Kitabı oku: «Прыжок леопарда», sayfa 4

Филипп де Леви надел на шею большую золотую цепь с массивным щитом, на котором был выгравирован герб сеньора: три черных стропила по золотому полю, надел на голову мягкий чепец черного цвета и вышел из комнаты, направляясь к большому залу, где его ожидали гонцы.

Челядь, воины, свободные от дежурства, и слуги уже столпились возле раскрытых дверей. Они пожирали глазами гостей, чей несколько измученный, промокший и грязный вид, тем не менее, не смущал их, а наоборот, разжигал интерес, ведь все новое и, в особенности, внезапное, всегда интересует людей, живущих в глуши своими размеренными и скучноватыми жизнями.

Шателен замка, сын покойного Шарля Мрачного, которого звали Шарль Младший, громко ударил большим деревянным жезлом по каменным плитам зала и произнес приветствие хозяину, придавая голосу наибольшую значимость. На самом деле, он сильно нервничал и переживал, поэтому, он и старался прокричать имя и титул своего хозяина как можно громче.

Гонцы, их было четверо, тут же вскочили со стульев, прервали еду и поклонились рыцарю. Один из них, видимо, он был старшим в этой группе, быстро вытер губы рукавом своего гамбезона, грудь и спину которого украшали серебряные лилии, вышел вперед и, согнул одно колено, протянул Филиппу де Леви небольшой кожаный рулон, в котором находился пергамент.

– Ваша милость… – гонец протянул рулон. – Его величество отзывает вас для своих нужд…

Филипп протянул руку и взял пергамент. Он заметил, как его руки начали мелко дрожать, и, пытаясь скрыть волнение, сел в кресло, стоявшее во главе большого дубового стола, рывком сорвал сургучную печать и вынул пергамент из футляра. – Присаживайтесь, дорогие гонцы. – Его рука сделала непроизвольный жест. – Угощайтесь с дороги. – Он повернул голову к слугам, толпившимся по краям стола. – Живо, ротозеи, вина и мяса!..

Гонец встал, учтиво поклонился и, присев на край стула, ответил:

– Ваша милость, к несчастью, нам надлежит объехать еще насколько замков…

Филипп с досадой в голосе произнес:

– Откушайте, пока мои конюшие перековывают ваших коней. – Он поискал взглядом шателена замка, который жестами показал рыцарю, что, скорее всего, коней придется заменить. – Даже так, я велю немедля выдать вам из моих конюшен четверку свежих скакунов. Их тотчас же начнут готовить к выезду…

Гонец молча поклонился рыцарю и, понимая, что требуется некоторое время на подготовку коней, жестом приказал своим спутникам приступать к еде. Гости с нескрываемым голодом накинулись на дымящееся мясо, которые слуги уже нарезали большими кусками и, положив их на ломти свежевыпеченного хлеба, подавал гостям, не забывая при этом наполнять большие серебряные кубки прохладным вином, поднятым из подвалов замка.

Филипп развернул пергамент и, опершись локтями на стол – так руки будут меньше дрожать от волнения, стал читать вызов короля. К его удивлению и, некоторой досаде, вызов был написан рукой Сугерия, но Людовик, все-таки, самолично подписал письмо, выведя гусиным пером свой вензель в виде стилизованной под лилию буквы «Л» и шестерки, прописанной римскими цифрами…

«…посему, моему верному вассалу Филиппу де Леви, сыну достославного епископа Шартрского Годфруа, надлежит немедля выехать к нам в замок Монкруа и отыскать нашего верного слугу и советника монсеньора Сугерия, дабы вручить ему свой меч и выслушать приказания, кои он доведет до твоих ушей от нашего имени и с нашего полного согласия и одобрения. Приказываю тебе, рыцарь Филипп, прибыть в означенное место не позднее пяти дней с момента получения письма и взять с собой полное «копье», да средства, надобные для безбедного проживания и обеспечения своих людей в течение сорока дней…»

Филипп почувствовал, как по его телу пробегают мурашки, а жилы наполняются каким-то сладостным и трепетным прохладным потоком, кружащим голову и вызывающим легкое головокружение. Он снова кинул взгляд на пергамент:

«…Божьей милостью Людовик Французский, король франков, рыцарь. Писано Сугерием в Париже, во дворце Сите, двадцать восьмого декабря 1026 года от Рождества Христова…»

Рыцарь свернул пергамент, улыбнулся, демонстрируя гостям и слугам свое прекрасное настроение и, подняв большой серебряный кубок с вином, произнес тост:

– Да здравствует великий король Людовик Французский! Долгие лета его мудрому и славному правлению! Да хранит Господь короля и его наследников!..

Он разом осушил свой кубок и, ловко подцепив большой кусок оленины кинжалом, впился в него зубами.

Королевские гонцы дружно выпили и углубились в поедание горячей оленины, продолжая беседовать с Филиппом и его рыцарями, севшими за стол рядом с ними. Пользуясь моментом, хозяин замка незаметно подозвал Оливье и тихо произнес:

– Немедля отзови Шарля и вместе с ним готовьте в поход полное рыцарское копье. – Оруженосец весело заблестел глазами и хотел, было, сломя голову кинуться к шателену, но Филипп схватил его за рукав и тихо добавил. – Да не торопись ты так. Прикажи подготовить отряд к «шевоше». Пусть каждому рыцарю подготовят по три запасных палефроя, оруженосцам и конюхам хватит и по одному. – Оливье снова дернулся, но Филипп резко осадил его. – Говорю тебе, перестать скакать, словно весенний заяц! Для обеспечения копья пусть Шарль перекует двадцать ронкинов – нам, судя по всему, может выпасть долгий переход…

– Сеньор, да я все помню… – Оливье посмотрел на рыцаря счастливыми глазами. – Не извольте так переживать! Все будет сделано в наилучшем виде! Прикажу отобрать лучшей солонины, сухого просеянного овса для лошадей, да денег…

– Да-да, я и забыл… – кивнул Филипп. – Пусть Шарль идет к шамбриэ Пьеру, откроет схрон и возьмет пять тысяч ливров серебром…

– Ух, ты! Мы, что, в крестовый поход идем?..

– Кто его знает, Оливье. Я лишь вассал короля и обязан быть подготовлен ко всему, что прикажет сюзерен… – Филипп пожал плечами и окинул взглядом зал. Гости полностью погрузились в поедание свежего мяса и ожидание момента, когда конюхи рыцаря известят их о готовности свежих коней. Старший гонец, нет-нет, а поглядывал на входные двери, нервно ерзая на высоком деревянном стуле, который своей резной спинкой более походил на кресло.

В это время в зал вбежал старший конюший и, учтиво поклонившись, крикнул:

– Лошади готовы, ваша милость!..

Филипп в ожидании этого момента буквально извелся на месте. Он поднялся и вопросительно посмотрел на гонцов. Старший королевский гонец отложил мясо в сторону, залпом допил вино, налитое слугой в кубок, обтер губы рукавом своего гамбезона и, поклонившись хозяину замка, произнес:

– Простите, мессир де Леви, но нам, как это ни досадно, но надо спешить. Разрешите поблагодарить вас за столь обильное угощение и внимание, проявленное к нашим персонам…

– Пустое, – прервал его Филипп, – для меня честь услужить верным слугам его величества, вассалом которого я являюсь…

– Благородные слова, – поклонился гонец, – мое имя – Жан де Бомон. Я пятый сын графа де Бомона и, с этого момента, мессир, вы можете полностью рассчитывать на меня и располагать мною так, как вам заблагорассудится, кроме дел, направленных против моего сюзерена – короля Людовика…

Дежурная фраза, сказанная молодым де Бомоном, была, тем не менее, искренней, о чем свидетельствовали глаза гостя: горящие, открытые и честные. Скорее всего, подумал Филипп, сеньоры не часто, вот так, от всей души, жалуют королевских посланников…

– Благодарю вас, благородный Бомон. – Филипп поклонился. – Для меня будет большой честью обратиться к вам, мессир Жан, в случае надобности…

– Мой меч всегда будет вам подмогой… – гонец еще раз поклонился, жестом приказал своим спутникам собираться в дорогу и, развернувшись, направился к выходу.

Филипп, на всякий случай, быстро подозвал слугу и тихо произнес:

– Поль, живее на кухню, собери гонцам в дорогу…

Поль молча поклонился и убежал исполнять приказ рыцаря.

Жан де Бомон уже сидел в седле, наблюдая за тем, как его спутники подгоняют упряжь своих коней, готовясь к быстрому, но изнурительному броску на Орлеан, когда его внимание привлек слуга хозяина замка.

– Чем могу тебе помочь?.. – спросил Жан, слегка наклонившись в седле. – Я еду на Орлеан, так что вряд ли буду тебе полезен, чтобы передать письмецо…

Слуга весело улыбнулся и ответил:

– Спасибо, сеньор гонец, но мне, слава Господу, и писать-то никому не надо. Я сирота. Мой добрый хозяин приказал передать вам вот это… – он протянул Жану два увесистых узла, в которых была еда для гонцов. – Он приказал мне, строго-настрого, чтобы вы не отказывались, а то, мессир, он приказал мне махнуть рукой…

– Не понял? А рукой-то, зачем махать?.. – удивился Жан де Бомон.

– Так ведь, мессир гонец, – слуга хитро прищурился и улыбнулся, – ежели я махну рукой, то воины мигом опустят решетку на воротах…

– Однако… – поразился Жан де Бомон, – давненько я не сталкивался с подобным гостеприимством. Мы с благодарностью принимаем еду… – он взял оба узла и закрепил их на луке своего седла. – Прости, но нам пора…

Жан поддал шпорами своего коня и поскакал к воротам замка, высекая искры подковами. Три всадника, составляющие его эскорт, поспешили за ним и вскоре скрылись в темноте арки надвратной башни…

Едва всадники выехали за ворота и, проехав по подъемному мосту, понеслись к лесу, замок ожил, наполнился шумом, оживлением и стал походить на встревоженный муравейник. Внутренний двор, вымощенный камнем, был заполнен снующими людьми, каждый из которых, при этом, четко знал, что он должен был делать и куда идти. Конюшие выводили декстриера и трех палефроев для рыцаря де Леви, воины его копья сновали между кузницей и арсеналом, выбирая вооружение и амуницию, челядь и прислуга нагружала на ронкинов припасы, имущество и кучу других вещей, остро необходимых хозяину и его воинству в дальнем походе.

Филипп де Леви, стоя на небольшом каменном бретеше донжона в окружении шателена замка и местного священника, молча смотрел на эту суматоху. Этим двум людям, верой и правдой служившим еще его отцу и матери, Филипп доверял, пожалуй, больше всех. Поэтому, именно их он и вызвал к себе:

– Шарль, – он обратился к молодому рыцарю, старавшемуся держаться как можно невозмутимее и сдержаннее, хотя, и его захлестывали эмоции, вызванные скорым и внезапным отъездом его сеньора, – тебе я вручаю замок. – Шателен молча поклонился. – Управляй им разумно, береги и содержи в исправности. Воинов попусту не обижай, но и спуску, в случае какого баловства, не давай! Подати, оброки и повинности собирай исправно, излишки продавай, а деньги отдавай шамбриэ, но помечай, для верности, суммы…

– Будет исполнено, хозяин… – Шарль поклонился рыцарю. Он с трудом сдерживал свои эмоции, переживая о том, что ему не придется отправиться с ним в долгий и, несомненно, трудный и опасный поход. – Сожалею лишь, ваша милость, что мне не суждено выехать вместе с вами…

– Будет и на твоем веку не один шевоше, поверь мне… – Филипп положил руку на плечо шателена. – Ступай… – он повернулся к священнику, стоявшему поодаль, и сказал. – Отче, помогайте делом и советом Шарлю. Он, в сущности, как и я, еще очень молод. На вас, падре, вся моя надежда. Управляйте часовней, церковью и приходом, внушайте сервам смирение и послушание…

Замковый священник – пожилой, но еще крепкий, монах пятидесяти лет вытер слезу и перекрестил рыцаря:

– Буду молиться за вашу милость. А за паству и деревни не беспокойтесь, – он показал рыцарю свои крепкие руки, выдававшие в нем бывшего воина. – Мои руки, слава тебе Господи, еще помнят, как держать меч или палицу, так что в обиду ни себя, ни паству я не дам…

– Спасибо, отче, – рыцарь молча встал на колени перед священником. – Благословите меня…

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа благословляю тебя, Филипп де Леви, сын достославного Годфруа, на верное и праведное служение его величеству и святой Матери церкви! Будь защитой для слабых и угнетаемых, а к врагам короны и церкви будь мечом праведным и решительным…

ГЛАВА VI.

Дорога на Монкруа и встреча с Сугерием.

Замок Монкруа. 2 января 1027 года.

По узкой и извилистой лесной дороге, по мере возможности старательно объезжая глубокие и грязные лужи, похожие скорее на озера, медленно ехал небольшой, но внушительный отряд воинов.

Впереди, как и полагалось командиру отряда, ехал на белом иноходце рыцарь, одетый в кольчугу, сюркот и длинный плащ, скрепленный на левом плече огромной золотой фибулой с резным изображением поклонения Волхвов, взятого из Святого писания и искусно выполненного одним флорентийским мастером-ювелиром. Скольких денег стоила эта красивая фибула можно, было, только догадываться, но ее владелец нисколько не сожалел о потраченных на ярмарке в Ланди ливрах, потрясенный, прежде всего, четкой и филигранной работой итальянского мастера. Длинный плащ, подбитый мехом белки, был ярко-желтого цвета с чередующимися черными стропилами. Сюркот был также желтым, а на груди и спине рыцаря, прикрытой плащом, размещались вышитые гербы его владельца: три черных стропила по золотому полю. Шлем, рыцарь не надел, предпочтя ехать в плотном черном подшлемном чепце, прикрывающим его густые и длинные, медного цвета волосы, спускавшиеся до плеч. Кольчужный капюшон был сброшен и плотными мягкими складками лежал на плечах и спине воина, подчеркивая прочность, надежность и изящность итальянской кольчуги, свитой из трех слоев мелких стальных колечек.

Довершал этот красивый, но пестрый, наряд широкий кожаный рыцарский пояс, богато украшенный золотыми и серебряными бляхами. На нем висели три увесистых кошеля, два кинжала: один с узким лезвием и круглой гардой для защиты руки воина, а второй, несомненно, восточного или арабского происхождения, имел искривленное лезвие, широкое возле рукояти и сужавшееся к острию. Рукояти обоих кинжалов были богато инкрустированные слоновой костью и золотом, но их внушительный вид говорил о том, что эти кинжалы, все-таки, боевые и страшные орудия, а не декоративные украшения. Фамильный меч в добротных и крепких кожаных ножнах располагался слева от рыцаря, медленно покачиваясь в такт движения коня.

Немного позади него ехали оруженосец и конюший. Оба были в коротких кольчугах аламанского типа, снабженных капюшонами-хауберками, в кожаных гербовых коттах и плащах. Оруженосец держал в левой руке шлем рыцаря, а в правой – боевой пеннон сеньора, с точностью повторявший герб Филиппа де Леви. Два запасных палефроя рыцаря были привязаны к седлу оруженосца и мирно шли шагом по обеим сторонам коня оруженосца. Конюший, в свою очередь, вел боевого декстриера в полном облачении и держал в руке запасной ланс рыцаря.

За передовой группой отряда следовали остальные воины, входившее в рыцарское копье: шесть тяжеловооруженных рыцарей, одетых в цвета своего сюзерена, и четверо конных арбалетчиков, на которых в мирное время возлагались обязанности прислуги. Каждый из этой группы воинов имел по два запасных коня и был вооружен, помимо меча, секиры и арбалета, еще и копьями, правда, у арбалетчиков они были значительно короче и поэтому их называли «шефлин».

Завершением этого внушительного эскорта был небольшой обоз, состоящий из четырех крытых и утепленных двухосных повозок, запряженных четверкой мулов. Они перевозили оружие и остальное имущество, жизненно важное и необходимое для длительного и автономного существования отряда. Первая повозка везла комплекты запасных болтов для арбалетов, копья, крючья и пики для пешего и конного боя. Во второй повозке находилась переносная точильня для оружия, дюжина мотков железной проволоки для ремонта кольчуг, несколько мешочков со стальными кольцами для ремонта более дорогих кольчуг, и четыре бочонка, внутри которых находились свернутые и смазанные салом кольчуги. Третья повозка везла теплую и сменную одежду, походную часовенку и бочонки с вином. Мешки с мукой, солонина в бочонках, котлы, топоры, кастрюли и палатки для размещения воинов располагались в замыкающей, четвертой, повозке. Управлялись со всем этим хозяйством двенадцать крепких и молчаливых слуг, каждый из которых уже успел побывать в боях, служа отцу молодого рыцаря. Именно на них и ложилась основная нагрузка во время привалов, а уж о том, что выпадало на их долю во время участия в длительных походах лучше рассказать отдельно.

На долю этой дюжины, составлявшей тыловой отряд, ложилось постоянное обеспечение продовольствием и вином воинов, добыча корма для коней, естественно, ремонт, кузнечные и конюшенные работы, в общем, все, что благородным сеньорам было делать непозволительно. Например, в составе передовых штурмовых команд тащить тараны и лестницы к воротам и стенам замков, умирать под залпами арбалетчиков, получать изрядные порции камней или раскаленного свинца на головы и, при всем этом, еще сохранять силы для того, чтобы после штурма заниматься хозяйством и прокормом сеньора и всех воинов его копья.

А пока они ехали и весело перешучивались между собой, тайно надеясь, что, на этот раз, судьба-злодейка обойдется с ними куда более миролюбиво.

Молодой медноволосый рыцарь, несмотря на холодную и ветреную погоду, весело щурился и насвистывал мотив какой-то веселой сирвенты. Он с удовольствием рассматривал свое отображение в лужах и любовался красивыми нарядами.

Нет, Филипп де Леви не был мотом и не славился бахвальством! Большую часть пути он проделал в добротных дорожных одеждах, отдавая предпочтение утепленным гамбезонам и меховым курткам с капюшонами. Но, когда до замка Монкруа – цели его маршрута, оставалось три лье, он, после ночного привала, приказал слугам вытащить самые лучшие и парадные одежды, в которых и ехал сейчас.

После часа пути отряд, наконец, увидел перед собой замок, возвышавшийся на большом, но покатом, холме в излучине реки, служившей естественной защитой этой грозной королевской твердыни. Ров, прорытый вдоль его южных и восточных стен, снабжался речной водой и довершал внешнее кольцо природных укреплений.

Столкнувшись с долгой, изнурительной и, если так можно было назвать, рваной войной, когда небольшие и шаткие перемирия, лишь на короткие отрезки времени, позволяли отдышаться, Людовик всерьез занялся укреплением и, зачастую, полной реконструкцией многих своих замков, башен и крепостей. А после начала войны с графами из Блуа-Шампанского дома, когда, помимо северной английской угрозы, исходившей из Нормандии, прибавилась и внутренняя проблема в лице племянников короля Генриха – графах Стефане и Тибо де Блуа, королю пришлось, отказывая себе и королевству во многом, ограничивая расходы и вводя строжайшую экономию средств, спешно модернизировать, так называемые, внутренние замки и крепости, в числе которых и оказался Монкруа.

Людовик приказал спешно нарастить куртины, надстроить стрелковые площадки на башнях, усилить замковые ворота, перестроив мост и спешно установив спускную решетку, только что ставшую входить в фортификационную моду. Даже старая, еще Каролингов, цитадель, и та коснулась существенной перестройки. Старый квадратный донжон был обнесен небольшой стеной, что, правда, уменьшило площадь внутреннего двора замка, но увеличило его обороноспособность. Замок потерял свой, как бы так выразиться, домашний или уютный вид, выгодно выделявший его среди десятков других крепостей короля. Вместе со всеми этими перестройками и новшествами в фортификации замок Монкруа прекратил «ковать» молодое пополнение из числа рыцарей и оруженосцев и сосредоточился на обеспечении, пожалуй, более важной задачи – здесь с недавних пор стал размещаться центр по подготовке агентов тайной службы, члены которой подчинялись только королю и его первому министру Сугерию.

За последние пять или шесть лет небольшая деревенька, ютившаяся возле стен замка, перестроилась , разрослась и превратилась в небольшой, но уютно спланированный бург. Вокруг него каменщики уже заканчивали возводить небольшую, но достаточно прочную стену, снабженную двумя маленькими надвратными башенками и мини-барбаканом.

Местное население, жившее раньше в деревеньке возле замка, было отселено в новое место, специально отстроенное Сугерием. Эта красивая, аккуратная и живописная деревенька стояла в двух лье от замка, чуть ниже по течению реки. Пять водяных мельниц, шумно плеща своими колесами по водной глади, исправно перемалывали зерно, привозимое из соседних и даже отдаленных селений, превращая его в отборную муку.

Все жители этого селения считались вольноотпущенниками, обязанными королю целой серией оброков и повинностей, что было несколько обременительно, но, тем не менее, стало способствовать развитию торговли и ремесел. Ведь сам вкус свободы, с каким бы горьковатым привкусом он ни был, в одночасье превращает и облагораживает человека, как бы раскрывая ему глаза на мир, окружающий его, но до поры до времени скрытый за пеленой рабства.

Не прошло и пары лет, как на окраине деревни были отстроены четыре больших кузницы, занимавшихся изготовлением и ремонтом кольчуг местного производства. И хотя их качество, прежде всего из-за неважного качества местного железа, значительно уступало немецким или итальянским образцам, они считались вполне сносными для экипировки арбалетчиков и остальных вспомогательных отрядов.

– Живописная деревенька… – Оливье весело присвистнул, поравнявшись с конем Филиппа де Леви, – я даже и в мыслях не мог подумать, что у нас, во Франции, может вырасти такое чудо!..

Филипп прервал свои раздумья, рассеянно посмотрел на оруженосца:

– О чем это ты, Оливье?.. – Оруженосец сообразил, что невольно отвлек своего сеньора от каких-то мыслей, виновато пожал плечами и повторил сказанное. – Естественно, если бы и у нас были такие средства и, прежде всего, возможность даровать волю вилланам и сервам, мой отец, долгие ему лета, да и я, несомненно, сделали бы то же самое…

– Ну, так испросите такую милость у его величества!.. – не сдержался оруженосец, вызвав своим резким заявлением крайнее удивление у Филиппа. – Вам, ей Богу, не помешало бы заполучить нечто подобное! – Он показал пальцем на водяные мельницы и кузницы.

– Это верно… – грустно вздохнул рыцарь. – Но, к сожалению, у меня нет такого же умного советника, как монсеньор аббат Сен-Дени…

– Зато, мессир Филипп, у вас есть верные и преданные слуги! – Оливье изобразил на своем лице ангельское выражение.

– Ах ты, прохвост! – Засмеялся рыцарь. – Если сам себя не похвалишь, то и день прожить не сможешь!

– Напраслину возводите, сеньор… – смущенно закатил глаза Оливье. – Ой! А вон и патруль к нам едет!.. – Он приподнялся на стременах и показал пальцем в сторону деревни, откуда выехали пять всадников.

Филипп протянул к нему руку и сказал:

– Шлем…– Оливье протянул ему шлем. Филипп надел на голову кольчужный хауберк, расправил складки и надел шлем. – Труби! – Оливье извлек из чехла боевой рог и трижды протрубил. – Разворачивай пеннон!..

Над небольшим отрядом взвилось ярко-желтое квадратное знамя с тремя черными стропилами. Концы пеннона украшали три треугольных хвоста: символ того, что предводитель отряда равен графу. Филипп был благодарен отцу и, прежде всего, королю Людовику, даровавшему такое исключительную для простого рыцаря, привилегию.

Патруль подъехал ближе и замедлил ход, из его рядов выехал воин в полном вооружении и кольчуге, который поднял вверх копье, украшенное синим королевским значком, и крикнул:

– Соблаговолите назвать ваше имя и цель приезда!..

Филипп кивнул головой, Оливье выехал вперед и, поравнявшись с командиром патруля, громко произнес:

– Его милость Филипп де Леви, сеньор де Сент-Ном, следует к монсеньору Сугерию по срочному вызову его величества наихристианнейшего короля франков Людовика! С мессиром де Леви следуют воины его копья и обоз!..

Воин учтиво поклонился и ответил:

– Мы ожидаем вас, мессир де Леви! Добро пожаловать в дистрикт замка Монкруа! Я, шевалье Жан де Романкур, состою на службе его величества!..

Филипп махнул рукой, приказывая отряду продолжить движение, подъехал к рыцарю и, протянув руку, произнес:

– Очень рад знакомству, мессир де Романкур…

Патруль развернулся и, следуя впереди отряда, поехал к замку. Жан поравнял свою лошадь с Филиппом, пожал руку и ответил:

– Мне довелось служить с вашим великим родителем, мессир Филипп…

Тот удивленно взглянул на воина. Жану, от силы, было чуть больше двадцати пяти лет:

– Признаться, я не ожидал встретить шевалье, служившего вместе с моим отцом. Он, долгие ему лета, вот уже шесть лет, как принял постриг и оставил суету мирской жизни…

Жан покачал головой, соглашаясь со словами рыцаря, несколько виновато улыбнулся и ответил:

– Я был совсем еще юным, когда ваш отец прибыл, кстати, в Монкруа и забрал всех нас на выручку его величеству, блокированному под Бремюлем…

– Бог мой! – Воскликнул Филипп. – Вы были там?! В этой мясорубке?!..

– Даже выжил, мессир… – глухим голосом ответил Жан. Его взгляд сразу же окаменел, скулы на лице напряглись, а под кожей щек заходили желваки. – Из нашего отряда смог выжить только каждый третий. Мне, вот, повезло…

– Простите, мессир Жан, что я невольно затронул слишком деликатную для вас тему… – вежливо извинился Филипп.

– Это мелочи, мессир. Это мелочи… – отстраненным голосом ответил рыцарь. – Ваш отец показал нам пример настоящего мужества, верности и чести…

– Благодарю вас, мессир де Романкур…

Жан улыбнулся, на этот раз, гораздо веселее:

– Англичане, признаюсь вам честно, даже не ожидали от нас такой прыти! Говорят, что его величество Генрих Английский был так поражен отвагой франков, что собственноручно повелел прекратить сражение!..

– Да… – задумчиво произнес Филипп. – Славные времена проходят. Боюсь, что теперь подобное не в чести, а скоро, не приведи Господь, об этом будут только слагать легенды…

– Что верно, то верно, мессир Филипп. – Кивнул Жан. – Теперешние войны стали больше походить на скотобойню, чем на состязание в благородстве, отваге и чести! Одни наемники, арбалетчики и брабантцы… – Он презрительно скривил лицо и плюнул на землю, произнеся последнее слово. – А вот, мессир, и цель вашего визита! Замок Монкруа…

Филипп и не заметил, как за разговором они подъехали к воротам замка. Мост был опущен, решетка поднята, а ворота открыты. Возле барбакана стояла сильная стража, которая пропустила внутрь замка только патруль и Филиппа де Леви в сопровождении оруженосца. Остальным же воинам отряда Филипп приказал следовать к большому зданию, сложенному из белых известняковых камней, где располагался постоялый двор, таверна и гостиница, и дожидаться его возвращения.

Проехав полумрак ворот, Филипп и Оливье въехали в небольшой, но уютный внутренний двор замка и, пустив коней неспешным шагом, поехали за Жаном де Романкуром, направлявшимся к маленьким и тесным воротам цитадели. Низкая стрельчатая дверь вынудила Филиппа пригнуть голову, чтобы проехать, не слезая с коня чрез ворота.

Двор цитадели был полон воинов, занимавшихся делами: часть их толпилась возле арсенала и, разинув рты, разглядывала ровные ряды всевозможного оружия, тогда как остальные сгрудились возле ступеней лестницы, ведшей в донжон, и слушали речь крепкого рыцаря с седыми волосами, хрипло объяснявшего им что-то из общей тактики конного боя.

Филипп ловко спрыгнул с коня и, отдав его Оливье, быстро взбежал по ступеням, следуя за Жаном. Они поднялись на второй этаж донжона, де Романкур постучал в низкую стрельчатую дверь, окованную железом, раскрыл ее и исчез, не забыл плотно прикрыть ее за собой. Де Леви переминался с ноги на ногу, ожидая аудиенции со столь могущественной и всесильной персоной, каковой являлся монсеньор аббат Сен-Дени Сугерий. Дверь, слегка скрипнув в петлях, раскрылась, из неё вышел улыбающийся Жан, который произнес, приглашая рыцаря войти:

– Монсеньор ожидает вас, мессир де Леви, де Сент-Ном…

Филипп, склонив голову, вошел в комнату. Жан плотно закрыл за ним дверь, оставшись на охранении снаружи.

– Добрый день, мессир Филипп де Леви и де Сент-Ном… – произнес тихий голос, в котором, тем не менее, отчетливо слышались властные и решительные нотки.

Филипп поклонился и, подняв голову, ответил, осматривая комнату:

– Да хранит Господь вас, монсеньор аббат, и его величество…

Легкий сумрак, пробивавшийся сквозь плотные занавеси, слегка освещал комнату и человека, сидевшего за дубовым столом в большом кресле с высокой резной спинкой. Филипп, присмотревшись, смог разглядеть худощавое лицо Сугерия, изборожденное морщинами раздумий и испытаний. Сухие, крючковатые пальцы его иссушенных рук, украшенные перстнями, лежали на столе, машинально перебирая большое гусиное перо.

– Проходите и садитесь, мессир Филипп… – Сугерий решительным жестом показал на стул, стоявший напротив него. Филипп медленно подошел, поклонился и присел на стул. – Мы довольны вашим быстрым прибытием. – Рыцарь попытался встать, чтобы поклониться, но аббат едва заметным жестом, в котором ощущалось практически безграничное могущество, приказал ему оставаться на месте. Он приложил свою исхудавшую руку к подбородку и задумчиво присмотрелся к Филиппу, у того буквально мурашки пошли по телу. Сугерий несколько минут молча разглядывал гостя, после чего улыбнулся, на этот раз, совершенно искренне, если простую и открытую улыбку могущественного сановника королевства можно было посчитать таковой, и сказал. – Вы удивительно похожи на свою мать, покойную мадам Луизу. Такие же проникновенные глаза, чувственные губы, упрямый лоб, только волосами, да, пожалуй, носом и скулами – вылитый отец…

– А я, признаться, считал, что больше похожу на отца… – робко вставил Филипп, потея и ерзая на стуле от напряжения. Он не знал, куда деть руки и, поэтому, спрятал их под стол. – Даже мессир Антуан, царствие ему небесное, так полагал…

– Мессир Антуан, упокой Господь его душу… – перекрестился Сугерий, но своего мнения не изменил, продолжая настаивать. – Считаю, что он имел в виду ваш характер. Вот, к примеру, и сейчас вы упорствуете, настаивая на своем мнении и идя в разрез с мнением главного министра его величества. Хотя, пожалуй, именно это качество вашего отца больше всего ценил… – Сугерий улыбнулся и поправил себя, – ценит его величество и я лично, чего греха таить, всегда интересовался мнением вашего родителя…

– Лестные слова, монсеньор. – Робко вставил Филипп.

– Ну, достаточно нам поминать ушедшее время. – Аббат развел руками в стороны. – Время, как это модно сейчас говорить, не стоит на месте. Значит, и нам надо не копошиться в прошлом, а смело смотреть в будущее.

– Прекрасные слова, монсеньор…

– Давайте-ка, мессир Филипп, обойдемся без реверансов. – Сугерий развернул какой-то документ, мельком пробежал его глазами, поднял голову и, пристально смотря в глаза собеседнику, произнес. – Полагаю, вы не считаете, что его величество забыл о вас и вашей семье, не продлив оммаж на сенешальство в графстве Дрё?..