Kitabı oku: «Прыжок леопарда», sayfa 3
– Ничего, сир. Ничего не надо делать. Теперь, когда у нас в руках кафедра и диоцез Шартра, монсеньор епископ склонит графов к повиновению, примирению и верности…
– Каким же, скажи мне, манером он это сделает?.. – король с удивлением посмотрел на Сугерия. – Не наложит ли он, случаем, интердикт на земли графов? Он, что, папа Римский?!..
– Нет, сир. Он – не папа Римский. Епископ – верный человек, хотя и сложил мирской оммаж, передав его вам в руки. А вот его сын, молодой Филипп де Леви, кстати, сир, весьма смышленый юноша, верен короне и предан мне…
– Излагай… – король устало махнул рукой.
– Молодой Филипп был у меня под присмотром и, можно сказать, я его воспитывал, не считая, конечно, того, что приложил к нему мессир Антуан де Сент-Омер. Парню вполне можно вручить лен отца и, при случае, доверить очень важные и деликатные миссии. Что касается графов Тибо и Стефана… – Сугерий на минуту задумался, нахмурил лоб и произнес. – Нам надобно вбить им в мозги, что именно они, а никто другой, имеют полное право на наследие бездетного Генриха…
– ?!
– Да-да, сир. Именно они, а не дочь Матильда – вдова императора Генриха Немецкого…
– Уже интересно, Сугерий… – король сделал жест рукой, приказывая ему присесть. – Ты полагаешь, что нормандские бароны нарушат волю короля Генриха?..
– Именно, ваше величество. Женщину не допустят к престолу Гильома Завоевателя… – Сугерий сел и, придав своему непроницаемому лицу хитрое выражение, продолжил. – А вот графы де Блуа по своей матушке Адели – дочери Завоевателя и сестре королей, могут с полным правом претендовать на корону…
– Гм.. – Людовик задумался. – Не мели чушь! Полнейшее право, на правах старшинства в роде, имеет герцог Робер или его дети!..
– Сир, вы правы, но, не совсем… – осторожно поправил его советник. – Герцог заточен в Тауэре, а его сын Гильом Клитон после женитьбы на сестре вашей супруги стал для англичан просто невыносим! Он теперь «офранцузился», как они выражаются…
– Ну и что! Зато он – прямой наследник короны! Даже папа Римский не сможет выдавить из себя ничего против его воцарения! А мы вручим ему «вексиллум» – пусть воюет Англию! Поможем ему людьми, да деньжатами под залог Нормандии…
– Слабовато, сир… – Сугерий прокашлялся, давая понять королю, что его версия скоропалительна в выводах. – Вексиллум вручает, простите, только его святейшество папа Римский, а не король…
– Значит, ты сделаешь так, что папа вручит этот треклятый вексиллум! – Людовик сильно стукнул кулаком по креслу. – Это – не моя забота, Сугерий…
– Конечно, сир. Я сделаю все, что вы пожелаете…
– Совсем другое дело! Значит, мы ставим на Робера Куртгёза или Гильома Клитона?..
– И да, сир, и нет… – Сугерий своей настырностью стал раздражать монарха. – Мы будем иметь их в виду, но, для начала, примиримся с графами де Блуа-Шампань и осторожно вольем в их уши сладостную отраву…
– ?!
– Право на корону Англии, сир… – Сугерий хитро улыбнулся, обнажив редеющие зубы. – Пусть Англия, будьте покойны, погрузится в хаос анархии и гражданской войны. Пусть местные бароны воюют друг с другом, а не с нами! У нас, слава Богу, еще много нерешенных дел в домене и провинциях…
– А-а-а! Я понял! – Людовик хлопнул себя по лбу. – Англия ослабнет, казна опустеет, а когда Гильом или Робер вступят на трон, у них не будет денег, чтобы расплатиться со мной за услуги и поддержку…
– Всякое может быть, сир… – уклончиво ответил советник. – Как Бог даст…
– Опять?!
– Я имел в виду, ваше величество, что герцога Робера еще надо вытащить из крепко охраняемого узилища… – Сугерий уверенно посмотрел на короля. – Его стерегут, как зеницу ока, тогда как графы де Блуа у нас буквально под боком, бери – не хочу…
Людовик встал и прошелся по комнате, широко шагая и размахивая руками, словно он разминал затекшие плечи. Сугерий давно не видел своего повелителя таким оживленным и едва заметно улыбнулся, опустив для верности голову, словно рассматривал какие-то бумаги, принесенные им для короля. Людовик заметил суетливость своего советника, подошел ближе и, заглядывая из-за спины в бумаги, спросил:
– Смеешься над своим королем?..
Сугерий втянул голову в плечи, ожидая мощной оплеухи, коими Людовик частенько награждал многих из своих подданных, находясь в неважном расположении духа.
– Нет, сир. Я, это, как его, смотрю отчеты о расходовании средств. Так, можно сказать, краем глаза…
– Краем глаза, говоришь?! – Людовик изобразил на своем лице гнев, чтобы скрыть улыбку, вызванную откровенным испугом его советника. – Я тебе покажу «краем глаза»! Почему это, скажи на милость, ты просматриваешь важнейшие для меня отчеты «спустя рукава»?..
– Сир, я так, к слову… – Сугерий решил подыграть монарху, продолжая разыгрывать испуг и оторопь. – Столь важные…
– Ладно, ладно, не юли и не вертись, как уж на сковороде! Я пошутил…
– Все усилия сосредоточь на возможности изволения герцога Робера Куртгёза из темницы. Все возможности…
– Сир, а как же агенты Генриха, высадившиеся у нас под носом? – Не унимался советник, ощущая опасность каким-то седьмым, древним и забытым чувством. – Мне кажется подозрительным, особенно, в свете последних событий…
– Каких, прости меня Господи и Святой Дэни, к чету событий? – Король надул щеки, давая понять, что вопрос решен, закрыт и возврата к нему не будет. – Мало ли, чего может померещиться… – он отрицательно помахал рукой. – Да и откуда у Генриха секретная служба… – Людовик задумался, поднял глаза к потолку, балки которого были украшены грубоватой, но затейливой резьбой, потом, помолчав немного, добавил. – Нет, даже если Генрих и решил создать первую ударную группу, у него она только готовится и ищет цель для атаки. А у нас, слава Господу Вседержителю и Его святому ангельскому воинству, все под контролем…
– Дай-то Бог, ваше величество, дай-то Бог… – Сугерий обреченно вздохнул. – Мне можно удалиться?..
– Погоди-ка, друг мой. – Людовик сел в кресло, заскрипевшее под его тучным телом. – Говоришь, что у Годфруа сын толковый?..
– Истинно так, сир. Образованный, умный и преданный. Весь, можно сказать, в отца!..
– Это хорошо. – Резюмировал король. – Вот его, Сугерий, ты и готовь с группой в Англию. Введи в курию, подыщи для прикрытия какую-нибудь должность. В общем, тебя учить не надо…
– Будет исполнено, сир.
– Ступай, ты мне пока не надобен…– Сугерий встал, низко поклонился и поцеловал руку короля. Людовик вспомнил о чем-то, на его взгляд, очень важном. – Нам надо посулить «золотые горы» графам из Блуа-Шампанского дома и склонить их к миру, а затем, к союзу. Если кто-нибудь из них станет, не приведи Господь, королем Англии, им всем будет уже не до Франции. Ты, я надеюсь, сможешь зажечь там гражданскую войну?..
– О чем речь, ваше величество! – Хитро улыбнулся советник. – Лишь бы…
– Именно… – Людовик опустил голову и задумался. – Иди, ты мне больше не нужен на сегодня…
– А, если, сир, монсеньор епископ де Шартр прибудет?..
– Тогда, мой друг, я жду вас обоих у себя…
Тауэр. За месяц до описываемых событий.
Гуго де Биго направлялся к королю более спокойным, нежели три месяца назад, – у него был уже практически четкий план акции, и, как ему казалось, совершенный, продуманный и многоходовый, позволяющий, с каждым этапом, втягивать в орбиту интересов короны новых персонажей, соседние провинции, в общем и целом, всепожирающий костер мести.
Но нервы и раздумья бессонных ночей все-таки проявляли себя: Гуго заметно постарел, немного осунулся, под его глазами темнели круги, а лоб и скулы покрыла сеть еще не глубоких, но заметных морщин. Однажды, когда слуга брил его, он заметил свое отражение в большом серебряном и отполированном до блеска блюде. Вид постаревшего человека насторожил его, а небольшой нервный тик, охватывавший правое веко, расстроил его, старавшегося всю свою жизнь походить на усопшего отца – Гуго-старшего де Биго, славившегося до самой могилы невозмутимостью и каменным выражением лица.
Это повергло Гуго в шок! Он, как ему показалось в тот момент, так и не сможет достичь вершин, заданных его отцом. Хотя…. Он ведь догадывался, сколько потрясений и испытаний выпало на долю его отца, но именно это и заставляло его с упорством одержимого копировать и копировать невозмутимость родителя, натягивая на лицо маску непроницаемости и каменного равнодушия.
Гуго вежливо, но достаточно сухо, поздоровался с констеблем личной охраны короля мессиром Рожэ де Канторвиллем, стараясь выведать у того настроения, с которыми встал сего его величество. Добродушный, но немногословный де Канторвилль, мелкопоместный нормандский сеньор, не оправдал его надежд, а лишь промычал что-то невнятное, что еще больше смутило де Биго. Должность констебля личной охраны была введена самим Завоевателем, решившим немного скопировать нравы и обычаи англо-саксонских королей, видоизменив их на свой манер. Вместо «хускарлов», составлявших ближний круг и личную гвардию Эдуарда Исповедника, Гарольда Несчастного и прочих английских монархов, Гильом Завоеватель ввел небольшой, но надежный и проверенный отряд английских лучников, вручив его констеблю, выбираемому со всем тщанием и, как правило, из числа нормандцев. Число этих стрелков не превышало и сотни, но все они были преданы королю, словно сторожевые псы, готовые растерзать любого, лишь бы только хозяин чуть повел пальцем в сторону несчастного.
Констебль раскрыл дверь и пропустил коннетабля де Биго к королю. Генрих сидел за столом, задумчиво перебирая пергаменты, лежащие в беспорядке на его огромном столе. Присмотревшись внимательнее, Гуго заметил, что это только кажущийся беспорядок: кучки пергаментов, завернутых рулонами или лежащих группами, различались по цвету лент, удерживающих сургучные печати. Король поднял голову и, увидев Гуго, жестом руки приказал сесть на стул, стоявший возле стола. Коннетабль поклонился:
– Сир, долгие лета вам и вашему семейству… – произнес он и понял, что сморозил откровенную глупость. Король, после гибели всех законных наследников престола, крайне негативно реагировал на подобные здравицы. – Пусть королевство процветает под вашим мудрым и долгим правлением… – он попытался, было, исправить ошибку, но Генрих, резким и нетерпеливым движением отбросил один из пергаментов, и, раздраженно взглянув на него, сказал:
– Не мели чушь, коннетабль! Садись и излагай…– Он сел и, лихорадочно комкая кожаную папку с предполагаемым планом акции во Фландрии, опустил глаза. Король тяжело вздохнул, потер виски.
– Сир, я прибыл, дабы изложить план будущей акции…
– Не тяни… – раздражаясь все больше, сказал король.
– Группа из восьми человек, ваше величество, готова отправиться на континент, дабы наказать врагов короны… – Гуго и сам удивился тому, насколько невнятно и высокопарно он заговорил.
Генрих немного развеселился, улыбнулся и, качая головой, произнес:
– Ты, сам-то, хоть понял, что сейчас ляпнул? Ей Богу, де Биго, мирное время делает из вас павлинов, способных открывать рот лишь для того, чтобы произнести фразы, замысловатость и идиотичность которых растет с каждым днем…
– Это верно, сир… – Гуго развел руками. – Хотел, было, как можно лучше сказать…
– А получилось, мой верный, я надеюсь, коннетабль, словно ты пукнул в лужу! Одни брызги – и никакого толку!..
– Исправлюсь, сир.
– Исправляйся, де Биго. – Король поудобнее расположился в кресле, сложил руки, унизанные перстнями, на животе и приготовился слушать.
Гуго раскрыл папку и, для верности периодически заглядывая в нее глазами, начал:
– Акция будет направлена против Фландрии, сир. – Он заметил, как брови короля поползли вверх от удивления. – Именно, Фландрия, при всей ее кажущейся верности Людовику, кажется мне наиболее удобным объектом для ответного удара…
Он начал живо и в красках рассказывать свой план. Король поднялся с кресла и стал прохаживаться по комнате, то и дело, задавая уточняющие вопросы. Акция, как показалось Гуго, понравилась королю.
– Вот, в общих чертах, ваше величество, и весь план…
– Так, неплохо. Ей Богу, неплохо… – Генрих довольно крякнул и потер руки. – Значит, говоришь, его светлость Шарль Добрый?
– Именно, сир. Его смерть сразу же создаст анархию в графстве.
– Ладно, только, прошу тебя, Гуго, не нашими руками… – Генрих после смерти детей стал набожным, – не хватало еще, чтобы мне пришлось отвечать за своих людей…
Гуго едва заметно улыбнулся и продолжил:
– Нет-нет, ваше величество. Сейчас граф занялся, как бы это назвать правильно, наведением порядка в графстве. Он издал Ордонансы, запрещающие ношение оружия свеем свободным людям в мирное время. А Фландрия, как вы знаете, сир, только тем и живет, что поставляет наемников, коих у нее, слава Господу, в избытке…
– Ну, даже если и вспыхнет смута, я полагаю, то граф Шарль быстренько придушит ее в зародыше… – Генрих скептически покачал головой.
– Отлично, сир! Но злоба-то у людей останется! А это, ваше величество, очень ильный фактор!..
– Ерунда… – подвел итог король. – Слабовато, Гуго…
– Тогда, сир, вернее сказать, одновременно с этим, у меня есть план…
– Какой? Такой же бредовый, как бунт наемников?.. – скривился король.
– Лучше и вернее! Ордонанс о розыске и возврате людей, бывших сервами графов Фландрии!
– И что это даст?
– А то, сир, что, несмотря на кажущуюся силу и могущество графов Фландрии, их власть опирается на шателенов замков и Прево бургов, многие из которых ведут свой род от сервов!..
Генрих прикрыл лицо ладонями и не проронил ни слова. Гуго испугался, как бы король не выгнал его из комнаты, но тот отнял руки от лица, засмеялся и сказал:
– Гениально! Очень смело, свежо и неожиданно! Шарль сам себе выроет могилу и приготовит надгробный камень! Но, скажи мне на милость, кто станет наследником, коли, у графа нет детей и племянников?
– Я полагаю, что им станет мессир Гильом Клитон – ваш племянник…
– Да ты, Гуго, предатель! – Закричал Генрих, сделавшись пунцовым от злости. – Ты что – с ума сошел?..
– Нет, сир, я в полном здравии. – Спокойно ответил Гуго. – Просто, этим актом Людовик сам отправит Гильома на тот свет…
– Не понял?..
– Я планирую, но только после вашего монаршего согласия, подготовить настоящего наследника графства, того, кто будет нам другом и союзником…
– Кто он…
– Мессир Тьерри де Эльзас. – Гуго в упор посмотрел на короля. Ему было интересно понять, что сейчас творится на сердце монарха, узнавшего о неизбежной гибели родного племянника.
– Скажи-ка мне на милость, де Биго, с какого перепуга Людовик вручит оммаж моему племяннику?..
– Ну, во-первых, сир, Гильом в прошлом году женился на Жанне Савойской – сестре королевы Франции. – Гуго монотонно, словно на уроке латыни, стал перечислять доводы. – Во-вторых, Гильом Клитон воспитывался при дворе Франции и впитал политику буквально с молоком кормилицы. В-третьих, сир, Людовик, наверняка, потребует взамен внушительный рельеф и согласие, в случае благоприятного исхода дела, передать Нормандию ему…
– Какого такого «благоприятного исхода»? – Заинтересовался король.
– Воцарения на престоле своего деда… – де Биго решил насладиться минутой триумфа, поставив короля в интересное положение своей фразой.
– То есть, ты хочешь сказать, что у меня нет шансов, что папа Римский утвердит Робера законным наследником, оставив его бастардом?.. – Гуго молча покачал головой. Генрих взялся руками за голову. – А Матильда? Она же моя законная дочь…
– Она – женщина, сир, к тому же, ваше величество, салический закон франков и норманнов исключает женщину из прав наследования сеньории. – Король молча качал головой. – К тому же, сир, она была замужем за германским императором Генрихом, что, мягко говоря…
– Достаточно, коннетабль! – Генрих сильно ударил кулаком по столу. – Остается только надеяться на Господа…
– И на верных людей, сир… – Гуго подался телом вперед, выражая собой полнейшую преданность.
– Но, Гуго, Людовик со своим советником Сугерием – не такие уж дураки, чтобы проморгать то, что будет твориться у них под носом во Фландрии…
– Мы приготовили еще один отвлекающий маневр. После внезапной смерти графа Шарля наиболее близким родичем, как ни странно это будет звучать, является Гильом де Ипр, бастард графа де Лоос…
– Он еще совсем юн… – Скептически произнес Генрих, давая понять, что полностью соглашается с планами Гуго де Биго.
– Он нам пригодится. А если, сир, Господу будет угодно и его забрать к себе, нам же будет проще…
– Мы согласны на все, мой верный коннетабль, лишь бы Матильда или ее потомство воцарились на престоле моего великого отца…
– Будьте покойны, ваше величество… – Гуго встал на колени перед королем. Одного вашего жеста будет достаточно, чтобы так стало…
– Встань, мой верный коннетабль… – король протянул руку для поцелуя. Коннетабль резко поднялся и, приблизившись к Генриху, встал на колени, подобострастно поцеловал руку короля. Генрих хотел, было, прикоснуться к его голове, чтобы погладить волосы верного воина, но, что-то смутное и неясное шевельнулось в сердце короля, заставив отдернуть руку. – Можете, мой верный де Биго, считать себя великим коннетаблем королевства. – Гуго поднял глаза и увидел холодный взгляд короля, устремленный, как ему показалось, в самую глубину его сердца. – Полагаю, что вы можете беспрепятственно посещать казну Винчестера для черпания любых сумм, лишь бы…
– Будет исполнено, сир…
– Мне важно лишь одно – Матильда и ее потомство должно быть на троне Англии! Любой ценой…
– Сир… – попытался, было, вставить слово де Биго.
– Не надо слов. Надо больше дела… – по лицу Генриха скользнула тень сомнения и раздражения. Так всегда бывало, когда он сомневался или сталкивался с какой-нибудь трудной задачей. – Ступай. Жду к лету результатов…
– Сир, скорее всего, ближе к осени мы сможем «посчитать наших цыплят»… – Гуго решил снова завести разговор о своем, личном, наболевшем. – Ваше величество, как я вам уже неоднократно докладывал, в подавляющем большинстве наших бед и проблем повинен мессир де Леви…
– Это кто, что-то я забыл… – Генрих нахмурил лоб. – А-а-а, тот рыжий франк, что вытащил меня из воды, когда я в расстроенных чувствах прыгнул за борт, ища среди обломков «Бланш Нефа» своего сына! Помню, помню…
– Сир, он не тот, за кого себя выдавал! Он – франкский шпион и убийца! Именно он, сир, вырезал весь гарнизон замка, вассального покойному графу де Мёлан! Именно он выкрал из Руана последний и самый важный пергамент! Именно он, сир…
– Ага! – Недоверчиво перебил его король. – Это ты, соня, проспал документ! Теперь, когда прошло столько времени, удобно сваливать вину на доброго рыцаря!
– Но, сир…
– Ты скажи еще, что это он пробил днище у корабля и утопил моих сыновей!
– Вполне возможно, сир… – не унимался де Биго, превращаясь в настырного и упертого собеседника.
– Он, к твоему сведению, был все это время подле меня! Мало того, Гуго, мы с ним вышли на одном судне!
– У него могли быть сообщники…
– Да-да, конечно, я и позабыл, что франки превратились в фанатичных убийц, готовых положить свои жизни ради черт его знает чего!..
– Я прошу у вас соизволения на устранение мессира Годфруа де Леви, как наиболее опаснейшего из франков. – Гуго в упор посмотрел на короля.
– Да ты с ума сошел! Он уже несколько лет, как монах! Хочешь, чтобы папа Римский, да и вся Европа ополчились на меня?! Не бывать этому… – Генрих с силой хлопнул ладонью по столу. – Монах, сложивший с себя оммаж и ставший на службу вере, неприкасаем!.. – Король усмехнулся. – Мне кажется, порой, что ты просто ослеп от своей злобы и застарелой мести к этому сеньору, прости Господи за ошибку, к Божьему человеку… – Он запрещающе покачал пальцем. – Об этом, даже думать забудь, а вот обо всем, что касается нашей беседы…
– К осени, сир, вы получите ошеломительные результаты…
– К осени, так к осени… – Генрих поморщился, словно в сапог к нему попал камушек, причиняющий неприятности и раздражающий своими острыми гранями, протер лицо руками, – только запомни одну простую вещь: меня дурить не стоит! Лучше, так прямо подойди и скажи, если, не приведи нас Господи, что-нибудь стрясется, выпадающее из нашего плана…
«Ого! Он уже считает мой план «нашим», – про себя отметил Гуго, – это, ей Богу, отличная новость»…
Он вежливо склонил голову и покинул Генриха. Едва рыцари охраны закрыли за ним тяжелую дверь, Гуго гордо вскинул голову, расправил плечи и пошел неспешной походкой, вкладывая в каждый свой шаг как можно больше величия, могущества и, какой-то невесть откуда появившейся, спеси. Придворные, сталкиваясь с ним и его взглядом, робели, многие («даже странно, как на них действует», – отмечал для себя де Биго) пятились назад и кланялись, словно ощущая своим телом возросшую мощь и усилившееся могущество коннетабля.
ГЛАВА V.
О том, как шевалье Филиппа де Леви срочно вызвали во дворец.
Замок Сент-Ном. 30 декабря 1026г.
Зима в этом году не спешила вступать в свои права, а начало месяца выдалось обнадеживающим: подул теплый юго-восточный ветерок, разогнавший серые тучи и расчистивший небосвод до ослепительной синевы, солнце, словно притихшее до этого момента в засаде, снова засияло своими согревающими лучами и, сначала робко, а затем, все веселее, задорнее и наглее. Перепутав сезон года, запели свои песни птицы, оставшиеся в лесах, которые медленно и неохотно теряли свою листву и протягивали голые ветви к небу, словно моля о пощаде.
Лес, окружающий замок Сент-Ном, выглядел серо и мрачно, но и он наполнился многоголосьем природы, где к пению птиц добавлялись журчание талой воды, струившейся к ручьям, скрип старых деревьев, хруст веток, ломаемых кабанами и поднявшимся зверьем, суетливая беготня зайцев, да мышей полевок, озабоченных добыванием хлеба насущного.
Молодой наследник богатой сеньории, основу которой и составлял мощный замок Сент-Ном, сеньор Филипп де Леви, несмотря на сегодняшнюю промозглость, сменившую приятность погоды на изморось, ветер и слякоть, бившую из-под копыт его коня, только что вернулся с объезда своих лесных и охотничьих угодий. Егеря, сокольничие и конюшие проворно расседлывали коней и уводили их к большим крытым каменным конюшням, чтобы почистить, проверить подковы и как следует накормить овсом, когда чуткий слух рыцаря уловил явственный стук копыт. Он прислушался, чтобы проверить еще раз – не показалось ли ему. Нет. Топот копыт разгоряченных коей, смешиваясь с хлюпаньем весенней грязи, поносился все отчетливее и отчетливее. Ошибки быть не могло. К замку приближались люди. Они так сильно спешили, что наплевательски относились к лошадям, пустив их быстрым галопом по кочковатой и раскисшей лесной дороге, тянувшейся от Парижа и земель Монморанси, на Монлери, где возле большого креста Святого Жана, что стоял прямо на развилке дорог, одна из которых уходила на Корбейль и Мелен, другая шла прямиком на Немур и Орлеан, а третья, по которой и надо было ехать, чтобы попасть в Сент-Ном, а за ним и в Ивелин, которым владели Монфоры, уходила вправо, сразу же упираясь в темные, густые и влажные хвойные леса, тянувшиеся сплошной зеленой стеной до самого замка.
– Дозорный! Смотреть на дорогу!.. – крикнул Филипп, поднимая голову и бросая взгляд на одну из двух высоких надвратных башен, где располагался смотровой пост гарнизона. – Всадники едут!..
Дозорный высунулся из бойницы и, придерживая конический шлем рукой (он мог упасть), молча кивнул и исчез в темноте верхней стрелковой галереи, закрытой деревянным навесом. Не прошло и минуты, как он высунулся и, тыча рукой по направлению к лесу, закричал:
– Сеньор! Сеньор! Четыре всадника!.. – Стрелок еще раз присмотрелся и, с уже более спокойным и довольным видом добавил. – Вижу королевский пеннон на лансе первого всадника. Точно! Мессир де Леви! Это гонцы!..
Филипп насупил брови – его несколько смутило и насторожило неожиданное приближение королевских гонцов. Он пожал плечами и направился в большой каменный дом, отстроенный его отцом – первым сеньором де Леви рядом с большим каменным донжоном в четыре этажа.
«Слуги сами разберутся, что им делать с гостями… – решил он, поднимаясь по ступеням дома,– а я успею, пожалуй, переодеться, обмыть лицо и руки… – Филипп критически осмотрел свои одежды, заляпанные сочной весенней грязью. – Негоже сеньору встречать гонцов своего сюзерена в подобном платье…»
Он быстро поднялся на второй этаж и вбежал в просторную комнату, освещенную, несмотря на дневное время, светом большого камина, в котором пылали несколько толстых стволов. Слуги, наученные многочисленными нагоняями и пинками хозяина, быстро принесли два больших кувшина с теплой водой, выбеленные полотняные покрывала для обтирания и сменную одежду.
Быстро умывшись и расчесав длинные, с медным оттенком, вьющиеся волосы, Филипп де Леви надел короткий кожаный гамбезон, подаренный ему отцом перед принятием пострига, затянул на талии широкий пояс, богато инкрустированный золотыми бляхами, прицепил кинжал и надел через голову перевязь меча в добротных и крепких кожаных ножнах. Весь костюм рыцаря практически полностью состоял из двух цветов: желто-золотого и черного, которые и составляли его родовой герб, определенный для их рода самим покойным королем Филиппом Грешником. Штаны-брэ, и те были желто-черными. Филипп, как мог, оглядел себя и остался доволен своим видом. Он поставил поочередно каждую ногу на высокий табурет, оруженосец – совсем еще юный подросток четырнадцати лет проворно прикрепил короткие золотые шпоры к его сапогам, голенища которых также украшали желто-черные цвета, стряхнул, как ему показалось, несколько пылинок с одежд своего сюзерена, и, довольно кивая головой, произнес:
– Ну, вот и все, мессир Филипп. Выглядите просто замечательно…
Филипп посмотрел на него и ответил:
– Надеюсь, портной не сильно переусердствовал с гербовыми цветами? Я, конечно, понимаю, что сейчас такая мода пошла, но, скажи мне на милость, Оливье, не похожу ли я на петуха?..
– Бросьте, мессир… – Оливье, так звали оруженосца, отошел на три шага назад, окинул рыцаря критическим взглядом и добавил. – У вас, мессир, очень славные и скромные цвета. Скажите спасибо, что его величество Филипп Французский выбрал вам только два цвета! А то, стыдно сказать, могли бы быть и в правду, как фазан, если бы, к примеру, носили цвета его светлости де Сен-Поля или, еще хлестче, как у сира де Куси! У меня в голове не укладывается, как они и их портные будут сочетать синие, красные, белые и золотые цвета!..
– Но-но, Оливье, полегче-ка, с гербами столь высокородных рыцарей… – Филипп изобразил недовольную мину на своем лице. – Их гербы, чего спорить, древнее моего…
– Ерунда! – Резюмировал юный оруженосец. Его апломб и максимализм в суждениях, коими Оливье частенько грешил, порой злили рыцаря, но, одновременно, и забавляли его, заставляя вспоминать годы отрочества и юности, прошедших при дворе графа Мишеля де Нанси – старинного друга и боевого товарища его отца. – Зато, мессир Филипп, не каждый из них сможет похвастаться тем, что его герб пожалован самим монархом на поле брани и его владелец ценой своей жизни спасал жизнь помазанника Божия!..
– Все! Хватит! Надоел ты мне, хуже горькой редьки своим неуемным пустомельством…
Дверь комнаты открылась, и на пороге появился слуга, который поклонился и несколько срывающимся от волнения голосом произнес:
– Хозяин, тут, это, гонцы от его милости Сугерия… – он помялся в дверях и, видимо, вспомнив что-то, добавил. – Так мы их того…
– Чего «того»? – Испуганно переспросил Филипп. – Прогнали взашей?..
Слуга – старый, но еще крепкий воин, улыбнулся своим беззубым ртом, и, смеясь, ответил:
– Что вы, мессир! Нежели мы не знаем, как надобно обращаться с государевыми слугами! Мы их, того, в большой зал отвели, подали воду для умывания с дороги, да поесть, чем Бог послал…
– И, что же на этот раз, Бог послал? Надеюсь, не пареную репу?.. – все еще переживая за нерадивость черствость своих слуг и воинов, уточнил Филипп.
– Не приведи нас Господь и его Небесное воинство! – Перекрестился воин. – Все, честь по чести! Мясо, дичь, вино… – Он вспомнил, улыбнулся и добавил, – даже этих, как их там, чертей, скоморохов да певцов велели пригнать из бурга…
– Какого ***, – выругался Филипп на воина, – ты решил посылать за этими скоморохами и клоунами? Вели живо отозвать посыльного…
– Будет исполнено, – воин пожал плечами, поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
– И с такими людьми мне предстоит, не дай Господь, ехать к королю… – тихо произнес Филипп, грустно качая головой. – Смеху-то будет…
– Зато, хозяин, они все, как на подбор, проверенные и опытные рубаки, прошедшие многие кампании под стягом вашего батюшки… – вставил несколько утешительных слов Оливье. Он хитро посмотрел на рыцаря и, прищурив один глаз, произнес. – Сейчас, поговаривают, в моду стали входить «юрисперитусы», которым поручают вести разного рода дела, управлять имуществом, помогать, прежде всего, с поиском денег для крестовых походов, составлять генеалогические древа…
Филипп с нескрываемым удивлением посмотрел на Оливье. Болтливость, живость натуры и неуемная жажда познания всего нового, подчас, восхищала его, но, одновременно, пугала и настораживала рыцаря, который не привык к пустым разглагольствованиям. Филипп больше склонялся к сдержанности в проявлении эмоций, немногословности и рассудительности, хотя, порой, и его охватывало какое-то ранее неизвестное чувство, толкавшее его, словно легкую парусную лодку, рожденную для плавания по рекам, в открытое и бурлящее море жизни полное испытаний, приключений и опасностей. Многие из его старых воинов, живущих в замке и помнивших его мать, тихонько перешептывались, кивая на молодого хозяина, ведь им было просто удивительно наблюдать, как молодой сеньор боролся с генами Лузиньянов, привыкших к интригам, войнам и приключениям. Вот и сейчас, переодеваясь для встречи с гонцами, он тайно переживал, вздрагивал и надеялся, как бы он не скрывал этого, на то, что его призовут ко двору для выполнения какой-нибудь почетной, но до невозможности опасной миссии.
Сплошная пелена молчания, многозначительных вздохов и отведений глаз, сопровождавшая мирскую жизнь его отца, ставшего еще при жизни великим рыцарем и верным паладином короля Людовика Воителя, нет-нет, а прорывалась, открывая удивительные полунамеки, полуфразы, от которых у Филиппа кружилась голова и сбивалось дыхание, а сердце переходило на сумасшедший ритм, готовясь выскочить из груди.
Два других брата, Мишель и Антуан, названные так в честь графа де Нанси и старого рыцаря де Сент-Омера, который и воспитывал юных мальчиков до самой смерти, попали под покровительство самого всесильного Сугерия, забравшего их к себе на воспитание, обучение и услужение. Их судьбы сразу же покрыла тьма тайны и братья, во время своих нечастых встреч, обходили стороной, мялись и бубнили что-то невнятное, едва Филипп начинал расспрашивать их о своем житье-бытье.
