Kitabı oku: «Машина, сгоревшая от любви», sayfa 5
11-начало.
Ника боялась потерять сознание от волнения. На школьный браслет пришло сообщение: мастер-учитель ждет ее. Для собеседования. В таком-то часу. Ой.
Неужели правда?!
Она несколько раз прослушала послание. Вдруг ошибка. Не показалось ли? Нет, все точно. Именно ее. Именно мастер-учитель.
Надо идти.
Нет-нет, надо бежать со всех ног!
Нет, надо идти спокойно.
Она появилась в приемной на десять минут раньше. Хотя собиралась явиться минута в минуту. «Наверное, лучше прийти точно. Он должен любить точность. В любом случае лучше быть точной», – рассуждала Ника. Но холодеющие ноги сами несли в представительство Службы поиска и развития талантов раньше графика.
Может, постоять рядом в коридоре? Походить вокруг, подождать, пока придет время.
Да, лучше подождать.
Нет, лучше не светиться.
Как только дверь приемной открылась, на Нику уставились красные датчики дронов. Серебряные столбы вопросительно склонились к ней. Она сделала шаг вперед. Потом еще шаг, и еще. Дроны не шевелились и продолжали ее разглядывать. «Может, надо что-то им сказать?»
Дроны с легким жужжанием отклонились от нее, позволяя пройти.
«Вообще, вы знаете, со временем телевидение перевернет жизнь всего человечества, – услышала Ника голоса с настенного экрана: показывался какой-то старый-старый фильм. – Ничего не будет. Ни кино, ни театра, ни книг, ни газет, одно сплошное телевидение».
«Какая ерунда, – подумалось ей, – зачем смотреть такие древние фильмы? Кому это интересно?»
«– Ну, это вы что-то разгорячились, – продолжался разговор на экране. – Театр, тут я согласен, действительно скоро отомрет, но книги, кино?
– А вот вы вспомните мои слова через двадцать лет!»
Напротив экрана сидел, развалившись, начальник охраны (Ника не раз видела его в коридоре с мастер-учителем). Он не обратил на нее никакого внимания. Зато воинственный мужчина-татуировка на крупном бицепсе пристально посмотрел на Нику и нацелил на нее свой пулемет.
«Жуть просто». – Она задержала взгляд на «живом» рисунке. Воин с голым торсом держал пулемет наперевес. На согнутой в предплечье мускулистой руке лежала пулеметная лента. Но самым страшным в нем были глаза – глаза уставшего убийцы. От них бросало в холод.
Ника почувствовала, что уличные бандиты по сравнению с ним были глупыми щенками.
Шаг. Еще шаг. Только бы не споткнуться на ровном месте.
Нарисованный воин сопровождал ее взглядом, продолжая держать на прицеле игрушечного пулемета. Начальник же охраны так и сидел, уткнувшись в экран.
«Прошла. Только бы не врезаться в стену». Ника остановилась перед панелью возле дверей кабинета мастер-учителя. Охранник, дроны и нарисованный воин остались за спиной.
– Я Ника Лавина, пришла на собеседование, – отчетливо сказала она, глядя в панель.
«Интересно, я говорю с программой-секретарем или сразу с ним?» От мысли, что ее уже прямо сейчас мог видеть и слышать мастер-учитель, мурашки побежали по коже. Инстинктивным движением Ника провела по своим волосам, поправила прическу. В этот момент двери начали открываться.
– Входите, – произнес теплый голос.
Это был человеческий голос. Ника как-то сразу поняла, что голос не мог принадлежать ни программе-секретарю, ни кому-то другому, а только ему. Загадочному мастер-учителю. Тому самому человеку, кто мог вытащить ее из этого мира.
Однако у нее не успело даже замереть сердце, как преграды исчезли. В этот момент ей показалось, что не двери открылись, а прямо в стене выросла большая белая комната. От нее веяло стерильной чистотой. Казалось, пересечешь порог – и попадешь в зону оглушающей тишины.
В центре кабинета стоял маленький стол, и за ним сидел человек. А вокруг – ничего. Совсем ничего. «Как на вершине горы», – подумалось вдруг Нике.
Человек жестом пригласил подойти.
– Присаживайся.
Ника осторожно переступила порог и прошла по белому полу. От стен и пола будто веяло холодом; впрочем, это было иллюзией. Ника подошла и села на стул напротив мастер-учителя. Спинка сразу же подстроилась под нее, откуда-то выросли подлокотники. Стало очень удобно. Система комфорта сидения здесь была намного лучше, чем в школьных стульях.
Мастер-учитель пристально посмотрел на нее. Ника отметила, что у него светло-русые волосы и серо-зеленые глаза. «Надо что-то сказать? Или промолчать?» Она сжала пальцами подлокотники. «Он что-то ждет? Чего он ждет?!»… Она отвела взор, но на несколько секунд выдержала молчаливую паузу. Учитель продолжал изучающе рассматривать ее.
– Здравствуйте, – тихо произнесла Ника.
– Здравствуй, – твердым голосом ответил он. – Меня зовут Март Григорьевич. Знаешь, чем я занимаюсь?
– Э-э… Да… Знаю.
– Чем?
– Э-э… Поиском талантов… Да?
– И развитием. В первую очередь – развитием учеников. К примеру, скажи: чего ты ждешь от жизни?
– А-а… Что? – Ника вопросительно посмотрела на него.
«Чего он от меня хочет? Как лучше ответить?»
– Чего бы ты хотела?
– Я? Э-э… Знаете… Я бы хотела…
«Что бы ему сказать? Какой ответ ему нужен? Ой, только бы не ляпнуть лишнее…»
– Я бы хотела рисовать. Мне нравится рисовать, – сказала она и почувствовала облегчение.
Так бывает, когда чего-то боишься, оно случается, и становится уже не страшно. Ведь бояться и поздно, и глупо: все уже произошло.
– Что рисовать?
– Все! – И она стала рассказывать.
Более того, ей захотелось рассказывать! Будто прорвало какую-то плотину в душе.
Отчего-то ей стало ясно (точнее, ей показалось), что ему можно рассказывать подробно. Это было странное ощущение: впервые кто-то ее внимательно слушал. В большинстве своем окружающие предпочитали говорить. Особенно взрослые. И особенно учителя.
Если же преподаватели спрашивали, то ждали определенных ответов. Чужие мысли, заданные шаблоны, избитые формулы, все что угодно. Но ни шага в сторону.
А здесь взрослый человек – не просто взрослый, даже учитель! – не припечатывал ее своим мнением, но ждал от нее собственных слов.
Это удивляло и немного сбивало с толку.
Ника назвала электронный адрес, где можно посмотреть ее рисунки. Март Григорьевич включил экран: над столом вспыхнул световой прямоугольник. Тут же на нем появились рисунки Ники. Она увидела – экран, имеющий улучшенное визуальное расширение, это особо подчеркивал, – что некоторых рисунков стоило бы постесняться. Но уже было поздно.
Она рассказывала и показывала. Он не комментировал, только иногда кивал или говорил что-то односложное. Например, «да», «ясно», «вижу».
В какой-то момент она почувствовала, что пора остановиться. Ей показалась, будто в его глазах появилось второе дно. Словно он был и здесь и не здесь одновременно.
Ой…
– И-и? Продолжай, – сказал он, когда Ника вдруг замолчала на полуслове.
– Но это как бы все, – неуверенно произнесла она. – Я, в принципе, все рассказала.
– Понятно. – Он задумчиво помолчал, рассматривая на экране оставшийся рисунок Ники.
«О чем он сейчас думает? О чем? Надо было подобрать рисунки. Да, подготовиться заранее. Как же обидно все получилось! Зря я все подряд показывала. Нельзя было все показывать. Ой, он что-то хочет сказать. Началось. Кажется, началось…»
– Ты рисуешь только на компьютере? Или настоящими красками тоже?
Она не сразу поняла, что он имел в виду под «настоящими красками». Разве электронные – не настоящие? Какие же еще бывают краски?
– Обычными красками: масляными, гуашью, прочими, – уточнил Март Григорьевич, увидев замешательство Ники.
«Разве кто-то рисует обычными красками? У нас же не каменный век».
– Нет, только электронными.
– Попробуй обычными. Настоящими.
– Хорошо. – Она кивнула.
Не стоит спорить: советы можно пропускать мимо ушей.
– Сколько оттенков каждого цвета в цветовом редакторе? – спросил он.
– Зависит от редактора. Около двухсот с половиной. Но я слышала, есть редакторы, где число оттенков доходит до трехсот и даже четырехсот.
– Да, это много. Вроде бы. Обычными красками ты не смешаешь столько, – его голос звучал мягко и рассудительно, – но настоящими красками ты сможешь найти оттенок, которого никогда не найдешь в цветовом редакторе. И это будет живой цвет. Попробуй настоящие краски. Живое должно работать с живым.
– Хорошо. – Она кивнула, хотя не очень поняла смысл и не очень поверила.
– Кстати, тебе нравится мой кабинет? – На его лице впервые за время разговора мелькнула улыбка. Она была сдержанной, а лицо при этом оставалось серьезным.
– Да, очень нравится, – ответила Ника.
– А честно?
– Нет, не очень.
– Почему?
– Здесь пусто и как-то холодно.
– Отлично. Попробуй нарисовать мне интерьер.
Он сделал движение ладонью, и перед Никой на столе загорелся интерфейс.
– Какой?
– Придумай сама.
– Какой стиль вам больше нравится?
– Задаешь много вопросов. – Он нахмурился. – Любой стиль. И не обязательно комната. Это может быть любое место встречи. Подбери нам какой-нибудь пейзаж. Давай.
Ника огляделась. Холод и пустота – вот что царило в этой комнате. И еще кабинет переполняло одиночество. Только это было совсем другое одиночество, не такое, как в школьных коридорах. Оно не душило. Это было белое и гордое одиночество, которое, может быть, скапливается на вершинах гор.
Внезапно Ника поняла, что нужно делать. Несколько взмахов руки, и ножки учительского стола погрузились в снег на вершине горы. Стены будто исчезли, и вокруг открылась безбрежная синева. Только ниже вершины стелились облака.
«Это гора Килиманджаро», – пришло в голову Нике. Она не могла вспомнить, откуда знает это название и вообще в какой части света находится эта гора. Но они сидели на вершине Килиманджаро, никаких сомнений.
– Интересно. – Март Григорьевич посмотрел по сторонам и повторил: – Интересно.
«Чего-то не хватает», – подумалось Нике. Она сделала несколько быстрых движений рукой, и над вершиной стала кружить чайка.
– Чайка? Над горой? – удивленно сказал Март Григорьевич. – Ты уверена?
– Да.
– Давай попробуем так. – Он сделал пару взмахов, и вместо чайки появился альбатрос. – Хотя бы так. Буревестник. Что скажешь?
– Нет. – Ника взмахом руки вернула все обратно.
Ей захотелось, чтобы над горой кружила именно чайка. Альбатрос здесь показался слишком банальным. У нее в голове даже вспыхнуло имя чайки: Джонатан Ливингстон. Откуда оно взялось, непонятно. Раньше она никогда не слышала этого имени. По крайней мере, ничего такого не вспоминалось. Но все-таки чайку звали именно Джонатан Ливингстон, и не иначе.
Только затем она вдруг осознала, что учитель, внося свои поправки, спрашивал ее мнение, а она даже поспорила. Это было настолько необычно, что Ника не успела понять, хорошо это или плохо.
– Хорошо, – сказал Март Григорьевич, – вот что мы дальше сделаем. Сейчас обсуждается проект создания летающих домов. Попробуй нарисовать, какими бы ты их видела. Не только сами дома, но как они впишутся в пространство. Каким должен быть этот дом, и так далее. Поняла?
– Да. – У Ники пересохло в горле.
– Договорились. Мой сетевой адрес теперь у тебя есть. Как будешь готова, пиши. Встретимся, обсудим.
– А когда сдавать?
Учитель поморщился, так что у Ники екнуло сердце.
– Как сделаешь, так приходи, – сказал он. – Две-три недели: как пойдет дело. Только проработай все тщательно.
– Хорошо. Спасибо. До свидания.
Она не помнила, как вышла из кабинета, не понимала, как удалось по пути на выход не упасть, ничего не зацепить. Не помнила также, сказала «до свидания» охране в приемной или нет. И не понимала, надо ли было говорить им «до свидания» или лучше было не отвлекать. Она вообще ничего не понимала!
«Так я прошла или нет?!» – Ника прижалась к стене в углу под лестницей, где ее никто не мог видеть. Ее щеки горели. Голова плыла.
«Кажется, я ему не понравилась». – Она увидела хмурое лицо Марта Григорьевича. Почти все время беседы оно оставалось бесстрастным, трудно было разглядеть его чувства. Но несколько раз он нахмурился. Да! Он хмурился, что-то было не так. И это выглядело как приговор.
«Ой, я, по-моему, не прошла».
Она сделала глубокий вздох.
«Похоже, да, не прошла… Но я все равно сделаю».
Только сначала надо спрятаться в более укромном месте и хорошо выплакаться.
11-окончание.
На самом деле Марту понравилась беседа с Никой. Девочка совершенно точно была его контингент. Странно даже, что он раньше ее не заметил. Интересно, где система дала сбой?
Систему своей работы он выстраивал сам и, похоже, где-то допустил ошибку в расчетах. «Хотя, по большому счету, ведь ты и не рассчитывал, что удастся зацепить всех».
Мысль не успокоила: он вспомнил Дмитрия, и невидимая рука сжала его горло.
Вот сюда – на этот стол – положили браслет мальчика в тот самый день.
Бездушная ленточка вместо самого человека.
Тем, кто родился здесь, с рождения выпала неудачная карта.
Ребенок на большой земле получает мир на блюдечке. С первых минут его берут в оборот службы развития личности. Просчитывается буквально все. Например, ученые установили, что вид спорта, которым ребенок занимается до пубертатного возраста, влияет на строение тела в будущем. Поэтому с первых месяцев жизни дети занимаются специальными физическими упражнениями. В результате выходцы из социального квартала были в основном высокими и стройными.
Гены? Нет, просчитанная физическая нагрузка и питание.
Но самое главное, детей на большой земле учили мыслить. Вся программа воспитания нацелена на то, чтобы выявить, к чему лежит душа у ребенка. А дальше он шел по жизни сам.
Маленький человек рос, как в теплице.
Да, при такой системе тоже появлялись несчастные дети. Значит, не срабатывали какие-то механизмы. Но процент неудач был невелик, вполне укладывался в рамки допустимой погрешности. При этом система не закрывала глаза на проблему.
Дети же социального квартала оказывались за бортом системы развития личности. Они с самого начала жизни были никому не нужны (кроме разве что своих таких же несчастных родителей, если последние интересовались своими детьми).
На самом деле малыши социального квартала были ничем не хуже своих сверстников с большой земли. Но социальный квартал постепенно убивал их надежды.
Служба поиска и развития талантов искала тех, кто даже в такой среде умудрился сохранить искорку. Это значило, что у ребят высокий потенциал, которому нельзя дать пропасть в бурьяне.
У Ники была та самая искорка. Никаких в том сомнений.
Жаль, что он не нашел девочку раньше.
Сейчас, скорее всего, помогать уже поздно.
«Боюсь, искра скоро погаснет». – Март покачал головой. У него уже был неудачный опыт: он несколько раз начинал работать с девочками старших классов. Ни одну не получилось довести до вуза.
Они все были талантливы. Затем с этими девочками что-то случалось: искры гасли, интерес к работе пропадал, мысли становились приземленными. Мальчики, развлечения, наряды – вот что заменяло им мечты.
Одна из девочек даже начала откровенно заигрывать с ним, что оставило у Марта неприятный осадок. Его подопечные не вышли из детского возраста. Какие тут могут быть романы?
Он видел, как в считаные месяцы у старшеклассниц менялось отношение к делу. На первый план выходили немедленные дивиденды: путевка в вуз, повышенные стипендии, трудоустройство и прочее. Когда им объясняли, что впереди еще немало работы над собой, у девочек портилось настроение. Они закрывали за собой дверь и уходили навсегда.
Ему грустно было на это смотреть. Будто наблюдаешь за утопающим. И ничего не можешь сделать.
С тех пор Март решил, что с девочками надо начинать работать пораньше. А мальчиков можно брать и постарше.
«Скоро то же самое произойдет и с Никой Лавиной», – подумал Март. Он видел тревожные признаки. «Буду помогать ей, пока сама стремится. Перспективность оцениваю по третьей категории, соответственно, занесу ее в третью группу, самую последнюю. А там посмотрим. Думаю, она скоро погаснет. Грустно, но мне придется это пережить».
Часть 2
Знакомство с опасными женщинами
12.
Сегодня Роман Лавин, отец Ники Лавиной, чувствовал, как в душе открылось светлое окошко. Обычно в его руках гудела сила, готовая прошибить бетонную стену. Под давлением этой силы кулаки наливались тяжестью и постоянно рвались кому-нибудь врезать. Но сейчас руки смягчились и подобрели.
Они не тянулись вырвать с корнем мониторы в офисе автоматической администрации. А спокойно ставили галочки в бесчисленных графах юридических предписаний.
Ознакомлен.
Ознакомлен.
Ознакомлен.
Каждый пункт предписания появлялся на мониторе. Не мусорить. Не проявлять агрессии. Не ломать. Не делать того, не делать этого. Рядом всегда вспыхивал квадратик. В него требовалось поставить знак своим пальцем (сканер идентифицировал человека по отпечатку).
Ознакомлен.
Ознакомлен.
Идиотизм, конечно. Нельзя такое терпеть. Но он терпел. Причем спокойно.
Он оформлял пропуск на большую землю. Роботы-администраторы вели себя так, будто не считали жителей социального квартала за людей. Сегодня его это не задевало.
Сколько лет он не был на большой земле?
Шестнадцать? Семнадцать?
С того самого матча. С тех самых пор. Больше никогда.
Так сложилось.
Жителю социального квартала было непросто выбраться на большую землю. Требовался веский повод. Иначе администрация не выдавала пропуск.
Повода после того самого матча не появлялось.
Тогда ему было семнадцать. Семнадцать лет и четыре месяца, если быть точным.
Сейчас ему тридцать пять. Значит, прошло больше семнадцати лет.
В офисе кроме него людей не было. Стеклянные стены шли полукругом, открывая вид на задворки социального квартала. На площадке перед офисом валялся мусор: пластиковые пакеты, пустые стаканчики, окурки и прочее. Асфальт разрезали черные трещины. Беспорядок в социальном квартале нисколько не заботил ни интелей, ни их роботов. Хотя прислать сюда автоматических дворников было бы для них пустяком.
Но ведь им плевать на социальный квартал, на людей в нем, на то, как здесь живут. Интели лучше лишний раз на какой-нибудь свой зоопарк потратятся, чем помогут здесь что-то хорошее сделать.
Внутри офиса стояло несколько пустых стульев, на которые, кажется, никто никогда не присаживался. Вдоль прямой непрозрачной стены, соединявшей стеклянный полукруг, были установлены белые тумбы с интерактивными мониторами. Это были настоящие столпы бюрократии. Электронные крючкотворы, заточенные пить кровь из людей социального квартала.
Хотя если поставили стену, то и жители большой земли должны получать пропуска в социальный квартал. С такими же трудностями. Это было бы справедливо.
Но нет. Им все дается легко. Могут в любой момент прийти сюда и погулять. Даже из чистого любопытства. Будто им здесь зверинец.
Так пусть не удивляются, что им здесь шагу без охраны не ступить.
Вопреки обыкновению, подобные мысли не вызывали сейчас у Романа Лавина, больше известного как Барс, гнева.
Собственно, по имени его звали в основном компьютеры-крючкотворы. Остальные говорили Барс. Почетное прозвище – единственное, что осталось с тех самых пор.
Остальное сгинуло.
И все же сейчас ничто не могло захлопнуть светлое окошко в душе. Ни хамство роботов. Ни воспоминания. Ни-че-го.
Потому что он ехал на большую землю.
Несколько дней назад с ним связалась представительница Института развития личности. Нажимова Анжела Лиовна. Так ее звали. Она пригласила его на встречу. Сказала, есть работа. Точнее, есть предложения по сотрудничеству. Надо обсудить. Именно так и сказала.
Если кто-то вспомнил про него, может, не все еще сгнило на большой земле. Осталось что-то человеческое. Хотя верится слабо.
Робот попросил Барса положить руку в круглое отверстие в тумбе – камеру выдачи пропуска. Рука вошла почти до локтя. Отверстие сузилось, фиксируя руку. Барсу что-то придавило запястье, затем сжало мизинец и перетянуло палец возле основания.
Это аппарат надел кольцо-пропуск.
Интересно, что ему предложат? Наверное, попросят тренировать школьников-интелей. Придется переезжать туда.
Зажимы ослабли. Барс вытащил руку и подергал тонкое кольцо, словно пытаясь снять.
– Снимать не надо, – металлическим голосом произнесла программа.
Они любили указывать. Эти нудные автоматы. Поставленные интелями повсюду в его доме – его социальном квартале. Везде и всюду совали свой электронный нос.
Кольцо специально подгонялось так, чтобы его невозможно было снять. Поэтому слова машины были полной глупостью. Сотрясанием воздуха. Пропуск потом демонтирует этот же аппарат. После того, как Барс вернется в социальный квартал.
Теперь кольцо будет отслеживать передвижения Барса и записывать его разговоры. Еще оно будет давать сигнал каждой жестянке на большой земле, что Барс здесь находится законно.
Хотя охранные системы и так все знают.
Позвать могли только по старым футбольным делам. Других причин нет. Барс хоть и играл в молодежной лиге, но уже был знаменитостью. Его знали. Его долго помнили. Его, похоже, не забыли.
К офису подошла машина. Естественно, на автопилоте. Интели никогда не садились за руль. Зато в социальном квартале считалось позорным отдавать управление машине. Все ездили самостоятельно.
Значит, его повезут до границы квартала, как тушку интеля.
Когда-то он не обращал на это внимания. Наоборот, такое казалось вполне нормальным. Их команду возили на спортивных автобусах. Просторных и комфортных. С мигающей панелью вместо водителя.
Он тогда подолгу жил на большой земле. На базе команды – в Тарасовке. Все шло к тому, что Барс останется там навсегда. Все прочили ему место в основном составе «Спартака». Еще пару лет, говорили специалисты, и он станет ведущим игроком в защитной линии клуба.
Пару каких-то лет! Но их у него так и не случилось.
В жизни Барса всегда было три ценности. Справедливость. Дружба. Команда. Они настолько святы, что за них жизнь можно отдать.
Так оно, в сущности, и вышло: именно эти ценности разрушили его жизнь.
С тех пор он не жил, а медленно умирал.
Трудно поверить, что звонок от какой-то змеи из Института развития личности может что-то исправить. Нет, все разрушено бесповоротно. Нельзя начать дважды одну и ту же атаку. Так говорил тренер.
Однако ему все равно хотелось улыбаться, когда он смотрел в окно автомобиля, ползущего по социальному кварталу. Даже не тянуло дать пинка автопилоту, чтобы тот ускорился.
Хотя пнуть, пожалуй, стоило.
На контрольно-пропускном пункте пришлось выйти. Машина оставалась в социальном квартале. А Барса ждал очередной круг проверки. Сканеры просвечивали его насквозь, проверяя личность и содержимое карманов. Под их прицелом надо было проходить шаг за шагом решетчатые заграждения.
Ворота открылись. Ворота закрылись.
Еще ворота. Опять глазок сканера надолго задерживается на нем.
Сколько можно?
Он не напрашивался к ним в гости. Сами позвонили и пригласили. А ведут себя с ним как с последним вором. Интели, что с них взять?
А ведь было время, когда он стрелой пролетал через контрольно-пропускные пункты, не замечая их. В то прекрасное время абсолютно все казалось естественным и разумным. Даже контрольно-пропускные пункты.
Он был капитаном молодежного состава «Спартака», блиставшего в Лиге надежд. Оттуда оставался один шаг до взрослого состава и взрослых контрактов. Он играл на позиции центрального защитника. Душил атаки соперников. Как барс набрасывался на ретивых форвардов и рвущихся вперед хавбеков и забирал мяч.
Все говорили, что этот Барс далеко пойдет.
Но его сила была не только в личном мастерстве. Он рано понял, что игру делает команда.
Один ты никто.
Хочешь победить – заставь команду умирать вместе с тобой.
Он давно заметил, что люди делятся на две категории. Одну, меньшую часть, надо подбодрить или мотивировать. Другую, подавляющее большинство, надо пнуть. И они побегут.
Как-то по наитию выходило, что он всегда ясно видел, из какого теста человек перед ним. Нужный подход выбирался сам собой. Одного пнешь, другого подбодришь. Ничего сложного. Ни разу не перепутал, кому что.
За ним шли, его слушались, потому что в игре он думал быстрее всех и всегда знал, кто и что должен делать. И потому что умел вовремя пнуть. И знал, когда вовремя подбодрить.
Все шло отлично. До того самого матча.
В тот день молодежный «Спартак» встречался с принципиальным соперником в схватке за выход в финал престижного европейского кубка молодых команд.
Накануне врачи осмотрели у Барса старую травму колена и рекомендовали пропустить матч. Нужно было поберечься какое-то время. Однако тренер – скользкий интель, для которого на кону стояло слишком многое, – попросил выйти на поле.
Ты нужен команде, так он сказал. И дружески похлопал по плечу.
Выбора не было: Барс вышел на игру.
Он не мог поступить иначе. Не мог остаться на скамейке запасных, пока команда билась.
Победа в матче была нужна всем. Почти всем, кроме Барса.
Интелю-тренеру она открывала дорогу к работе со взрослыми командами. Вратарю с подрагивающими ушами-лопушками (друзья по команде шутили, что это радары движения, улавливающие полет мяча) победа повышала шансы на хороший контракт с профессиональным клубом. Длинноногому нападающему были нужны премиальные за выход в финал: для подарка на свадьбу сестре. И так – кого ни возьми.
Только у Барса все было практически в кармане: контракты, деньги, слава. Однако он не мог оставаться в стороне. И еще он любил побеждать в трудных схватках. Поэтому повел ребят в бой.
Матч получился сумасшедший. Трава горела под ногами. Ураган на поле не затихал ни на минуту. Их атаки штурмовали бетонные валы противника. Противник шел напролом сквозь их редуты.
Атака-контратака-удар-атака.
Удар-штанга-удар-подножка. Крик-свист-боль-штраф.
Без остановки. Без передышки.
К концу 78-й минуты на табло горело 2:2. В каждом пропущенном голе не было его прямой вины, и в каждом он был виноват. Потом что именно он командовал оборонительными редутами, через которые прорвался враг. Обхитрил. Обыграл. Оказался секундой быстрее. И свой вратарь, сгорбившись, доставал мяч из сетки.
Но во всех забитых командой голах была заслуга Барса. Первый раз он точным пасом вывел форварда на роскошную позицию. Тому осталось только забить. Промахнуться оттуда было сложней.
Второй раз – когда команда проигрывала – он сам дальним ударом вогнал мяч в сетку врага. Так вколотил, что затряслись ворота. И счет стал равным.
На 78-й минуте он почувствовал, что они стали переламывать игру. Противник слабел. Пока это было еще внешне незаметно. Солдаты врага бегали на тех же скоростях и так же рвались к воротам соперника. Но что-то изменилось в атмосфере, и Барс это увидел. Глаза врагов уже были готовы взглянуть в глаза поражению.
Еще чуть-чуть, и поле осталось бы за молодым «Спартаком».
Однако в ту самую минуту хавбек врага влетел прямой ногой в колено Барса. Каменной пяткой в то самое колено.
Барс взревел. Не от боли. От предчувствия. Что-то страшное разверзлось перед ним. Черная пустота, стремившаяся затянуть Барса. От рева раненого хищника смолк стадион. А Барс все еще не верил леденящему чувству – гнал от себя врача. Пытался встать и падал. Вставал и падал. Грозно ревел, и один этот крик был способен парализовать кого угодно.
Он знал, что встанет. И будет играть. Даже одной ногой. Одной вполне достаточно. Он все равно вырвет эту победу. Зубами. Руками. Чем угодно. Он сможет!!
Клубный медик, один из тех немногих, в чьей жизни победа ничего не решала, ухитрился исподтишка вколоть успокоительное. Лошадиную дозу. Барс сначала ничего не понял, а потом ослаб. Его схватили цепкие руки друзей и уложили на носилки.
Хавбека, поломавшего Барса, удалили с поля и потом, кажется, надолго дисквалифицировали. Барса унесли под рукоплескания трибун. А матч продолжился.
Один из запасных занял место Барса на поле. Команда осталась в большинстве. Но ее это не спасло. Что-то сломалось в игре. Команда развалилась прямо на глазах. Ей не хватило двенадцати минут, чтобы сохранить хотя бы свою честь.
Двенадцати штопанных минут!!!
Матч закончился со счетом 4:2 в пользу соперника. Друзья Барса взглянули в глаза поражению.
А сам Барс очнулся в белоснежной больничной палате. По телевизору шло комедийное шоу. На окне висели кружевные занавески. Возле кровати рос фикус.
Вошел смущенный доктор. По его виду Барс сразу понял: что-то не так. Выкладывайте. Доктор начал юлить, мол, операция прошла хорошо, функциональность колена полностью восстановлена, проведен комплекс общеукрепляющих процедур.
Барс жестко повторил: выкладывайте, доктор!
Да, ответил врач, есть проблема. Поскольку новая травма наложилась на старую, незалеченную, то для восстановления колена пришлось использовать некоторые искусственные материалы. Теперь пациент полностью здоров. Но после этой операции доля искусственных материалов в его теле превышает допустимую по стандартам профессионального спорта.
Короче, все накрылось.
Барс вскочил и вцепился в доктора. Вытаскивайте из меня вашу гадость, делайте опять настоящим человеком! Я буду играть!! Я вас не просил закачивать в меня протезы!
Он успел лишь несколько раз тряхнуть врача, как набежали роботы-охранники и уколами отключили Барса.
Конечно, уже ничего нельзя было изменить.
В профессиональном спорте таких людей презрительно называли киборгами. Вроде как у настоящего спортсмена все должно быть свое. Тюнинг человека нарушает правила честной игры.
Если вдуматься, то это очередные подлые установки, диктуемые интелями. Сами они не ломали кости на арене. А только сидели на диванах, смотрели за игрой и рассуждали о чести и тюнинге. Да выкидывали отработанный человеческий материал.
Когда курс лечения закончился, Барс вернулся в социальный квартал. И жил там до этого самого дня. Ни с кем из команды не встречался, не связывался и не хотел этого. Но знал по СМИ, что тренер в конце концов перешел в команду мастеров и привел ее к победе на кубке мира. А поднял этот кубок над головой вратарь с лопушками-радарами.
Нападающий не заблистал, но поиграл немного на средних ролях во взрослых командах и заработал достаточно, чтобы осесть на большой земле. Сейчас пытался начать тренерскую карьеру. Остальная команда разбрелась кто куда. Некоторые зацепились по ту сторону стены, некоторые вернулись в социальный квартал.
Когда Барс пересек стену, то увидел, что и воздух на большой земле точно такой же, и солнце ничуть не ярче. Только вокруг гораздо чище. Он дошел до ближайшей станции «летучей дороги» – метропоезда, летающего над полотном.
На платформе ожидали поезда группки интелей. Барс услышал их голоса и, повинуясь внезапному порыву, закрыл глаза. Ему вдруг захотелось просто постоять и послушать, как звенят и пульсируют в воздухе эти голоса. Почему-то они отличались от тех, что обычно звучали в социальном квартале.
Внезапно Барс понял, что именно таких голосов, наполненных энергией, ему не хватало все эти годы. А еще ему захотелось вернуться на арену, окруженную шумящими трибунами. И под гул этих голосов встать лицом к лицу с противником. И повести свою команду в бой.
