Kitabı oku: «Серенький волчок», sayfa 6
С работой я уложился в срок. Закончил полировку, поставил колыбель в центре мастерской и позвал Катеньку. Спросил:
– Ну как?
Катюшка прищурилась, обошла колыбель, оглядела и подняла палец:
– Во!
Одобрила, значит. Я и сам понял: грубоватая резьба смотрелась невыгодно на бумаге, а в реальном исполнении выявила особый стиль.
Супругам очень понравилось. Они еще подумывали о большом заказе мебели к осени. Предложили задаток. Я согласился. Расходы у меня были немалые. Еще к сентябрю следовало одеть-обуть Катюшку, требовались школьные принадлежности. К тому же я решил купить компьютер. И мне для работы в помощь, и сестренке было бы полезно. Я надеялся, что с компьютером она быстрее научиться хорошо писать и читать.
Я думал: если так пойдет и дальше – без денег мы не останемся. Только вот мастерскую следовало благоустроить тщательнее. Поменять пол, поставить другие верстаки, докупить пару станков, переделать освещение и вытяжку. Последний стенд, где прятался волк, я решил тоже выбросить.
За обедом рассказал Кате о чучеле. Ей захотелось немедленно увидеть его. Я вытащил монстра на свет. Сестренка смотрела во все глаза. Она ничуточки не испугалась. Походила вокруг, потрогала зубы, подергала за уши, заглянула под брюхо.
– А у него замочек, как на моей курточке! – заявила она.
Я повалил волка на бок. Между передних лап и до живота под шерстью действительно пряталась молния. Я нащупал язычок и потянул его. Внутри что-то было. Пришлось засунуть руку в брюхо. Я выудил толстый плотный сверток. Мне показалось, что это какие-то документы. Развернул – а там пачка долларов! Я засмеялся и показал Кате деньги.
– Ну, дядя! Ну, жук!
Катюша удивилась.
– Ой, где жук? – Она стала рассматривать деньги. Я снова расхохотался.
В пачке без малого насчиталось пятнадцать тысяч. Мне хотелось представить логику нашего странного дядюшки: вот он прячет деньги в чучеле, а потом пишет завещание на родственников. Про доллары – ни гу-гу. Но если бы мы выбросили волка не глядя? Вот положили бы на кучу мусора при уборке и сожгли. И прощайте, денежки!
Зверину мы с Катюшкой оттащили на чердак.
В течение лета от Муштакова приезжали заказчики. Я порывался отдать мастеру долг, но он ни в какую не соглашался. Напрасно я рассказывал ему о находке в чучеле, говорил, что денег у меня достаточно. Вот такой был Муштаков.
В поселке, конечно, знали, что я делаю мебель. Новость распространилась сразу после нашего приезда. Нескольким соседям я поделал гарнитуры. Из чего попроще, разумеется. Для школы, как и обещал, собрал шкафы. По мелочи местные ко мне тоже обращались, но редко: почти в каждом доме был мужик, жители привыкли все делать своими руками, топором и пилой поработать каждый умел. Я не считал мелкие перехваты серьезным заработком. Большие клиенты шли в основном из Москвы, а спустя время добавились заказчики из Питера, Владимира, Калуги, Тулы и других городов. Я перестал ездить за материалом и договаривался о доставке на дом. Но это было позже.
Однажды я подумал: а не поменять ли машину? А потом вспомнил дядю и решил не менять. Не зря он ездил на облупленном жигуленке. Меньше в глаза бросался. Пусть бы все и дальше думали, что дела у меня идут худо-бедно. Так спокойнее. На багажник сверху помещалось многое – и ладно. Остальное привозили на заказ.
Половину доходов я клал на счет в банке. Часть денег прятал дома. Сделал в полу мастерской очень хитрый тайник. Никто никогда не нашел бы.
Первого сентября Катюшка пошла в школу. С утра сестренка хмурилась, без конца перекладывала ручки-тетрадки, ей все казалось, будто она что-то забыла. Потом положила в сумку своего любимого утенка.
Первоклашек на школьной линейке выстроили отдельно. Я стоял в толпе родителей, смотрел, как сестра теребит в руках букетик, что-то разглядывает в цветочках. Очень непривычно ей было среди стольких людей. Я надеялся: привыкнет.
Первое время я отвозил Катю на занятия, приезжал за ней после уроков. Но почти все первоклашки ходили в школу самостоятельно. Поселок был тихий, спокойный. Участковый любил выпить, но свое дело знал хорошо и часто мелькал в переулках на мотоцикле. После переезда он заходил к нам. Так сказать, познакомиться. Оно и понятно. К чужакам в деревнях и селах присматриваются долго. Но потом я сделал ему в контору пару столов, а для его супруги – этажерку для цветов. И стал, вроде, своим.
Я расспрашивал Катюшу о школе. Она пожимала плечами, говорила: все нормально. Но вид у нее был грустный. Классная руководительница оказалась теткой строгой, но не глупой. Она быстро поняла, что у Кати хорошо получается с устной речью. На уроках литературы сестренка рассказывала заданные накануне стихи. В этом Катюшка опережала всех. Мы учили стихотворения так: когда Кате не хватало терпения возить пальцем по строчкам – я забирал у нее книжку и читал вслух. Она легко запоминала текст.
С компьютером я не ошибся. Находить нужные буквы на клавиатуре для нее было легче, чем водить по листу ручкой. Я купил принтер и научил сестренку пользоваться им. Она придумывала коротенькие сказки, набирала на компьютере, распечатывала и аккуратно складывала листочки на край стола в своей комнате.
Друзей она так и не завела. Кроме одной девочки. С ней она подружилась очень быстро. Вика жила с бабушкой недалеко от школы. Отца у них не было, а мать умерла от рака, после рождения дочки. Вика постоянно подхватывала простуду. Что-то серьезное с иммунной системой. Дома она проводила времени больше, чем в школе. Я помню ее с неизменным стареньким шарфиком на шее.
Часто после уроков Катя шла к подружке, потом звонила мне, и я приходил за ней. Если Вика не болела – Катя приглашала ее к нам, но это случалось редко. Я сделал девочкам много игрушечной мебели и домики для кукол. Какие это были домики! Не китайский ширпотреб по ломовой цене с магазинных полок, а настоящие произведения искусства.
Их дружба продлилась до четвертого класса. А потом Вика умерла. Видимо, наследственность.
После смерти подруги Катюша замкнулась в себе. Подолгу просиживала у компьютера, со мной разговаривала неохотно. Стала сильно раздражаться из-за проклятого косоглазия.
Я и раньше думал об операции. Но еще при рождении сестренки врачи убедили маму, что лучше убрать косоглазие позже, когда Катя вырастет. Якобы глазное яблоко с возрастом увеличивается, после ранней операции возможен регресс.
Но я не мог уже смотреть, как мучается сестренка. Весной я свозил Катю в Москву, к знакомому офтальмологу. К тому времени у меня было достаточно деловых связей, может, и не таких больших, как у Муштакова, но все же.
Катеньку обследовали. А через неделю сделали операцию. Я полагал: это очень долгая процедура, но длилась она минут сорок-пятьдесят. Сестру, с бинтами на глазе, в кресле вывезли из операционной. Подумалось тогда: какого черта я ждал целые годы, если все можно было исправить меньше чем за час!
Трое суток Катя провела в клинике. И еще две недели дома.
Даже мне до конца не верилось, что мы избавились от этой дряни, а уж Катюше – и подавно. Она не отходила от зеркала, поворачивалась и так, и сяк. Фигурка у нее была хорошая. И с глазами – полный порядок. Она не прекращала повторять:
– Неужели это я?
Врач выписал ей освобождение от физкультуры. Сестренка от радости хлопала в ладоши и кричала «Ура!». По такому случаю, я не про физкультуру, конечно, говорю, а про удачную операцию, мы съездили в Москву погулять, а по дороге домой купили огромный торт.
Катя частенько читала мне свои рассказы. По грамотности они почти не стали лучше, из-за дислексии. А еще были похожи на сказки, только не по-детски мрачные. Бывало так, что после очередного сочинения в школе у Кати выдергивал тетрадку и зачитывал написанное вслух какой-нибудь засранец из неблагополучных учеников. В такие дни сестра возвращалась домой заплаканная. Учителя, конечно, наказывали этих гаденышей, вызывали родителей. На какое-то время Катю оставляли в покое. А потом начиналось опять.
Классе в седьмом на Катюшу начали обращать внимание мальчишки. Только она была далека от этих ухаживаний. К ней быстро теряли интерес. И даже не из-за дислексии.
Не то чтобы она была синим чулком или монашкой. Есть такие девочки… они скрывают свои комплексы страстью к учебе, какими-то правилами, которые придумывают для себя и окружающих… Катя не походила на них. Она словно была одновременно и здесь, и где-то еще. Как фантастическая путешественница, застрявшая между мирами. Я часто замечал, как она к чему-то прислушивается, то ли в себе, то ли в окружающем пространстве, словно ожидает чего-то.
Но Катюшка бывала и веселой. Только шутила мрачно, этакий черный юмор. И книжки собирала подходящие: мистику и ужастики.
Однажды вечером она зашла в мастерскую. Я видел, что она обеспокоена. А ей было тогда уже четырнадцать лет.
Катя присела на верстак и сказала:
– Вов, ты ничего не замечаешь?
Я отложил рубанок и глянул на сестру. Ничего необычного.
Катюша подвинулась близко к лампе. Свет бил ей в лицо.
Теперь я видел. На какую-то, почти незаметную, малость правый глаз снова подкашивал.
Я не удержался и выругался. Хотя при Кате никогда не выражался.
Она кивнула и мрачно усмехнулась.
– Вот, вот. Теперь мне одна дорога – в ведьмы. Как думаешь, опять перекосит?
Я вспоминал, что сказали врачи маме, когда родилась Катя. Неужели они были правы? А если сделать повторную операцию?
Я обнял сестру.
– Спокойно, Катюшка. Если исправили один раз – значит, можно и второй. Съездим в Москву, проконсультируемся.
На следующий день я созвонился с врачом, который делал операцию. Мы поехали в столицу. Всю дорогу Катенька молчала, глядела в окно. А когда заехали во двор клиники – она повернулась ко мне и посмотрела с такой надеждой, что… Я подумал: не дай бог, врачи не помогут.
К вечеру мы вернулись домой. Катя была подавленной. Врачи посоветовали подождать с повторной операцией несколько лет, пока растет глазное яблоко.
Сестренка жалобно сказала:
– Это что: теперь косоглазой ходить, пока не вырасту?
Я прижал Катюшу к себе. Утешал. Говорил:
– Придется подождать. Но ведь врачи обещали: исправят потом. Ничего катастрофического. Это не на всю жизнь.
Катя отстранилась от меня. Стала нервничать.
– Вы, взрослые, бываете такими глупыми! То же самое ты говорил мне, когда пошли прыщики. С возрастом пройдет! А зачем мне потом, когда сейчас нужно! Сейчас!
Она побежала к себе.
Я не знал, что еще сказать ей. Будь жива мама – она бы нашла нужные слова.
Я старался отвлечь Катю от грустных мыслей. Делал все, что мог, только бы сестренка не страдала. Мы часто ездили в Москву, ходили по магазинам. У Катюшки был хороший вкус, чувство стиля. Одежду она выбирала не просто модную, а которая подходила ей лучше всего. Только вот цвета ее привлекали в основном темные. Зато в сочетании с густыми русыми волосами это смотрелось завораживающе. Она стала носить тонированные очки, чтобы скрыть косоглазие.
Я купил ей мощный компьютер с большим монитором. На пятнадцатилетие мы выбрали в салоне телефон самой новой модели…
Катю сильно угнетало, что она плохо читает и пишет. Даже косоглазие так не беспокоило. Насчет зрения была уверенность: можно исправить снова. А вот дислексия… Все же сестренка твердо решила: стать писательницей, и точка.
Мы ездили по врачам. Никто ничего сказать толком не мог. Вернее, говорили много. Показывали какие-то методики, программы по развитию навыков письма и чтения. Но выглядело все это неубедительно и очень тоскливо. Мне кажется, горе-специалисты сами не верили в то, что предлагали. Катя тогда наотрез отказалась обследоваться дальше. Я пересмотрел в интернете кучу литературы по дислексии. Убедился: поможет лишь собственное желание и время.
Последние рассказы сестры были очень корявыми, но все-таки лучше прежних. Хоть я и вырос на хорошей литературе, благодаря Муштакову, но дать Катюше ценный творческий совет, конечно же, не мог. Зато у нее родилась идея показать свои работы профессионалу: кто подсказал бы, в каком направлении двигаться дальше. В общем, требовался писатель.
Она отправила по интернету несколько рассказов в издательства. Потом три недели ждала ответа, без конца проверяла почту.
Я сказал ей:
– Не грусти. Издательства и писателям не всегда отвечают: манера такая.
Конечно, я этого не знал, просто хотел подбодрить сестренку.
Она стала вздыхать, говорить:
– Можешь не утешать. Вот если бы выловить какого-нибудь писателя, чтобы он не отвертелся. Я бы выпытала, как нужно сочинять.
Я пошутил:
– Предлагаю устроить охоту на авторов.
Сестра подхватила шутку и зловеще ухмыльнулась.
– Нужно купить ружье. Открываем сезон охоты на писателей!
Я никогда не был мистиком. Но иногда мне думается, что попытки изменить жизнь непозволительным, с точки зрения общественной морали, способом, напоминают борьбу подростка с первыми усиками. Пока не трогаешь этот пушок – он едва виден, но начинаешь бриться – как запускается процесс роста, и вот ты уже водишь лезвием по лицу каждый день. Когда я избавил нас от папаши, запустился какой-то скрытый жизненный механизм. События стали складываться в роковую последовательность.
Умер Муштаков. В последнее время я завертелся с работой, хотел ему позвонить, да не получалось, все причины находились. А тут звонок из больницы, от медсестры. У мастера отказало сердце. Сделали операцию, но не помогло. Как оказалось, у него уже были инфаркты. А я ведь ездил к нему за полгода до смерти, и он промолчал об этом. Упрямый… Наверное, думал справиться. А оно вышло наоборот…
Эта весть меня ошеломила. Я бросил заказы и уехал на похороны.
Односельчан много пришло. Из мэрии Архангельска приезжали, губернатор телеграмму прислал. Но из близких был только я. На кладбище не прекращал думать: вот Муштаков всю жизнь ставил семью выше собственного призвания и таланта. И по иронии судьбы родных не было у мастера. Я чувствовал, что он тянулся ко мне, хоть по суровости характера и старался не показывать. Если бы мы не уехали, то и Катюша нашла бы с ним общий язык.
Но остались только домыслы и сожаления…
Я знал: у Муштакова есть завещание. Он говорил мне, к какому нотариусу обратиться, в случае чего.
В Архангельске я нашел нотариальную контору. Меня не удивило, что все имущество и капитал мастер оставил мне. Мысль тогда промелькнула: перемены в моей жизни всегда связаны со смертью людей. Плохих и хороших. Дядя, папаша, Муштаков…
Вернулся я домой разбитым. Работа валилась из рук. Состояние какого-то равнодушия, исчерпанности… Но при Кате старался улыбаться.
У нас с сестренкой однажды зашел разговор о будущем, и Катенька спросила, почему я не женюсь.
Я ответил ей в шутку:
– Зачем чужая тетка в доме? Ты же знаешь, как в сказках происходит: злая мачеха быстро прибирает все к рукам.
– А ты выбери добрую, – посоветовала Катюша. – Ну, не сейчас, а потом.
Я сказал:
– Ты будешь плохо реагировать на чужую женщину. Вот окончишь школу, поступишь в институт, станешь самостоятельной – тогда и посмотрю.
Катя подумала и согласилась.
Дорога возле нашего дома поворачивала. Дальше было несколько домишек, а за ними – широкий пустырь. С некоторых пор на этом пустыре началось строительство. Мы с Катюшей частенько смотрели туда из окна ее комнаты в бинокль. Экскаватор рыл глубокий котлован, рабочие делали разметку лазерным теодолитом; по технике и бригаде сразу стало ясно – работают профессионалы, а не шайка гастарбайтеров. Мне подумалось, что это будет большой магазин, или муниципальное здание.
Катюшка не соглашалась.
– Спорим: строят частный дом! – сказала она.
Я подзадоривал ее.
– Нет, магазин! Кому здесь нужен такой огромный домище? На что спорим?
Сестренка сделала хитрое лицо.
– На очень большое и очень плюшевое.
У Кати этих плюшевых друзей был целый вагон.
– Это ты на мягкую игрушку намекаешь? – спросил я.
Катюша призналась.
– На конкретного тигра. Последний раз мы были в Москве – я видела его в торговом комплексе.
Тигр мне запомнился. Мы тогда купили Кате целый ворох весенней и летней одежды. Руки у нас были заняты пакетами, и, наверное, только это не позволило сестре выпросить еще и его. Стоила пушистая громада немало.
Я поставил условие.
– Ладно. Пусть тигр. Но если строят не частный дом – ты сделаешь во всех комнатах генеральную уборку, и не формально, а по-настоящему: от чердака до подвала, каждый уголочек. Мы заросли пылью по уши.
Катюшка задумалась. Перспектива лазать весь день с пылесосом и тряпкой ее не вдохновила. Но очень уж хотелось тигра.
Она согласилась.
– По рукам! Надеюсь, его к тому времени не купят. А если что – будем искать похожего, хоть по всей Москве!
Я рассмеялся.
– Согласен!
К лету мне пришлось признать свое поражение. На пустыре расположились высокие хоромы, с террасой и колоннадой. Строительство еще шло во всю, но сомнений не оставалось: это частный дом. Видимо, кто-то сильно устал от столицы.
Мы поехали с Катей в Москву, за тигром. По дороге она все переживала, что его купили. Но он был на месте.
Сестренка отказалась от помощи и потащила плюшевого исполина к выходу самостоятельно. На нее все оборачивались. Мы еле запихали тигра в жигуленок. Пришлось опустить спинки переднего и заднего сидений. Довольная Катюшка примостилась на полу. В общем, умора да и только!
На следующий день Катя сказала:
– Ладно, не хочу быть неблагодарным поросенком.
Она взялась за тряпку с пылесосом и сделала генеральную уборку.
Позвонила новая клиентка. Я когда-то сделал для ее знакомых кухонный гарнитур, и они дали ей мою визитку. Женщина деловито представилась Вероникой Андреевной. Ей понадобился компьютерный стол, как она выразилась, из чего-нибудь «ах какого необычного!», чтобы подругам показать. Было сильное искушение предложить ей стол из сушеных пластов коровьего навоза. Меня раздражали подобные клиенты: даже в общих чертах сами не знают, чего хотят. Я подумал: взять фанеру, затонировать под афромозию – и пусть хвалится, все равно не поймет. Но я, конечно, не сделал бы такого.
Вечером Вероника Андреевна прислала мне письмо с подробным описанием желаемого стола. И даже рисунок со схемой приложила. Я удивился: задумка выходила весьма неплохой.
На следующий день мы созвонились, и я предложил ей в качестве материала амарант. У этой древесины характерный цвет: от светло-розового до почти черного, в зависимости от возраста. У меня был амарант очень красивый: оттенка маринованного имбиря. В общем, я все показал и объяснил заказчице. Ей понравилось. Мы уточнили детали и цену. Она выплатила задаток.
Забирать стол Вероника Андреевна приехала лично, с шофером. Она оказалась невысокой моложавой женщиной. Такие и в пятьдесят выглядят на тридцать. Что самое забавное, ее волосы были розоватого оттенка, под цвет стола.
Она увидела работу и начала восхищаться.
– Ой, какой красивый! А цвет – просто отпад!
Я не удержался и съязвил:
– Компьютер тоже можно розовеньким покрасить.
Вероника Андреевна внимательно посмотрела на меня и рассмеялась.
– Подколку поняла! Ну не разбираюсь я в вашем деле, вы уж меня простите. Описание и рисунок стола не я делала. Как сказал один хороший актер: кому в театре играть, а кому камины класть. Что толку, если бы я начала умничать насчет материала и прочего.
Этими словами она заставила меня разоткровенничаться. Я сказал:
– Вы меня извините. Клиенты разные попадаются, иногда такого насмотришься и наслушаешься. Бывает, что и заказ делать не хочется – а надо. Вы театральная актриса?
Вероника Андреевна покачала головой.
– Я на телевидении работаю. Программы для тинэйджеров – мой конек.
Сестра в этот момент зашла в мастерскую. Она слышала разговор и бухнула с ходу:
– А у вас случайно нет знакомого писателя? Здравствуйте!
Я воскликнул укоризненно:
– Катя!
Заказчица с любопытством оглядела Катюшу.
– Здравствуйте, юная леди. А зачем вам писатель?
– Посоветоваться нужно, – заявила сестра.
– Вон оно как! – протянула иронично Вероника Андреевна. – А нынешнее поколение знает Гоголя? «Ночь перед Рождеством»?
– Читала. – Катя насторожилась. Она почувствовала подвох.
Кстати, с некоторых пор проблемы с чтением у нас решались просто: когда сестре становилось невмоготу водить пальцем по тексту и шептать про себя слова, она искала в интернете нужную аудиокнигу, садилась в кресло и надевала наушники.
– Я так скажу, почти как у Гоголя: тому не нужно далеко писателя искать, у кого писатель под боком, – изрекла Вероника Андреевна.
Катя непонимающе взглянула на нее.
– Что вы имеете ввиду? Вы же сказали, что работаете на телевидении?
Заказчица недоуменно посмотрела на нас.
– Вы живете здесь и не знаете, что у вас в деревне происходит?
– В поселке, – поправил я. – А что у нас происходит?
Мы с Катей переглянулись.
Вероника Андреевна сделала большие глаза.
– Вы хоть в интернете новости читаете? Рядом с вами строит дом Антон Куприн, и вы ничего об этом не знаете?
– Родственник того самого Куприна? – пошутил я. Но Кате это имя, видимо, было хорошо знакомо. Она ахнула и приложила к щекам ладошки.
– Как! Сам Антон Куприн?! Не может быть! А вы ничего не путаете?
Телевизионная дива кивнула.
– Это не сплетни, а достоверный факт. Ваша деревня, простите, поселок становится знаменитым: сначала известный народный ремесленник, потом писатель. Вам кого-нибудь из шоу-бизнеса не хватает, сможете организовать альтернативный бомонд.
Ее слова меня не обидели. А уж Катя и вовсе пропустила их мимо ушей. Она рванула в свою комнату и мигом принесла книгу.
– Вот! – торжественно произнесла сестренка. – Это последний роман ужасов Антона Куприна. Я только начала читать! Выходит: тот офигительный дворец Антон Куприн строит. Просто фантастика!
Вероника Андреевна заулыбалась.
– Ладно. Рада помочь. Вы здесь теперь и сами разберетесь, а мне пора.
Она позвала шофера. Это был низенький полный парень, добродушного вида, как все толстяки. Звали его Петя. Он помог мне упаковать стол и донести до дверей. Затем Петя подогнал к мастерской микроавтобус. На его боках красовались ярко намалеванные кинокамеры и катушки с лентами. Мы погрузили стол в салон.
Вероника Андреевна заговорила с Катей.
– К нам, на программу, приходят разные творческие личности, для общения с ребятами. Бывают и писатели. Вот тебе визитка моей помощницы. Позвонишь, скажешь, что от меня. Пригласим тебя в качестве зрителя.
Катя взяла визитку с таким выражением лица, словно ей протянули билет в Эльдорадо.
– Спасибо вам огромное! Я обязательно позвоню!
Машина выехала из ворот, но потом притормозила. Вероника Андреевна выглянула в окно и крикнула:
– А к Куприну сходи, не бойся! Авось повезет.
Всю следующую неделю в доме только и говорили, что о Куприне. Катя замучила меня.
– А вдруг он не захочет разговаривать со мной? – в сотый раз спрашивала она, пока я возился с тумбочкой под телевизор.
– Захочет, захочет, – бормотал я. Мне приходилось одновременно думать о Катиных вопросах и о том, как лучше пустить по краю крышки узор, чтобы сэкономить ценную древесину. Тумбочка была из черного венге.
– А если к нему не пустят?
– Он же не президент. И жить будет по соседству. Сможешь выловить.
– А что я ему скажу?
Я не выдержал.
– Катюха! Уж сама придумай. Сочинять книжки взялась ты, а не я.
Сестренка обиделась. Я бросил работу и присел рядом. Обнял ее.
– Объяснишь, что хочешь заниматься литературой, учишься писать. Попросишь посмотреть рассказы. Пусть посоветует что-нибудь определенное, а не отделывается общими фразами. Самое главное – чтобы он понял, как это серьезно для тебя. Давай вечерком потолкуем, а сейчас мне нужно работать.
Я чмокнул ее в лоб.
Катя фыркнула что-то себе под нос: мол, никто ее не понимает, и все в таком духе. Пошла к себе.
После школы Катюша садилась на велосипед и колесила возле стройки Куприна. В бинокль я видел, как она старательно делала незаинтересованный вид. Потом поговорила с рабочими. Толку не прибавилось. Прораб, или кто там был главным, сказал, что они не знают хозяина дома и неизвестно, когда он приедет в следующий раз, что бригада только строит и ничем помочь не может. В общем, отделались от нее.
Но Катя так просто не сдалась. Она изменила тактику. Теперь она сидела с биноклем у окна в своей комнате, как заправский шпион.
Я периодически заглядывал к ней. Говорил:
– Ты бы поела, измучилась вся, никуда твой писатель не денется.
Катя горестно вздыхала.
– Может, он и приезжает, только я в это время в школе. А если ему записку оставить?
Я отговорил.
– Не выдумывай. Что за срочность? Переедет – тогда и сходишь к нему. Не веди себя как глупая фанатка, иначе он тебя и на порог не пустит.
Это подействовало. Катя задумалась.
– Ты прав. Еще за графоманку какую примет. Лучше я пока напишу еще несколько рассказов, а то из нормального и показывать почти нечего.
– Вот это очень разумно, – похвалил я. Сестренка скорчила мне рожицу.
В конце ноября наступила короткая оттепель. Снег под ногами зачвакал, и по канавам потекла грязь.
В один из дней сестренка вернулась из школы и принялась возиться у себя в комнате. На днях я отдал очень выгодный и дорогой заказ: гарнитурный ансамбль из комодов, столиков и стульев. Настроение было такое, что лучше не придумаешь. Я готовил спагетти по-итальянски и размышлял, что хорошо бы в зимние школьные каникулы махнуть с Катей на курорт. Мы заслужили отдых.
Я положил в кипящую воду пачку длинной лапши и крикнул сестре спускаться к ужину. Вдруг наверху раздался шум и топот. Катя выбежала на лестницу и сломя голову бросилась по ступенькам. Я заметил в ее руке листы.
– Он здесь, здесь! – крикнула она в дверях и выскочила из дома прямо в комнатных тапочках.
Я испугался, что сестренка наделает глупостей. Представил, как она стремится к этому неуловимому писателю: несется в тапках, с безумными глазами, размахивает кипой листов. Я поторопился за ней.
Наступали сумерки, и фонари уже горели. Возле ворот Кати не оказалось, она успела скрыться за поворотом. Я прибавил шагу, но быстро идти по раскисшему скользкому снегу было тяжело.
Я завернул за поворот. Метрах в пятидесяти от стройки в мою сторону двигалась большая черная машина. Катюшка встала посередине дороги и загородила проезд. Решила действовать радикально.
– Антон Алексеевич! – закричала она и помахала листами.
Внедорожник двигался не очень быстро. Водитель, конечно же, заметил Катю. Он просигналил, вырулил в сторону, попал колесом в лужу, и брызги грязи хлынули на сестру. Автомобиль прибавил газу и скрылся за поворотом.
Я подошел к сестренке. Бедная Катенька сжимала в руке мокрую бумагу. На кофточке и джинсах расползлись темные пятна. Капли грязной воды попали ей на щеку, но она не смахнула их, а стояла и глядела вслед машине.
Я обнял ее и мягко сказал:
– Пойдем домой.
Она посмотрела на меня жалобно, с надеждой.
– Может, это не он? Куприн остановился бы. Может, это его управляющий? Вов, ну скажи!
– Определенно не Куприн. Это помощник. Приезжал посмотреть, как идут дела, – авторитетно заявил я. Следовало подбодрить Катюшку: она почти плакала.
– Не расстраивайся. Куда он денется! Он ведь здесь жить будет. Так что считай: он у нас в кармане.
Мы пошли обратно. Пока бегали – спагетти превратились в кашу, пришлось их выбросить. Катюшкины тапочки – плюшевых котят – стирать было бесполезно, и они отправились прямиком за спагетти.
На зиму стройку Куприна приостановили. Бригада исчезла, а в доме поселился сторож. Катюшка поняла: до весны там будет затишье. Она немного успокоилась.
На зимних каникулах мы слетали в Египет. Перед этим вышел большой спор. Катя предлагала отправиться в Ирландию, на родину кельтов и старинных легенд. Я убеждал ее, что лететь зимой в Ирландию неразумно. Там и летом не очень тепло. Я кровно пообещал: отправимся в Дублин на день ее рождения, в июне.
Больше всего от поездки в Египет мне запомнилось не жаркое солнце, непривычное для нас в это время года, не прозрачная вода и не пирамиды, а ветер, песок и мусор на всем длинном пути от аэропорта до отеля. Катя тоже не была в восторге. В общем, вернулись мы без особых впечатлений.
Сестра все свободное время сидела за компьютером – сочиняла рассказы. Они превратились из коротеньких зарисовок в истории на несколько страниц. Вот только печатать ей было так же тяжело.
За всю весну ей так и не удалось встретиться с Куприным. Строительство шло медленно. Видно, писатель рьяно замахнулся на такой дворец, но не рассчитал финансы. Для Кати ожидание становилось совсем мучительным.
А летом произошло то, что и стало причиной случившегося.
Катюша регулярно звонила по номеру, который дала ей Вероника Андреевна с телевидения. Выясняла, когда в студию позовут кого-нибудь из писателей. Но ей не везло: приглашали актеров, художников, музыкантов, а писателей не предвиделось. А тут за три недели до своего дня рождения, как-то вечером, она тихо вошла в мастерскую. Вид у нее был загадочный и торжественный.
Она взяла меня за руку.
– Вова! Я скоро смогу поговорить с Куприным! Это невероятно!
Я сперва подумал, что ей все же удалось застать писателя на стройке и он пообещал Кате посмотреть ее рассказы. Но сестра объяснила суть.
– Вот, видишь! – сказал я, – настойчивость и терпение всегда приведут к цели.
Катюша фыркнула.
– Перестань разговаривать со мной как с маленькой! Лучше посоветуй что-нибудь дельное. Как подойти к нему на передаче? Если упущу такую возможность – прокляну себя.
Мы сели в кухне. Катя поставила чайник. До поздней ночи мы обсуждали эту тему.
Теперь абсолютно все мысли и разговоры сестренки сосредоточились на передаче. Хорошо, что начинались летние каникулы, иначе бы она и на уроках думала только о Куприне.
Сестра сказала: это самый лучший подарок на день рождения.
– Даже лучше, чем поездка в Ирландию? – я задал коварный вопрос. Мы планировали ко дню ее шестнадцатилетия полететь в Дублин, но из-за передачи путешествие пришлось перенести на несколько дней. Подходящий тур был теперь только в конце недели.
Катюша обняла меня.
– Вов, ну что ты! Это совсем разные вещи. Ты – лучший брат, а в Ирландию я хочу сильно-сильно!
Я рассмеялся.
– Ну и хитрая ты лиса! Ладно, готовься ко встречи с Куприным. Потом справим день рождения, и к выходным – в Дублин!
Сестренка захлопала в ладоши.
– Ура!
Я хотел отвезти Катю в Москву на машине и подождать до конца передачи, но она сказала, что поедет на электричке.
– Вовочка, ты не обижайся, но наша машина – это просто ужас! Ты никак не поменяешь ее! – вздохнула Катя.
В принципе, сестра говорила правильно. Жигуленок бегал исправно, но снаружи выглядел совсем плохо. Только наводить лоск смысла я не видел. Проще было купить что-то другое, не броское, повместительней и поудобней для работы. Наверное, просто я привык к жигуленку. Расставаться со своей первой машиной не хотелось.
