую пародию на улыбку. – Не дрейфь, сынок! Прорвемся! Какие наши годы!.. – Ханс сложил руки рупором и крикнул боцману. – Зарифить фок! Идем на бушприте!..
Боцман, казалось, мирно дремал, ухватившись за основание мачты, но, услышав громкий голос капитана, резко пробудился и снова обогатил приказ массой грязных и удивительнейших для языка ругательств. Матросы забегали, словно тараканы на сковороде, проворно убрали фок на мачте и стали привязываться веревками к бортам нефа.
Резкий порыв шквалистого ветра, казалось, должен был погубить неф, перевернув его на бок. Огромная волна накрыла палубу, смывая бочки и прочие плохо закрепленные предметы в море. Шторм, не желая уходить без поживы, слизывал все, что только мог утащить. Несколько матросов смыло за борт, но им никто и ничем не мог помочь. Такова судьба моряков. Неф, словно детская игрушка «Жан-торчок», резко выпрямился. Вода, зачерпнутая судном, с шумом и грохотом стала сливаться через отверстия в бортах.
Ханс нахмурился но, присмотревшись, удовлетворенно кивнул головой – поломок, способных погубить неф, к счастью, пока еще не было. Судно держалось, сопротивляясь стихии, и продолжало двигаться урывками, напоминая огромного и неуклюжего вепря, обложенного охотниками. Волны, словно злые собаки, набрасывались на неф, заставляя трещать и стонать судно. Новый, более мощный шквал накрыл неф, захлестнул палубу. Раздался страшный скрежет, треск и крики.
Ханс раскрыл глаза и, отплевываясь соленой морской водой, вздрогнул: грот судна был сломан, вырван с корнем, оставив в палубе зияющую дыру с рваными краями обломанных досок. Фок-мачта, переломленная чуть выше палубы, удерживалась канатами и, истошно воя, с треском билась о борт, разнося его в щепки.
– Полундра! Рубите канаты! Освобождайте палубу от фок-мачты!..– заревел Ханс.
Боцман и пять матросов бросились обрубать канаты и, после страшных и неимоверных усилий, спасли израненное судно от верной смерти, но заплатили свою дань разъяренной стихии: боцман и два матроса были смыты за борт.
Неф, неуклюже двигаясь, черпал воду. Ханс, понимая, что судно начинает принимать много забортной воды, приказал оставшейся команде и пассажирам:
– Откачивать забортную воду! Не ленитесь, черти полосатые! Иначе нам всем придется пойти на корм рыбам!..
Пассажиры и оставшиеся члены экипажа, не щадя сил, бросились в трюм спасать корабль. Наступил момент истины: люди в изнеможении вычерпывали воду, откачивая огромные массы, которые сплошным и непрерывным водопадом обрушивались на их головы, пытаясь спасти себя, свои грешные жизни и несчастный корабль. С мольбами к Богу, проклятьями, воплями, стонами и богохульствами они боролись за живучесть хрупкой деревянной посудины. Небо, наконец, сжалилось над несчастными и приказало шторму затихать. Робкое весеннее солнце стало проглядывать из-за туч, появляясь в просветах голубого неба, разрывавшего серую пелену туч. Шторм уходил на запад и север, отпуская полузатопленный неф из своих объятий…
– Ну, обормот, что я тебе говорил?! – Выдохнул из себя Ханс, похлопывая полуживого рулевого. – Рановато нам еще на дно, понял?.. – Рулевой, трясясь от холодной воды и страха, судорожно и часто закивал головой в ответ. Капитан отошел от штурвала и крикнул оставшимся матросам, добавляя в команду ругательства. – Эй, мать вашу перетак, чините бушприт и ставьте бизань! Поплетемся, как косожопые!..
Матросы весело засмеялись, емкое сравнение, сказанное их капитаном, и уверенность в его голосе вселила в них спокойствие за свой завтрашний день. Паруса были поставлены, носовой парус быстро починили. Неф рыскал из стороны в сторону, неуклюже покачиваясь на волнах, напоминая разломанный бочонок, выброшенный кем-то за борт, но упрямо двигался к спасительному берегу. Течи не было, а с прекращением шторма вода, до этого момента заливавшая корабль, перестала поступать в трюм, но и того, что судно успело нахватать за недолгие часы буйства стихии, было достаточно, чтобы погубить корабль, если бы непогода продолжалась еще пару часов.
С глубокой осадкой и кренясь на левый борт судно, шло к спасению, пассажиры и экипаж несчастного корабля увидели, наконец-то, долгожданный берег континента. Едва заметной полоской, чуть различимый среди волн и тумана, спасительный берег вырастал, заполняя собой весь юг и юго-восток горизонта. Стали вырисовываться холмы и возвышенности, коими изобиловали берега Булони, Понтьё и Монтрей-сюр-Мер.
Ханс нервно закашлялся, увидев знакомые очертания берегов. Он несколько раз испуганно осмотрел небо, проверяя, не ошибся ли он в своих прогнозах относительно окончания внезапного шторма и успокоился: тучи разбегались и отступали к северу и северо-западу, готовясь обрушить волны дождей на Англию и Шотландию. Юг и восток были чисты, и ничто уже не могло помешать разбитому, но не сдавшемуся кораблю добраться до ближайшего порта. О том, чтобы добраться до Фландрии не могло быть и речи: неф так сильно пострадал от шторма, что вот-вот мог затонуть, если, не приведи Господь, снова поднимется сильный ветер и начнется болтанка. Некогда высокие борта корабля сейчас возвышались над водой всего чуть больше туаза, да и то с натяжкой.
Пассажиры и команда, забыв обо всех кошмарах, выпавших на их короткое путешествие от берегов Англии, высыпали на палубу и старались согреться под слабыми лучами солнца. Находиться на воздухе и обдуваться ветром куда лучше, чем мокнуть в трюме, стоя по горло в холодной морской воде.
Капитан с грустью осмотрел корабль и, присев среди обломков кормовой надстройки, тяжело вздохнул. Повреждения, которые успел получить его старый и верный корабль, были велики, а запасов, накопленных за годы удачных плаваний, едва могло хватить только на половину ремонта. Судно, как старый ветеран, надо было бросать, попытавшись продать какому-нибудь торговцу из фламандской Ганзы.
«Уж эти-то, наверняка, отремонтируют его и дожмут последние соки из старушки… – Ханс погладил мокрые перила надстройки. Пальцы нежно гладили старую древесину, местами изъеденную червями-древоточцами. Он помнил, как строился неф, а он, еще молодой шкипер, влюбился в пузатую посудину с первого взгляда. То, что это была именно любовь, Ханс не сомневался. Неф любил своего хозяина, напоминая верную, но немного сварливую жену, но, тем не менее, верностью и преданностью, если эти слова можно отнести к кораблю, привязал сердце старого морского волка к себе. Ханс так и не женился, не обзавелся семьей и детьми. Корабль стал для него всем, кем и чем только мог стать: домом, очагом, садом, отдушиной, бальзамом на душу. Даже характер у корабля был: неф на дух не переносил женщин и выкидывал такие штуки, что суеверный Ханс частенько хватался за ладанки, истово молился и начинал тайно верить в одушевленность своего корабля. Ни с того ни с сего, могла появиться течь в обшивке, или корабль начинал заваливаться на бок, угрожающе кренясь и постанывая. Но, стоило женщине сойти на берег или, на худой конец, пересесть в лодку, стоны и течь прекращались, неф выравнивался и, как ни в чем не бывало, начинал весело хлопать парусами, словно радуясь уходу незваной соперницы.
Капитан частенько перекидывался словечками с бывалыми моряками, сидя за кружкой вина в какой-нибудь портовой таверне и окончательно поверил в наличие души и собственного характера у корабля. Женского характера. Он долго выбирал имя для нефа – корабль сам подсказывал ему, подходит это имя ему или нет. После долгих поисков, Ханс, наконец-то, подобрал достойное имя для своей посудины. Он назвал корабль «Магда». Кораблю понравилось название: неф успокоился и стал, как казалось Хансу, менее норовистым и даже более скоростным, о чем он поделился с товарищами-капитанами и нарвался на громкий смех и некоторое подобие молчаливого согласия, ведь многие из его друзей или недругов уже сталкивались с подобным и необъяснимым феноменом. Тем не менее, Ханс стал спокойнее, рассудительнее и хладнокровнее, он всерьез полагался на свою посудину, доверяя ей себя и вверяя в ее трюм людей и грузы. Он брался за самые рискованные заказы: плавал к берегам далекой Норвегии и Швеции, торговал с голубоглазыми, светловолосыми и широкоскулыми славянами Новгорода, привозил оттуда меха соболя, песца и горностая, видел огромные белые льдины и удивительных медведей ослепительного белого цвета, плававших среди этого фантастического холода и ледяного безмолвия. Самые страшные шторма перестали пугать моряка, лишь вызывали кривую усмешку, да пару презрительных плевков. Но, годы властны над всем, в том числе и кораблями. «Магда» стала стареть, дряхлеть, все чаще и чаще показывая свой уже порядком позабытый характер, а крены, скрипы и стоны, издававшиеся кораблем, становились все чаще и напоминали вздохи и причитания старого и больного существа, уставшего от трудной, нудной и однообразной серости жизни.
Но расстаться с кораблем старый моряк не мог, не было сил, вот так, взять, да и решиться. Ханс понимал, нет, он отказывался верить в возможность разлуки. Вся его жизнь, прошедшая на нефе, летела в тартарары, оставляя за забой зияющую пустоту, заполнить которую было нечем, некогда, да и незачем.
Капитан сидел, понуро потупи голову. Его губы шептали что-то. Ветер теребил его просыхающие волосы, забирался за ворот куртки, но он не обращал внимания, сосредоточившись лишь на раздумьях.
– Хозяин, – осторожно произнес один из матросов, – вас разыскивают два пассажира…
Ханс поднял голову и отсутствующим взглядом посмотрел куда-то сквозь моряка, его губы машинально ответили:
– Чего меня искать. Я всегда на корабле. Зови их…
Подошли два незнакомца из числа восьми пассажиров, взятых им на борт в самый последний момент перед отплытием. Высокие, крепкие и широкоплечие, они молча подошли к нему и сказали. Вернее, заговорил только один из них, тот, что был, скорее всего, старшим в этой группе:
– Мэтр Ханс. Вы должны высадить нас только во Фландрии, да и то, стараясь не заходить в порт…
Капитан посмотрел на него, ухмыльнулся и, кивая головой на разбитый и полузатопленный неф, ответил:
– Майн херр, если би я и мой неф мочь доплыть до Фландрия… – красноречивый жест рукой довершил сказанную фразу.
– Но, таковы условия договора!..
– Майн херр, я есть пофторять вам, что неф имеет сильный затопление и тонуть, если начаться новий шторм. Мы будем плить, сколко ест сил и возможност до Фландрия, но, майн готт, если я увидеть другой корабль или ближний порт, я заходить туда для висадки пассажир и спасение груз шерсть! Болше ничем не ест могу помощь…
Незнакомец возмутился, но, увидев спокойный и, как ему показалось, отрешенный взгляд капитана, умолк, развернулся и пошел к своим людям, сидевшим на месте разрушенной штормом носовой надстройки нефа.
– Все толко требовать и учить жизн… – коверкая слова, проворчал Ханс.
Только ближе к вечеру разбитый и полуживой корабль смог дотащиться, иного слова и не подходило для описания страданий судна, до порта Булони – графства, соседнего с Нормандией и Фландрией.
Счастливые пассажиры гурьбой сошли, даже сбежали, на берег, оставив команду, корабль и капитана у разбитого корыта: английская шерсть вся промокла, и теперь стоила сущие гроши, а сушить ее в такую погоду просто не было смысла, и было бы пустой тратой денег.
Корабль погибал, выполнив свою главную задачу. Он спас то, что можно было спасти. Он доставил на спасительный берег людей, для которых судьба приготовила совершенно иную смерть, нежели гибель во время шторма. Восьмерка пассажиров, которых препроводил на неф Гуго де Биго, растворилась в городском шуме, не избежав, правда, дотошного контроля со стороны служб графства.
Ханс отрешенно сидел на большом камне причала рядом со своим нефом, вытащенным на берег для ремонта или продажи – он еще не решил, как поступать с частью своей жизни и мучился в тягостных раздумьях, когда к нему подошел высокий и широкоплечий незнакомец, одетый в купеческий костюм. На голове его был черный чепец с вышитым знаком Ганзы Пяти Портов Англии. Единственным предметом, который выдавал в нем значительность его должности и положения в торговой иерархии, был богато инкрустированный кинжал в узорчатых ножнах, едва показывающий свою рукоять из-под черных просторных одежд.
– Мэтр Ханс… – осторожным, но уверенным голосом, произнес он, приблизившись к старому капитану.
Капитан поднял голову и посмотрел на него:
– Да, ви не ошибаться…
– У меня к вам дело, мэтр. – Незнакомец пристально посмотрел в глаза немцу. Тот резко вскочил на ноги, испуганно и рассеянно стал поправлять свои одежды, но гость крепко взял его за руку и сказал. – Успокойтесь. С таможенными сборами у вас все в порядке. У меня есть приятная новость, мэтр Ханс. – Он поймал удивленный взгляд капитана. – Да-да, очень приятная новость. Я решил купить у вас весь груз шерсти по средней цене, установленной на день открытия ярмарки в Брюгге.
– Ми хотите сказать, что покупайт мой мокрый шерсть?..
– Да. И, мэтр, сверх этого, мне поручено вручить вам вот это… – он протянул капитану увесистый кожаный мешочек. – Ваш английский наниматель все предусмотрел…
– О небо… – выдохнул удивленный немец, принимая кошель, – я спасен…
– Да, мэтр. Вы спасены и, поверьте мне, обеспечены работой на долгие годы. Я уже уточнил у сведущих в морском деле людей, какой ужасный шторм вы и ваше судно выдержали. Большинство из них прямо признали, что они и их суда погибли бы, но я узнал также и то, что на всем побережье едва ли найдутся два или три капитана, способные сравниться с вами в умении управлять судном в шторм или ураган.
– Это ест большой честь для мой уши… – пролепетал растроганный немец.
– Значит ли это, мэтр Ханс, что вы даете согласие на продолжение сотрудничества?
– О да, да, я давать согласие!..
– Великолепно! Тогда, мэтр, вам месяц сроку на восстановление и ремонт нефа, после чего вы должны прибыть в Англию, в Ромни, где подойдете к коменданту порта и покажете ему вот это… – незнакомец протянул серебряный медальон, на котором был грубо изображен леопард, изготовившийся к прыжку. – Только и всего…
– Яволь, майн херр! – Бодрым голосом ответил капитан и склонил голову в поклоне.
– До скорой встречи, мэтр… – незнакомец развернулся и уверенной походкой направился в город. Но, отойдя буквально несколько шагов, он обернулся и добавил. – И, одна маленькая просьба, мэтр: о нашей беседе и встрече, равно как и том, что у вас теперь будет постоянная и высокооплачиваемая работа, никому ни слова…
– Яволь… – машинально ответил капитан. – Могила…
– Емкое сравнение… – подвел итог разговора незнакомец, развернулся и покинул капитана.
Ханс тупо уставился на кошель с деньгами, перевел взгляд на неф, улыбнулся и когда снова посмотрел на пристань, незнакомца уже и след простыл – он растворился в сутолоке и толчее порта.
Когда Ханс, спустя пару часов, явился с довольным видом в ремонтные доки и протянул полную горсть золотых монет, главный артельщик молча пожал плечами и, ослепленный блеском золота, согласился восстановить и реконструировать корабль за три недели. Он даже не поинтересовался, зачем это старику-немцу так возиться со старой посудиной, ведь он мог купить, правда, чуть дороже, более свежий корабль…
Секретная служба его величества короля Англии и герцога Нормандии получила проверенного моряка и надежное судно для своих акций на континенте. Скоро Франции придется ощутить эти молодые когти и клыки, почувствовать на собственной шкуре болезненные укусы тайной войны, ощутить беспомощность, растерянность и неспособность адекватно оценить обстановку и защитить себя, свои интересы и земли от хаоса и анархии…
ГЛАВА IV.
Две беседы.
Булонь. 24 декабря 1026 года.
Восемь англичан сошли на берег вместе с толпой промокших и измученных штормом пассажиров нефа. Часы тяжких испытаний, выпавших на их долю, когда страх перед смертью и инстинкт сохранения жизни возобладал над всем, так измочалили их, что на какое-то время они притупили бдительность и, наплевав на инструкции, запрещавшие им собираться вместе, расселись прямо на влажных от дождей и морской влаги бревнах, сложенных штабелями возле пирса и, подставив лица робкому солнышку, стали отогреваться и приходить в себя.
Вместе с успокоением, сменившим страх и напряжение, их тела охватывала мелкая дрожь, бороться с которой просто невозможно. Они сидели, понуро опустив головы и отдавшись этим минутам нервного резонанса, позволявшего им снова почувствовать каждую клеточку своих тел, а каждой клетке тела снова осознать то, что она жива и способна бороться и дальше за жизнь.
– Все… – произнес дрожащими губами Арнульф, – нам пора…
Он окинул взглядом товарищей, пробегая по их посеревшим лицам, грустно улыбнулся и встал. Его руки, чтобы скрыть дрожь, стали машинально расправлять складки промокшей и перепачканной одежды. Вместе с ним встали два воина, входившие в группу физического прикрытия, подняли узлы с вещами и, забросив их за свои широкие спины, произнесли:
– Мы готовы, Арнульф. – Они постарались весело посмотреть на оставшихся товарищей, но гнетущая атмосфера прошедшего шторма и кошмара, своим ужасным уроком преподавшего им трудно передаваемое ощущение простого счастья жизни, не позволяла, вот так, резко, изменить тоскливое состояние на веселье и безудержную радость. – Пока, ребята…
Пять человек, сидевших на пирсе, разом вскинули головы и молча покачали головами – сил, чтобы произнести что-нибудь в ответ у них не было.
Арнульф махнул рукой, увлекая за собой двух воинов, и, развернувшись к пирсу спиной, пошел по мокрым каменным плитам порта по направлению к городу. Два воина машинально расположились справа и слева и последовали за ним. Весенний туман скрыл их в своей молочной пелене…
Пятерка воинов, посидев еще около часа, разбилась на две группы и, сухо попрощавшись друг с другом, покинула пирс Булони и, смешавшись с толпой торговцев, наемников и зевак, растворилась в кишащем и кричащем портовом и торговом центре Франции.
Париж. Королевский дворец. Остров Сите. 27 декабря 1026 года.
Сугерий тихо постучал в дверь опочивальни короля. Выждав пару минут и услышав скрипы постели, он раскрыл дверь и вошел к Людовику.
– Доброго вам утра, сир… – низко склонив лысеющую голову, произнес советник.
Людовик накинул на располневшее тело вышитый лилиями халат и, сев в кресло, стоявшее неподалеку от постели, закрытой тяжелым балдахином, недовольным тоном ответил:
– Когда ты, вот так, рано будишь меня стуком в дверь и словами, сулящими мне доброту, я знаю, что ты несешь мне неприятности… – он указал рукой на стул рядом с ним, – давай-ка, садись…
Сугерий тяжело вздохнул, виновато пожал плечами и проворно сел на предложенное ему место. Людовик зевнул, протер сонные глаза, потянулся, хрустя затекшими косточками, уставился на советника.
– Прибыл наш человек из Англии… – отрешенным и, казалось, равнодушным голосом, начал советник. Король всегда поражался его выдержке и каменному спокойствию, с которым Сугерий излагал самые важные, ответственные или страшные известия. – Генрих создал-таки свою тайную службу…
Король оживился: его глаза, еще недавно сонные и безучастные, загорелись искрами сознания, лицо порозовело и разгладилось. Он подался вперед своим крупным телом и, посмотрев на Сугерия, произнес:
– Ты уверен?
– Да, сир. Это проверенные сведения. – Советник раскрыл кожаную папку, которую он сжимал в руке, опустил голову и стал монотонно читать. – Наш человек свидетельствовал, что в январе состоялась тайная и закрытая беседа мессира Гуго де Биго и короля Генриха. Дело было в Тауэре. Суть ее неизвестен, но после беседы мессир де Биго спешно убыл из Лондона к себе в Норфолк, отправил трех людей в Оксфорд и, отобрав группу воинов, стал тренировать их на манер мессира Антуана…
– Гонять в кольчугах по рвам и залить по стенам?.. – Брови короля взлетели вверх.
– Именно, ваше величество. А еще, сир, стрелять, управляться с копьями, мечами и прочими железяками… – монашеская сущность советника протестовала против насилия, он не скрывал этого, но, как глава тайной службы был вынужден смириться с необходимостью насилия, крови и, это было самым неприятным для Сугерия, отдавать приказы на проведение той или иной кровавой акции…
– Дальше… – король откинулся на спинку кресла и, подперев лицо с сильно выступавшим двойным подбородком, прикрыл глаза.
– Три человека около месяца копались в архивах аббатства, погрузившись в изучение законов, кутюмов и римского права, после чего, за ними прискакал сам де Биго и увез, о чем-то переговорив, уехал в Винчестер…
– Там казна Генриха… – глухо произнес Людовик.
– Именно, сир. – Сугерий вскинул голову и убедился, что король заинтересовался рассказом. – Он спешно получил крупную сумму золотом, преимущественно в германских и французских монетах. Три ученика убыли в Тамворс спустя неделю…
– Это все?..
– Нет, сир. Наш агент видел их в порту Дувра вместе с мессиром де Биго. Они со всевозможными предосторожностями сели на наемный неф «Магда», коим владеет мэтр Ханс фон…
– Мне неинтересна его фамилия. – Прервал его король, нервно барабаня пальцами по подлокотникам кресла. – Немец состоит в Ганзе? Если да – то, какого города?..
– Уточняем, сир. Они вышли в шторм, что само по себе опасно… – Сугерий виновато посмотрел на короля. – Наш человек вышел за ними следом на фелюге, но через десять-двенадцать миль неф забрал круче к востоку, держа курс на Фландрию или Понтьё. Он шел прямо на шторм. Мой агент решил не рисковать…
– Мы уже осторожничаем!.. – Людовик гневно перебил Сугерия. – Мы начинаем осторожничать!..
– Простите, сир, но, иначе… – Сугерий растерялся.
– Что? Что?
– Иначе, сир, мы не получили бы никаких сведений. – Более спокойным голосом ответил советник. Он взял себя в руки и, неотрывно гладя в глаза короля, добавил. – Мы знаем их в лица, я имею в виду троицу, значит, сир, мы сможем разыскать их везде…
– Ищите! И, Сугерий, узнайте, догадайтесь – для чего они прибыли к нам…
– Будет исполнено, ваше величество…
– Ступай. – Сугерий встал, поклонился и пошел к выходу из опочивальни, но король остановил его. – Как там моя дочь Изабелла?
– Ой, простите, сир. – Сугерий покраснел. – Мадам Изабелла изволила разродиться три дня назад. Прекрасный мальчик, сир. Поздравляю!..
– Шомон доволен?.. – Людовик пристально посмотрел на советника.
– Что вы, сир! Он буквально на седьмом небе от счастья! Объявил большой турнир в Вексене…
– Передай моей дочери и мессиру де Шомон поздравления, пошли им подарки, только, прошу тебя, не строй из меня Креза и не жмись! Выбери ткани для дочки, десяток декстриеров для Шомона, да что-нибудь из золота для малыша…
– Его собираются назвать в честь деда, сир… – Сугерий решил посмотреть на реакцию Людовика.
Король удивленно посмотрел на него, почесал затылок:
– А не чудят ли они, случаем?..
– Что вы, сир. Имя Ангерран, я полагаю, не вызовет кривотолков…
– А-а-а… – Людовик довольно покачал головой. – Мой верный и храбрый Ангерран. – Король вздохнул и перекрестился. – Царствие тебе Небесное, мой верный и храбрый паладин…
– Вовеки веков… – Сугерий перекрестился.
– После Бремюля у меня толком не осталось надежных и верных людей… – Людовик загрустил. – Даже Годфруа стал монахом…
– Он уже епископ, ваше величество… – советник поправил короля. – Монсеньор Годфруа де Леви рукоположен в сан епископа Шартра…
– Когда? Что-то я, признаться, совсем одряхлел… – Людовик растерянно посмотрел по сторонам, потом, оживившись, посмотрел на него. – Почему я не знал об этом! Почему епископ не прибыл для принесения оммажа и принятия инвеституры?..
– Сир, не расстраивайтесь…
– Кто? Я? – начал злиться Людовик. – Почему стали нарушаться правила, установленные королями франков?!
– Нет, сир. Они не нарушаются. Епископ уже выехал в Париж. Он, полагаю, должен уже прибыть в Париж. Значит, сир, сегодня он предстанет пред вами…
– Другое дело… – проворчал Людовик, но уже довольным тоном. – Пора мне умываться и облачаться для такого важного события. Шартр подпадает под скипетр Капета…
– Не совсем, сир. Графы из Блуа-Шампанского дома все еще владеют им по праву сюзеренов… – поправил короля Сугерий. – А, учитывая их родство с Генрихом Английским, сир…
– Знаю, знаю, не дурак. Мне уже надоела эта вялотекущая война, которую Тибо и его братец Стефан ведут со мной. Ума не приложу, что делать…
