Kitabı oku: «Плут. роман», sayfa 4

Глава 7

– А теперь! – объявил Ванилин и, встав со стула, постучал вилкой по бокалу. – Музыкальная пауза, – докончил он.

Ванилин уже порядком захмелел и чествовал теперь себя с гостями как равный с равными. Несколькими неловкими движениями он поставил компакт-диск и врубил центр на всю громкость. Заиграла энергичная зарубежная мелодия. Ванилин задвигался, изображая нечто промежуточное между рэпом и русскими народными танцами. Лена скакала вокруг него козочкой. Суматохин решил немного расслабиться и присоединился к ним, подсказывая публике танец современных московских денди, завсегдатаев ночных клубов и дискотек, с резкими взмахами рук и крутыми поворотами таза, и обязательными выкриками типа: «Давай, давай». Хватову не хотелось отставать от них, и он с криком «Асса», радостно возбужденный, подскочил к ним. Танцевать он умел только лезгинку. Спустя несколько песен они слились, смешались в единое целое, и казалось, что уже ничто не может разлепить этот клубок извивающихся, обнимающихся рук, вздрагивающих тел и заплетающихся ног. Но отыграли звуки последней песни. Мужчины, окружившие Лену, ухали и закружили вокруг своих голов сорванные с вспотевших тел мокрые рубашки. Потом Хватов неожиданно упал на колени. Суматохин и Ванилин последовали его примеру. Лена завизжала от удовольствия и захлопала часто своими крошечными ладошками.

– Вертолётики, – прокомментировал увиденное Полянский.

– Что? Что? – спросил недоумевающий Каштанов, сидевший рядом.

– Вертолётики – ну это когда…, – и Полянский вперемешку словами, жестами и кивками объяснил, что имел в виду круговые движения одеждой вокруг головы. – Вы разве никогда так не делали в молодости, во время танцев?

Каштанов посмотрел в добрые, пьяные глаза Полянского, посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Нет, – ответил он.

Каштанову было не до шуток. Он подошел к Суматохину, стоявшему посреди комнаты вместе с другими любителями энергичного танца и сказал ему:

– Надо поговорить, – и кивком головы показал ему на выход из комнаты.

Суматохин, Ванилин и Хватов переводили дух, тяжело дыша, как загнанные кони. Возбужденная Лена сновала между ними. Они то обнимались, то обменивались впечатлениями с помощью междометий и нецензурных слов. Суматохин отделился от них и направился к выходу из комнаты, но Ванилин поймал его за руку, вернул на место и, повиснув у него на шее, прошептал ему на ухо:

– Братан, братан, мы же с тобой, как братья. Скажи, да?

– Конечно, конечно, – ответил Суматохин, освободился от его объятий и посмотрел в глаза другу с грустью, как будто говорил: «Ну, прощай, я может быть уже труп». Суматохин оглянулся. Каштанов стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, и с нескрываемой злобой смотрел в его сторону.

– Ладно, отдыхай Иван, мне надо поговорить с человеком, – сказал Суматохин и пошел.

– Олежа, если что, ты только скажи, я за тебя любому глотку перегрызу, – кинул ему вслед Ванилин.

Когда Суматохин и Каштанов подошли к кухне, Каштанов открыл дверь и, схватив рукой Суматохина за шею, с силой втолкнул его так, что тот влетел в кухню, едва не ударившись головой об батарею. Каштанов закрыл за собой дверь.

– Ты с ума сошел?! Ты что делаешь?! – начал возмущаться Суматохин.

– Садись, – приказал Каштанов.

– Нет, я не пойму…

– Я сказал, садись! – рявкнул Каштанов.

Суматохин сел на табуретку между кухонным столом и холодильником, Каштанов поднял табурет, стоявший с другой стороны стола, опустил его около Суматохина и тоже сел. Таким образом, Каштанов приблизился к Суматохину вплотную, и они находились друг к другу лицом к лицу.

– Сколько время? – обратился Каштанов к Суматохину, глядя тому в глаза.

– У тебя же на руках часы. Трудно посмотреть?

– Хватит притворяться дураком. Мне надоел этот ералаш. Прошло уже четыре с половиной часа, где твой адвокат? – заорал Каштанов.

– Ты что на меня орёшь?! – попытался также повысить голос Суматохин.

– Что, я ору? Я могу, конечно, не орать, могу просто пойти и рассказать всем твоим друзьям, товарищам о твоих подвигах. Ты этого хочешь?!

– О каких подвигах? – упавшим уже голосом пролепетал Суматохин.

– Что, забыл уже? Я могу напомнить. О том, как ты кинул одного человека, а именно моего дядю. О том, как ты втёрся к нему в доверие. Как ты ходил вместе с ним в консерваторию, как разглагольствовал на темы о высоком искусстве. Как ты ему запудрил мозги сказками вроде той, что какое удивительное совпадение у вас вкусов в музыке и живописи. Кстати, должен признать, ты здорово подготовился: к своему великолепному удивлению я у тебя не обнаружил ни одной записи классической музыки, и картин на стенах я тоже не заметил. Это, конечно, надо было уметь хорошо подготовиться. Это, наверное, была целая операция. Ты хорошо тогда сыграл свою роль любителя искусства. И самое главное, как только нашел момент, когда можно было попросить денег? Причем как попросил? Попросил так, что мой несчастный дядя не удосужился на всякий случай заглянуть в твой паспорт. Ты оказался настоящим артистом-виртуозом: так войти в доверие к человеку, прошедшему огонь, воду и медные трубы. Как тебе история? Может и правда стоит предать её огласке?

– Господи, за что мне это все? – Суматохин чувствовал себя опять загнанным в угол, и не видел пока никаких вариантов выхода.

– Хватить богохульствовать. Бери бумагу и ручку – возвращаемся к первому варианту, – приказал Каштанов.

– Нет, не надо. Только не это, – жалостливо попросил Суматохин.

– Почему? Ты, что решил за нос меня водить? Я тебе дам – не надо!

– Я сейчас пьян. А когда я пьян, я могу быть таким рассеянным. Я так могу себе смертный приговор подписать.

– Сам виноват.

– Сейчас я позвоню Владимиру и все улажу.

– Ладно, даю тебе последний шанс.

Суматохин сходил в прихожую за трубкой, набрал номер Владимира и замер в ожидании. К его счастью голос друга слышался слабо, так что находившийся рядом Каштанов не мог понять, что тот отвечает.

– Ну и что же случилось с твоим адвокатом? – спросил Каштанов, когда Суматохин отключил связь. – Наверное по дороге ему пришлось принимать роды или его похитили инопланетяне? Угадал?

Суматохин был хмур и серьезен.

– Что молчишь? Отвечай?

– Какой смысл говорить, если ты мне не поверишь?

– Всё равно говори или мне придется принять меры.

– Ну, хорошо. Погиб наш общий знакомый – Лёня Овечкин. Володя вёл и его дела, к тому же он был его близким другом. Ему пришлось отложить текущие дела и ехать на опознание. Он до сих пор находится в шоке. Да и я, если честно, ошарашен этой новостью.

Суматохин сделал скорбный вид и закрыл ладонями лицо. Каштанов счёл, что проявлять гуманность в данную минуту к собеседнику не стоит, и надо продолжать добиваться от него выполнения его обязательств. Суматохину пришла в голову дерзкая мысль: от всего отказываться и постараться доказать, что никаких денег он не брал в долг, ведь он не оформлял кредит юридически. «А что, не исключено, что так оно на самом деле и есть», – предположил он. Но если бы он пошел по этому пути, тогда бы ему пришлось пережить моральные травмы, если бы Каштанов осуществил свои угрозы и начал разоблачать его, а возможны еще физические… Нет – пережить тяжесть собственного разоблачения Суматохин был еще не готов, поэтому отмел этот вариант.

– Что будем делать? – спросил Каштанов.

– А? – Суматохин сделал вид будто бы не расслышал вопрос.

– Будешь писать расписку или нет?

– Зачем расписка, сейчас Владимир должен подъехать.

– Сейчас, это когда?

– Через пару-тройку часов.

– Так дело не пойдет. Надоел ты мне. Морочишь мне голову уже целый день. Пойду-ка я лучше расскажу почтенной публике о твоих подвигах – интересно будет посмотреть на их реакцию.

– Подожди, перестань. У меня есть идея. Тебе должна понравиться – только выслушай.

– Выкладывай – только поскорее, время ты у меня отнимаешь просто пропасть, – уже было вставший Каштанов снова сел.

– Тебе точно понравиться. Давай сделаем так: сегодня или завтра я тебе даю тысячу долларов, после чего уже составляем новый договор, только без таких процентов. Подумай сам: по сроку я только не заплатил пятьсот баксов, а так я отдам тысячу. Дяде твоему это тоже понравится. Как тебе моя идея?

– Ты что, меня за идиота принимаешь?

– Нет.

– Тогда скажи мне: где ты найдешь тысячу долларов, если ты не мог и половину этой суммы выплатить в срок? Ну, давай соври еще что-нибудь.

– Зачем мне врать? У меня же есть знакомые, друзья. Так что найду, не волнуйся.

– А как с ними потом будешь расплачиваться?

– Это уже будут наши проблемы.

– Допустим, я соглашусь с этим вариантом, что тогда?

– Тогда – приезжайте завтра вечером за деньгами и завтра же заключим новый договор.

Каштанов задумался. Пока он думал, Суматохин успел поставить чайник на плиту и закурить сигарету.

– Идея твоя мне понравилась, – начал Каштанов. – Только я решил внести в нее кое-какие поправки. Деньги ты отдашь мне сегодня! Сегодня! И сегодня же я хочу увидеть твоего адвоката, чтобы он оформил новое соглашение.

– Но ведь уже поздно, – возразил Суматохин.

– Или принимай мои условия или мне придётся принять меры. Устал я от тебя уже. Решай быстрее, – и Каштанов нервно замотал головой, что было в общем то ему не свойственно, так как по жизни он был спокойным человеком.

– Деваться мне некуда, ведь я весь в ваших руках. Будем искать.

Суматохин даже улыбнулся. Каштанов же оставался серьезен.

– Ну что ж, действуй. Время до полуночи у тебя ещё есть, – сказал он, взглянув на часы.

Суматохин не нашел что ответить и пошёл посмотреть: закипел ли чайник. Каштанов тоже встал. И в это время раздался женский крик. Каштанов и Суматохин замерли на мгновение, переглянулись друг на друга, после чего оба бросились из кухни.

Около двери ванной уже собрались некоторые гости: Полянский, Хватов и немного поодаль от них Юля. За дверью слышались ругательства и возня. Потом щелкнул замок, дверь отворилась и из ванной выбежала Лена, закрывая своими крохотными ладошками заплаканное лицо. Суматохин первым заглянул в открытую дверь. Ванилин никак не мог напялить кожаные штаны, которые с трудом налезали на его широкие бедра. На его щеке краснел след от пощечины.

– Я то думал она продвинутая. А она… Вот видишь, – Ванилин попытался объяснить то, что произошло, увидев Суматохина.

– Ладно, одевайся, пойду попробую сгладить конфликт, – сказал ему Суматохин, а потом обратился к остальным: – Недоразумение вышло.

После чего пошел искать Лену.

– Каков поп таков и приход, – ехидно прокомментировал случившееся Каштанов.

Суматохин нашел Лену на кухне. Она уже почти не плакала, только тихонько всхлипывала и немного вздрагивала. Она сидела в углу, рядом со входом. Кроме них никого на кухне не было. Суматохин немного походил взад вперед бессмысленно, потом присмотрелся к жертве своего приятеля. Она вытерла платочком мокрые щеки. «А она ничего. А я раньше считал, что у Ванилина со вкусом туго», – подумал Суматохин.

– Может кофе, – предложил он.

Лена согласилась, тем самым несколько удивив Суматохин. Тот полагал, что она еще не совсем оправилась после покушения Ванилина. Под рукой оказался очень кстати закипевший чайник. Суматохин быстро организовал две чашечки кофе. Вообще ему очень нравилось налаживать контакты с новыми людьми, проникать им в душу. От этого он испытывал громадное удовольствие. И вследствие этой черты его характера, он успел за свою недолгую еще жизнь завязать массу знакомств. От чего ему приходилось иногда испытывать различные неудобства: то кто-то внезапным звонком напоминал некстати о себе, то кто-то неожиданно находил его и начинал приставать с различными предложениями, кто-то более навязчивый просто доставал со своей дружбой. К числу последних Суматохин мог бы отнести Ванилина, если бы у него были друзья поважнее, посолиднее. Но Суматохин не выносил атмосферу одиночества и поэтому всегда нуждался в кружке хороших собеседников и компаньонов, с которыми можно было бы «качественно» убить время.

Суматохин объяснил поведение Ванилина, как досадное недоразумение. Потом он высказал много нелицеприятных слов относительно приятеля, чтобы дать понять Лене, что сочувствует ей, намекая, что находится больше на её стороне, нежели чем на стороне незадачливого Казановы. Это заметно подняло настроение Лены. Продолжая непринужденную беседу, Суматохин вычислил инстинктом тот момент, когда можно будет уже обмолвиться и добрым словом в защиту друга. Тогда он перечислил несколько положительных качеств Ванилина, о которых тот и сам не подозревал. Он рассказал несколько сюжетов из их дружбы, в которых Ванилин представлялся исключительно положительным персонажем. В конце этого рассказа Суматохин тактично напомнил о том, что, несмотря на все перечисленные заслуги своего друга, он думает о его последней выходке, как о безумии и досадном недоразумении. Лена повеселела, и они начали болтать на нейтральные темы: о сотовой связи, о ночных клубах, о Бритни Спирс. Они не заметили, как выпили несколько чашечек кофе и выходили из кухни оба довольные, поглядывающие друг на друга как будто за это время между ними что-то уже могло произойти.

Глава 8

Но радость их оказалась недолгой, особенно радость Суматохина.

Элеоноре видимо уже кто-то донёс о подвиге Ванилина, и она решила принять меры. Она пыталась выгнать упирающегося Ванилина. Они оба стояли в прихожей и ругались. Вернее ругалась Элеонора, а Ванилин громко отвечал.

– Я сказала, одевайся и убирайся! – требовала Элеонора.

– Лер, ну будь человеком, ну с кем не бывает? – оправдывался Ванилин. Он держал в руках куртку, которую не хотел одевать.

– Я кому сказала?

– Лер, дай хоть с Олегом попрощаться, – просил Ванилин.

В это время из кухни вышли Суматохин и Лена.

– Норик, перестань, – обратился к жене Суматохин, подошёл к ней и обнял за плечи. – Давай простим его, вот и Лена его уже простила. Скажи.

И Суматохин успел подмигнуть Лене одним глазом, так чтобы не видела Элеонора.

– Пускай останется, – сказала Лена.

Элеонора с недовольной гримасой на лице резко освободилась от объятий мужа и, отойдя в сторону, процедила сквозь зубы:

– Я бы не простила. Я бы кастрировала таких вот.

– Я бы тоже, – решил поддержать ее Каштанов, стоявший, скрестив руки на груди, несколько поодаль от них у дверного проема, ведущего в комнату.

Это неожиданное вмешательство Каштанова заставило участников конфликта невольно обернуться на него. Ванилин не понимал его кровожадности. Лене на самом деле было всё равно, и она повернулась в его сторону ради приличия.

Суматохин догадывался о чувствах и мыслях Каштанова. А Эля не просто посмотрела в сторону Каштанова, а посмотрела особенно, как бы намекая: «Слава Богу, что здесь есть хоть один порядочный человек, который может меня понять и поддержать».

– Ну, хватит вам ссориться. Подеритесь ещё, – продолжал играть роль миротворца Суматохин.

Но можно было уже не уговаривать, Элеонора уже исчерпала накопившийся запас агрессии и удалилась в комнату. Каштанов последовал за ней, не забыв перед этим бросить ехидную ухмылку в сторону Суматохина. Суматохин сделал вид, что ничего не заметил и не понял. Ванилин повесил куртку обратно на вешалку, и они втроем вошли в комнату.

Суматохин вспомнил о последнем уговоре с Каштановым. Надо было что-то делать, как-то действовать. Но как, он не мог сообразить. Времени у него сталось не очень много.

Он мысленно просчитывал различные варианты, размышлял над ними, откидывал их в сторону и придумывал новые. Из знакомых ему никто не мог помочь, к такому выводу он пришёл, вспомнив о том, что многим из них успел задолжать по мелочи, к тому же вряд ли бы у них нашелся кто-то, кто мог найти или собрать нужную ему сумму. Единственное на кого можно было надеяться, так это на Гриба, которого, как назло, не было в Москве. Ему уже казалось, что у него нет никаких шансов, как его неожиданно осенила оригинальная идея. Идея заключалась в том, чтобы обратиться за помощью к Хватову, либо Полянскому.

«А что, братцы кролики, вот я сейчас и проверю вашу кредитоспособность. Посмотрим, какие вы стали крутые?» – подумал он.

Он понимал, что ему придётся предстать перед ними уже скорее в роли неудачника, чем человека с большой буквы, но ему уже было, по большому счёту, наплевать на это.

Начать он решил с Хватова.

Пока он соображал, среди собравшихся успели сложиться несколько партий. Первая состояла, из ставших почти неразлучными Каштанова и Элеоноры и рядом с ними расположившейся Лены. Первые двое что-то обсуждали, а последняя выступала в их компании в роли слушательницы. Вторая партия состояла из Полянского, Хватова и Юли. Хватов играл на гитаре известную песню и пел, Полянский обняв его одной рукой подпевал, а Юлия сидела несколько в стороне от них и заметно приуныла. Ванилин сидел один, отдельно от остальных, также как и Суматохин и перебирал кучу компакт-дисков.

Суматохин дождался пока Хватов допоёт песню, после чего предложил ему пойти с ним покурить на кухню. Хватов согласился.

Хватов курил тонкие сигареты коричневого цвета. Это показалось Суматохину смешным, но ему пришлось сдержаться, так как разговор предстоял серьезный.

– Дим, у меня к тебе дело. Хотя нет, скорее просьба, – начал он. – Ты не мог бы мне оказать помощь. Это, я думаю, для тебя не будет ничего стоить.

– Не темни, – сказал Хватов.

– Мне срочно нужна тысяча долларов.

Хватов сразу погрустнел и не отвечал.

– Выручишь? – спросил Суматохин.

Хватов выдержал паузу, прежде чем найти, что ответить.

– Влетел? – вопросом на вопрос ответил он.

– Вроде того, – туманно ответил Суматохин.

– На много?

– Тысяча меня бы вполне сегодня спасла.

– Сегодня? – удивился Хватов.

– Да, сегодня.

Хватов опять задумался.

– Эх, Олег, Олег. Если бы я мог, я бы обязательно помог. Понимаешь, мне не жалко, я и не был никогда жмотом. Ты же знаешь.

– Тогда почему?

– Долгий разговор.

– А ты что спешишь?

– Ты прав. Ты думаешь, у меня карманы ломятся от зелени? Нет.

– Ну, ты же звезда нашего кино. Тебя же по телевизору крутят чуть ли не по пять раз на дню.

– Ты думаешь, так легко попасть в этот телевизор?

– Ну, ты же попал.

– Попал. Просто, если говорить на чистоту, нет у меня таких денег. Сейчас у меня в кармане три сотни баксов. И даже ими мне было бы с тобой трудно поделиться, потому что я сам по уши в долгах.

– Как?

– Вот так.

– Значит, товарищ по несчастью.

– Выходит что так.

– Как же ты дошел до такой жизни?

– Квартиру купил в кредит, в «Алых парусах». Теперь не знаю, отдам ли этот кредит. Что самое интересное, Олег, ты думаешь, это была моя идея? Люди из наших кругов намекнули: Дима, если хочешь быть в эпицентре шоу-бизнеса, ты должен расти во всех направлениях.

– Какие люди?

– Так. Ты не знаешь. Это очень важные люди в шоу-бизнесе. От них фактически зависит судьба актёра. Ты же, Олег, не глупый, понимаешь, что актер человек зависимый. И вот теперь приходится играть по их правилам. И имидж теперь видишь ли не позволяет мне жить в хрущобе на окраине.

– Попал ты, Димон, – посочувствовал ему Суматохин.

– Ничего прорвёмся, – сказал Хватов и улыбнулся.

Суматохин понял, что промахнулся.

Глава 9

Ванилин готовил очередной танцевальный нон-стоп, и все просили его пощадить их и не ставить больше энергичных громких песен… Больше всех негодовала Элеонора. Она не стеснялась в выражениях и несколько раз сказала всё, что думает о Ванилине при всех, на что тот не обратил никакого внимания. Наконец Ванилин откопал из вороха компактов тот, который казался ему более соответствующим моменту.

– Классные медляки от Гриба, – объявил он публике. Гриб занимался пиратским производством компакт-дисков и продавал их на Митинском рынке.

Услышав слово «медляки» все успокоились и перевели дыхание.

– Дамы приглашают кавалеров, – снова объявил Ванилин и стал ждать, когда кто-нибудь пригласит его, но его проигнорировали.

Элеонора пригласила Каштанова, Лена Полянского. Между Хватовым и Юлией уже было не все так гладко, и Хватов теперь почему-то старался не замечать её. Это заметил Суматохин и стал бояться, что Юлия пригласит его. Так и произошло.

Суматохин умело скрыл свой страх добродушной улыбкой и фразой:

– За какие заслуги?

На что не получил ответа.

– Юля почти на голову была ниже его. И Суматохин смотрел на неё свысока и улыбался.

Когда Юлю уговорили остаться, Суматохин в общей суматохе договорился с ней, что расплатится с ней позже, а теперь он понимал, что сделать это, скорее всего, невозможно. Поэтому ему было стыдно и неловко перед этой девушкой.

– Ты знаешь, я очень удивлён твоим поступком, – сказал Суматохин.

– О чём вы? – не поняла Юля.

– Как ты согласилась остаться провести с нами вечер? Надеюсь, тебе из-за этого не попадет от твоего начальства.

– Нет. Я позвонила и предупредила.

Суматохин хотел было спросить её о том, не боится ли она поздно возвращаться домой, но во время остановился, так как понял, что тогда ему придётся решать проблему с расплатой. «Главное, чтобы она оставалась у нас как можно дольше, а там все может быть как-нибудь решится само собой», – мысленно решил он.

– Ты знаешь, а у тебя красивые глаза, – отважился на комплимент Суматохин.

– Мужчины, наверное, всегда так говорят, когда хотят сделать комплимент некрасивой женщине, – парировала Юля.

«А она оказывается умна», – сделал вывод Суматохин.

– Может быть, но к тебе это не относится, – нашёлся наконец он, как продолжить беседу.

– Вы так говорите только ради приличия.

– Совсем нет.

Они протанцевали вместе ещё пару песен, после чего Юля предложила Суматохину пойти покурить в подъезд и поговорить…

Суматохин помог Юле сесть на подоконник и прикурил ей сигарету. В подъезде было тепло, и они даже не накинули на себя теплой одежды.

Юля начала рассказывать о своей жизни. Рассказала, что она учится в институте, денег не хватает катастрофически, родители присылают мало, поэтому приходится в свободное время развозить еду.

Суматохин подумал, что девушка просто хочет выговориться.

– Олег, а ты смог бы полюбить меня? – неожиданно спросила Юля.

Суматохин не знал, что ответить. Он посмотрел на неё. Она была не худа, не толста, золотая середина. У нее была кругленькая головка, обыкновенный носик с несколько широкими крыльями, длинные светлые волосы. Суматохину больше всего нравились в ней необыкновенные выразительные глаза. Суматохин не ответил, поэтому Юля решила, перевести разговор в другое русло и сказала о том, что заметила, что у него какие-то неприятности.

– Неприятностей у меня хватает, – подтвердил Суматохин.

– Что, совсем тяжело? – спросила Юля.

Суматохин не хотел ее отягощать своими проблемами, поэтому решил рассказать о себе.

Он рассказал, что после армии приехал в Москву учиться, поступил в институт, в учебе больших успехов не достиг, полностью удалось закончить лишь первый курс. В Москве удалось обрасти кое-какими знакомыми, благодаря чему удалось задержаться в столице, проживая на съемных квартирах. Так было, пока он не женился на Элеоноре. Он рассказал о том, что сменил много видов заработка. В начале девяностых все кинулись в торговлю, он также начал торговать по мелочи, попробовал себя в роли челнока. Не так давно все оставшиеся деньги вложил в агентство, судьба которого теперь висит на волоске.

– И ты знаешь, меня однажды как-то просто взяло такое зло, – продолжал он свой рассказ. – Это трудно понять, наверное. Я все колупаюсь со своим бизнесом, а кругом люди деньги поднимают без особых усилий, легко и красиво. Конечно, и я не был безгрешным, иногда тоже химичил по ерунде. Но всё равно настал такой момент, когда мне надоело наблюдать, как другие процветают, а я прозябаю. А что нужно для того, чтобы процветать? Найти какого-нибудь лоха или лохов и поиметь с них. Во всяком случае, так я тогда рассуждал. И как нарочно подвернулся-таки удобный случай. Встретил я одного важного дядю, который очень музыку любил. Ну, я и стал ему подыгрывать, завязал с ним знакомство, почитал книги по классической музыке, после чего мог с ним спокойно рассуждать о высоком искусстве, ходить вместе с ним по консерваториям. Не хватало ему родственной души, и я оказался очень кстати. Я знал, что он богат. Потом, не сразу конечно, потерпев до поры до времени, я попросил его помочь мне деньгами. Мне было очень страшно, но азарт был гораздо сильнее. Чтобы держать себя спокойно, я внушал себе, что это всего лишь игра. Сначала я даже не думал, что обязательно буду кидать этого человека. Я даже придумал план, как прокрутить эти деньги с максимальной выгодой и потом постепенно вернуть долг. Я даже отдал первый взнос, как и обещал, но потом деньги так быстро и незаметно рассосались на долги, на дело, так что я понял: вернуть их в ближайшее время никак не получится. На что я надеялся, сам не могу понять. Надеялся, что не сильно обедневший от моей дружбы дядя, со временем просто прекратит поиски? Возможно. Человек всегда надеется на лучший исход, даже когда ощущение надвигающейся гибели очень велико. Так и я неверное надеялся. Так что, Юля, делай выводы. Теперь ты узнала, что я за человек. Видимо, не суждено мне стать человеком с большой буквы. Так что не обижайся, что не ответил на твой вопрос. Ведь если всё делать правильно, то это я, а не ты, должна ставить так вопрос: смогла бы ты полюбить такого, как я?

Суматохин испытал сильное облегчение после того, как рассказал историю своей жизни, при этом ни разу не соврав. Он даже не боялся, что Юля потребует с него деньги. Он был уверен, что она этого не сделает.

– А разве это так важно, быть человеком с большой буквы? – спросила Юля.

– Для меня – нет. Хотя, если заглянуть в прошлое, то тогда для меня это, скорее всего, имело значение, – признался Суматохин. – Но время меняет нас, меняет наши мысли, наши желания.

– А каким ты представляешь свое завтра? – спросила Юля.

– Завтра? Я думаю, что его у меня просто нет.

– Почему?

– Видно судьба у меня такая.

– Но почему так получилось?

– Потому что не те я ставил перед собой цели, ни к тому стремился. Много смотрел на других, хотел жить как все, те, которые в чём-то преуспели и мало заглядывал в себя, мало обдумывал свои поступки.

– Странно. Ведь ты же умный и понимаешь все причины своих ошибок, как ты умудрился дойти до такой жизни?

– Хорошая мысль приходит поздно.

Юля неожиданно положила руки Суматохину на плечи. Он все понял и, крепко обняв ее, притянул к себе и нежно припал своими губами к ее губам. Этот глоток невинной любви для него был равносилен глотку воздуха. Ведь это было так необычно и потому так заманчиво: впасть в любовные чувства, когда где-то рядом ходит твой палач, готовый в любой момент изломать всю твою жизнь. «Может быть, я и не с большой буквы человек, но видимо всё-таки чего-то стою, если такая девушка влюблена в меня, несмотря на все мои недостатки», – подумал Суматохин. Ему в этот момент казалось, что это совсем не флирт, а нечто большее. И у него возникло острое желание отдаться полностью, без остатка этому необъяснимому прекрасному чувству. Но разум невольно вернул его в чувство реальности, когда они поставили точку в этом их первом поцелуе, связавшим невидимой нитью их сердца. Он сразу вспомнил обо всех, навалившихся на него разом проблемах и ему уже стало не до чувств.

Они заговорщицки хитро смотрели друг другу в глаза и улыбались. Суматохин думал о том, как ему помягче намекнуть Юле, что они выбрали не самое удачное время и место для выражения чувств друг к другу. В то же время ему было мучительно сложно всё объяснить Юле, потому что он понимал, что как только он это сделает, то это необъяснимое состояние лёгкости и окрылённости, в котором он находился теперь, может покинуть его и потом неизвестно, как она отреагирует на его объяснения. В общем, душу Суматохина переполняли чувства, в то время как в его голове царил полный хаос, из-за чего он не мог правильно решить, как ему поступать дальше.

Юля крепко обвила руками его шею. Он также держал ее в своих объятиях. Он так и не решил, каким образом вести себя дальше и думал о времени: сколько его у него осталось? И когда он пришел к выводу, что в запасе у него имеется приблизительно три-четыре часа, Юля склонилась к его голове и стала шептать ему на ухо. После того как она окончила, Суматохин покраснел лицом и не знал, что ответить. Юля нашептала ему, что хочет нечто большего и призналась, что он будет у нее первым.

– Ты с ума сошла?! Ты же испортишь себе жизнь. Не забывай, что у меня пока ещё есть жена, – начал возмущаться Суматохин. – И я не могу тебе ничего обещать. Понимаешь ты это?

Но Юлю совсем не смутило поведение Суматохина, не разозлило то, что он неожиданно пошёл на попятную. Она спокойно объяснила ему, что на самом деле для многих девушек невинность вовсе не является достоинством, а скорее обузой, и им приходится из-за этого терпеть постоянные уколы от более востребованных подруг. Суматохин догадался, что Юля намекает на себя.

– Ну, хорошо, допустим я соглашусь. Но как ты себе это представляешь? Нам же просто негде уединиться, – Суматохин попытался объяснить невозможность её затеи.

– Но ты же умный. Придумай что-нибудь, – Юля продолжала настаивать на своём.

– Не знаю даже, что можно сделать.

Суматохин подумал и решил, что возможен только один вариант – лифт. В таком необычном месте ему ещё ни разу не приходилось заниматься такого рода делами. И поэтому, представив себя в такой ситуации, он испытал сильное нервное и не только возбуждение. «Нет, всё-таки она прелесть!» – подумал он.

Суматохин изложил план действий Юле. Она должна дождаться его в подъезде, пока он покажется в квартире. Это, по его словам, нужно было для того, чтобы гости ничего не заподозрили, так как они отсутствовали уже порядочно по времени. Он скажет, что пришёл за сигаретами. Юля согласилась с этим планом.

От предвкушения предстоящего удовольствия у Суматохина замирало сердце. «Пускай это может показаться глупым в моём положении. Но если посмотреть на это трезво, то по сути мне уже нечего терять. Так что надо брать земных радостей столько, сколько их дает судьба. Ведь истекают мои последние часы, а что будет потом, я не знаю. И вообще, это её идея, а не моя», – мысленно давал оправдание своим поступкам Суматохин. Вообще, находясь под впечатлением этой намечающейся близости, в голове у него пронеслось немало нелепых мыслей, связанных с его будущим после осуществления этого дерзкого замысла. Так, он воображал, что если ему не удастся выкрутиться из этой передряги с долгами и с ним случится что-нибудь трагическое, то несмотря на это, у него, спустя какое-то время может родиться сын (он думал что именно сын) и это будет означать, что он всё-таки не зря прожил на свете. С Элеонорой у него не было детей. Суматохин был очень суеверным человеком. И из одного из таких суеверий, в которые он верил с невероятным для цивилизованного человека фанатизмом, следовало, что не оставив на земле потомства, человек уже не мог рассчитывать на новое перевоплощение в будущем. А Суматохин очень хотел бы появиться в этом мире в будущем заново, чтобы прожить более осмысленную жизнь, наполненную успехами и достижениями больше, чем неудачами и невзгодами. Эти мечты он тщательно скрывал от всех и никогда никому о них не рассказывал.